Шувалов А. В. О психической болезни русского художника П. А. Федотова

1.

Как известно из мемуарной литературы, русский художник Павел Андреевич Федотов (1815–1852), картины которого украшают Государственную Третьяковскую галерею, был психически болен. В биографических источниках имеются описания проявлений его болезни, которые позволяют проанализировать имеющийся биопатографический материал с психиатрической точки зрения.

В отношении наследственности П. А. Федотова можно предположить незначительную отягощённость по линии отца, отличавшегося необыкновенной педантичностью, «которая была облечена в формы суровые, жёсткие, угловатые» (Толбин, 1854: 4). Художник писал о нём: «…осуждаю его подозрительность, со всем тем не могу не удивляться этой неумолимой врождённой ему правдивости» (Дружинин, 1918: 6).

Жизненный путь П. А. Федотова был небогат внешними событиями и недолог. Родился в семье бедного чиновника, в 1833 г. окончил кадетский корпус и в 18 лет получил чин прапорщика. До 1844 г. служил в лейб-гвардии Финляндского полка, затем вышел в отставку и обрёк себя до конца жизни на трудное существование художника-профессионала.

С детства П. А. Федотов обладал незаурядными способностями. Изумительной была у него зрительная память: «…всякая страница, прочитанная им в то время, по несколько будто дней носилась перед его глазами» (Сомов, 1878: 3). Упомянув в разговоре какое-нибудь случайно увиденное лицо, Федотов мог тут же «на клочке бумаги нарисовать его» (Кузнецов, 1990: 138). Обладая весёлым и общительным нравом, художник охотно проводил время в кругу друзей, где пел, аккомпанируя себе на гитаре, сочинённые им песни и романсы. Артистическая натура будущего живописца сказывалась во всех проявлениях его школьной жизни. «Он участвовал, как тенор-солист, в хоре корпусных певчих и, познакомившись чрез это с нотами, почти без всякой посторонней помощи выучился играть на фортепьяно» (Сомов, 1878: 3). А в кадетском корпусе он уже был известен как портретист и карикатурист, хотя тогда своего призвания ещё не осознавал.

Внешне П. А. Федотов был роста среднего, и, как он сам выражался, «…силою физической он никогда не хвалился, но, во время последней своей болезни мог руками выдёргивать из стен гвозди; и когда наконец принуждены были для безопасности связать его, он выдёргивал их зубами» (Толбин, 1854: 62). Имеющиеся портретные зарисовки, автопортреты и характеристики современников дают представление о телосложении, близком к атлетическому, и, скорее всего, «невропатической конституции». Несмотря на представительную внешность (офицер лейб-гвардии!), семейная жизнь у художника не сложилась, и он остался холостым. Жил в последние годы одиноко, ухаживал за ним преданный ему денщик.

Первые признаки психического заболевания стали отмечаться за несколько лет до его полной манифестации. Уже с молодого возраста «к головной и глазной боли часто присоединялись… некоторое нервное расстройство и бессонница» (Дружинин, 1918: 52). По мнению биографа, «безумие давно уже исподволь подступало к нему, и если бы не обычная федотовская скрытность, это бы заметили гораздо раньше июня 1852 года!» (Кузнецов, 1990: 298). Федотов страдал также «приливами крови к мозгу, частыми головными болями. Друзья тревожились, замечая перемену в наружности и в самом характере художника, старевшего не по летам и становившегося более задумчивым… Впрочем, до весны 1852 г. в натуре Федотова не проявлялось ничего такого, что предвещало бы скорый, печальный конец… Его характер и поведение всегда отличались оригинальностью, а потому несколько новых странностей в его суждениях и поступках не могли внушить никому подозрения, что этот светлый ум готов помрачиться… Мало-помалу из общительного, разговорчивого человека Павел Андреевич превращался в молчаливого мрачного меланхолика. На него стала находить безотчётная томительная тоска, прежде совсем незнакомая этой бодрой натуре» (Сомов, 1878: 16).

