Архив : №38. 25.09.2009

НЕИЗВЕСТНЫЙ КУРБАТОВ

 «А на ле­ст­нич­ной клет­ке си­дит по­эт Ро­ма­нов в ру­ба­хе по­верх шта­нов с рас­стёг­ну­тым рем­нём и, уви­дев ме­ня, кри­чит: «Валь­ка! Ты не пи­ши об Ас­та­фь­е­ве! …Рос­сии ну­жен твой соб­ст­вен­ный труд. Будь здо­ров!» – и вы­пи­ва­ет ко­нь­я­ку».

Бы­ла эта ми­мо­лёт­ная сцен­ка в ап­ре­ле 1982 го­да в Ма­ле­ев­ке, в До­ме твор­че­ст­ва пи­са­те­лей. «Ты брось эту свою кри­ти­ку!» – не один по­эт А.Ро­ма­нов и, мо­жет быть, не столь им­пе­ра­тив­ным спо­со­бом со­ве­то­вал В.Кур­ба­то­ву, уга­ды­вая в нём са­мо­быт­но­го про­за­и­ка. К сло­ву ска­зать, Ва­лен­тин-то Яков­ле­вич, ду­ма­ет­ся, не столь­ко кри­тик, сколь­ко апо­ло­гет глав­ной для не­го мыс­ли и те­мы. Те­ма эта осо­бен­но чёт­ко вы­ра­зи­лась в по­сле­сло­вии к двух­том­ни­ку «…Из рус­ской ду­мы» (М. 1995). Вы­тяж­ки из раз­мы­ш­ле­ний рус­ских пи­са­те­лей по­след­них двух сто­ле­тий из­вле­кал и ук­ла­ды­вал ху­дож­ник Ю.Се­ли­вер­стов. Об ру­ку с ним шёл глав­ный со­вет­чик и друг Юрия Ива­но­ви­ча Ва­лен­тин Кур­ба­тов. Сли­чая по­зи­ции ищу­щих ис­ти­ну рос­сий­ских фи­ло­со­фов, он на­хо­дит в со­чи­не­нии кня­зя Ев­ге­ния Тру­бец­ко­го на­и­бо­лее убе­ди­тель­ную фор­му­лу, объ­е­ди­ня­ю­щую эти по­ис­ки.

«Пол­но­та жиз­ни, как еди­ная цель для все­го жи­ву­ще­го – та­ков пред­мет ис­ка­ния вся­ко­го жиз­нен­но­го стрем­ле­ния… То­с­ка ПО ВСЕ­ЕДИН­СТ­ВУ – вот что ле­жит в ос­но­ве все­го на­ше­го нрав­ст­вен­но­го стра­да­ния».

А че­рез две­над­цать лет по­сле из­да­ния «Ду­мы» в пись­ме ко мне на­пи­шет горь­кие сло­ва: «Та­кие «про­дук­ты» хо­ро­ши к слу­чаю… Тем бо­лее та­кая скуч­ная и всё ме­нее по­пу­ляр­ная вещь, как «Рус­ская ду­ма». Хва­тит, на­ду­ма­лись! Все хо­тят про­сто по­жить в своё удо­воль­ст­вие».

По­хо­же, что так и есть, что вож­де­лен­ная идея «все­един­ст­ва» в на­ши дни зву­чит как «все едим всех».

Мож­но, ко­неч­но, те­шить се­бя уто­пи­че­с­ки­ми ми­ра­жа­ми ко­ло­г­рив­ско­го ху­дож­ни­ка-меч­та­те­ля Ефи­ма Че­ст­ня­ко­ва, лю­без­но­го серд­цу не од­но­го Ва­лен­ти­на Яков­ле­ви­ча. Вот где «пол­но­та»! Вот где «все­един­ст­во»! Де­ре­вен­ские му­жи­ки и ба­бы, впряг­шись в те­ле­гу «са­в­ра­с­ка­ми», ве­зут аг­ро­мад­ное «яб­ло­ко для всех». Да ведь толь­ко не­из­ве­ст­но, кто ка­кой ку­сок се­бе от­хва­тит, ког­да от­ку­сы­вать нач­нут, и ко­му до­ста­нет­ся «по тру­ду», а ко­му «по по­треб­но­с­ти».

