|
|
В 1912 г. украинская община Санкт-Петербурга направила в русское общество исследование об украинском национальном движении. Анкета появилась в газете "Украинская жизнь" (1). Один из вопросов отражал упреки, которые были сформулированы в украинской прессе по отношению к русским прогрессистам, которых она обвиняла в безразличии, в презрении, даже и в враждебности ко всему тому, что касалось украинских национальных интересов.
Правильнее было говорить не о враждебности, а о непонимании. В 1945 г. Г.П. Федотов это признал; "Пробуждение Украины, а особенно сепаратистский характер украинофильства изумил русскую интеллигенцию и до конца остался ей непонятным" (2). Украина рассматривалась как неотъемлемая часть России: "Мы любили Украину, - продолжает Федотов, - ее землю, ее народ, ее песни, считали все это своим, родным" (3).
А что же думала кадетская партия, многие члены которой не могли представить себе отделение Украины от России? Была ли она так же безразлична к украинскому вопросу? Выступала ли она за федеративное переустройство России, или же довольствовалась лишь зашитой прав национальных меньшинств и прав на культурную автономию? Или кадеты вели по отношению к Украине непоследовательную политику, полную колебаний и противоречий, которая зависела от хода событий и политической конъюнктуры в целом?
Цель статьи - изучить политику партии кадетов по отношению к Украине в период до 1917 г.
Украина: провинция империи?
В программе кадетской партии, опубликованной в Киеве в 1905 г. украинскими кадетами нет ни слова об Украине. Проблемы польской и финской автономий рассматриваются. Также затрагивается и тема самоопределения регионов. Что касается Украины, такой вопрос даже не стоит (5). Как это объяснить? Спустя много лет Федотов признал: "Мы преступно мало интересовались прошлым Украины за три-четыре столетия, которые создали ее народность и ее культуру" (6).
Надо уточнить, что вследствие антиукраинских законов второй половины XIX века национальное самосознание украинцев не могло свободно развиваться. Лишь некая культурная форма украинофильства имело право на существование. Правда. М.П. Драгоманов создал в 1884 г. "Украинский союз" ("Вильна Спилка"), который исповедовал прежде всего: "преобразование [русского] государства на началах политической свободы" (7). Но здесь пока еще не проглядывали зачатки сепаратистского движения. Однако, в 1900 г. в Харькове, была создана Революционная украинская партия (РУП), которая соединяла в себе различные демократические тенденции. Руководство этой партии располагалось в Киеве и во Львове. Отказавшись от идеи полной независимости, которая сначала была провозглашена в ее программе, эта партия остановилась на требовании простой автономии для Украины в составе империи и принялась активно способствовать развитию украинского национального самосознания в массах. Потом эта партия раскололась на несколько фракций.
В 1902 г, сепаратисты ("самостийцы") создали Национальную партию Украины. В 1905 г. марксисты основали Рабочую партию Украины. Последние были далеки от требования независимости, они выступали лишь за украинскую автономию и за создание регионального парламента (сейма) в Киеве. В 1905 г. либералы, пытаясь отмежеваться от социалистов (под знаком Общества русских радикалов, которое было создано в 1903 г. в различных городах империи: Санкт-Петербург, Москва, Киев, Харьков, Одесса и Рига) (9), - соединились в Радикальную демократическую партию Украины.
Кроме этого, начиная с 1905 г., благодаря временному смягчению цензуры, наблюдалось возрождение украинской прессы, которая долгое время была вынуждена молчать, Академией наук в Санкт-Петербурге (комиссией под председательством А. Шахматова) был признан украинский язык, как язык отличный от русского. Эта эпоха бьиа отмечена появлением в восточной Украине издательства "Просвита". которая уже существовала в Галиции. Однако, начиная с 1907 г. вместе с подъемом реакции, преследования украинской прессы возобновились.
Царское правительство защищало доктрину "триединой" нации {русско-украинской-белорусской). Как понимали вопрос кадеты? Отрицали ли они украинскую специфику?
В 1905 г. по предвыборным соображениям кадеты поддерживали национальные устремления окраин империи. Выступая если не за политическую автономию, то как минимум за автономию культурную, они надеялись таким образом набрать больше голосов, и не только на Украине, но также в Прибалтике и в мусульманских регионах. Эта политика не исходила из простого избирательного расчета, она опиралась в основном на демократическую концепцию отношений между различными национальностями внутри империи. Такая идея фигурировала в программе кадетской партии, которая боролась за равенство гражданских и политических прав для всех национальностей империи, а также за реальное право на культурное самоопределение. Именно это позволило президенту польской группы Коло в Думе А.П. Ледницкому сказать, что лишь в партии кадетов "все нерусские народности огут найти действительную опору и поддержку" (10). Вследствие этого различные национальности бьши представлены в первой Думе именно кадетской партией, так как они видели в ней адвоката своих национальных интересов.
Политическая украинская группа насчитывала в первой и второй Думах от сорока до пятидесяти депутатов. Во второй Думе украинские депутаты даже подготовили законопроект об украинской автономии, который не мог быть принят из-за роспуска Думы. В третьей и четвертой Думах новый избирательный закон, опротестованный кадетами, так как он играл на руку крупным землевладельцам, в основном русским или обрусевшим, ограничил одновременно украинское представительство Но это касалось также других национальностей, а не только украинцев (11).
Однако кадеты старались укрепить позиции их партии на Украине и разработали украинскую политику, основанную на понимании украинской специфики.
Но прежде чем изучать историю отношений кадетской партии с ее украинскими отделениями, необходимо охарактеризовать представления Милюкова о национальном вопросе, и его позицию как лидера кадетской фракции в третьей Думе. Милюков выступал против консервативной великорусской идеологии, которая доминировала в ту эпоху.