Первый приступ болезни у художника описан довольно подробно. «Весной 1852 г. о Федотове между близкими его знакомыми стали ходить слухи, что он не совсем нормален. Затем мне сообщили, — пишет в своих воспоминаниях Л. М. Жемчужников, — что Федотов пропал из города, забрав деньги, которые заработал, что он сорит деньгами, покупая всякий вздор, и щедро раздавал их направо и налево… Между прочим, он заказал себе гроб и примерял его, ложась в него» (Жемчужников, 1971: 112, 114). Другой биограф добавляет: «В середине лета недуг Павла Андреевича развился вполне и его ясный наблюдательный ум помрачился. Несколько дней ходил он по петербургским улицам и окрестностям, покупал в разных магазинах драгоценные вещи для какой-то воображаемой свадьбы, загадочно говорил о каком-то своём счастии» (Толбин, 1854: 60). Живописец побывал в различных домах у знакомых и в каждой семье посватался, вызвав полное недоумение хозяев. Затем долго рассуждал, как будет строить свою будущую семейную жизнь, а потом неожиданно исчезал и больше не появлялся. Вскоре академию известили из полиции, что «при части содержится сумасшедший, который говорит, что он художник Федотов» (Шкловский, 1965: 184).

П. А. Федотов был помещён в «частное заведение для страждущих душевными болезнями» венского профессора психиатрии Лейдесдорфа, расположенное близ Таврического сада, и находился там два месяца. К этому периоду относится известное посещение художника его друзьями Л. М. Жемчужниковым и А. Е. Бейдеманом, которые оставили не только воспоминания об этой встрече, но и несколько зарисовок больного. Вот как описывает Жемчужников это свидание, давая яркое представление о содержании психически больных в то время. «Мы вошли в чулан под лестницу: тут в углу сверкнули два глаза, как у кота, и мы увидели тёмный клубок, издававший несмолкаемый, раздирающий крик и громко, быстро сыпавшуюся площадную брань. …Из тёмного угла, как резиновый мяч, мигом очутилась перед нами человеческая фигура с пеною у рта, в больничном халате со связанными и одетыми в кожаные мешки руками, затянутыми ремнями, и притянутыми к спине плечами. Ноги были босы, тесёмки нижнего белья волочились по полу, бритая голова, страшные глаза и безумный свирепый взгляд» (Жемчужников, 1971: 115). «Кругом на стенах, обтянутых клеёнкой, был виден след на высоте головы: Федотов бился о стену» (Шкловский, 1965: 187).

Применявшееся лечение заключалось в следующем: «Его били в пять кнутов пять человек, чтобы усмирить» (Жемчужников, 1971: 116).

Судя по описаниям посещавших его друзей, художник испытывал не «тихие или отрадные иллюзии», а устрашающие галлюцинации, видел «чудовищные сцены и образы. …Иногда Федотов воображал себя богачом, скликал вокруг себя любимых особ, говорил о том, что нужно превратить Васильевский Остров в древние Афины, столицу художества и веселия, наполненную мраморными дворцами, садами, статуями, храмами и пантеонами» (Дружинин, 1918: 59).

В лихорадочных разговорах Федотова, которые приобрели навязчивый характер монолога, постоянно присутствовали бред собственного величия и маниакальная идея своей «высокой миссии в мире». Когда психическое состояние больного ещё больше ухудшилось, он в сентябре того же 1852 г. был переведён в больницу «Всех скорбящих» на Петергофской дороге. Обстановка там была немного благоприятнее, но это только временно улучшило состояние художника. При очередном посещении друзей их не пустили к больному, сказав, что «он в бешенстве кричит и буйствует, носится с мыслями в небесном пространстве с планетам и находится в положении безнадёжном» (Жемчужников, 1971: 120).

Периодически П. А. Федотов успокаивался, разговаривал с посетителями, делал зарисовки, которые находятся в Государственном Русском музее, и даже учил рисовать других больных. Интересно воспоминание одного приятеля художника, навестившего его в мае 1852 г. Федотов прочитал ему сочинённую в больницу басню «Слон и Попугай». «Эта басня отличалась… необыкновенной странностью основной мысли и беспорядком в сочетании идей» (Дитерихс, 1995: 134) и свидетельствовала о том, что мышление Федотова было уже окончательно нарушено. В сделанных им рисунках привлекает внимание проявление подсознательных (вытесненных) влечений художника: «Даже в сумасшедшем доме, находясь фактически по ту сторону жизни, он механическим движением карандаша лихорадочно чертил на попавшемся под руку лоскутке бумаги ордена – кресты, звёзды, ещё кресты: стыдное, потаённое вырывалось наружу» (Кузнецов, 1990: 166).

Умер П. А. Федотов в середине ноября 1852 г. от присоединившегося плеврита («водяной болезни»). За несколько дней до смерти он окончательно пришёл в сознание, «пожелал приобщиться Святых тайн, прочитал письмо, полученное незадолго от отца, обнял своего верного денщика Коршунова… и долго, долго плакал» (Толбин, 1854: 61–62). Художник послал сторожа за товарищами, чтобы проститься и с ними, но те опоздали…