Славяне северной зоны
Русской равнины

Первые четыре века нашей эры в Средней Европе были весьма благоприятны в климатическом отношении, что безусловно способствовало развитию сельскохозяйственной деятельности, которая была основой экономики как славянских, так и германских племен, составлявших большинство населения этих земель. Археологические материалы этого периода вполне отчетливо свидетельствуют о стабилизации жизни населения бассейнов Вислы, Одера и Эльбы. Расцвет ремесленной деятельности в областях распространения провинциальноримских культур во многом также способствовал заметному прогрессу земледелия. Так, в ареале пшеворской культуры, где была сосредоточена значительная часть славянского населения, наблюдаются усовершенствования орудий сельскохозяйственного труда, распространяются железные нараль-ники, сошники, чересла, на смену зернотеркам приходят жернова и т.д. Подъем ремесла и успехи в сельском хозяйстве сочетались с развитием оживленных связей пшеворского населения с коренными Римскими землями и городами Причерноморья.

Активное развитие экономической жизни и благоприятные климатические условия вели к существенным демографическим сдвигам. Археологические материалы свидетельствуют о значительном росте числа поселений и постоянном увеличении численности населения. Так, например, только в части Среднего Повисленья зафиксировано около 500 памятников с материалами римского времени. Такая же картина наблюдается и в других местностях бассейнов Вислы, Одера и Эльбы. В III-IV вв. в ряде регионов Средней Европы, очевидно, имела место некоторая, а иногда и значительная, перенаселенность.

Наступившее в конце IV и продолжавшееся до последней четверти VI в. резкое похолодание (самые низкие температуры за последние 2000 лет), сопровождавшееся увеличением выпадения осадков и трансгрессией Балтийского моря, вызвали заметное повышение уровней рек и озер, подъем грунтовых вод и разрастание болот. Поймы многих рек или затапливаются, или покрываются аллювиальными отложениями и, таким образом, исключаются из сельскохозяйственного использования.

Период от конца IV до середины или конца VI в. в лесной зоне Евро пы был крайне неблагоприятным во всех отношениях и особенно для земледельческого населения. Очень многие поселения римского времени в результате повышения уровня рек, озер и грунтовых вод оказались

Огромные массы населения многих крупных регионов Балтийского ареала вынуждены были на рубеже IV и V столетий покинуть большую часть поселений, функционировавших в римское время. Так, необычайно сильные наводнения в Ютландии и смежных землях Северной Германии заставили тевтонов мигрировать в другие регионы. Этот процесс отмечен письменными памятниками и ныне достаточно отчетливо фиксируется также данными археологии.

Среднее Повисленье, заселенное в римское время преимущественно славянами, характеризуется низменным рельефом, и эти земли, очевидно, наиболее пострадали от наводнений и переувлажненности. Все поселения римского времени в конце IV или в начале V в. были оставлены населением. Резкие климатические изменения и обусловленные ими неблагоприятные условия для жизни и хозяйственной деятельности стали причиной переселения крупных масс среднеевропейского населения.

Ряд археологических наблюдений, в частности появление в это время нового населения в лесной зоне Русской равнины, позволяют полагать, что основные массы переселенцев из Средневисленского региона направились на северо-восток. Картография находок В-образных рифленых пряжек показывает, что миграция шла по возвышенным местам ледниково-озерной гряды вплоть до Валдайской возвышенности [I].

Начавшиеся крупные перемещения германских племен, нашествие гуннов и крушение Римской империи самым существенным образом изменили материальную культуру земледельческого населения, вышедшего из ареала пшеворской культуры. Мощные ремесленные центры, в частности железоделательные и гончарные, прежде обеспечивавшие потребности населения провинциальноримских культур, прекратили свою деятельность. Земледельческое население оказалось в критической ситуации. Окультуренные пахотные угодья были оставлены вынужденными переселенцами, а северные области Русской равнины были сильно залесены. Отсутствие в среде переселенцев собственных кузнецов, гончаров и ювелиров отрицательно сказалось на экономике, быте и культуре населения, осевшего в лесной зоне Восточной Европы. Наступил резкий регресс культурного развития.

Население провинциальноримских культур почти всюду было полиэтничным. Расселившиеся из Среднего Повисленья в северо-восточном направлении племена также не были этнически монолитными. В составе переселенцев были и славяне, и западные балты, а, может быть, и небольшая часть германцев. Эти разноплеменные массы переселенцев встретились на новых местах своего обитания с аборигенами - восточными и днепровскими балтами, а также прибалтийскими и поволжскими финнами.

Переселенцы-земледельцы в новых местах проживания постепенно приспосабливались к местным условиям. Жизнь и быт их со временем стабилизировались, началось формирование новых культур. Процессы становления последних в разных регионах лесной зоны Восточной Европы были неодинаковыми.

Часть переселенцев, прежде всего, осела на возвышенных участках Среднене-манской гряды, преимущественно в бассейне Нериса-Вилии. Эта территория прежде была заселена крупным раннебалтским образованием, характеризующимся культурой штрихованной керамики [2]. Расселение новых групп населения в Среднем Понеманье соответствует концу этой культуры (конец IV - начало V в.). Часть поселений культуры штрихованной керамики в это время прекращает существование, на других фиксируются инокультурные напластования со специфической шероховатой керамикой. Одновременно здесь получает распространение совершенно новый тип погребальных древностей - курганный

Ранние каменные курганы с захоронениями по обряду трупоположения определенно свидетельствуют, что новая обрядность была привнесена с юго-запада, из коренных ятвяжских земель, из Сувалкии, где подобные насыпи широко известны в римское время [З]. О том же говорит и погребальный инвентарь. Такие находки, как украшения с выемчатой эмалью, манжетовидные браслеты, крестовидные подвески, некоторые типы фибул, шпоры, умбоны с вершиной в виде сплющенного полушария и другие, обнаруживают прямые аналогии в западно-балтском регионе. Переселение сопровождалось полным исчезновением господствовавшей здесь ранее штрихованной керамики и появлением качественно новой - шероховатой (или ошершавленной, как ее называют некоторые исследователи) [4]. Изменяется и структура поселений. Именно с этим потоком переселенцев связано распространение здесь В-образных рифленых пряжек. Они безусловно имеют среднеевропейское происхождение, но могли быть привнесены в Среднее Понеманье только через земли Северо-Восточной Польши.

Население, оставившее каменно-земляные курганы конца IV - V вв., было неоднородно в антропологическом отношении. Мужчины и женщины принадлежали к различным антропологическим типам: мужчины - к узколицему грацильному, параллели которому обнаруживаются среди раннесредневековых ятвягов Сувалкии, женщины - к умеренному массивному широколицему типу [5].

Такую ситуации можно объяснить только тем, что пришлое население, принесшее в Среднее Понеманье курганную обрядность и шероховатую керамику, в основном было мужским и оно вступало в брачные связи с женщинами иного племени. К сожалению, из-за господства обряда трупосожжения, как в предшествующее время, так и в начале средневековья определить конкретное происхождение женской части этого населения по данным антропологии не представляется возможным.

В VI в. в средненеманских землях в условиях взаимодействия пришлого населения с местным формируется культура восточнолитовских курганов, носители которой вполне определенно связываются с литвой русских летописей. Население, оставившее каменные курганы IV- V вв., очевидно, растворилось среди лет-то-литовских племен - потомков носителей культуры штрихованной керамики [б].

Культура псковских
длинных курганов

В середине I тыс. н.э. крупные массы населения оседают также в бассейнах озер Псковского и Ильменя. До того эти земли входили в ареал культуры текстильной керамики и принадлежали прибалтийско-финскому населению, значительную роль в экономике которого играли присваивающие формы хозяйственной деятельности.

Вновь расселившиеся племена выделяются, прежде всего, погребальными памятниками - длинными курганами псковского типа [7]. Это - невысокие валообразные земляные насыпи от 10-12 до 100 метров и более длиной, расположенные обычно в могильниках вместе с круглыми (полусферическими) курганами. Среди последних есть и синхронные длинным, и более поздние, относящиеся уже к древнерусскому времени. Каждый длинный курган (или синхронный круглый; последние в равной степени относятся к рассматриваемой здесь культуре)

Рис. 60. Ареал псковских длинных курганов а - могильники с длинными курганами псковского типа; б - места находок браслетообразных височных колец середины I тысячелетия н.э.; в - ареал тушемлинско-банцеровскои культуры; г - ареал позднедьяковской культуры

заключает несколько, иногда десятки захоронений по обряду трупосожжения. Кремация умерших совершалась на стороне, и остатки сожжений, собранные с погребального костра, помещались в разных местах курганных насыпей. Какая-то часть захоронений находится в ямках, вырытых в основаниях курганов, очевидно, перед сооружением насыпей. Основная же масса погребений совершалась уже в готовых насыпях, или в ямках, или прямо на поверхности. В некоторых курганах зафиксированы небольшие площадки для захоронений, которые устраивались в процессе сооружения насыпей. Область распространения длинных

Обычай сооружения длинных курганов не был привнесен переселенцами, а зародился уже тогда, когда они осели в Нов-городско-Псковской земле. Раскопками последних десятилетий установлено, что длинным курганам предшествовали грунтовые захоронения. Еще в 60-е годы Г.П.Гроздилов в могильнике Лезги недалеко от Изборска около одного из удлиненных курганов обнаружил грунтовое захоронение по обряду трупосожжения. Оно находилось в небольшой ямке и сопровождалось немногочисленным инвентарем, типичным для культуры псковских длинных курганов [8]. Тогда же С.Н.Орлов исследовал грунтовой могильник в уроч. Кобылья Голова между деревнями Полосы и Самокража в нижнем течении р. Меты. Остатки трупосожжений здесь также помещались в неглубоких круглых ямках [9]. Все погребения были безынвентарными, но расположение могильника рядом с курганной группой, включавшей длинные курганы, дает основание относить памятник к началу средневековья. В 70-х годах при раскопочных исследованиях на оз. Съезжем в Хвойнинском р-не Новгородской обл. Е.Н.Носовым был открыт грунтовой могильник, находящийся рядом с длинными курганами. Раскопано было семь захоронений в небольших ямках, из которых два находились в глиняных лепных урнах-горшках, а три сопровождались вещевым инвентарем (спекшиеся синие стеклянные бусы, фрагменты бронзовых пластинок и браслета, оплавленные кусочки бронзы и железный нож). Исследователь вполне оправданно считает, что эти грунтовые погребения предшествовали длинным курганам [10].

По-видимому, первый этап становления курганной обрядности отражают специально устроенные погребальные площадки, оконтуренные ровиком, выявленные и изученные М.Э.Аун при раскопках

Основой становления длинных курганов, по всей вероятности, были погребения остатков трупосожжения в невысоких природных всхолмлениях, может быть, удлиненных очертаний, подобных тем, что зафиксированы еще А.А.Спицыным у Городища и Замошья [12].

Абсолютное большинство захоронений в длинных курганах псковского типа является безурновыми и безынвентарными. Вещевые находки весьма немногочисленны. Это - небольшие круглые выпуклые бронзовые бляшки, называемые обычно "бляшками-скорлупками", колпачкообразные бляшки с широкими закраинами, пряжки (рис. 61:7-2), ножи, глиняные пряслица (рис. 61:5), сплавы стеклянных бус, блоковидные кресала.