Милюков и проблема национальностей
В течение всей своей жизни Милюков размышлял над национальным вопросом. Подводя итоги политической деятельности Милюкова в честь его семидесятилетия, М. Бенедиктов отмечал, что "П.Н, Милюков бьи одним из тех немногих, очень немногих политических деятелей в России, которые воспринимали национальную проблему во всей ее глубине и понимали все ее огромное политическое значение" (12). И далее он оценил его как теоретика: "Редко у какого политика научная теоретическая деятельность так тесно связана с практической, политической деятельностью, как у Милюкова" (13). Это в полной мере относилось и к национальному вопросу. Милюков признавался в 1925 г. в своей книге о национальном вопросе, что он посвятил этому не один десяток лет (14). В 1927 г., анализируя национальный вопрос в России, в которой, по его подсче¬там, насчитывалось до и после 1917 г. более ста национальностей, и сравнивая ее с Австро-Венгрией и Турцией, Милюков говорил о том, что в противовес распространенному мнению, Россия до 1917г. не была "тюрьмой народов". Несправедливо, говорил он, отождествлять Россию с ее политическим режимом, так как сам русский народ "никогда не был заражен агрессивным национализмом правящей "расы", какой можно, например, заметить у мадьяр". А "русификация" окраин и инородцев, когда она действительно началась, была делом правительственной политики и чиновников, а отнюдь не народа. Воинствующий национализм в России был всегда орудием политической реакции" (15). Согласно взглядам Милюкова, в России существовало два типа национальностей; те, которые избежали ассимиляции, развивая собственное национальное сознание, и те, которые, оказавшись только в политическом подчинении у России, сохранили как этническую чистоту, так и национальное самосознание - Финляндия, Польша, Прибалтийские государства (эстонцы, литовцы и латыши), народы Кавказа (грузины, армяне) и народы средней Азии.
Интересно отметить, что и в 1927 г. Милюков говорит об общерусском национальном самосознании, рассматривая "русское племя" как состоящее из трех народов - великороссов, украинцев и белорусов. И не без оттенка иронии он пишет о проблеме украинского языка, который стал поздно складываться, так же как и белорусский, который еще долго не имел статуса литературного языка. С другой стороны, он признавал: "Конечно, само русское население не составляет единого целого; антагонизм украинцев и белорусов с великороссами чрезвычайно усилился именно в последнее время" (16).
В эпоху первой русской революции в программе кадетской партии, как, впрочем, и в программе других демократических партий, присутствовало стремление дать различным национальностям широкую автономию. Однако они ставили на первое место политическую свободу, а не национальные стремлениям. "У них ведь был общий враг - самодержавие и общее знамя политической свободы" (17). И тогда "народности, - говорит Милюков, - не желали одного; отделения от России и желали тоже одного - возможности организоваться для совместной политической борьбы за народное представительство" (18) (курсив мой - СБ.). Впоследствии, по мере роста реакции во второй Думе, идея федерализма отступила. Как подчеркивал Милюков, «слово "федерализм" было откинуто: остался "союз автономистов"» (19).
Но какой же участок для маневра остался для национальных групп в третьей Думе, где их представительство было сильно сокращено? Именно в этот момент появляется знаменитая речь Милюкова 1909 г. в Думе. Милюков отталкивается от простой идеи: "вопреки мнению некоторых о партии, к которой я принадлежу, мы горячо стоим за единство государства".
Чтобы понять политику кадетов в национальном вопрос, необходимо помнить, что она основывалась на определенной концепции государства и на идее защиты индивидуальных прав граждан. Она имела целью, уважая специфику каждой национальности, создать общество свободных и равноправных граждан единого государства. Эта политика противопоставлялась концепции, развиваемой в то время депутатами Союза русского народа, которые считали, что: "единство государства находит свое преимущественное выражение в господствующей народности и проявляется между прочим в государственном языке, на котором говорит эта господствующая народность".
Руководствуясь идеей единства государства и равноправного гражданства, Милюков защищал право каждой национальности использовать свой родной язык в суде. Это было, по его мнению, лучшим средством поддержания связи центра с национальными окраинами, так как судить на непонятном языке означает отказать в правосудии тому, кто его просит. И он повторяет слова депутата Крупенского. произнесенные во времена второй Думы : "Нельзя судить на языке непонятном, нельзя судить по-русски, если люди, которые подлежат суду, не понимают его. Я стою за национальность языка суда и вменяю знание их в обязанности суда" (20).
Милюков разоблачает лозунг ультраправых: "Россия для русских", который вел лишь к увеличению пропасти между различными национальностями России и русскими, то есть был фактором развала единства России. Кроме этого, правые не говорили о том, что они подразумевают под словом "русский", а ведь история России знала "могучий, стихийный процесс слияния национальностей. Мы все знаем, что все мы были или финнами, или татарами, или еще кем-нибудь" (21).
Но, говоря о смешении национальностей как об историческом процессе. Милюков тем не менее не умаляет права национальностей. Более того, выступая против идеи, господствующей "государственной национальности", однако признавая административную пользу единого государственного языка, Милюков скажет в 1910 году, что право национальностей исходит из тех же принципов, что и право на свободу вероисповедания (22).
В этой же речи, отвечая депутату Бобринскому, который с презрением отверг предложение одного из депутатов об открытии школ на украинском языке для 25 миллионов украинцев, Милюков напоминает, что требование ввести в некоторых провинциях преподавание на родном языке уже звучало в свое время в просьбах земств. И он отбрасывает аргумент, что белорусский и украинский языки никогда не станут языками культуры, считая это вопросом времени: "Мы считаем, что нет такого языка, который не мог сделаться языком культурным, если на нем будет говорить, мыслить и чувствовать интеллигенция. (Рукоплескания слева). Этот вопрос создания интеллигенции есть вопрос нескольких десятков лет" (23). "И даже больше, - говорит он. - достаточно встряхнуть национальную интеллигенцию, чтобы она возродилась".
Таким образом, для Милюкова и его партии "азбукой государственного понимания яатяется принцип равноправия национальностей" (24). Но принцип равноправия национальностей был также выдвинут другими демократическими партиями. Однако по другим мотивам. Социал-демократы видели решение национальных вопросов в пролетарском интернационализме. В противоположность этому, кадеты пытались сохранить национальную самобытность каждого народа И именно эту концепцию национальностей в процессе исторического развития Милюков защищал в Думе от консерваторов. И эту же демократическую концепцию национальности он сформулирует в 1925 г. в своем теоретическом труде о национальном вопросе: "понятая как начало живое, а не мертвое, национальность есть также начало творческое. Она не только хранит старые ценности, а и непрерывно создает новые. Как все живое, национальное подчиняется закону эволюции и совершенствования" (25).
Применили ли Милюков и кадеты к украинскому вопросу эту либеральную доктрину? Согласились ли они с идеей, что украинская национальность развивалась? Обзор отношений между украинскими либералами и русскими кадетами в период между 1912-1917 гг. позволит измерить разрыв между пожеланиями и политической действительностью.