По мо­им, ско­рее все­го, кос­ным со­об­ра­же­ни­ям, «при­зна­ки ис­ти­ны», оз­на­чен­ные мыс­ли­те­ля­ми, яв­ля­ют се­бя не столь­ко во все вре­ме­на в раз­но­бой­ном об­ще­ст­ве, сколь­ко в от­дель­ном че­ло­ве­ке, у ко­то­ро­го свой путь по­зна­ния един­ст­вен­ной на все вре­ме­на Ис­ти­ны.

 

А те­перь о том, как это бы­ва­ет.

Ста­ро­мод­ный всё-та­ки гос­по­дин – Ва­лен­тин Яков­ле­вич Кур­ба­тов. То аль­бом за­вёл: из­воль­те, ува­жа­е­мые ве­ли­кие, черк­нуть в нём па­ру строк: «на па­мять». Из ува­же­ния к вла­дель­цу аль­бо­ма «па­рой строк» не ог­ра­ни­чи­ва­лись. В ито­ге по­лу­чи­лась со­вер­шен­но не­о­быч­ная кни­га «По­до­рож­ник». От­крой­те лю­бую стра­ни­цу – и каж­дая ста­нет от­кры­ти­ем. Все, ко­му бы­ло пред­ло­же­но «от­ме­тить­ся», от­нес­лись к это­му не столь иг­ри­во, как в пуш­кин­ские вре­ме­на. Но и не без весь­ма сме­лых им­про­ви­за­ций. Павел Антокольский, Борис Брайнин, Ар­се­ний Тар­ков­ский, Бу­лат Оку­д­жа­ва, Ге­ор­гий Сви­ри­дов… «На до­б­рую па­мять», «на до­б­рую па­мять» – с це­ре­мон­ны­ми по­кло­на­ми и поч­ти оди­че­с­ки­ми по­свя­ще­ни­я­ми: «Про­све­ти­те­лю и вспо­ми­на­те­лю тех, кто жил и стра­дал и лю­бил Рос­сию…»

«По­до­рож­ник» – сво­е­го ро­да «за­чёт­ная книж­ка» вы­шед­ше­го в лю­ди и по­сти­га­ю­ще­го «уни­вер­си­те­ты» Ва­лен­ти­на Кур­ба­то­ва. «Поз­же» – это в по­след­ние пол­го­да, ког­да раз и вто­рой бу­ду пе­ре­чи­ты­вать его днев­ни­ки, до­ве­рен­ные мне по пра­ву поч­ти трид­ца­ти­лет­не­го вза­им­но­го по­ни­ма­ния.

«Я с пол­ки жизнь твою до­ста­ну…»

Жизнь эта – с 1979 по 1998 год: де­вят­над­цать лет. Со­про­вож­дая ком­мен­та­ри­я­ми уве­си­с­тые за­пи­си, их ав­тор на­ста­и­вал, что, ес­ли уж пи­сать, то о том, «как му­чи­тель­но про­би­ва­ет­ся де­ре­вен­ский пар­ниш­ка к ка­ко­му-то зна­нию, хва­та­ет что по­па­ло, вяз­нет в пу­с­тя­ках, пы­та­ет­ся что-то по­ст­ро­ить из се­бя и, на­ко­нец, обес­си­лен­но сда­ёт­ся...» Ло­мо­но­сов­ский сю­жет, ес­ли не при­ни­мать все­рьёз са­мо­би­че­ва­ние.

Ну, ма­ло ли в Рос­сии пар­ни­шек с ло­мо­но­сов­ски­ми за­дат­ка­ми! Да не­мно­гим дан дар – от­кры­вать их в се­бе, вы­би­ва­ясь из жер­но­вов по­всед­нев­но­с­ти. В ураль­ском го­род­ке Чу­со­вой, где про­шло от­ро­че­ст­во Ва­лен­ти­на Яков­ле­ви­ча, уже тог­да, в мла­дые его ле­та, вер­ста­лись бу­ду­щие скре­ще­ния су­деб. И глав­ное из них – не­раз­лив­ный, не­раз­рыв­ный со­юз с Вик­то­ром Пе­т­ро­ви­чем Ас­та­фь­е­вым, ко­то­рый то­же, как ока­за­лось, жил в Чу­со­вом и лю­бил этот го­род.