Лепная глиняная посуда культуры псковских длинных курганов (рис. 61:3- 4, 6-8) довольно неоднорода. Сравнительно небольшая часть сосудов имеет баночную форму и, по-видимому, восходит к керамике местного прибалтийско-финского населения. Основная же масса керамического материала находит аналогии как в синхронных древностях Повисленья (поселение Шелиги под Плоцком, раскопанное В.Шиманьским [13] и аналогичные памятники суковско-дзедзицкой культуры), так и среди глиняной посуды тушемлинско-банцеровской культуры, распространенной в третьей четверти I тыс. н.э. в Верхнеднепровско-Двинском регионе.

Для определения хронологии культуры псковских длинных курганов обычно привлекаются бляшки-скорлупки, блоковидные кресала и В-образные пряжки. Бляшки-скорлупки имеют аналогии в эсто-ливских древностях, где они датируются II-VI вв., среди материалов моложе

Рис. 61. Вещевые и керамические находки культуры псковских длинных курганов 1-3, 5, 7 - Дорохи; 4 - Михаиловское; 6, 8 - Янковичи 1,2 - железные пряжки; 3, 4, 6-8 - глиняные сосуды; 5 - глиняное пряслице

Более конкретную дату ранних захоронений в псковских длинных курганах дают В-образные рифленые пряжки. Познакомившись с одной из таких находок, происходящей из погребения в длинном кургане в Полибино на верхней Ловати, Й.Вернер отметил, что ближайшие аналогии ей находятся в среднеевропейских материалах. В частности, подобные пряжки имеются среди инвентарей могильника Притцир (Мекленбург), наиболее поздние захоронения которого относятся к первой половине V в. Учитывая отдаленность полибинской находки от Среднеевропейского ареала, Й.Вернер датировал ее второй половиной V в. [16].

Такого же типа В-образные пряжки происходят из курганных могильников Линдора и Рысна-Сааре II на западном побережье Псковского озера [17], а также из районов Меты и Мологи [18]. Самая восточная находка В-образной пряжки в Новгородской земле встречена в кургане 6 могильника Усть-Белая IV на р. Кабоже. А.Н.Башенькин датирует этот курган второй половиной V в. (его радиоуглеродная дата 490±30) [19]. И.А.Бажан и С.Ю.Каргапольцев, специально занимавшиеся хронологией В-образных пряжек с рифлением, склонны ограничить время их бытования в культуре псковских длинных курганов первой-третьей четвертями V в. [20]. Таким образом, первые длинные курганы в бассейнах озер Псковского и Ильменя должны быть от-

Заслуживают внимания условия расселения среднеевропейского населения на новых местах. Все находки В-образных рифленых пряжек - важнейших индикаторов миграционных потоков - в лесной зоне Восточной Европы обнаружены в возвышенных местностях, преимущественно в землях, расположенных не менее, чем на 150 м над уровнем моря. Все могильники с наиболее ранними длинными курганами локализуются исключительно в таких же возвышенных местах [21]. Вполне очевидно, что переселенцы из среднеевропейских земель избирали для мест своего проживания возвышенные участки, наиболее сухие, недоступные для наводнений.

Археологи неоднократно обращали внимание на топографические особенности могильников с псковскими длинными курганами. Основная часть их расположена в стороне от крупных водных артерий, всегда в некоторой отдаленности от нынешних водоемов. Для устройства могильников выбирались песчаные возвышенности в сухих боровых лесах, при сухопутных дорогах. Замечено, что длинные курганы Псковщины обычно вытянуты вдоль таких дорог. По-видимому, они и были основными путями миграций и сообщений в то время. Соответствующие могильникам поселения располагались рядом или неподалеку.

Изучение поселений культуры псковских длинных курганов находится в начальной стадии. Это были селища. Однако известны они пока лишь по поверхностным обследованиям и в очень небольшом количестве. Говорить о застройке и размерах поселений преждевременно. Раскопками на селище, расположенном на оз. Съезжее рядом с упомянутыми выше грунтовым и курганным могильниками, были открыты остатки жилой постройки столбовой конструкции. Ее размеры 5,3 х 6,9 м, пол был опущен в грунт на 5-18 см. Отапливалось жилище очагом-каменкой без свода [22]. Небольшими раскопками исследовалось и поселение Варшавский шлюз III при впадении р. Горюнь в Чагоду, имевшее размеры 140 х 60 м. Рядом находились два синхронных ему курганных могильника. На селище в раскопе площадью 344 кв. м открыты остатки трех жилищ, стоявших вдоль берега реки. Они реконструируются как наземные срубные постройки размерами от 4,1 х 5,3 до 5,1 х 8,4 м с печами-каменками. Собраны немногочисленные находки - железные нож, шило, рыболовные крючки, бронзовая пронизка, стеклянные и хрустальные бусы [23].

Расселившееся в сильно залесенной местности Псковско-Ильменского региона земледельческое население прежде всего должно было освобождать участки для сельскохозяйственной деятельности. Не имея качественных орудий для вырубки леса и обработки пахотных угодий, а также необходимой тягловой силы животных, переселенцы вынуждены были заняться подсечно-огневым земледелием, которое на какое-то время стало главным агротехническим приемом для подготовки почвы к посевам. Подсечное земледелие, основанное на использовании огня и ручных орудий обработки земли, в сочетании с охотой, рыболовством и лесными промыслами на первых порах и стали основой экономики населения, оставившего ранние длинные курганы.

Памятники культуры псковских длинных курганов на ранней стадии располагаются в местах, мало пригодных для пашенного земледелия, преимущественно на участках, где почвенный покров состоит из легких супесей или песка, занятых в основном сосновыми лесами. Подготовка участков к посеву была несложной, поскольку сосна является хорошим горючим материалом, подлесок развит слабо и

Миграционный поток населения, достигший бассейнов озер Псковского и Ильменя, первоначально, как уже отмечалось, не был этнически однородным. Среди переселенцев были не только славяне, но и, по всей вероятности, более или менее многочисленные группы западнобалтского населения, о чем свидетельствует топонимика южных районов Нов-городско-Псковского края. Исследователи неоднократно обращали внимание на присутствие в ареале псковских длинных курганов немалого числа водных названий балтского происхождения [24]. Какая-то часть их, может быть, восходит к периоду раннего железа, когда в регионе прибалтийских памятников культуры текстильной керамики получила распространение штрихованная глиняная посуда, свидетельствуя об инфильтрации балтского этнического компонента в среду прибалтийско-финского населения [25]. Вместе с тем среди водных названий Русского Северо-Запада многие должны быть отнесены к более позднему времени, поскольку отражают явно западнобалтские особенности [26]. Их появление в этих землях может быть объяснено только миграцией более или менее крупных групп населения из западнобалтского ареала. И это вполне объяснимо: миграционные волны, исходившие из Повисленья, должны были пересечь земли судавско-ятвяжских племен и, по-видимому, втянули в себя группы этого населения.

Об этнической принадлежности населения культуры псковских длинных курганов в научной литературе было высказано несколько предположений, ныне представляющих чисто историографический интерес. Доводы исследователей о неславянской принадлежности псковских длинных курганов были рассмотрены и отвергнуты мною в монографии, посвященной этим древностям, а затем и в статье, специально написанной по этому поводу [27]. В настоящее время мысль о неславянской атрибуции рассматриваемых памятников все же встречается в региональных работах.

Для этнического определения носителей культуры псковских длинных курганов существенно то, что эта культура никак не может быть выведена из предшествующих ей прибалтийско-финских древностей. По всем показателям эти древности существенно отличны между собой. Это может быть объяснено только тем, что создателями их были различные этносы, а культура псковских длинных курганов принадлежит не местному населению, а пришлым племенам. В определении места этой культуры наиболее существенным является достаточно определенная генетическая преемственность ее с достоверно славянскими древностями, пришедшими на смену псковским длинным курганам. Детальное сопоставление всех особенностей строения и погребальной обрядности длинных и полусферических (круглых) курганов IX-Х вв. выявляет полное единообразие. Большинство длинных курганов Псковской земли расположено в одних могильниках с достоверно славянскими (древнерусскими) насыпями. Погребальный обряд культуры псковских длинных курганов по всем своим параметрам сопоставим с достоверно славянским ритуалом других территорий раннесредневекового славянского мира и существенно отличается от прибалтийско-финского и летто-литовского.

Относя культуру псковских длинных курганов к славянскому этносу, необходимо иметь в виду, что в составе населения, оставившего эти памятники, были не только славяне, но и балты, пришедшие вместе с ними, а также местные прибалтийские финны [28]. На первых порах население культуры псковских длинных курганов было пестрым в этническом отношении, но славянский этнический компонент оказался более активным и в конечном итоге неславянские элементы были славянизированы и вошли в состав древнерусской народности.

Вклад местного прибалтийско-финского

Наиболее яркой особенностью ятвяжской обрядности было широкое использование в погребальной обрядности камня. И эта черта ритуала зафиксирована в культуре длинных курганов. Так, в могильниках Северик, Лосицы, Лоози и Верепково встречена обкладка камнями оснований курганов. Один из курганов в Северике имел, кроме того, сверху покров, сложенный из валунных и плитняковых камней, что обычно для ятвяжских памятников. В отдельных курганах, раскопанных в Кудове, Тайлове и Северике, камнями были обставлены погребения, а в курганах в Верепкове, Северике, Лосице и Михайловском они прикрывали остатки захоронений. Курган, целиком сложенный из камней, полностью сопоставимый с ятвяжскими погребальными насыпями, был раскопан в Выбутах на левом берегу р. Великой в 13 км выше Пскова. Среди камней насыпи найдены кальцинированные кости и фрагменты двух сосудов тюльпановидной формы [29]. Возможно, наличие балтского этнического элемента отражают и находки в культуре псковских длинных курганов глиняных сосудов, сопоставимых с тушемлинско-банцеровской керамикой.

О раннем расселении славян в Новгородско-Псковской земле независимо от археологии говорят данные лингвистики и топонимики. Древненовгородский диалект, восстанавливаемый на основе анализа текстов берестяных грамот из раскопок в Новгороде и некоторых характерных черт современных говоров, в частности псковских, был ответвлением праславянского языка [30]. Отсутствие в этом диалекте элементов второй палатализации дает основание утверждать, что группировка славянского населения, осевшая в бассейнах озер Псковского и Ильменя, оторвалась от основного славянского ареала не позднее I тыс. н.э. и какое-то время проживала изолированно от него.

Согласно изысканиям Р.А.Агеевой, в гидронимии Новгородско-Псковского ареала имеется целый ряд прямых и косвенных указаний на очень раннее расселение здесь славян [31]. Освоение славянами этого края протекало еще в то время, когда были продуктивны праславян-ские модели водных названий. Среди гидронимов этой территории исследовательница выявляет множество "первичных" славянских гидронимов, характерных, согласно С.Роспонду, для прародины славян, то есть зоны "А" (Повис-ленье). В Ильменско-Псковском крае на основании гидронимии Р.А.Агеевой выделяются регионы наиболее раннего славянского расселения. Это - бассейн р. Великой, земли к югу от Ильменя, а также области между побережьем Псковского и Чудского озер и средним течением р. Луги, то есть участки, где наблюдаются скопления ранних длинных курганов.

Славянская
группировка,
представленная
браслетообразными
сомкнутыми
височными кольцами

Очевидно, одновременно с появлением новых групп населения в бассейнах озер Псковского и Ильменя крупные массы переселенцев из Повисленья расселились также в Полоцком Подвинье, Смоленском Поднепровье и далее на восток в междуречье Волги и Клязьмы. В землях Западнодвинского и Днепровского бассейнов они осели среди местного балтского населения, представленного тушемлинско-банцеровской культурой [32]. В отличие от ареала псковских длинных курганов здесь пришлое население в основном не создавало новых поселений, а подселялось на уже существующие. Топографическое расположение последних позволяло продолжать прежнюю сельскохозяйственную деятельность, и пришлое население быстро освоило местный хозяйственный уклад. Взаимоотношения переселенцев с аборигенным населением, по-видимому, было в основном мирными.