Отношения между украинскими либералами и кадетами: разрыв между пожеланиями и политической реальностью
Закон от 3-го июня 1907 г, лишил украинцев парламентского представительства. После роспуска их старых структур различные украинские политические фракции сгруппировались в "Союз украинских прогрессивных групп". Этот союз имел последователей на всей территории Украины. В их программу входили: парламентаризм, автономия, федерализм. Ничего в этих принципах нет удивительного. Два последних всегда были украинской традицией. Возрожденная украинская политическая мысль (Кирилло-Мефодиевское братство) ориентировалась на принципы федерального устройства государства, в число субъектов которого была включена украинская народность. В 80-ые годы XIX века Драгоманов опять выступил в защиту идеи славянской федерации. В 1906 г. представители украинской фракции и украинского прогрессивного общества сформулировали концепцию федерации. Из-за роспуска Думы, как мы уже видели, они не успели ее провозгласить. Но она была опубликована в "Укранском вестнике".
В 1912 г. во время собрания по предвыборному соглашению между представителями кадетской партии и их украинскими коллегами, М.С. Грушевский повторяет, что наша "программа: желательность переустройства всего на федеративных началах" (курсив мой - С.Б.). М.С.Грушевский признавал, что создание федерации в России еще далеко от осуществлении. Он считал, что их первоочередной задачей является признание этой идеи общественным мнением и борьба за достижение автономии; "Если вопрос о такой федерации - вопрос далекого будущего, то уяснение этого вопроса, признание этой формы желательной - считаем вопросом первоочередным (26). Затем, призывая русское общественное мнение к гибкости в украинском вопросе, он одновременно предупреждает об опасности, которую представляют для России австрофильские тенденции сил, которые видят спасение Украины только в сепаратизме. Не к этому стремится, по утверждению М.С.Грушевского, движение украинских прогрессистов. Оно поддерживает принцип федерации и видит в союзе с течением прогрессистов русского общества (кадетов, трудовиков, социал-демократов) единственное средство, позволяющее им бороться за реальную автономию.
В самом деле, в эту эпоху идея независимой Украины еще не внедрилась в сознание: "Мы не руководствуемся, - говорит М.С.Грушевский, - стремлениями агрессивного национализма, не думаем, что украинская народность займет государствующее положение" (27). Такими были в 1912 г. выступления представителей украинского движения по вопросу о предвыборном соглашении. Милюков напомнит об этом в 1939 г. в эмиграции, подчеркивая двусмысленность выступлений М.С.Грушевского: "Вот в чем мы тогда были согласны. Вопрос о "сепаратизме" считался между нами (если игнорировать некоторые умалчивания Грушевского) совершенно исключенным. Да и он исключался и всей предыдущей традицией". И для подтверждения своих мыслей он ссылается на Н.И. Костомарова и особенно на М.П. Драгоманова, который в 1882 заявлял: "У малороссов с русскими одни исторические традиции, одна вера, во многом один склад понятий, языки близки ..., ни малейшего подобия естественных границ... Всякая речь о сепаратизме просто смешна" (28).
Однако целый ряд протоколов собраний Центрального Комитета кадетской партии между 1912 и 1914 годами показывают растущую озабоченность кадетов украинским вопросом. Эта озабоченность измеряется масштабами развития украинского движения. Во время собрания от 5-го мая 1913 г., по возвращении из путешествия по национальным окраинам, Милюков отметил рост чувства национального самосознания у украинцев. Их недовольство относилось к депутатам кадетской партии, которые не достаточно защищали, по их мнению, права языка и украинской школы в Думе. Они просили, чтобы партия отмежевалась от заявлений П.Б. Струве об опасности расслоения России на три национальные культуры (29).
Во время этого собрания Милюков выразил опасение, как бы национальные вопросы для кадетской партии не опередили и не вытеснили другие политические проблемы. Он призывает к дисциплине в партии: "Входя в состав партии, они (национальности) должны считать то или иное трактование национальных вопросов внутренним делом своей партии, а не ставить себя как-то вовне и не предъявлять к партии извне свои требования и порицания" (30). Не является ли этот призыв Милюкова рассматривать национальные вопросы как таковые? Без сомнения, нет. Все его предшествующие заявления доказывают обратное. Так или иначе, какой бы ни была теория кадетов по национальному вопросу, протоколы собраний в 1914 г. показывают, что кадетская партия не могла более избегать украинской проблемы, ограничивая себя общими политическими заявлениями. Поездка незадолго до этого в Киев убедила Милюкова, что украинцы не могут больше довольствоваться обещаниями. До этого украинцы просили кадетов только поднимать вопрос в Думе об их правах на культурную автономию "в целях популяризации своих идей". Теперь ситуация стала меняться. А.И. Шингарев во время этой же поездки констатировал, что в Житомире и Полтаве: "национальное культурное движение сильно и глубоко на Украине" и что "с ним надо очень считаться". Он отмечал, что "даже те элементы украинства, которые, в качестве членов Государственной Думы из Украины, обзывают украинское движение "мазепинством", у себя дома проделывают видную национальную культурную работу..." (31).
В этой ситуации ЦК кадетской партии признал, что необходимо договориться с украинцами по поводу законопроектов, которые они хотели внести на рассмотрение Думы. Особенно по поводу украинского языка в начальной и средней школах, в правосудии, и на кафедрах украинского языка в университете юга Украины (32) Украинское движение требовало большей поддержки со стороны кадетов.
Отметим однако, что культурная автономия, которой украинцы добивались, не выходила за рамки программы партии. Пошли ли им навстречу кадеты? В феврале 1914 г. А.И. Шингарев отмечал, что "сторонников автономии (полной) среди украинцев он видел немного", и добавлял, что "это течение чисто интеллигентское" и оно очень слабо". Хотел ли он приуменьшить серьезность ситуации? В любом случае он призывал: "Но все же следует присматриваться и ближе изучать украинское движение..." (33). Заседание ЦК кадетской партии 17-го февраля 1914 г., то есть за два дня до знаменитой речи Милюкова, выступившего против запрета празднования в Киеве столетия со дня рождения Т.Г. Шевченко, уточнило позиции кадетов. После доклада на заседании "Сепаратизм и федерализм", который вызвал особенно большое количество споров, "П.Н. Милюков заявил, что партия к.д. не только отрицает возможность федерации в близком будущем, но и будет бороться против принципа федерации как утопического". И протокол продолжает: "Видно было, что заявления П.Н. Милюкова не были враждебно встречены украинцами, взаимное понимание в известной мере было достигнуто, и на вечернем банкете, говорилось уже не о феде¬рации, а о культурном самоопределении и об автономии и ее возможных пределах в условиях текущей российской действительности..." (34). Таким образом. Милюков добился того, чтобы украинцы довольствовались требованием автономии.