«Вот Аме­ри­ку от­кры­ла! – ска­жет иной на­чи­тан­ный чи­та­тель.– Что же тут в Кур­ба­то­ве не­из­ве­ст­но­го. Ведь и не счесть кни­жек, пре­дис­ло­вий, по­сле­сло­вий, кри­ти­ком на­шим по­свя­щён­ных Ас­та­фь­е­ву». И, буд­то до­тош­но­му чи­та­те­лю от­ве­чая, В.Я. в пись­ме ко мне пред­ло­жит те­о­ре­му, где «да­но» то, что на­пи­сал пи­са­тель, а чи­та­те­лю во­все не тре­бу­ет­ся это «до­ка­зать». «Мы пи­шем од­ни кни­ги, а чи­та­тель чи­та­ет в них дру­гие – каж­дый свою – и ино­гда пря­мо про­ти­во­по­лож­ные». На сво­ём опы­те про­ве­рял. «Я, – пи­шет Кур­ба­тов, –  сколь­ко сам та­ким об­ра­зом уп­рав­лял­ся с Ас­та­фь­е­вым или Рас­пу­ти­ным. Кри­ком кри­ча­ли, а Ас­та­фь­ев так да­же ма­те­рил­ся, но «у нас не за­ба­лу­ешь! На­пи­сал – и отой­ди!»

Го­во­рить ли, что днев­ни­ки – де­ло со­кро­вен­ное, су­гу­бо лич­ное, ни­ка­кой вро­де бы объ­е­ди­ня­ю­щей кон­цеп­ции в них нет, как нет и ау­ди­то­рии, ко­то­рую на­до те­о­ре­ти­че­с­ки и нрав­ст­вен­но вра­зум­лять. А ко­ли так, то и спа­да­ют с плеч лыч­ки, важ­ные для ре­ко­мен­да­ции «обшшэ­ст­ву» (в про­из­но­ше­нии Ас­та­фь­е­ва): и что В.Я. Кур­ба­тов «ве­ду­щий кри­тик», и что «се­к­ре­тарь СП Рос­сии», и что «член Ака­де­мии рус­ской со­вре­мен­ной сло­вес­но­с­ти», и про­чие на­зыв­ные пред­ло­же­ния «вы­со­ко­го шти­ля».

А воз­ни­ка­ет не­пред­взя­тый ко­с­мос лич­но­с­ти, пред­сто­я­щей ми­ро­зда­нию.

«…Обер­нёшь­ся в про­стую тай­ну дня, про­сто вы­гля­нешь в ок­но и поч­ти вскрик­нешь от удив­ле­ния: ты жи­вёшь, ви­дишь бе­лый свет, слы­шишь птиц, ра­ду­ешь­ся не­бу. За ка­кие за­слу­ги те­бе это сча­с­тье? Этот ос­ле­пи­тель­ный дар? Кто те­бе от­крыл эти вра­та? На­учил сло­ву, что­бы ты ещё не про­сто ви­дел, а умел на­звать это сча­с­тье и хоть этим не­мно­го от­бла­го­да­рить Да­ри­те­ля».

Тут вам и «сим­вол ве­ры», и на глав­ный, не ри­то­ри­че­с­кий во­прос – кто Да­ри­тель? – от­ве­че­но, и мож­но «ве­сё­лы­ма очи­ма» смо­т­реть на за­по­ве­дан­ный че­ло­ве­ку мир. А на­се­лён он хо­ро­ши­ми, до­б­рот­ны­ми в ос­нов­ном му­жи­ка­ми, вро­де Вик­то­ра Пе­т­ро­ви­ча, од­но­го с ним, Ва­лен­ти­ном, за­ме­са – зем­ля­но­го, кон­до­во­го, си­бир­ско­го. В Ир­кут­ском му­зее ви­де­ла я си­бир­ско­го пись­ма ико­ны. Вот на них свя­тые – те са­мые до­б­рот­ные му­жи­ки: в крас­ных ко­со­во­рот­ках не­ко­то­рые, взгля­дом по­ло­са­нёт – что твой Ер­мак Ти­мо­фе­е­вич, ку­ла­чи­щи – во! Толь­ко ку­вал­ду и дер­жать.

Му­жик му­жи­ка ви­дит из­да­ле­ка. «Здо­ро­вый, жи­вой, плот­ский» – Кур­ба­тов об Ас­та­фь­е­ве. – Как бы на­бро­сок, гра­фи­ка. А даль­ше, на про­тя­же­нии все­го днев­ни­ка – «кар­ти­на мас­лом»: встре­чи, раз­го­во­ры, вни­ма­тель­ное вгля­ды­ва­ние в тра­ги­че­с­кую по су­ти де­ла судь­бу, спря­тан­ную за цве­ти­с­той по­всед­нев­но­с­тью. Ло­ман­ный вой­ной, но не слом­лен­ный – оже­с­то­чив­ший­ся к кон­цу сво­их дней; охот­ник до жен­ско­го по­ла, ма­тер­щин­ник, ёр­ник; зве­рей, птиц пу­ще лю­дей жа­лел; в цвет­ке чув­ст­во­вал род­ную ду­шу; в куль­ту­ре – са­мо­уч­ка, в ли­те­ра­ту­ре – ку­с­тарь-оди­ноч­ка; тще­слав­ный, не­за­ви­си­мый – ве­ли­кий пи­са­тель зем­ли Рос­сий­ской.