Тушемлинско-банцеровская культура сформировалась в результате эволюции днепро-двинской культуры раннего железного века, принадлежащей к одной из племенных группировок днепровских балтов. В первой четверти I тыс. н.э. днепро-двинские племена испытали некоторое влияние со стороны зарубинецкой культуры, но этноязыковая сущность их осталась неизменной. Переходный период, когда днепро-двинская культура трансформировалась в тушемлинско-банцеровскую, по-видимому, продолжался не одно столетие, поэтому начальную дату тушемлинско-банцеровской культуры определить затруднительно. Согласно изысканиям Е.А.Шмидта, эта культура датируется временным промежутком от перехода местного населения днепро-двинской культуры с городищ на неукрепленные поселения до появления в этом регионе нового типа погребальных памятников - длинных" курганов смоленско-полоцкого типа. Переход днепро-двинских племен на селища завершился к IV в., поэтому тушемлинско-банцеров-скую культуру исследователь датирует IV-VII вв., что подтверждается и вещевыми находками [33].

Однако, в ранних напластованиях селищ Шугайлово, Заозерье, Куприне и других обнаруживаются также профилированные сосуды восточнобалтских типов и грузики дьякова типа, бытовавшие еще на днепро-двинских городищах. Чужеродным элементом на ранних селищах тушемлинско-банцеровского ареала является сравнительно небольшое число фрагментов горшков с несколько сужающейся верхней частью и слегка отогнутым венчиком, некоторые из которых украшены расчесами, которых нет на днепро-двинских городищах. Такая посуда имеет южные параллели. Ее распространение некоторые исследователи связывают с расселением в бассейне верхнего Днепра и в Полоцком Подвинье населения из региона киевской культуры. Н.В.Лопатин и А.Г.Фурасьев высказали предположение о формировании на основе древностей типа Заозерья, которым свойственна керамика с расчесами, параллельно и культуры псковских длинных курганов, и тушемлинско-банцеровской [34]. С этим трудно согласиться, поскольку глиняная посуда с расчесами не имеет прямого продолжения в керамике названных культур. Находка же глиняной урны с расчесами в кургане 3 могильника у д. Повалишино, по-видимому, обусловлена участием местного населения в генезисе культуры псковских длинных курганов, что устанавливается и по другим материалам.

Весьма вероятно, что переход

Формирование же тушемлинско-банцеровской культуры с характерной для нее керамикой следует отнести к V столетию, как это показал В.Б.Перхавко на основании вещевых находок [36]. Думается, что становление ее действительно отражает вторжение в днепро-двинскую среду каких-то масс нового населения, но конкретные формы этой инфильтрации пока не поддаются изучению.

Одним из существенных показателей наличия в тушемлинско-банцеровском ареале нового, небалтского населения являются находки браслетообразных височных колец (рис. 62 и 63) .

Височные кольца, как уже отмечалось, были наиболее распространенным и весьма характерным украшением раннесредневековых славян. Это - весьма надежный этнографический индикатор для вычленения славянских древностей из синхронных материалов соседних этносов. Это обстоятельство, как отмечалось выше, было подмечено еще во второй половине прошлого столетия и впоследствии подтверждено многими фактами. Л.Нидерле рассматривал височные кольца как один из важнейших культурных признаков славян раннего средневековья, а А.А.Спицын показал, что разные типы этих украшений являются существеннейшим элементом в изучении истории и расселения восточнославянских племен, известных по информациям русских летописей [37]. Эти наблюдения стали основой исследований по восточнославянской археологии.

Средневековые древности финно-угорских и летто-литовских племен, составлявших наряду со славянами основу раннесредневекового населения лесной зоны Восточной Европы, ныне довольно обстоятельно изучены [38]. И они со всей определенностью свидетельствуют, что ни одному из племенных образований балтов или финно-угров, не затронутых славянским влиянием, не было свойственно ношение височных колец. Женское головное убранство эстов и корелы, ливов и суоми, коми и югры, удмуртов, эрзи и мокши, как и всех летто-литовских племен, не включало височные кольца. Единичные височные украшения славянского облика или производные от них, иногда обнаруживаемые в финно-угорских или балтских землях Прибалтики, Волго-Камья или Приуралья, явно принадлежат к инородным элементам, отражающим какие-то контакты со славянским миром.

Браслетообразные с сомкнутыми или заходящими концами (далее для краткости называемые "браслетообразными сомкнутыми") хорошо известны по памятникам X-XIII вв. лесной зоны Восточной Европы. В большом количестве они встречены в погребениях и на поселениях древнерусского населения в северовосточных регионах Руси - в Ростово-Суздальской земле. Тверском и Ярославском Поволжье, на северной и восточной окраинах Новгородчины (рис. 64). Здесь они, наряду с перстнеобразными кольцами, распространенными по всему восточнославянскому ареалу, являются характерными украшениями славянского населения. Они не могут быть отнесены ни к ильменским словенам, поскольку для последних характерен другой тип височных украшений (ромбощитковые кольца) и в их коренных землях - в ареале

Рис. 62. Распространение браслетообразных сомкнутых височных колец около середины I тысячелетия н.э. а - памятники с находками браслетообразных колец. Ареалы: б - летто-литовских племен; в - культуры псковских длинных курганов; г - каменно-земляных курганов IV-V вв.; д - тушем-линско-банцеровской культуры; е - колочинской культуры; ж - позднедьяковской культуры; з - мощинской культуры; и - пражско-корчакской культуры; к - пеньковской культуры; л - регионы финноязычных племен (А - эсто-ливских; Б - веси; В - мери; Г - муромы; Д - рязанско-окских могильников; Е - мордвы; Ж - марийцев. Некоторые регионы очерчены по более поздним данным) 1 - Городня; 2 - Казиха; 3 - Прудники; 4 - Свила; 5 - Бельчицы; 6 - Микольцы; 7 - Мядельское городище; 8 - Васильковка; 9 - Дедиловичи; 10 - Аздятичи; 11 - Рудня; 12 - Вороники; 13 - Акатово; 14 - Близнаки; 15 - Демидовка; 16 - Отмичи; 17 - Топорок; 18 - Бородинское; 19 - Троицкое; 20 - Дьяково; 21 - Луковня; 22 - Щербинка; 23 - Боршева; 24 - Попадьинское; 25 - Попово; 26 - Безводнинский могильник; 27 - Сужда

Рис. 63. Браслетообразные височные кольца середины I тысячелетия н.э. 1 - Эйкотишкес; 2 - Демидовка; 3 - Попово: 4 - Попадьинское; 5 - Отмичи; 6 - Микольцы

Браслетообразные сомкнутые височные кольца обнаружены в целом ряде курганов с трупосожжениями и на поселениях VIII-Х вв. [39], а восходят к еще более раннему времени. Серия таких височных украшений встречена при раскопках городища Демидовка на Смоленщине в напластованиях V-VII вв., относящихся к тушемлинско-банцеровской культуре [40]. Среди них есть бронзовые, серебряные и железные, диаметры колец колеблются от 4 до 8 см. Концы их сходящиеся - тупые или имеют слабое коническое утолщение. Подобные височные украшения различного диаметра, в том числе и довольно крупные, с сомкнутыми или заходящими концами найдены и на других памятниках тушемлинско-банцеровской культуры. Таковы городища Аздзятичи в Борисовском р-не [41] и Близнаки на Смоленщине [42], городище-убежище Бароники в Витебском р-не

Рис. 64. Распространение браслетообразных сомкнутых височных колец в XI-XIII вв. а - памятники с находками этих украшении. Ареалы; б - ильменских словен; в - смоленско- полоцких кривичей; г - дреговичей; д - радимичей; е - вятичей

Эти находки браслетообразных сомкнутых височных колец еще не могут быть основанием для славянской атрибуции тушемлинско-банцеровской культуры, но, очевидно, определяют присутствие в V-VII вв. в среде днепровских балтов славянского этнического компонента.

Об этом свидетельствуют и материалы домостроительства. На поселениях

Браслетообразные височные украшения рассматриваемого здесь типа в то же время появляются и за пределами ареала тушемлинско-банцеровской культуры в более восточных землях (рис. 62). Они найдены на позднедьяковских (москорецких и верхневолжских) городищах - Бор-шевском, Топорок и Отмичи, на Попадьинском селище. Из слоев городища Луковня происходит браслетообразное кольцо с утолщенными концами [51]. Их датировка устанавливается материалами Троицкого городища, верхняя дата жизни на котором ограничивается V - началом VI в. [52].

Население Верхневолжья и Москворечья, по всей вероятности, в некоторой степени было родственно племенам тушемлинско-банцеровской культуры. Об этом наряду с особенностями домостроительства и вещевым инвентарем говорит керамический материал. Анализ глиняной посуды Щербинского, Троицкого и Неждинского городищ выявляет весьма интенсивные связи с Верхним Поднепровьем. Близость керамических форм дает основание полагать наличие в позднедьяковской и тушемлинско-банцеровской культурах родственных этнических компонентов, что обусловлено прослеживаемым археологически движением групп верхнеднепровского населения в западные районы дьяковской культуры, имевшим место в первой половине I тыс. н.э. [53].

Имеются все основания полагать, что население, в состав женских украшений которого входили браслетообразные височные кольца, было славянским. В середине и третьей четверти I тыс. н.э. оно расселилось в Полоцком Подвинье, Смоленском Поднепровье и части районов Волго-Окского междуречья среди аборигенного балтского и, вероятно, мерянского населения. Каких-либо местных корней этим украшениям выявить не удается. С этого времени эти височные кольца стали характерным украшением одной из славянских племенных группировок и были в употреблении вплоть до XIII в. включительно.

Массив населения середины и третьей четверти I тыс. н.э. с находками брасле-тообразных височных колец был весьма многочисленным и довольно активным. От него исходили мощные импульсы, оказавшие заметное воздействие на жизнь и культуру соседних племен. То обстоятельство, что памятников этого времени с находками таких украшений немного по сравнению с древностями XI-XIII вв., не может быть использовано для утверждения о малочисленности пришлого населения или слабой распространенности браслетообразных колец. Их находки

Восточная часть Волго-Окского междуречья и Среднее Поволжье в это время были заселены несколькими волжско-финскими племенами. Ближайшим соседом носителей браслетообразных височных колец была меря, упомянутая историком готов Иорданом (VI в.) и зафиксированная русской летописью [54].

Названное выше Попадьинское селище, где найдены наиболее ранние украшения рассматриваемого облика, является поселением мери [55], и можно полагать, что инфильтрация славян в ареал этого финноязычного племени восходит к VI столетию. Уже в VII в. в области расселения мери браслетообразные височные кольца с сомкнутыми или заходящими концами распространяются более широко. Они встречены на городищах Сарском, Мало-Давыдовском и Выжегша, на селищах Пеньково, Шурская III и Новотроицкое, а также в ранних погребениях Сарского могильника [56].