Но отказ украинцев от принципа автономии и федерализма был, видимо, лишь тактическим ходом. Милюков будет даже вспоминать в 1939 г. о "хитрости Грушевского" (35). Действительно, взаимное понимание, возникшее после заседания 17 февраля 1914 г., долго не продлилось. Письмо М.С.Грушевского от 4-го марта 1914 г., в котором он благодарит Милюкова за речь о праздновании юбилея Т.Г.Шевченко (19 февраля 1914 года), показывает наличие спорных вопросов между украинскими и рускими либералами.
В рамках подготовки предвыборного договора М.С.Грушевский предпочитает поднять эти спорные вопросы и обсудить их непосредственно с Милюковым. Двумя принципами, которые привлекли его внимание и внимание его друзей и по которым они не хотели уступать, были следующие: автономия и федерализм. Письмо Грушевского настолько важно, что стоит прибегнуть к обширному цитированию:
"Ваша статья в "Речи" и последовавшая думская речь, как можно было ожидать, вызвали живейший интерес в украинских и примыкающих к ним кругах. Несомненно, она составляет крупное общественное явление и благодаря широкой постановке украинского вопроса, впервые данной ему с думской трибуны, она, наверно, долго будет служить необходимым пунктом для оценки украинского движения в прогрессивных кругах России и для защиты программы-минимум, выдвинутой Вами. Ряд вопросов схвачен и освещен чрезвычайно удачно. Но наряду с этим она содержит в себе положения, появление которых с такой программой речи очень смутило моих друзей, по поручению которых я пишу эти строки. В таком важном акте, где идет речь о сближении и сотрудничестве двух политических групп, мы не считаем возможным замолчать наши сомнения и недоумения перед Вами...
Нас удивило, что Вы выступили так решительно принципиально против автономно-федеративного постулата.
Выступая так резко по этому вопросу, Вы словно хотите отрезать путь для дальнейших переговоров и соглашений на этой почве. Тем более, что в Ваших думских речах Вы не сделали даже никакой разницы (курсив мой - СБ.) между постулатом автономии и федерализмом, хотя в наших разговорах настаивали на необходимости разделять эти два понятия, и у нас осталось впечатление, что Вы против принципа автономии ничего не имеете. Если бы Вы даже считали неудобным при данной политический обстановке выступать с защитой украинской автономии, Вы могли бы просто отодвинуть ее как вопрос будущего и не полемизируя против нее сосредоточить все внимание на программе-минимум...
Все это, как Вы хорошо понимаете, П.Н., не могло не вызвать самых серьезных опасений среди моих друзей относительно дальнейшего. Приходится пожалеть, что обмен мнений в Киеве был так краток. Безотлагательно необходимо продолжить его с Вами и Вашими товарищами. Я рассчитываю в ближайшем будущем быть в Петербурге с некоторыми киевлянами. Возникновение недоумения необходимо выяснить как можно скорее и полнее, чтобы расчистить почву, на которой должно было бы (...неразб.) дальнейшее сотрудничество, свободное от недомолвок и непонима¬ния друг друга (36).
Прав ли был Грушевский? Лишал ли Милюков украинское движение всей его политической программы и сводил его до простого регионального культурного движения (в чем его упрекал М.С.Грушевский)? Или же, избрав тактику "медленно, но верно", он был более дальновидным?
Трудно ответить прямо на этот вопросы. Но нет никакого сомнения, что Милюков, прекрасный тактик, понимая сложность ситуации накануне юбилея Т.Г.Шевченко, сначала раскрыл перед Думой несостоятельность и запутанность обвинений русских националистов против "мазепистов" (сепаратистов) для смягчения реакции консервативной части Думы и для поддержки своей политической стратегии. Русские националисты, - напомнит он в эмиграции, - все путали, "свалили в одну кучу, под названием "сепаратизма" и признание украинского народа отдельным народом с отдельным языком, и требование автономии и, наконец, "разрушение единой России и отдачу Украины в пределы Австро-Венгрии" (37). Милюков же разделил вопросы, которые русские националисты смешивали и интерпретировали по-другому, крича о развале империи.
В самом деле, представители русских националистов в Киеве (и особенно активны бьши члены киевского губернского Союза русского народа) в специальной телеграмме сообщили правительтству о намерении "мазепистов" превратить столетие со дня рождения Т.Г. Шевченко (1814-1861) в демонстрацию сепаратистских чувств всего населения "Малороссии". Празднование юбилея Т.Г. Шевченко было запрещено министром внутренних дел Н.А. Маклаковым. Это дало повод для широких дискуссий в прессе и для споров в Думе. Все оппозиционные фракции выступили с протестом, что им позволило более широко высказаться по поводу украинского вопроса. Кадеты и в особенности Милюков воспользовались этим моментом, чтобы обозначить принципы их украинской политики. На заседании 11 февраля выступил Ф.И. Родичев. Он "говорил о вреде насильственного подавления национальных чувств" (38). На следующем заседании, 19 февраля, о котором мы уже упомянули, выступил П.Н. Милюков. Говоря о политических обвинениях украинства в "мазепинстве" и "сепаратизме", он, напротив, подчеркнул "желание украинства устроить свою судьбу в пределах Российского государства". Признав, что нельзя защищать украинское движение, "оставаясь в узких, чисто бытовых рамках", Милюков заявил, что Т.Г. Шевченко настоящий национальный поэт, а не поэт только простого народа. Как поэта его можно рассматривать наравне с Лермонтовым и Пушкиным. Он имеет те же заслуги перед своим народом. Таким образом, этим заявлением Милюков отдал дань Т.Г. Шевченко как поэту и как общественному деятелю. Наконец, он успокоил Думу, указав на то, что "украинцы в настоящее время ограничивают свои стремления, свою программу-минимум исключительно культурным самоопределением" и заявил, что эти требования "могут признать радикальными и неосуществимыми только те, кто отрицает самое существование украинского народа и считает, что один факт существования его равносилен уже сепаратизму".
Затем он предупредил Думу, что бороться против этих стремлений является политически опасной борьбой. Ибо "украинское движение уже в настоящее время есть широкое демократическое движение, находящее живой отклик в крестьянской массе и пустившее глубокие корни в деревне". Не признавать национальных стремле¬ний украинства - это вести "не русскую, а скорее проавстрийскую политику".
В тех политических условиях нельзя было лучше защитить украинское дело в Думе. Это видно при сранении позиции Милюкова и П.Б.Струве - создателя партии кадетов. В глазах Струве даже небольшая поддержка украинского движения составляла угрозу для государства и для народа, так как для него доминирующей культурой, как бы цементирующей российское государство, должна была быть не великорусская культура, но общерусская культура. И русский язык должен был служить своего рода "койнэ" на всей территории российской империи (40). Эта позиция Струве была сильно раскритикована в среде украинских кадетов. ЦК кадетской партии был поставлен украинцами перед выбором: или занять жесткую позицию по отношению к Струве, или потерять своих украинских последователей. Струве предпочел уйти из ЦК, нежели отказаться от концепции культурного национального единства империи. Здесь видно противостояние двух концепций кадетов-либералов по отношению к украинской проблеме.