Та­кой он в кур­ба­тов­ском днев­ни­ке. Там же за­пи­шет В.Я. об Ас­та­фь­е­ве точ­ные сло­ва во­ло­год­ско­го по­эта А.Ро­ма­но­ва: «Они с Бе­ло­вым ведь не чи­тан­ным умом бе­рут, а КА­КИМ-ТО ОТ БО­ГА ДАН­НЫМ НУ­Т­РОМ».

По­про­буй, вы­вер­ни это ну­т­ро на­из­нан­ку. Труд­но, не ух­ва­тишь, но Кур­ба­тов не ус­та­ёт за­пи­сы­вать чу­до, про­ис­хо­дя­щее на его гла­зах: как че­ло­век се­бя ва­я­ет, а ре­ка, зем­ля, кни­ги, лю­ди во­круг не­го – и ма­те­ри­ал, и не­о­гляд­ная ма­с­тер­ская. Для Ва­лен­ти­на Вик­тор Пе­т­ро­вич – дом род­ной. Не был бы род­ным – не рас­слы­шать бы его, не уви­деть, не пе­ре­дать: ис­по­лин­ской ве­ли­чи­ны фи­гу­ра.

Вы­бра­ла од­ну из за­пи­сей – за­те­сей.

«Ви­дал кедр-то. Ожил! Чи­с­тый мед­ведь. А ведь я его на до­рож­ке на­шёл, с раз­дав­лен­ным кор­нем. При­нёс – по­са­дил, хо­чешь, го­во­рю, жить – жи­ви. Смо­т­ри – при­нял­ся. Ви­дать, не из ба­ло­ван­ных. Ви­дал – шаг ка­кой. Стре­лу ка­кую пу­с­тил. Сра­зу ви­дать – де­ло­вая дре­ве­си­на. На бу­ма­гу на­ше­му бра­ту – рО­ма­ны пи­сать.

– А это ви­дишь? – это под­снеж­ни­ки с Ура­ла. И во­до­сбор уже ото­шёл… Ког­да по­нял, что дет­ст­во уже не вер­нуть, по цве­там по этим боль­ше то­с­кую и их жа­лею.

– А во мне всё ра­зо­ре­но. Как и во всех. Ро­ман-то по­то­му и ней­дёт. …На­деж­да долж­на быть, вы­ход дол­жен теп­лить­ся. Не жи­вёт рус­ский че­ло­век без на­деж­ды.

«Всё ра­зо­ре­но…».

Ва­лен­тин в ка­нун 99-го го­да с тре­во­гой и го­ре­чью за­пи­шет: «Что про­ис­хо­дит с В.П.? Всё сме­ша­лось – лю­бовь к от­дель­но­му че­ло­ве­ку и не­на­висть к слиш­ком тер­пе­ли­во­му и сле­по­му на­ро­ду…».

Да ведь и в са­мом Ва­лен­ти­не Яков­ле­ви­че да­ле­ко не всё ров­но и глад­ко и – со­зер­ца­тель­но. Всё ищет «жи­вую цер­ковь», что­бы не спо­ты­кать­ся на поч­ти каж­дом ша­гу о «гла­мур­ное пра­во­сла­вие» (тер­мин мой), по­доб­ное та­ким хо­лё­ным, та­ким хо­лод­ным ико­нам Со­фрин­ской им­пе­рии. Мо­жет быть, по­это­му не­уто­лён­но ме­чет­ся он по древ­не­му Ри­му, из­бе­гая ту­рист­ских троп.

Не­сколь­ко лет я пе­ре­пи­сы­ва­лась с ма­те­рью Ва­лен­ти­на Яков­ле­ви­ча. Мне, мо­жет быть, един­ст­вен­ной, не стес­ня­лась она при­сы­лать свои сти­хи. Не учив­ша­я­ся гра­мо­те, Ва­си­лис­са Пе­т­ров­на до­шла до аз­буч­ной пре­му­д­ро­с­ти са­мо­уч­кой. Лю­бя­щая и стра­да­ю­щая ду­ша её бы­ла пре­вы­ше школь­ной гра­мот­но­с­ти, ис­тин­но на­род­на.