Именно в это время, начиная с VII в., согласно наблюдениям А.Е.Леонтьева, в Волго-Клязьменском междуречье происходят принципиальные изменения в системе расселения. Исчезают небольшие городцы, им на смену приходят неукрепленные поселения более крупных размеров, приуроченность которых к пойменным лугам уже не прослеживается. Возрастает численность и плотность населения. Ведущую роль в экономике теперь стало играть земледелие: основная часть поселений тяготеет к участкам с наиболее плодородными почвами. Новая система расселения остается неизменной и в древнерусский период. Ее никак нельзя связывать с мерей, поскольку сохранившиеся островками в Северо-Восточной Руси поселения мери ("морские станы") первых веков II тысячелетия характеризуются иными топографическими особенностями. Отмеченное выше может быть объяснено только притоком в области мери новых масс населения. О проникновении славян в Волго-Клязьменское междуречье в это время говорят и отдельные формы глиняной посуды. Так, из городища Выжегша происходит горшок, не находящий аналогий среди керамики мери и сопоставимый со славянской посудой. К ранней славянской керамике безусловно принадлежит и лепной горшок, найденный при раскопках Суздальского некрополя, но относящийся к ранее существовавшему здесь поселению [57]. Аналогичная посуда, как отмечают исследователи памятника, имеется в материалах Шихино и Млевского Бора, а также на поселениях Удомельского региона. К сожалению, поселения рассматриваемого времени в ареале мери пока слабо изучены и не представляют возможности для детальных этнокультурных построений, подобно тому, как это недавно выполнено И.В.Ислановой в отношении Удомельского региона [58].

Очевидно, под влиянием славян, расселившихся в земле мери, какая-то часть местного населения стала тоже носить браслетообразные височные кольца, но они несколько отличались от славянских - завершались втулкой на одном из концов и заострением на другом [59]. Другого объяснения появления браслетообразных колец среди мери найти не удается.

Обычай ношения браслетообразных височных колец распространился и на регион Средней Оки. В середине I тыс. н.э. Рязанское Поочье принадлежало какому-то племенному образованию, хорошо известному по культуре рязанско-окских могильников [59]. Анализ материалов этих памятников выявляет в составе населения этого региона две этнокультурные группы. Одна из них принадлежит аборигенному поволжско-финскому населению, вторая - переселенцам из верхнеокского бассейна [61].

Население культуры рязанско-окских

Распространились эти украшения в Рязанском Поочье не широко. В ряде могильников они не встречены вовсе, в других - единичны. Так, в Борковском могильнике браслетообразные кольца обнаружены только в одном захоронении, ориентированном головой к юго-западу [63]. Согласно датировкам А.К.Амброза, это захоронение относится к четвертому этапу эволюции окских древностей, то есть к VII в. [64].

Два браслетообразных височных кольца диаметром 4,7 см, с сомкнутыми концами обнаружены в погребении 36 Старокадомского могильника, принадлежащего к культуре рязанско-окских. При погребенной в могиле 51 этого могильника найдены проволочные браслеты, использованные в качестве височных колец. Некрополь датируется VI-VII вв., а захоронения с височными украшениями относятся к VII в. [б5].

Более широко браслетообразные кольца распространились в области расселения муромы. Время их появления надежно определяется VII в. Так, в Малышев-ском могильнике браслетообразные височные кольца с сомкнутыми или заходящими концами характерны для стадии А. Они носились по одному или по два с каждой стороны головы [66]. В Кочкин-ском могильнике, расположенном на берегу р. Лух, левом притоке Клязьмы, и датируемом второй половиной VII - первой половиной VIII в., такие височные украшения обнаружены в 10 погребениях - двух по обряду трупосожжения, остальных по обряду ингумации, преимущественно с нехарактерной для муромы западной ориентировкой [67]. Браслетообразные сомкнутые височные кольца найдены также в могильниках муромы - Подболотьевском [68], Максимовском [69] и Чулковском [70]. Известны такие височные украшения и среди находок на поселениях муромы [71].

Представляется бесспорным, что обычай ношения браслетообразных височных колец был привнесен в земли окско-финских племен славянами из ареала, где они были весьма распространены. Первоначально их носили славянские переселенцы, но вскоре и среди муромских женщин зарождается традиция ношения височных колец. Однако собственно муромские кольца имеют своеобразие: один конец их оформляется в виде крючка, другой - в виде щитка с отверстием Такие украшения становятся весьма характерными для муромы и рассматриваются исследователями как этнографический показатель этого племени [72]. Они сосуществуют в одних и тех же могильниках вместе с браслетообразными сомкнутыми кольцами, свидетельствуя о совместном проживании пришлого и местного населения.

Судя по материалам Малышевского могильника, немногочисленные браслетообразные щитковоконечные кольца появляются на стадии А, но наибольшее распространение их приходится на период IX-XI вв. Муромские женщины, как свидетельствуют раскопки этого памятника, носили по четыре-пять таких колец с каждой стороны головы [73]. Такая же картина наблюдается и при анализе материалов других могильников муромы. По подсчетам А.Ф.Дубынина, в Малышевском могильнике щитковоконечные кольца составляют 74% всех браслетообразных височных украшений, в Подболотьевском - около 80%. Могильники муромы

Основная масса браслетообразных височных колец с щитком и крючком датируется VII-Х вв. [74]. Выявляются их изменения во времени. Для VIII-IX вв. характерны кольца с крупным щитком округлой или овальной формы. Нередко они дополнялись шумящими привесками или спиральными перстнями, нанизанными на их стержни. Во второй половине IX - Х в. щиток уменьшается и утрачивает правильную форму. Позднее щитко-воконечные височные кольца выходят из употребления. Мурома к этому времени, очевидно, в своей основной массе растворилась в славянской среде. В исторических событиях, отраженных русскими летописями, это племя уже не называется. Оно упомянуто лишь во вводной части "Повести временных лет" и под 862 годом, где сообщается только, что древним населением Мурома была мурома [75].

Славянское расселение раннего средневековья, по-видимому, протекало порой скачкообразно. Сравнительно небольшие группы славянского населения, оторвавшись от основного массива соплеменников, иногда заходили довольно далеко. В Среднем Поволжье памятниками, свидетельствующими об этом, являются Безводнинский могильник и поселения с могильником у с. Попово на Унже.

Расположенный в Нижегородской обл. на берегу р. Кудьмы, близ ее впадения в Волгу, Безводнинский могильник был раскопан и опубликован Ю.А.Красновым [76]. Исследователь считал браслетообраз-ные височные кольца с сомкнутыми и заходящими концами характерными для моноплеменного населения, оставившего этот памятник. Однако дополнительный анализ его материалов, по-видимому, свидетельствует о несколько иной ситуации. Выясняется, что эти височные украшения бытовали только у части населения, преимущественно на ранних стадиях, и постепенно вышли из употребления. Они обнаружены в значительном количестве в погребениях первой стадии (V - начало VI в.). Захоронения с браслетообразными кольцами составляют 46,2% общего числа погребений этого времени. Нельзя не отметить, что среди женских трупоположений первой стадии доминируют захоронения с северо-западной ориентировкой, в то время как синхронные мужские погребения были обращены в основном головами на север. На второй стадии (VI-VII вв.) доля захоронений с браслетообразными височными кольцами уменьшается до 35%. По-прежнему большинство женщин погребалось головами на северо-северо-запад или на северо-запад, но теперь появляется и меридиональная ориентировка. Все мужские захоронения имеют, как и раньше, северную ориентацию. В погребениях третьей стадии браслетообразных колец не обнаружено, но они есть на четвертой стадии (VII - первая половина VIII в.), составляя всего 9%. В этой связи есть все основания полагать, что носители браслетообразных височных колец не были аборигенами. Они появились в этом регионе около VI в., влившись в местную среду, и стали хоронить умерших в общем некрополе. Постепенно пришлые племена растворились в массах финноязычного населения.

Комплекс памятников у д. Попово на р. Унже отнесен его исследователями к позднедьяковской культуре. Браслетообразные височные кольца обнаружены здесь на городище в яме 19, датируемой VI-VII вв. [77], и в погребениях 7 и 10 расположенного поблизости грунтового могильника, относимого к тому же времени [78].

По всей вероятности, около VII в. небольшая группа населения, в составе украшений которого были браслетообраз-ные сомкнутые височные кольца, достигла юго-западных окраин области расселения марийцев. Свидетельством этому являются находка таких колец в Младшем Ахмыловском могильнике, датируемом в целом V-VII вв. [79].

Следующий этап инфильтрации

Следы малозаметной инфильтрации носителей браслетообразных височных колец выявляются и в ареале псковских длинных курганов. Два таких кольца диаметрами 5 и 6 см найдены при раскопках одного из длинных курганов при д. Казиха в Себежском Поозерье [84] и одно происходит из длинного кургана в Городне на восточном побережье Псковского озера [85].

Восемь браслетообразных сомкнутых височных колец обнаружены в составе клада VI в., найденного в 1947 г. в окрестностях г. Суджа в Курской обл. Они сделаны из толстой проволоки, концы их имеют утолщения [86]. Скорее всего, эти украшения происходят из рассмотренного выше ареала браслетообразных колец.

Определить, какие этноязыковые процессы имели место в ареале тушемлинско-банцеровской культуры, не представляется возможным. Местные племена днепровских балтов, по-видимому, численно превосходили население, представленное браслетообразными височными кольцами, поэтому об активной славизации аборигенов говорить преждевременно. В VIII в. на территории Полоцкого Подвинья и Смоленского Поднепровья вторглись новые группы славянского населения. В результате началось формирование смоленско-полоцкой группы кривичей, в состав которых в условиях ассимиляционных процессов включились местные днепровские балты.

Славянское население, осевшее в начале средневековья в Верхневолжском регионе и в части Волго-Окского междуречья, постепенно славянизировало местные финноязычные племена и стало ядром-основой древнерусского населения Северо-восточной Руси. В IX-Х вв. славяне - носители браслетообразных височных колец расселяются к северу, вплоть до южных берегов Белого озера.

Рассматриваемая группировка славян, следами расселения которой являются браслетообразные сомкнутые височные кольца, первоначально не знала курганной обрядности, поэтому обнаружение ее погребальных древностей затруднительно. Прослеживаемые по курганам X-XIII вв. миграции в Волго-Окское междуречье словен новгородских с северо-запада и кривичей из Верхнего Поднепровья были вторичными волнами славянских перемещений, принесшими сюда курганный обряд погребения. Они в той или иной степени только пополнили население Ростово-Суздальской земли. Грунтовые могильники X-XIII вв., функционировавшие в

В научной литературе было обращено внимание на отсутствие преемственности между антропологическим строением средневекового населения, известного по курганам Северо-восточной Руси, и современным русским населением той же территории. Различия касаются весьма существенных особенностей как черепной коробки, так и лицевого скелета [93]. Высказанная антропологами в этой связи догадка о возможности мощных притоков славянского населения в эти края в послемонгольский период не находит каких-либо подтверждений. Все становится ясным, если признать, что ядром великорусов было славянское докурганное население, освоившее земли Волго-Окского междуречья еще в третьей четверти I тыс. н.э.

Восточновеликорусские говоры междуречья Волги и Оки, согласно последним акцентологическим изысканиям лингвистов, принадлежат к четвертой группе. "Диалекты этой группы ввиду сугубой архаичности их акцентной системы не могут быть объяснены как результат вторичного развития какой-либо из известных акцентологических систем, а должны рассматриваться как наиболее раннее ответвление от праславянского; этнос носителей этого диалекта представляет, по-видимому, наиболее ранний восточный колонизационный поток славян" [94]. Достаточно ранняя изоляция этого диалекта, как полагают исследователи, препятствовала распространению "долготной" и "краткостной" оттяжек, свойственных другим первоначальным диалектным группам праславянского языка. Изложенное выше полностью коррелируется с этим выводом лингвистов. Нельзя не обратить внимания и на то, что распространение браслетообразных сомкнутых височных колец XI-XIII вв. в значительной степени соответствует регионам говоров четвертой акцентологической группы [95].