Таким образом Милюков защищал права украинской национальности, но он остался противником федерализма. Однако оккупация Галиции в августе 1914 г. повергла кадетов в разногласия. Как обеспечить монолитность империи, уважая в то же время права национальностей? Как сохранить единство империи, уважая права личности, особенно право использовать родной язык? Можно ли гарантировать культурную автономию без первоначального создания автономии территориальной? То есть как не ущемлять права определенной группы на культурное своеобразие? Можно ли тарантировать целостность Российской империи, не прибегая к крупным федеральным структурам? Вот те вопросы, с которыми столкнулась кадетская партия и на которые исторические события заставили ее ответить.
Оккупация Галиции и кадеты
Оккупация Галиции в России в августе-сентябре 1914 г. обострила украинский вопрос. Она послужила еще одним толчком для свободного развития антиукраинской политики среди русских националистов.
Галиция, которая бьиа аннексирована в 1772 г. империей Габсбургов, стала настоящим бастионом украинского движения в особенности после Эмского указа в 1876 г., который запрещал в России, и, значит, на Украине, все издания на украинском языке. В Австро-Венгрии же, конституционной монархии, галицийские украинцы пользовались большей свободой слова и собраний, чем украинцы в России.
Там М.П. Драгоманов и его друзья создали в 1890 г. Радикальную партию, которая была первой современной украинской политической партией. Издательство "Просвита", созданное в 1868 г. народниками, развило интенсивную деятельность: открывая библиотеки, избы-читальни в украинских деревнях, создав типографию и влияя на сельскую молодежь. Оно взялась помочь крестьянам, создавая и финансируя крестьянские кооперативы, обучая или внедряя в них современные методы ве¬дения сельского хозяйства, так как Галиция была в те времена экономически отсталой и крестьянское население было очень бедным. Несмотря на то, что польское присутствие было значительным, и особенно это было заметно в органах управления, в школах и в университете, - украинцы начали понемногу завоевывать и эти позиции.
В 1894 г. М.С.Грушевский стал первым известным представителем восточной Украины, решившим осесть в Галиции. Он возглавил кафедру истории Львовского университета и оживил Научное общество имени Шевченко, которое превратилось в настоящую неофициальную Академию наук Украины.
Таким образом, несмотря на притеснения, которым оно подвергалось, украинское движение смогло закрепиться в Галиции. Оно этим обязано этим и униатской церкви, имевшей прочные корни среди крестьянского населения. Местная униатская церковь из-за своего православного обряда отличалась от польской католической церкви, и в то же время была под юрисдикцией Рима, который ее защищал против поглощения Русской православной церковью. Впрочем, этот восточный обряд был в основе того, что связывало Западную Украину с Россией.
14 февраля 1914 г., за несколько недель до запрещения в Киеве царским прави¬тельством празднования юбилея Шевченко, в Галиции сейм пересмотрел избирательный закон, и в результате уступил галицийским украинцам 27% мест, это не совсем отражало численное соотношение украинцев (42%) и неукраинцев в восьмимиллионном населении этой страны, но это тем не менее было показателем прогресса успехов украинского национального движения (41).
Захват Россией в 1914 году Галиции повлекла за собой беспрецедентную кампанию русификации, характер которой подробно отражен в статье, сохранившейся в архиве Милюкова и написанной одним из представителей украинской интеллигенции (42). Оказавшись в Галиции, русская власть впервые, как писал автор, столкнулась "с украинскою национальной культурой в реальных формах широкой политической и общественной жизни". Русской администрации активно помогала в их политике москофильская (или старо-русинская) партия, которая рассчитывала на Россию в своей борьбе против поляков. Для русских националистов упомянутая оккупация Галиции была возможностью вернуть бывшие "русские" земли.
Были прекращены все периодические издания, выходившие в восточной Галиции на украинском языке. Были запрещены украинские типографии и книжные магазины. Все украинские библиотеки и музеи были закрыты, так же как и все учебные заведения, от университета до сельских школ. Была приостановлена деятельность Научного общества имени Шевченко. Были нарушены основные конституционные привилегии, которыми пользовалось украинское население Галиции. Украинский язык был вытеснен из школы. "Уничтожены бьии украинские вывески, в то время как польские были сохранены, несмотря на то, что край был объявлен официально исконно русским. Запрещено было употребление украинского языка в почтовой переписке" (43). Одним словом, было запрещено все, что было связано с национальным самоопределением населения.
И чтобы окончательно искоренить украинский элемент из Галиции, русская власть приступила к преследованию униатского духовенства, систематически высы¬лая униатских священников в отдаленные губернии России и приглашая на их место православных священников. Митрополит Шептицкий был арестован. «Слова "Украйна", "украинский" подвергались специальным гонениям со стороны цензуры, как это было в тяжелый период после 1876 г.» (44).
Политика националистов в Галиции нашла отражение и на русской Украине. Украинская печать в России также была запрещена. М.С.Грушевский был арестован в Киеве. В его квартире был произведен обыск. Он был выслан в Симбирск. Как написано в статье "для такой меры, очевидно считается достаточным основанием, что проф. М.С.Грушевский написал многотомную украинскую историю" (45).
В другой записке о произволе русских властей в Галиции неизвестный автор видел в этой политике осуществление мечты Столыпина о "великой, единой, неделимой России" (46). А что же думали кадеты?
Оккупация Галиции вывела на передний план две противоположные либераль¬ные концепции по украинскому вопросу. Одна концепция была выдвинута Струве, другая - Милюковым.
Начиная с 1912 г. Струве писал об украинском вопросе. Отвечая в журнале "Русская Мысль" на "Письмо украинца" (47), появившееся в этом же журнале несколькими месяцами ранее, он определил свою точку зрения по отношению к украинской культуре: "... я глубоко убежден, что наряду с общерусской культурой и общерусским языком - культура малорусская или украинская есть культура местная или областная" (48). Последствия захвата Галиции были для П.Б.Струве еще одним аргументом в пользу осуществления его мечты о великой России. Критикуя позицию Струве по этому вопросу, Милюков писал: "Дело в том, что корень зла украинского вопроса, как напоминает его П.Б. Струве, лежит именно в Галиции; и ныне, после завоевания оружием - зло это выдергивается с корнем". Струве видел в Галиции очаг национального украинского брожения, поддерживаемого австрийскими и немецкими властями для дестабилизации России. Поэтому он сразу увидел в захвате Галиции отдаление украинской опасности: «отныне же эта "украинская опасность", перестает существовать - остается одно лишь поверхностное, искусственное движение, к счастью, по собственным словам Струве, еще совершенно лишенное народного характера». Как мы видим, Струве был близок позиции наиболее закоренелых консерваторов.