…Яб­ло­ко от яб­ло­ни… От ма­те­ри – у Ва­лен­ти­на Яков­ле­ви­ча – до­ве­ри­тель­ное все­един­ст­во с ми­ром. Слов­но вся Рос­сия, а по­том и древ­не-со­вре­мен­ная Ви­зан­тия-Тур­ция, и Ита­лия – для не­го – стран­но­при­им­ный дом, а бес­чис­лен­ные зна­ком­цы в нём – не про­сто ма­с­тер­ски спи­сан­ные с на­ту­ры пор­т­ре­ты, а всё род­ные лю­ди. Он пи­шет о них так, что они и нам ста­но­вят­ся род­ны­ми. И не толь­ко по­то­му так про­ис­хо­дит, что та­лант­ли­во­му взо­ру пи­са­те­ля под­вла­ст­но та­лант­ли­вое сло­во. Зна­ком­цы В.Я., с ко­то­ры­ми мы встре­ча­ем­ся в днев­ни­ке, – бы­ли до­ве­ри­тель­ны к со­бе­сед­ни­ку, поч­ти ис­по­ве­даль­ны.

«Его зо­вут Сепп Ос­тер­рай­хер. Это псев­до­ним. На са­мом де­ле – он Бо­рис Льво­вич Брай­нин. Це­лый день се­го­дня я слу­шаю его, и сме­юсь, и пла­чу, и к но­чи ус­таю, и про­ща­юсь, толь­ко что­бы хоть не­мно­го до­не­с­ти до этой те­т­ра­ди».

Я то­же зна­ла это­го че­ло­ве­ка. Псков­ский свя­щен­ник Вла­ди­мир По­пов, с ко­то­рым Брай­нин встре­чал­ся в Тю­ме­ни в 46-м го­ду, по­сле де­ся­ти лет ла­ге­рей у од­но­го и за­клю­че­ния в пси­хуш­ке – дру­го­го, по­про­сил ме­ня на­ве­щать Бо­ри­са Льво­ви­ча в Моск­ве. По­сле «ста­лин­ско­го ку­рор­та» ему ам­пу­ти­ро­ва­ли но­гу; в те, вось­ми­де­ся­тые, он жил один, пе­ре­дви­гал­ся по квар­ти­ре в ко­ля­с­ке. Я по­мо­га­ла ему в ка­ких-то хо­зяй­ст­вен­ных ме­ло­чах. Но эти пу­с­тя­ки да­же и на очерк не по­тя­нут. В па­мя­ти и на мо­ей книж­ной пол­ке ос­тал­ся толь­ко сбор­ник юмо­ре­сок, ко­то­рые в сти­хах со­чи­нял Бо­рис Льво­вич, а наш при­ятель Олег Ице­хов­ский ри­со­вал к ним ка­ри­ка­ту­ры. Книж­ка вы­шла на не­мец­ком язы­ке, и я оце­ни­ла не столь­ко юмор, сколь­ко спо­соб­ность че­ло­ве­ка, вы­сто­яв­ше­го в аду, шу­тить, сме­шить, ра­до­вать дру­гих.

– Ты ду­рак, Сеп, – ска­зал ему од­наж­ды в Пе­ре­дел­ки­не А.Твар­дов­ский, – вы­бал­ты­ва­ешь свою жизнь, вме­с­то то­го что­бы пи­сать и пи­сать.

– Алек­сандр Три­фо­но­вич, – от­ве­тил ему Бо­рис Льво­вич, – я ещё не ус­тал хо­дить без кон­воя.

Ве­ро­ят­но, свою «Или-аду» Б.Л. Брай­нин по­ве­рял раз­ным лю­дям, но толь­ко Ва­лен­тин Кур­ба­тов то­ро­пил­ся удер­жать её пись­мен­ным сло­вом.

Знаю, что из Моск­вы Брай­нин уе­хал в Ав­ст­рию и там, на ро­ди­не, умер. Вме­с­то по­сле­сло­вия к этой ис­то­рии вспом­ню сло­ва свя­щен­ни­ка Бо­ри­са Ни­ко­ла­е­ва: «Не та ро­ди­на, где че­ло­век ро­дил­ся, а та, на ко­то­рой воз­ро­дил­ся к жиз­ни ду­хов­ной». Не по­то­му ли и Кур­ба­то­ву так важ­но бы­ло «ос­та­вить в жи­вых» имя и судь­бу это­го че­ло­ве­ка и ог­ром­ную «кар­тин­ную га­ле­рею» дру­гих.