Этноним славянской группировки, расселившейся в междуречье Волги и Оки около середины I тыс. н.э., нам неизвестен. Весьма вероятно, что в период становления Древнерусского государства это племенное образование называлось мерей. Этноним проживавшего на этой территории поволжско-финского племени, был, как это нередко наблюдается в древней истории, перенесен и на пришлое население. Во всяком случае, когда летописец писал, что "перьвии насельници в Новегороде словене в Полотьски кривичи, а в Ростове меря..." [96], он имел в виду, по всей вероятности, славян, занявших земли мери, а не финноязычное население этого края.

Археологические исследования Ростова показали, что в основе города лежит

Итак, население, расселившееся около середины I тыс. н.э. на широких пространствах лесной зоны Восточноевропейской равнины, широко использовало в качестве украшений браслетообразные височные кольца. Возникает вопрос: где проживали предки этого населения, где находился регион более раннего распространения таких колец? Однако такого региона пока выявить не удается. Видимо, нужно полагать, что обычай ношения браслетообразных височных колец получил относительно широкое распространение среди характеризуемой праславянской группировки уже в новых местах проживания. Фрагментарные находки бронзовых проволочных колец большого диаметра, которые могли бы послужить основой для браслетообразных височных украшений рассматриваемого здесь типа, обнаружены в отдельных памятниках III-IV вв. бассейна Вислы [99].

Культура
смоленско-полоцких
длинных курганов

В VIII-IX вв. преимущественно в северной части территории тушемлинско-банцеровской культуры получают распространение длинные и удлиненные курганы, получившие в литературе название смоленско-полоцких (рис. 65). Они заметно отличаются от псковских длинных курганов и составляют особую группу погребальных памятников, и даже отдельную археологическую культуру [100]. Вместе с тем, смоленско-полоцкая группа длинных курганов образует общий ареал с псковскими длинными курганами, указывая на какую-то взаимосвязь этих погребальных памятников.

Смоленско-полоцкие курганы не имеют в основаниях зольно-угольных прослоек, образуемых от предварительного очищения огнем площадки, избранной для сооружения погребальной насыпи, что характерно для псковских валообразных насыпей. Это вполне объяснимо, поскольку, как отмечалось выше, эта особенность обрядности была унаследована от местного прибалтийско-финского населения, а на территории смоленско-полоцких курганов дославянским населением были племена днепровских балтов. Отличаются смоленско-полоцкие курганы от псковских и по своим размерам: длина их не превышает 30 м, а большинство имеют в длину 10-20 м. Но самым существенным различием является наличие в захоронениях рассматриваемых памятников своеобразного инвентаря, включающего предметы женского головного убора типа летто-литовских вайнаг, полусферические бляхи, проволочные биэсовидные украшения, трапециевидные и грибовидные привески, костяные привески в виде птичек.

Рис. 65. Распространение новгородских сопок и длинных курганов смоленско-полоцкого типа а - могильники с сопками; б - могильники со смоленско-полоцкими длинными курганами. Ареалы: в - псковских длинных курганов; г - тушемлинско-банцеровской культуры; д - мощинской культуры; е - вятичей (VIII в.) ; ж - роменскои культуры

Вещевые материалы смоленско-полоцких длинных курганов дают надежное основание для датировки захоронений VIII-IX вв. Лишь на окраинах ареала этих памятников встречаются отдельные захоронения, которые могут быть отнесены к Х в. В целом же переход от погребений в длинных курганах к трупосожжениям в круглых (полусферических) насыпях в Полоцком Подвинье и Смоленском Поднепровье, как и в Псковской земле, приходится на IX столетие. В Смоленско-Полоцком регионе в круглых курганах с захоронениями по обряду кремации, пришедших на смену длинным, также встречаются вещи балтских типов, но количество погребений с таким находками заметно уменьшается, отражая процесс постепенной славизации днепровских балтов.

Существенных различий в погребальной обрядности смоленско-полоцких и псковских длинных курганов не выявляется. Некоторые отличия безусловно есть, но они не носят принципиального характера. К тому же они вполне объяснимы, учитывая различные этносы, принявшие участие в генезисе населения ареалов псковской и смоленско-полоцкой групп длинных курганов.

По всей вероятности, становление курганного обряда захоронений в Полоцкой и Смоленской землях было обусловлено какими-то перемещениями населения из ареала псковских длинных курганов. По хронологическим мотивам допустимо предположение, что эта миграция связана с расселением и активизацией именно в начале VIII в. словен ильменских, представленных культурой сопок и занявших значительную часть ареала псковских длинных курганов. В этих условиях часть племен из этого ареала вынуждена была продвинуться в северные районы Полоцкого Подвинья и Смоленского Поднепровья, в области тушемлин-скобанцеровской культуры. В результате здесь появился курганный обряд захоронения, причем он, по-видимому, вскоре был воспринят местным населением, о чем говорит, прежде всего, специфический вещевой инвентарь захоронений смоленско-полоцких длинных курганов.

В.В.Енуков, концентрируя внимание на различиях, наблюдаемых между смоленско-полоцкими и псковскими длинными курганами, высказал догадку о происхождении смоленско-полоцких погребальных насыпей из Гомельско-Могилев-ского Поднепровья [101], что представляется абсолютно неприемлемым. Этому противоречат и географическое распространение смоленско-полоцких длинных курганов (они известны, как уже отмечалось, в северной части тушемлинско-банцеровского ареала, непосредственно примыкающей к территорией псковских валообразных насыпей, в то время как в южной части, соседящей с Гомельско-Могилевским Поднепровьем, курганная обрядность ранее IX-Х вв. неизвестна), и хронологические мотивы (в Гомельско-Могилевском Поднепровье курганы появляются на столетие-полтора позднее, чем смоленско-полоцкие длинные курганы).

Ареал длинных курганов в целом охватывает три древнерусские земли - Псковскую, Смоленскую и Полоцкую. Все они, согласно сведением летописей, были заселены кривичами - самой крупной этнографической единицей восточного славянства.

В этнографическом введении Повести временных лет указывается, что кривичи обитали "...на верхъ Волги, и на верхъ

Псковскую землю со Смоленской и Полоцкой объединяют также языковые материалы. Ныне псковские говоры относятся к переходным, сложившимся в условиях тесного взаимодействия наречия, ставшего севернобелорусским, с северно-великорусским [107]. При этом языковые особенности, связывающие псковские говоры с говорами других кривичских земель, получили в Псковской земле самое последовательное распространение. Можно полагать, что в конце I и в начале II тысячелетия отчетливого рубежа между псковскими и смоленско-полоцки-ми территориями еще не было. Формирование южной границы псковских говоров, то есть пучка изоглосс, отделяющего их от севернобелорусского диалекта, специалистами датируется временем Великого Литовского княжества [108]. В последнее время кривичские говоры, включающие "псковский диалект" и "смоленский диалект", были объектом обстоятельного изучения С.Л.Николаева [109].

Итак, имеются все основания рассматривать ареал длинных курганов как территорию кривичей, разделившихся уже на ранней стадии на две группы - псковскую и смоленско-полоцкую. Распространение псковских длинных курганов в восточном направлении до бассейнов Моло-ги и Чагодощи нисколько не препятствует считать эти памятники кривичскими. Как показано ниже, Ильменский регион в VIII-IX вв. был освоен племенами культуры сопок, включившими в себя и более ранних славян - носителей культуры псковских длинных курганов. Таким образом, эти земли оказались исключенными из кривичского ареала.

История кривичского населения Смоленско-Полоцкого региона была более сложной, чем казалось до недавнего времени. В VIII-IX вв. в этих землях наблюдается инфильтрация новых групп славянского населения, вышедших, по всей вероятности, из далеких Дунайских земель.

В состав женского головного убранства населения, оставившего смоленско-полоцкие длинные курганы, входили оригинальные височные кольца. Они проволочные, диаметрами от 5 до 10 см, с пластинчатыми расширениями на заходящих друг на друга несомкнутых концах, обычно завершающихся крючкообразно. Плоские части их орнаментированы нарезными зигзагообразными линиями ( рис. 66:7 - 2,6- 8 ). В единичных случаях на пластинчатых частях делались небольшие отверстия, через которые продевались тонкие проволочные колечки с трапециевидными пластинчатыми привесками.

Такие височные украшения многократно встречены в захоронениях длинных курганов Смоленщины (могильники Акатово, Василевщина, Дроково, Заозерье, Колодня, Слобода, Слобода-Глушица, Хотынь, Цурковка, Шугайлово) и Полоцкого Подвинья (Бальмонт, Вусце, Глинище, Дорохи, Рудня). Кроме того, височные кольца этого же типа целиком или во фрагментах обнаружены разбросанно в

Рис. 66. Проволочно-пластинчатые и лунничные височные кольца 1 - Заозерье; 2 - Дроково; 3 - Юдовская Вас; 4 - Жминья; 5 - Флашберг; 6 - Шугаилово; 7 - Арефино (1, 2, 6, 7 - Смоленская земля; 3-5 - Среднее Подунавье) единичных памятниках более северных территорий (рис. 67).

Одно височное кольцо рассматриваемого типа происходит с городища Камно под Псковом, где оно найдено в слое, датируемом VIII-IX вв. [110]. Фрагмент такого же украшения с зигзагообразной штихельной орнаментацией обнаружен и в отложениях второй половины I тыс. н.э. Псковского городища. Обломок аналогичного кольца с характерным ребром посредине пластинчатой части и завитком на конце происходит из слоя Х - начала XI в. Городища под Великими Луками [111]. Еще две находки рассматриваемых украшений встречены в Старой Ладоге и

Рис. 67. Распространение проволочно-пластинчатых и лунничных височных колец Памятники: а - с находками проволочно-пластинчатых колец; б - с находками лунничных колец дунайского происхождения; в - с находками лунничных колец, производных от дунайских. Ареалы культур: г - псковских длинных курганов; д - смоленско-полоцких длинных курганов; е - новгородских сопок; ж - вятичей (VIII в.); з - роменской 1 - Старая Ладога; 2 - Псков; 3 - Камно; 4 - Ржева Пустая; 5 - Городок на Ловати; 6 - Ермошино; 7 - Дорохи; 8 - Бальмонт; 9 - Вусце; 10 - Рудня; 11 - Глинище; 12 - Пирчупяй; 13 - Заозерье; 14 - Шугайлово; 15 - Слобода; 16 - Дроково; 17 - Акатово; 18 - Хотьим; 19 - Василевшина; 20 - Колодня; 21 - Цурковка; 22 - Слобода-Глушица; 23 - Городище; 24 - Арефино

В отличие от ареала смоленско-полоцких длинных курганов, где рассматриваемые проволочно-пластинчатые височные кольца характерны для погребальных комплексов, вне этой территории все находки происходят с поселений. На всех этих памятниках выявлены отложения со славянской керамикой последней четверти I тыс. н.э. Часть этих поселений расположена на водных путях, связывавших южные земли с северными. Интересно и то, что на всех названных памятниках обнаружены предметы скандинавского происхождения. О северноевропейских находках в Старой Ладоге писалось неоднократно [112]. Опубликованы и скандинавские предметы, найденные при раскопках в Пскове [113]. Половинка равноплечей фибулы и литейная формочка для зооморфной головки скандинавского облика встречены на Городище под Великими Луками [114]. С городища Камно происходит костяная лопаточка со знаком, распространенным на скандинавских рунических стелах [115]. Игла с зооморфным навершием от скандинавской кольцевой фибулы встречена на городище Ржева Пустая. В этой связи можно полагать, что население культуры смоленско-полоцких длинных курганов приняло какое-то участие в освоении водных путей Северо-Запада, заселенного родственными кривичскими племенами, в период начавшегося восточнославянско-скандинавского взаимодействия.