Струве предостерегал правительство от риска разбудить национальное украинское самосознание преследованием униатской церкви. Милюков не преминет заметить, что под либеральной завесой, «совет П.Б. Струве преследует, т.о., весьма "консервативную" цель. Подобное преследование могло способствовать взрыву на¬родного украинского движения». Милюков даже упрекал его в непонимании важности украинского движения: "Считать, что украинское движение в Галиции нарочито выдумано, чтобы причинить неприятность России, значит просто не знать ис¬тории многолетней украинско-польской борьбы". Он также ставил ему в вину пренебрежение многообразием форм этого движения: «А думать, что теперь "после завоевания оружием" движение это так легко уничтожится ... значит очень упрощать решение сложных политических вопросов». И Милюков посоветовал Струве прочесть работы о кооперативах среди украинского крестьянства: "Он тогда узнал бы, что не одна уния, а и иного рода учреждения давно уже придали национальному движению широко-народный характер" (49). На Украине высоко оценили эту статью Милюкова: «Сейчас прочел Вашу обкарканную статью "Украинский вопрос и П.Б. Струве". В дни нашего национального траура, когда на наши уста и на уста наших братьев "освобожденных" наложена печать молчания, когда галицким украинцам вырезали "освобождением" и язык, не разрешая даже частной переписки на родном языке,.. Вы, глубокоуважаемый Павел Николаевич, хоть изредка, откликаетесь на украинский вопрос... За это великое, великое Вам спасибо!» (50).
ЦК кадетской партии собрался и с юридической точки зрения обсудил вопрос русификации Галиции. В проекте резолюции он констатировал, что "русская оккупационная власть совершенно игнорировала"положения международного права, которые были приняты Гаагской конвенцией 1907 г. Они определяли "положение и права военной части в оккупированных, но еще не присоединенных областях". Конференция осудила "подобную политику, как противную здравым началам свободы и национального самоопределения" как опасную для государства. Она просила "прекращения антигосударственной системы обрусения оккупированной области, восстановления закрытых национальных учреждений и точного соблюдения личных и имущественных прав населения". Этот проект резолюции, видимо, написанный самим Милюковым, показал самоубийственный для России характер этой систематической денационализации украинского населения в Галиции: "Обрусительные мероприятия националистов поселили в нем ненависть и злобу", и совершенно уронили "в глазах населения уважение и доверие к русскому управлению" (51).
Однако проект резолюции не стал резолюцией. Создается впечатление, что он больше был адресован к украинским членам кадетской партии. Письмо СМ. Петлюры Милюкову раскрывает, насколько умеренное украинское движение было разочаровано вялостью, с какой кадеты защищали в Думе права украинцев, растоптанные войной и царским правительством. Это письмо было датировано 26 июля 1915 г. Правда, это письмо последовало за крупным австро-германским наступлением в Галиции, когда российская армия была вынуждена сначала оставить Перемышль, а затем потеряла Львов (9/22 июля 1915 г). А 22-23 июля 1915 года российские войска ушли из Варшавы. С.М.Петлюра писал:
"Мы думали, что [после] письма-резолюции, принятой по украинскому вопросу на последней конференции кадетской партии и обязывавшей Вас к проведению ее в жизнь, Вы найдете возможным и для себя обязательным уделить внимание положению украинского слова в Вашем ответе на декларацию правительства и возвысите свой голос в защиту попранных прав.
К сожалению, наше ожидание обмануло нас, по каким-то соображениям Вы уклонились от лежавшей на Вас обязанности и ни словом не обмолвились о том, что волнует и мучит нас. Каковы бы ни были эти соображения, украинцы никогда не смогут понять их... Вы знаете, конечно, что "Украинская жизнь" всегда отстаивала идею сближения украинского общества с русским и противостояла тем течениям украинской общественной жизни, которые, считаясь с выступлениями В.А. Маклакова, П.Б. Струве и др., мало верят, а то и совсем не верят успешному проведению в жизнь защищаемой нашим журналом идеи. Я должен с горечью отметить что Ваше выступление при открытии Государственной Думы дает как бы косвенное доказательство беспочвенности и зыбкости той позиции, какую отстаивает вот уже четвертый год "Украинская жизнь" по вопросу об украинско-русских отношениях. Не выступив в защиту попранных прав целого народа, умолчав о вопиющем факте запрещения говорить на родном языке и общаться при помощи его сознательному в националь¬ном отношении обществу, Вы как бы санкционировали создавшееся положение вещей.
Я отнюдь не льщу себя надеждой на то, что Вы сочтете для себя необходимым объяснить в ответном письме или печатно мотивы допущенного Вами умолчания по вопросу о положении украинского слова, но вместе с тем не могу не выразить Вам крайнего и глубокого удивления по сему поводу. Видимо, сырые в национальном отношении русские, хотя бы они теоретически и отстаивали права угнетенных народностей, в трудную для этих народностей минуту не хотят им помочь и не хотят облегчить положение голодного, обобранного и униженного национально народа" (52).
Мы видим, как Петлюра упрекает Милюкова в его бездействии или даже в двойной игре. Это нерешительное поведение, это постоянное лавирование точно характеризует политику Милюкова по отношению к украинскому вопросу до 1917г. и даже после него. Он был слишком убежден в преждевременном характере федерализма для России, чтобы вести более смелую, твердую, открыто либеральную политику по отношению к Украине.
В недостаточной последовательности упрекал Милюкова и Грушевский.
Из своей ссылки в Симбирске, в письме Милюкову М.С.Грушевский подчеркивал важность национального вопроса и в особенности украинского вопроса для будущего Российского государства. Как настоящий борец за украинское дело, он последовательно двигался к цели, показывая, насколько вовремя сделанные разумные уступки, такие как закон (тогда еще не принятый) о введении преподавания на украинском языке в районах с преобладанием украинского населения, будут способствовать построению правового государства, о котором мечтали кадеты. Стоит на¬помнить, что требование подобного преподавания было частью программы кадетской партии (53).