Так днев­ни­ко­вые за­пи­си пре­вра­ща­ют­ся в до­ку­мент, – в ле­то­пись осо­бен­ную, слов­но лю­ди, со­бран­ные ав­то­ром на стра­ни­цах его днев­ни­ка, жи­вут в гар­мо­нии с пер­во­за­мыс­лом Бо­га о них, пре­одо­ле­вая под­час не­че­ло­ве­че­с­кие ис­пы­та­ния.

«Per aspera ad astram…» – «Че­рез тер­нии – к звёз­дам».

«По­ка тво­рят­ся на зем­ле зло­дей­ст­ва, / Ко­то­рые ис­то­ри­ей зо­вут», – Кур­ба­тов пи­шет но­вую свет­лую ис­то­рию – пре­одо­ле­ния тьмы – в че­ло­ве­ке, в се­бе, в стра­не.

Со­юз пи­са­те­лей тех лет – во­все не рай­ские ку­щи. Ско­рее, ком­му­наль­ная кух­ня. «И сплет­ни, сплет­ни – о со­пер­ни­че­ст­ве Арк. Ар­ка­но­ва и Гр. Го­ри­на, бух­гал­тер­ские под­счё­ты чу­жих ус­пе­хов и злые ос­т­ро­ты…». «Стыд­но. Скуч­но». Не каж­дый же день на тво­ём пу­ти ока­зы­ва­ет­ся че­та дет­ских лю­дей, не ве­да­ю­щих зла – Бе­ре­с­то­вых; или си­бир­ский ху­дож­ник Ан­д­рей Поз­де­ев, ко­то­рый умел пе­ре­дать на хол­стах «цве­то­вую ин­то­на­цию че­ло­ве­ка»; или Вла­ди­мир Яков­ле­вич Лак­шин с его сме­лой фи­ло­ло­ги­ей. «Вы не за­ме­ча­ли, что «Кро­ко­дил» и «Та­ра­ка­ни­ще» Кор­нея Ива­но­ви­ча Чу­ков­ско­го – это «Одис­сея» и «Или­а­да», 1917 и 1927-й го­ды. Этот кро­ко­дил, ко­то­рый «солн­це про­гло­тил»? А? И осо­бен­но это – «вол­ки от ис­пу­га ску­ша­ли друг дру­га»!»…

Как-то мы с Ва­лен­ти­ном го­во­ри­ли о том, что в по­след­ние де­ся­ти­ле­тия пей­заж сов­сем ушёл из рус­ской ли­те­ра­ту­ры. В пу­с­ты­не вир­ту­аль­но­го со­ци­у­ма раз­ве что Ми­ха­ил Тар­ков­ский в его див­ной кни­ге «Пять лет до сча­с­тья» жи­вёт ду­ша в ду­шу с Тай­гой, Ре­кой, Сне­га­ми Си­би­ри, став­ши­ми его ду­хов­ной ро­ди­ной. При­ме­ни­тель­но к его кни­ге сло­во «пей­заж» смо­т­рит­ся чу­же­род­но, ве­ет от не­го хо­лод­но­с­тью ака­де­ми­че­с­кой жи­во­пи­си, кра­си­вой ос­т­ра­нён­но­с­тью. Тог­да как и для Тар­ков­ско­го, и для Кур­ба­то­ва – при­ро­да – не­по­зна­ва­е­мое жи­вое су­ще­ст­во.

В днев­ни­ках Ва­лен­ти­на Яков­ле­ви­ча об­ще­ние с вод­ной сти­хи­ей – по­сто­ян­ный при­пев к со­бы­ти­ям, где бы они ни про­ис­хо­ди­ли. Воз­мож­но, он и сам не за­ду­мы­вал­ся, что же так не­о­до­ли­мо тя­нет его на во­ду. Я на­зы­ваю этот род­ст­вен­ный зов «энер­ги­ей мо­ря». Ведь мы с ним од­ной кро­ви: со­лё­ной.

 

Сер­деч­но по­з­д­рав­ля­ем на­ше­го стар­ше­го то­ва­ри­ща Ва­лен­ти­на Яков­ле­ви­ча Кур­ба­то­ва с 70-ле­ти­ем. Же­ла­ем до­б­ра и сча­с­тья.

 

Алина ЧАДАЕВА