Височные кольца культуры смоленско-полоцких длинных курганов не находят прямых аналогий среди головных украшений Восточноевропейского региона. До сих пор типологически они сопоставлялись исследователями с летто-литовскими дротово-пластинчатыми шейными гривнами с заходящими концами. Предполагалось, что височные кольца генетически восходят к этим шейным гривнам, и в этой связи они рассматривались как балтские украшения, свидетельствующие или об участии местного балтоязычного населения в этногенезе смоленско-полоцкой ветви кривичей [116], или, как полагал Е.А.Шмидт, о балтской атрибуции культуры смоленско-полоцких длинных курганов [117].

В настоящее время следует решительно отказаться от этого. Названные летто-литовские шейные гривны никак не могли быть прототипами височных украшений. Они получили широкое распространение только в X-XI вв., а наиболее ранние из них датируются временем не ранее конца VIII в. [118], когда височные кольца в Смоленско-Полоцком регионе были уже достаточно распространены. К тому же рассматриваемые височные украшения во всех деталях существенно отличаются от летто-литовских шейных гривен. Последние не имеют проволочной основы, характерной для височных колец, во первых. Шейные гривны не имеют крючкообразных окончаний, свойственных височным кольцам, во-вторых. Различна и орнаментация сопоставляемых находок.

Основу рассматриваемых височных украшений культуры смоленско-полоцких длинных курганов, безусловно, составляют проволочные (браслетообразные) височные кольца. В пластинчатых частях смоленско-полоцких колец всегда

Другим слагаемым элементом в оформлении височных колец населения культуры смоленско-полоцких длинных курганов, по всей вероятности, были лун-ничные украшения. Серповидные пластинчатые расширения смоленско-полоцких височных колец - не что иное, как подражание лунничным височным кольцам, бытовавшим в Дунайских землях [119]. С последними височные кольца из смоленско-полоцких длинных курганов роднит и зигзагообразная штихельная орнаментация, и крючкообразные завершения.

Имеется целый ряд фактов, свидетельствующих о переселении более или менее крупных групп дунайского населения в лесную зону Восточной Европы. На курганном могильнике Арефино на Смоленщине было найдено лунничное височное кольцо, очевидно, привнесенное переселенцами из Среднего Подунавья. Почти полной аналогией этой находке, включая орнаментацию, является лунничное кольцо из Жминья в Хорватии [120]. Впрочем, подобные височные украшения известны и из других мест Среднего Подунавья.

По всей вероятности, фрагментом лунничного височного кольца является находка на селище Городище в Мядельском р-не Белоруссии, обнаруженная при раскопках жилища 38 в отложениях тушемлинско-банцеровской культуры [121]. Лунничное височное кольцо (рис. 68:6), очень близкое арефинскому, найдено в Старой Ладоге в слое горизонта Е2, датируемом второй четвертью IX в. [122]. В свою очередь, к староладожской находке генетически восходит еще целый ряд лунничных височных колец, встреченных на окраинах ареала культуры смоленско-полоцких длинных курганов (рис. 67). Так, подобное кольцо с точечным орнаментом по краям найдено на упомянутом выше городище Ржева Пустая. Со староладожским сопоставлял находку лунничного височного кольца в Зилупе на восточной окраине Латвии Э.С.Мугуревич [123]. Близким к этой находке является и лунничное височное кольцо с Мадаланского городища Латвии [124]. Еще одна находка лунничного кольца в Латвии происходит из Краславас Саулекскалнс. Эти украшения, очевидно, являются уже местными изделиями, восходящими к занесенным дунайским образцам. Эволюция лунничных височных колец шла по пути увеличения их пластинчатых частей, изменялась и их орнаментация.

Подобные "развитые" лунничные височные кольца известны из ряда пунктов Белоруссии, преимущественно из окраинных мест ареала культуры смоленско-полоцких длинных курганов - Прудники на р. Вяте в Миорском р-не, Масковичи в Браславском Поозерье, Лесная в том же регионе [125]. Еще два серебряных лунничных кольца были обнаружены при раскопках курганов у с. Гребень в верховьях р. Птичь еще в 60-х годах прошлого столетия [126].

Три лунничных височных кольца рассматриваемого облика найдены при раскопках в Новгороде. Они изготовлены из оловянисто-свинцового сплава, длинные стороны их орнаментированы выпуклыми полушариями, перемежающимися линиями ложной зерни. Исследовательница новгородских ювелирных изделий М.В.Седова справедливо сопоставляет эти находки с лунничными кольцами последних столетий I тыс. н.э. Однако в Новгороде описываемые височные кольца обнаружены в культурных отложениях XIV в. [127]. Действительно ли они бытовали в Новгороде в XIV в., или они попали в столь поздние слои в результате потревоженности более ранних напластований, сказать затруднительно.

О миграции отдельных групп дунайского населения в Смоленское Поднеп-ровье и Полоцкое Подвинье говорят не

Рис. 68. Вещевые находки из Староладожского городища 1, 2, 4 - привески; 3 - застежка; 5 - бляха; 6 - височное кольцо 1-6 - цветной металл

С ранним потоком переселенцев, очевидно, связываются описываемые В.Б.Перхавко находки, происходящие из верхних слоев поселений тушемлинско-банцеровской культуры и из смоленско-полоцких длинных курганов и называемые им западнославянскими [130]. В их числе - железные ножи с волютообразно завершенными рукоятками (Городище, Лукомль, Ревячка, Ярцево). На селище Городище такая находка происходит из полуземляночного жилища 27, надежно датируемого первой половиной VIII в. Ножам с волютообразными рукоятками, которые рассматриваются как предметы, связанные со славянским языческим культом, посвящена большая литература [131]. Интересно, что нож, найденный в Ярцеве на Смоленщине, принадлежит к типу, распространенному исключительно в славяно-аварских могильниках VIII в. Среднего Подунавья. В этих памятниках находят аналогии и железные втульчатые двухшипные и одношипные наконечники стрел, найденные в Гнездове, Лукомле и других местах.

С переселенцами с Дуная, по всей вероятности, связано появление на верхнем Днепре племени смолян, от имени которого образован топоним Смоленск, о чем говорилось выше.

Проблема миграции более или менее крупных групп славянского населения из Дунайского бассейна в лесные области Восточной Европы нуждается в специальном монографическом изучении. Эти перемещения славян затронули не только Верхнее Поднепровье и Полоцкое Подвинье, но и ряд иных регионов. В частности,

Многие исследователи неоднократно обращали внимание на популярность Дуная в славянском фольклоре. Предания о Дунае-батюшке были широко распространены до недавнего времени во многих восточнославянских землях [133]. Одни авторы в этой связи полагали, что это было обусловлено происхождением славян из Дунайского региона, о чем рассказывают и русские летописи. Другие ученые относили зарождение популярности Дуная в славянской среде ко времени балканских войн.

Археологические материалы ныне свидетельствуют, что освоение славянами лесной полосы Восточной Европы было сложным, многоактным процессом. Оно осуществлялось несколькими волнами, исходившими из разных регионов славянского мира. При этом иногда одна волна миграции захлестывалась последующей. Одной из крупных волн дополнительной славянской миграции, затронувшей несколько разбросанных регионов Русской равнины, и было расселение отдельных крупных и мелких групп населения из Дунайских земель. Скорее всего, последнее и стало основой сравнительно широкого распространения в восточнославянском фольклоре сказаний о Дунае.

Завершая характеристику ранних древностей смоленско-полоцких кривичей, нужно отметить, что проволочно-пластинчатые височные кольца, характерные для них, после Х в. выходят из употребления. Население, принесшее из дунайских земель лунничные височные кольца, очевидно, полностью растворилось в кривичской среде и начиная с Х в. в землях смоленско-полоцких кривичей получают широкое распространение браслетообраз-ные височные кольца с завязанными концами. Восходят они несомненно к аналогичным, но не завязанным кольцам, привнесенным в тушемлинско-банцеровский ареал славянами еще в середине I тыс. н.э. Такие украшения наряду с проволочно-пластинчатыми были в употреблении среди населения, оставившего смоленско-полоцкие длинные курганы. Они встречены, обычно в обломках, в захоронениях таких курганов Слободы-Глушицы, Пнево, Слободы, Ярцева и других [134]. Нужно полагать, что браслетообразные кольца постепенно вытеснили проволочно-пластинчатые, восприняв обычай завязывания на концах (проволочно-пластинчатые кольца завершались крючкообразными завитками, которые, вероятно, еще чем-то завязывались). Браслетообразные завязанные височные кольца стали этнографическим маркером смоленско-полоцких кривичей X-XIII вв. Их распространение свидетельствует об их расселении в это время в восточном направлении (рис. 69). Только на окраинах кривичского ареала лунничные височные кольца спорадически бытовали до начала II тыс. н.э.

Культура
новгородских сопок

Сопки - высокие крутобокие насыпи с несколько уплощенной вершиной, оконтуренные в основании кольцом из валунов. Эта внешняя характеристика позволяет выделять их из прочих погребальных насыпей. Впрочем, следует отметить, что среди сопок есть и насыпи с полусферическими и коническими вершинами, и насыпи без видимой каменной обкладки. По своим размерам сопки разнообразны - от небольших, высотой 2- 2,5 м и диаметром 12-14 м, до грандиозных, достигающих 10 м в высоту при диаметре около 40 м. Преобладают насыпи до 5 м высотой. Расположены сопки

Рис. 69. Распространение браслетообразных завязанных височных колец (расселение смоленско-полоцких кривичей в XI-XIII вв.) а - памятники с находками браслетообразных завязанных височных колец; б - основной ареал браслетообразных сомкнутых височных колец. Ареалы: в - словен ильменских; г - дреговичей; д - радимичей; е - вятичей

Основным районом распространения сопок является бассейн Ильменя, где сконцентрировано более 70% могильников, в которых имеются эти памятники. Остальная часть сопок расположена в верховьях рек Луги и Плюссы, а также в бассейне Мологи, то есть в землях, непосредственно примыкающих к Ильменскому региону. Вне этой территории немногочисленные сопки известны в отдельных пунктах бассейнов рек Западной Двины и Великой (рис. 65).

Одним из существенных элементов сопок является кольцо, сложенное в основании насыпей и имевшее какой-то ритуальный смысл. Сооружалось оно из более или менее крупных валунов,

В основаниях некоторых сопок и в их насыпях на разной высоте встречаются разнообразные сооружения из камней. В ряде случаев устанавливается связь их с захоронениями. Наибольшее распространение получили кладки-помосты, сложенные из валунов в один, реже в два-три яруса. Форма их в плане различна - с рваными негеометрическими очертаниями, четырехугольные, треугольные. Иногда в сопках встречаются небольшие каменные кучи. Все эти сооружения из камней находят аналогии среди погребальных древностей прибалтийско-фин-ского населения, и имеются все основания связывать их появление в сопках с местной западнофинской традицией. Очевидно, какая-то часть местных финноязычных обитателей Ильменского региона включилась в состав населения культуры сопок, привнеся элементы своей обрядности.

Только в отдельных сопках низовьев Волхова зафиксированы сложенные из валунов стенки и каменные выкладки треугольной формы. Такие сооружения из камней характерны для курганов эпохи викингов в Скандинавии. Следует полагать, что подобные кладки в волховских сопках - результат норманского проникновения в области Приладожья.

Умерших в сопках хоронили исключительно по обряду трупосожжения. Кремация умерших совершалась, как правило, на стороне, в сопку помещали остатки сожжения, собранные с погребального костра. Захоронения помещались или в неглубокие ямки, или непосредственно на поверхности кучкой или разбросанно. Часть кальцинированных костей бросалась прямо в насыпь, видимо, при ее сооружении. Абсолютное большинство погребений было безурновыми и безынвентарными, и какая-то часть их, кажется, довольно значительная, не сохранилась до нашего времени.