26 августа 1915 г. М.С.Грушевский писал: "Многоуважаемый Павел Николаевич, с искренней скорбью прочел я сегодня ... о том, что Вам и Вашим товарищам не удалось включить в программу ближайших законодательных мероприятий каких-либо положительных мер к разрешению украинского вопроса. Не сомневаюсь, что Вы, отдавая себе ясный отчет в нуждах украинского населения и учитывая надлежащим образом настоящую ситуацию, отстаивали со всей настойчивостью по крайней мере наиболее насущную меру - введение преподавания на украинском языке в народной школе среди преобладающего украинского населения.
Ваши сторонники справа, по-видимому, все еще ничему не научились в национальном вопросе, не почувствовали всей унизительности недавнего положения, когда национальные уступки полякам были преподнесены в момент оккупации Польши неприятелем и были встречены не особенно приветливым жестом "как горчица после обеда". Теперь, когда австро-германские войска продвигаются в глубину украинской территории, неужели эти "умеренные" и здесь захотят ждать того момента, когда эти уступки потеряют всякий смысл и тоже примут вид запоздалого благоразумия? Неужели, они не понимают, что такая уступка является уже не каким-либо даже актом справедливости, а просто элементарным государственным ... расчетом, политическим благоразумием, диктуемым уже не интересами украинского народа, а интересами Российского государства? Возможно, конечно, что при дальнейшем сотрудничестве, Вы и Ваши товарищи слева успеете их убедить в необходимости и неотложности этой уступки. Может быть, обновление кабинета передвинет их влево, как на это рассчитывают. Но ведь данный момент таков, что именно теперь всякая уступка, всякий шаг к разрешению национальных и классовых проблем важнее победы на поле битвы - и такой характер имел бы закон об украинской школе: немедленное его проведение, искреннее, свободное от уверток и лазеек назад, на будущее время имело бы громадное значение. - было бы огромною победою российской государственности, как отказ от него был бы ее поражением" (54).
Говорит ли все это о том, что Милюков и его единомышленники отказались от прежних позиций после потери Львова, Брест-Литовска и ухода из Варшавы российских войск? Программа Блока прогрессистов - коалиции, которая собрала под свои знамена две трети депутатов от октябристов и кадетов - опубликованная 25 августа в московских газетах показывает, что украинская проблема не была забыта.
Но говоря в своей программе о законопроекте об автономии Польши, прогрессисты затрагивали украинские проблемы только с точки зрения свободы печати и отмены ограничивающих законов, которые ударяли по жителям Галиции с тех пор, как она была оккупирована Россией. А именно: "Восстановление малорусской печати; немедленный пересмотр дел жителей Галиции, содержащихся под стражей и со¬сланных, и освобождение тех из них, которые подверглись преследованию невинно" (55). В программе не говорилось с введении преподавания на украинском языке в школах, чего так просили украинцы, и которое было частью программы кадетской партии. Правда, октябристы, входившие в состав коалиции прогрессистов были категорически против этой идеи. Можно отметить, что чем больше страна втягивалась в войну, тем менее вспо¬минали об украинском вопросе. Примечательно, что Милюков полностью посвятил ежегодник газеты "Речь" 1916 года проблемам войны и ее целей. В нем обсуждается судьба Австро-Венгрии сквозь призму национального вопроса (польского, итальянского, югославского и чешского), но совсем не упоминается вопрос о будущем украинского населения в Галиции после войны!
Кроме того, что гражданский политический статус этого населения был важен сам по себе, нельзя было урегулировать польскую проблему, не поднимая вопрос об украинском меньшинстве, которое находилось внутри польских границ, на территории Австро-Венгрии и России. Украинские патриоты, читатели газеты "Речь" в дружественном письме Милюкову настойчиво напоминают ему об этом: "По всем этим соображениям мы полагали бы, что украинский вопрос не должен быть ис¬ключен из обзора целей и задач войны, связанных с судьбой Австро-Венгрии. Русские прогрессивные партии не могут упускать из виду, что именно для России этот вопрос имеет сугубо важное значение, являясь до сих пор темным пятном во внутренних национальных эксцессах во имя русского единства, уже успевших подорвать доверие к красивой легенде об освободительном характере войны". И они искренне не понимают такую забывчивость со стороны кадетской партии, которая "не пренебрегает национальными правами украинской народности", как это показали ее выступления в Государственной Думе, на партийных заседаниях и "при выработке программы прогрессивного блока". Поэтому они тем более не понимают "умолчание об украинском вопросе в ответственной политической статье, подписанной тем именем, которое мы, украинцы, привыкли соединять с представлением о широком взгляде на национальные вопросы вообще и о справедливом отношении к специальным запросам и нуждам нашего народа" (56).
Интересно заметить, что найденные в архиве Милюкова письма украинских патриотов как бы питают его политику по отношению к украинскому вопросу и каждый раз дают ей новый толчок. Они служили как бы напоминанием и торопили его в поиске решения. Украина оставалась в центре его внимания. И неслучайно последние статьи, опубликованные Милюковым перед закрытием "Последних новостей" немецкими властями в 1940 г. в Париже были посвящены именно Украине.
Украина, кадеты и Временное правительство
Падение царизма и война способствовали взрыву национальных чувств у национальностей, населяющих Российскую империю. Если Антанта воспользовалась принципом права каждого народа на самоопределение, чтобы успешно вести политику дестабилизации Австро-Венгрии и Турецкой империи, то Германия умела использовать чаяния народов российской империи, чтобы ослабить ее. И в этом отношении ситуация Украины является символичной. Однако было бы упрощением объяснять медленное продвижение Украины к независимости одной лишь поддержкой со стороны Германии. И.И. Петрункевич в письме от 14 июля 1917 г. В.И. Вернадскому утверждал, что в киевском национальном движении "немцы заранее готовились культивировать бациллу сепаратизма", но отказывался обвинять в этом только Германию: "Как ни поразительно совпадение появления киевской Рады на русском горизонте одновременно с появлением у нас анархизма, как ни поразительно совпадение программы Рады с планом Германии о выделении Украины в независимое государство, - я готов устранить свои подозрения и приписывать эти совпадения не исключительно работе немецких шпионов и не соблазну немецкого золота, а влиянию революционного психоза, широко распространившегося в пределах России" (57).