Во многих сопках при раскопках встречены кости различных животных - кальцинированные и несожженные. В одних случаях они обнаружены в насыпях, в других - при захоронениях. Чаще других попадаются конские кости, но нередки также кости коровы, собаки, барана, зайца и птиц. Обычай помещать кости животных при захоронениях довольно широко был распространен среди финно-угорского населения лесной полосы Восточной Европы и зафиксирован в древнерусских курганах тех регионов, где имело место славяно-финское взаимодействие. Это позволяет считать, что распространение ритуала помещения костей животных в новгородских сопках обусловлено опять-таки участием местных финских племен в этногенезе носителей культуры сопок.

В очень немногих захоронениях встречены единичные, порой маловыразительные вещи, не дающие достаточного представления о культуре населения, оставившего рассматриваемые памятники. Наиболее часты среди находок в захоронениях стеклянные, пастовые и сердоликовые бусы. Среди изделий из бронзы есть

Керамика культуры сопок лепная и представлена двумя основными типами посуды. Более распространенными были слабопрофилированные приземистые (низкие, но широкие) горшки с прямым или слегка отогнутым наружу венчиком. Они могут быть сопоставлены с лепной посудой из славянских курганов IX-Х вв., а прямые аналогии обнаруживаются в материалах нижних горизонтов культурного слоя Старой Ладоги. Второй тип керамики сопок включает широкогорлые биконические сосуды с резким переломом в плечиках и чуть отогнутым венчиком. Такие сосуды широко представлены в материалах нижнего горизонта напластований Старой Ладоги.

Анализ вещевых находок из сопок позволяет датировать эти памятники VIII- IX вв., но отдельные захоронения могут относиться и к Х столетию.

Поселения культуры сопок исследованы еще весьма слабо. На первом этапе это были селища. Ряд таких памятников открыт Е.Н.Носовым около сопок. Селище у д. Золотое Колено на Мете, на котором велись раскопки, датируется сравнительно поздним временем (IX-Х вв.). Изучены остатки наземных срубных домов площадью 18-24 кв. м, с печами-каменками в одном из углов. Керамика представлена ребристыми горшками, идентичными посуде из сопок [136]. Поселение IX в с аналогичной керамикой раскапывалось на р. Прость недалеко от Новгорода [137]. Следы наземных жилищ с печами-каменками выявлены в верхних напластованиях, датируемых второй половиной I тыс. н.э., на городище раннего железного века в Сельцо в Южном Приильменье [138]. Исследовалось также поселение Нижние Дубовики в нижнем течении Волхова, состоящее из укрепленной мысовой части и прилегающего селища. Это было довольно крупное поселение, имевшее в длину не менее 300 м при ширине 200 м. Размеры других селищ невелики - от 120 х 30 до 150 х 60 м. К культуре сопок принадлежат и нижние горизонты Староладожского поселения (рис. 68 и 70).

Историческое осмысление культуры сопок взаимосвязано с природно-климатической ситуацией, сложившейся в то время на севере Русской равнины. Как известно, с конца VI - начала VII в. в Европе, в том числе Ильменском регионе, наступает потепление. Повышение среднегодовых температур привело к значительному уменьшению увлажненности. Количество осадков на севере Русской равнины в VII в. было уже на уровне современности, а на рубеже VII и VIII вв. даже на 50 см меньше. Наблюдается понижение уровней озер и рек и стока их. Понижение зеркала Балтийского моря обусловило падение уровня грунтовых вод, усыхание и сокращение болот.

Последующие столетия I тыс. н.э. характеризуются теплым, умеренно влажным и мало изменчивым климатом. Случались в это время и засухи, и похолодания, но они были локальными и непродолжительными, их последствия были малосущественными для жизни и хозяйственной деятельности населения. В этот период протекал процесс интенсивного почвообразования, особенно в поймах рек. Складываются условия для освоения земледельцами пойменных участков.

Эти климатические изменения и взаимосвязанные с ними явления создали весьма благоприятные условия для развития земледелия и животноводства. А это безусловно способствовало и положительным демографическим изменениям.

География и топография памятников культуры сопок показывают, что население выбирало для мест своего обитания

Рис. 70. Древности культуры новгородских сопок 1 - Плакун; 2-4, 6, 7 - Победище; 5, 8, 10-14 - Старая Ладога; 9 - Золотое Колено 1 -3, 6 - цветной металл; 4, 7 - железо; 5, 8-14 - глина

 

242

Размещение населения культуры сопок на самых плодородных почвах - надежное свидетельство земледельческого уклада носителей этой культуры. Это было, безусловно, пашенное земледелие, поскольку, как подметил В.Я.Конецкий, подсека на дерново-карбонатных почвах из-за особенностей их химического состава вообще невозможна [140]. О пашенном земледелии свидетельствуют также находки наральников в древнейших слоях Старой Ладоги и Новгорода и непосредственные следы древней распашки, зафиксированной при исследовании культового сооружения культуры сопок к д. Коломно в Юго-Западном Приильменье [141]. В.Я.Конецкий утверждает, что пашенное земледелие в ту пору могло существовать лишь в форме перелога. При этом использовались как луговой, так и лесной перелог. "Первый, безусловно, имел место в Поозерье, наиболее густонаселенном районе в эпоху сопок, где ежегодно огромные пространства затапливаются во время половодья и можно предполагать существование в древности значительных участков, занятых луговой растительностью, к тому же ежегодно удобряемых илом. Подобное явление могло наблюдаться и кое-где в других местах, ведь в конечном счете подавляющее большинство сопок приурочено к крупным водоемам, однако в большинстве случаев древнее земледелие, несомненно, было сопряжено с предварительным сведением леса и кустарника" [142]. Земледелию сопутствовало разведение домашнего скота, свидетельством чего является костный материал из сопок.

Культура сопок не имеет каких-либо генетических корней ни в древностях за-паднофинского населения, занимавшего Приильменье в предшествующее время, ни в памятниках соседних прибалтийско-финских племен. Создателями культуры сопок в Ильменском регионе могло быть только новое население, расселившееся здесь когда-то ранее VIII в.

Территория культуры сопок в значительной части перекрывает восточные области ареала культуры псковских длинных курганов. Вполне очевидно, что носители последней не были ядром-основой нового культурного образования, представленного сопками. В результате археологических наблюдений, выполненных в отдельных регионах распространения сопок, устанавливается, что какое-то время население, оставившее длинные курганы, и население культуры сопок проживало на одной и той же территории череспо лосно. Но очень скоро начался процесс интеграции культуры длинных курганов и культуры сопок. Носители культуры длинных курганов оказались включенными в единый этногенетический процесс и восприняли культуру сопок.

Концентрация памятников культуры сопок и последующая история их носителей дают все основания относить эти древности к словенам ильменским или новгородским, о которых летопись сообщает: "Словени же седоша около езера Илмеря, и прозвашася своимъ имянемъ" [143].

Между сопками и достоверно славянскими курганами этого края обнаруживаются связующие элементы. Свыше четверти могильников с сопками включают и курганы словен новгородских IX-

Против эволюции обрядности от сопок к полусферическим курганам с трупосожжением высказался В.Я.Конецкий. Его доводы представляются несущественными: 1) районы концентрации сопок и курганов не совпадают; 2) памятники, содержащие сопки и курганы, составляют около 25% сопочных могильников; 3) в полусферических курганах нет каменной обкладки [144]. Два первых пункта объясняются некоторой подвижностью населения внутри ареала культуры сопок, что обусловлено истощением почв и ограниченными размерами участков пашенного земледелия. Интересно, что о подвижности населения рассматриваемой культуры пишет и В.Я.Конецкий [145]. Третий довод должен быть отвергнут, поскольку курганы с каменными кольцами и трупосожжениями известны. Их немного, но следует учитывать, что каменные обкладки ряда новгородских могильников были разобраны позднее местным населением.

Вместе с тем, не следует все сводить к предложенной еще А.А.Спицыным общей схеме развития погребальной обрядности в Новгородской земле. В обширном ареале сопок эволюция погребальных сооружений в разных регионах, безусловно, протекала неоднозначно. В отдельных местностях захоронения в сопках совершались сравнительно долго, в то время как в других получили распространение уже полусферические курганы, а в третьих зарождались жальничные могилы. Один пример: еще Н.К.Рерих обратил внимание на отсутствие в Южном Приильменье полусферических курганов и высказал предположение о региональной особенности эволюции обрядности от сопок к жальникам. С этим согласился А.А.Спицын [146]. Можно присоединиться также к предположению Е.Н.Носова о возможном переходе населения в ряде мест Новгородской земли от захоронений в сопках непосредственно к погребениям в грунтовых могильниках [147]. Это тем более вероятно, что, как говорилось выше, большие массы славянского населения первой волны миграции в междуречье Волги и Клязьмы не знали курганной обрядности. Судя же по находкам браслетообразных сомкнутых височных колец, выходцы из этой группировки славян, безусловно, проникали в Новгородскую землю.

Вполне очевидно, что население культуры сопок было пришлым в Приильменье. Относительно путей расселения ильменских словен в научной литературе высказаны две основные гипотезы. Многие исследователи, затрагивавшие вопрос о происхождении новгородских словен (П.И.Шафарик, Н.П.Барсов, А.А.Шахматов, А.А.Спицын, Ю.В.Готье, П.Н.Третьяков и другие), предполагали, что они продвинулись в бассейн Ильменя с юга, из Поднепровья. Каких-либо исторических и археологических данных, свидетельствующих о таком пути миграции, в распоряжении науки нет. Мысль о том, что начало сооружению новгородских сопок дали курганы третьей четверти I тыс. н.э. верхней Оки и соседних регионов Смоленщины, которые по размерам (высота до 5 м), форме и расположению сопоставимы с сопками [148], неприемлема. Все детали устройства, погребальной обрядности и вещевых инвентарей сопок и окских курганов типа Шаньково-Почепок (мощинская культура) настолько различны, что о какой-либо преемственности между ними не может быть речи.

Еще в прошлом столетии исследователи обратили внимание на близость религиозных воззрений, преданий, некоторых обычаев, а также географической номенклатуры и языковых особенностей новгородцев и балтийских славян Поморья.

О близости словен ильменских с балтийскими славянами говорят и антропологические данные, относящиеся, правда, уже к XI-XIII вв. Черепа из курганов новгородских словен характеризуются суббрахикефалией и относительной узколицестью [149]. Генетическая же связь новгородцев с приднепровскими славянами по краниологическим материалам исключается. Нельзя также объяснить уменьшение ширины лица ильменских словен метисацией поднепровских славян с местным финским населением, поскольку черепа прибалтийско-финского населения Новгородской земли характеризуются широколицестью (скуловой диаметр черепов средневековой води 136 мм, ижорских - 138,8 мм, приладожской веси - 135 мм).

Узколицые суббрахикефалы Новгородской земли обнаруживают ближайшие аналогии среди краниологических материалов балтийских славян. Так, черепа ободритов [150] также суббрахикефальны (черепной указатель 76,6; у новгородских словен - 77,2) и узколицы (скуловой диаметр 132,2; у новгородских словен - 132,1). Весьма близки они и по другим показателям. Правда, имеются и различия - более низкое лицо у ободритов, более широкий нос у словен ильменских. Но полного тождества ожидать не следует - словене новгородские не происходят от ободритов и не являются их ветвью. Речь может идти только о том, что и новгородские словене, и балтийские славяне восходят к общему исходному типу узколицых мезо-суббрахикефалов.