Милюков увидит в независимости Украины результат тактики, которую он поставит в заслугу Грушевскому, сумевшему использовать энергию масс, различную в зависимости от регионов, и слабость Временного правительства. Не то, чтобы Милюков отрицал - роль Вены или Берлина в этом деле и поддерживал демарш М.С.Грушевского. Он, скорее, осуждал последнего за отсутствие лояльности по отношению к Временному правительству и кадетам (58) - того М.С.Грушевского, который, как о нем написал в июле 1917 г И. И. Петрункевич, «года три тому назад довольствовался областной автономией и культурным самоопределением", а теперь выступает как "батько" украинского сепаратизма, которому "нужно собственное войско, хотя б из дезертиров, не желающих идти на фронт» (59). Но в 1939 г., пытаясь истолковать события 1917 г., которые он уже подробно описал в 1921 г. в своей "Истории второй русской революции", Милюков был вынужден констатировать, что независимость Украины и Октябрьская революция играли на руку Германии: «Два зрелых плода упали к ногам германцев: большевизированная Россия и "независимая" Украина» (60).
Служил или нет этот форсированный марш к независимости украинскому делу? Только в 1939 г. Милюков будет говорить об "украинской трагедии". Осужденная на то, чтобы быть игрушкой в руках германских политиков, которые воспользовались Брест-Литовским мирным договором, чтобы оккупировать Украину и ее бессовестно ограбить, Украина не получила независимости и под властью большевиков.
Даже если события между мартом и июлем 1917 г. опередили кадетов, так как М.С.Грушевский и украинцы использовали тактику "совершившегося факта", - кадеты, защищая тезис постепенной автономизации Украины, были по сути, вероятно, правы. Так позволяет думать анализ того, что привело к уходу из Временного правительства четырех кадетских министров и что ознаменовало собой резкий поворот в событиях 1917 г.
Известно, что если Временное правительство в какой-то степени решило проблемы Польши, Финляндии и Прибалтийских государств, оно не нашло какого-то особенного решения для других национальностей. И кадетская партия, как и весь состав Временного правительства, откладывали до Учредительного собрания окон¬чательное решение таких важных вопросов. Можно задаться вопросом: объясняется ли это это действительно юридическими резонами или же - "великодержавным подходом" к проблеме? В любом случае Милюков считал, что всякое другое пове¬дение было бы произволом.
Для выдвижения своих требований национальные движения пользовались резким ухудшением положения, спровоцированным революционным процессом в России. Это особенно заметно на примере Украины. Начиная с 2-го марта 1917 г., Украина объявила в Киеве о создании Рады (местного парламента), состоявшего из политических партий, профессиональных и гражданских союзов. 27-го марта М.С.Грушевский вернулся из ссылки. Став во главе Рады, он успокоил российские власти, утверждая, что Рада является лишь моральным лидером украинской нации. Но это ему, конечно, не помешало последовательно бороться за свои идеи.
В серии статей, появившихся в "Новой Раде", затем объединенных в одну брошюру, Грушевский определил среднюю линию поведения, которая обеспечила ему большое пространство для маневра. Он потребовал для Украины широкой национальной автономии в составе федеративной республики России. Эта автономия должна была быть построена на демократических принципах, гарантирующих национальным меньшинствам их права. Таким образом, Грушевский делал шаг вперед от простой "культурной автономии", которая исповедовалась кадетами, но не вы¬двигал требования полной политической независимости: тактика, которую Милюков квалифицировал позже как: "Меньше - нельзя, больше - можно" (61).
Подобная политика возвращалась к федералистским идеям украинских патриотов 40-х годов 19 века. Она противоречила линии Милюкова и кадетской партии, которые считали, что Россия была еще не готова к федерализму. С одной стороны, в период войны, это могло бы ослабить государство; с другой стороны, политическая зрелость масс была недостаточной для успешного решения этого вопроса.
Тем не менее, ввиду ускорения революционного процесса, на совещании пред¬ставителей провинциальных отделов кадетской партии, Милюков считает украинский вопрос "одним из крупнейших национальных вопросов России", делая уступку вплоть до региональной автономии для Украины. Но очень осторожно: "ЦК намерено не вдавался в большие детали с одной стороны, чтобы не сталкиваться с ходом фактов, которые каждый день могут принять иной вид". Таким был ответ на сообщения представителей кадетской партии, вернувшихся с Украины, которые заявили, "что украинский вопрос на местах получил выпуклость, такую остроту постановки, что партия так или иначе на него реагировать должна" (62).
Автономизации Украины шла в самом деле ускоренными темпами. При содействии германского генерального штаба в Австрии, была создана армия из военнопленных. С началом революции вместе с "Союзом освобождения Украины", она вошла на территорию Украины и там пополнились новыми полками. Гучкову и Керенскому пришлось легализировать существование украинской армии.
10 июня Рада огласила Первый Универсал. 16 июня Временное Правительство пыталось упросить украинцев "не отрываться от общей родины, не идти гибельным путем раздробления освобожденной России, не раскалывать общей армии в минуты грозной опасности". 28 и 29 июня в Киев приехали Терещенко и Церетели, и затем Керенский. Под влиянием окружающих событий министры Временного Правительства уступили, 4 июля они, как писал Милюков, "заключили нечто вроде формаль¬ного договора, которым узаконивалось существование "секретариата" (то есть украинского правительства)" (63).
Б. Нольде в газ. "Речь" отметил всю "юридическую бессмыслицу" этого договора, который не был ни ясным, ни полным и дал Раде почти "законные способы осуществления явочным порядком украинской автономии" (64). 4 июля четыре министра-кадета (А.И. Шингарев, Д.И. Шаховской, А.А. Мануилов и В.А. Степанов), которые не могли одобрить такую "юридически неграмотную декларацию", вышли из состава Временного Правительства. Они считали, что постановление по украинскому вопросу вносило хаос в отношения между правительством и краевым органом. Оно подрывало авторитет Временного правительства на Украине. Кроме того, подобный вопрос мог решаться лишь учредительным собранием. Кадеты не могли согласиться на раздел России. Как писал И. И Петрункевич: "От раздела России до ее разгрома один шаг" (65).
Было ли это "дезертирством, открывшим двери мятежу", как называл эту отставку Керенский, или актом патриотизма, как думал И.И. Петрункевич? (66) Во всяком случае, этим жестом министры показывали, что не хотели допустить неконтролируемого распада России.
Но после победы над большевистским восстанием, Временное Правительство окрепло. Оно попыталось вернуть украинцев с пути сепаратизма на путь осуществления автономии или федерации. Но без успеха. И слишком поздно. Их опередила революция. Вечером 17 июля И.И.Петрункевич заканчивал свое письмо В.И. Вернадскому следующими горькими, тревожными и пророческими словами: "Что нас ожидает: судьба Польши, или мы одолеем все невзгоды? Бесконечно тяжелое время и непроницаемая темнота впереди" (67).