Все эти данные свидетельствуют о том, что славяне, осевшие в Ильменском регионе, имеют не днепровское, а западное происхождение. Как и предки кривичей, они вышли, нужно полагать, из земель Среднего Повисленья и продвигались, как показывают топонимические материалы, собранные и систематизированные Ю.Удольфом, теми же путями и направлениями [151]. Поскольку сопки датируются VIII-IX вв., а длинные курганы псковского типа появляются уже в V столетии, то обычно предполагается, что освоение племенами культуры сопок Приильменья было результатом второй крупной волной славянского расселения на севере Русской равнины, датируемой VII в. [152].

В поисках решения вопроса о происхождении носителей культуры сопок исследователи искали прототипы этим погребальным памятникам. О поисках их в Верхнем Поочье сказано выше. Мною было высказано предположение, что предки словен новгородских, продвигаясь в Приильменье, пересекли земли балтских племен, от которых и был позаимствован обычай сооружения курганных насыпей. Этому могло способствовать и то, что в процессе славянской миграции пришла в движение и часть балтов, осевшая вместе со славянами на северо-западе Русской равнины [153].

В настоящее время может быть предложено и иное решение происхождения словен ильменских и их ранних погребальных памятников. Археологические материалы Среднего Повисленья, Неманского бассейна и других балтских территорий не фиксируют каких-либо следов крупной миграции населения в восточном или северо-восточном направлениях в VII в. или на рубеже VII и VIII вв. Поэтому допустимо предположение, что славянская племенная группировка, известная позднее как словене новгородские, появилась на северо-западе Русской равнины в более раннее время, мигрируя в общем большом переселенческом потоке самого конца IV или начала V в., вызванном отмеченными выше климатическими катаклизмами.

По всей вероятности, славянское население в Удомельское Поозерье пришло в составе мощного потока переселенцев середины I тыс. н.э. Появление в рассматриваемых древностях некоторых предметов, имеющих аналогии в памятниках западных балтов, в таком случае вполне закономерно. В первое время это славянское население, а оно осело, нужно полагать, не только в Удомельском Поозерье, но и в некоторых других местах Ильменского бассейна, проживало чересполосно со славянами другой племенной группы - носителями культуры псковских длинных курганов. Потепление климата и понижение уровней водоемов и грунтовых вод привело к перемещению поселений на приозерные участки и к поймам рек. Однако, как отмечает И.В.Исланова, при этом "...коренных изменений в ландшафтной и почвенной приуроченности не произошло, по сравнению с населенными пунктами третьей четверти I тыс. н.э. Культура сопок Удомельского Поозерья - генетически связана с предшествующим периодом. Об этом свидетельствуют сохранившиеся традиции в изготовлении массового материала: лепной посуды (горшки баночной и хорошо профилированной формы, некоторые варианты высоких и низких сосудов с ребром в верхней трети, слабопрофилированные горшки), глиняных бико-нических пряслиц; в относительно простой технологии железных ножей и элементах домостроительства (наземные постройки со сдвоенными ямами в материке, одна из которых подпечная, другая - хозяйственная" [155].

Безусловно, следует согласиться с И.В.Ислановой в том, что культура сопок формировалась на месте, в Ильменском бассейне и ее ядром было славянское население, оставившее памятники третьей четверти I тыс. н.э. типа удомельских, возникших в тех же ландшафтных местностях, что и сопки. Вместе с тем, представляется несомненным, что в этногенезе словен новгородских приняли также участие местные финноязычные племена и население культуры псковских длинных курганов, в той его части, которая входит в ареал сопок. В таком случае поиски прототипов этим погребальным сооружениям на стороне не целесообразны. Сопки могли зародиться в Поильменье на определенном этапе активного развития жизни и культуры новгородских словен как культово-погребальные сооружения независимо от влияний других этносов.

1. Литературу о климатических изменениях I тыс. н.э. и анализ начальной миграции среднеевропейского населения в северные районы Русской равнины см.: Седов В.В. Славяне в древности. М., 1984. С. 296-304; Он же. Первый этап славянского расселения в бассейнах озер Ильменя и Псковского // Новгородские археологические чтения. Новгород, 1994. С. 127-137.
2. Седов В.В. Славяне Верхнего Поднепровья и Подвинья. М., 1970. С. 18-25; Lietuvos TSR ar-cheologijos atlasas. T. II. Vilnius, 1975. P. 20-24; Sedov V. Baiti senatnc. Riga, 1992, 29-39 1pp.
3. Таутавичюс А.3. Балтские племена на территории Литвы в I тыс. н.э. // Из древнейшей истории балтских народов (по данным археологии и антропологии). Рига, 1980. С. 84; Michelbertas M. Senasis gelezies amzius Lietuvoje. Vilnius, 1986. P. 239. 240.
4. Даугудис В. Некоторые данные о происхождении и хронологии шероховатой керамики в Литве // Труды АН Литовской ССР. Серия А. N 3(66). С. 56-62; Медведев А.М. К вопросу об участии ятвягов в формировании культуры вос-точнолитовских курганов // Vakaru baitu arche-ologija ir istorija. Klaipeda, 1989. С. 55-59.
5. Cesnys G., Urbanavicius V. M.e. I tukstantmecio vi-durio ryty Lietuvos gyventojy antropologija // Lietuvos TSR moksly Akademijos darbai. A. Serija. N 3(88). Vilnius, 1984. P. 56-67; Денисова Р.Я. География антропологических типов балтских племен и этногенетические процессы в I - начале II тыс. н.э. на территории Литвы и Латвии // Балты, славяне и прибалтийские финны. Этногенетические процессы. Рига, 1990. С. 38-40.
6. Седов В.В. Славяне Верхнего Поднепровья... С. 18-25; Зверуго Я.Г., Медведев А.М. Селище на берегу оз. Свирь (к вопросу о происхождении культуры восточнолитовских курганов) // Vakaru baitu istorija ir kultura. I. Klaipeda, 1992. С. 35-45.
7. Седов В.В. Длинные курганы кривичей. САИ. Вып. Е1-8. М., 1974; Он же. Восточные славяне в VI-XIII вв. М., 1982. С. 46-58.
8. Гроздилов Г.П. Археологические памятники Старого Изборска // АСГЭ. Вып. 7. 1965. С. 81.
9. Орлов С.Н. Археологические исследования в низовьях реки Меты // СА. 1968. N 2. С. 166. 167.
10. Носов Е.Н. Поселение и могильник культуры длинных курганов на оз. Съезжее // КСИА. Вып. 166. 1981. С. 65, 66.
11. Аун М.Э. Курганные могильники Восточной Эстонии во второй половине I тысячелетия н.э. Таллин, 1980. С. 38-45; Она же. Развитие курганного обряда в Юго-Восточной Эстонии во второй половине I тысячелетия н.э. // КСИА. Вып. 166. 1981. С. 17-22.
12. Спицын А.А. Раскопки 1910 г. в Лужском уезде С.-Петербургской губернии // Известия Археологической комиссии. Вып. 53. Пг., 1914. С. 89.
13. Szymanski W. Szeligi pod Ptockiem na poczatku wczesnego sredniowiecza. Wroclaw; Warszawa; Krakow, 1967.
14. Шмидехельм М.Х. Археологические памятники периода разложения родового строя на северо-востоке Эстонии. Таллин, 1955. С. 74-90.
15. Moora H. Die Eisenzeit in Lettland bis etwa 500. n. Chr. Bd. II. Tartu, 1938. S. 569-574: Kivikoski E. Die Eisenzeit Finnlands. Helsinki, 1973. S. 39.
16. Werner J. Bemerkungen zum nordwestlichen Si-ediungsgebiet der Slawen im 4.-6. Jahrhundert // Beitrage zur Ur- und Frtlhgcschichte. Bd. I. Berlin, 1981. S. 700.
17. Schmiedehelm M. Kaabaskalmistud Lindoras ja mujal Kagu-Eestis // Slaavi-laanemeresoome suhe-te ajaloost. Tallinn, 1965. Lk. 43. Joon 8:5; Аун М. Об исследовании курганного могильника Рысна-Сааре II // Известия АН Эстонской ССР. Общественные науки. 1980. N 4. С. 370, 371. Табл. IX,12.
18. Мальм В.А., Фехнер М.В. Об этническом составе населения Верхнего Поволжья во второй половине I тыс. н.э. // Экспедиции ГИМ. М., 1969. С. 188. Рис. 5:/; Леонтьев А.Е. Древнерусские поселения верхней Мологи // Археологические исследования в Верхневолжье. Калинин, 1983. С. 68. Рис. 3:2
19. Башенькин А.Н. Сопки и длинные курганы в Юго-Западном Белозерье // Славянская археология. 1990. Этногенез, расселение и духовная культура славян (Материалы по археологии России. Вып. 1). М.,1992. С. 136,137.
20. Бажан И.А., Каргапольцев С.Ю. Хронология В-образных рифленых пряжек в Европе (к проблеме нижней датировки длинных курганов) // Финно-угры и славяне (Проблемы историко-культурных контактов). Сыктывкар, 1986. С. 1 29-135; Они же. В-образные рифленые пряжки в Европе как хронологический индикатор синхронизации // КСИА. Вып. 198. 1989. С. 28-35.
    
    
    247

    ---

    
    
21. Седов В.В. Первый этап славянского расселения... С. 132. Рис. 1-3.
22. Носов Е.Н. Поселение и могильник культуры длинных курганов... С. 66-68.
23. Башенькин А.Н. Сопки и длинные курганы... С. 136.
24. Агеева Р.А. Гидронимия Русского Северо-Запа-да как источник культурно-исторической информации. М., 1974. С. 185-201; Она же. Славянские, балтийские и финно-угорские элементы в топонимии Русского Северо-Запада // Перспектива развития славянской ономастики. М., 1980. С. 250-258; Ageeva R.A. Wortbildungsstrukturtypen von Hydronymen des Pskover und des Novgoroder Gebietes // Zeitschrift for Slawistik. Berlin, 1979. N 2. S. 230-237.
25. Sedov V.V. Zur ethnischen Geschichte der ostsee-finnischen Stamme // Congressus Quintus Interna-tionalis Fenno-Ugristarum. T. IV. Turku, 1980. S. 429-438; Седов В.В. Прибалтийские финны // Финны в Европе VI-XV века. Вып. 1. М., 1990. С. 12-15.
26. Агеева Р.А. Гидронимия Русского Северо-запада... С. 199.
27. Седов В.В. Длинные курганы кривичей... С. 36-41; Он же. Об этнической принадлежности псковских длинных курганов // КСИА. Вып. 166. 1980. С. 5-10.
28. Какая-то часть прибалтийско-финского населения Ильменско-Псковского ареала в условиях миграции в эти земли крупных масс нового населения, нужно полагать, покинула места своего обитания и отдельными группами переселилась в области, занятые родственными племенами. В результате этого произошел распад прибалтийско-финской языковой общности и началось формирование отдельных языков (Sedov V. Die erste Welle slawischer Ansiedlung im Nordwesten Osteuropas und die Ostseefinnen // Cultural Heritage of the Finno-Ugrians and Slavs. Tallinn, 1992. S. 62-77).
29. Яковлев А.В. Исследование кургана в Выбутах // Археологические открытия 1994 года. М., 1995. С. 60, 61.
30. Зализняк А.А. К исторической фонетике древ-неновгородского диалекта // Балто-славянские исследования. 1981. М., 1982. С. 60-81; Он же. Наблюдения над берестяными грамотами // История русского языка в древнейший период. М., 1984. С. 36-153: Янин В.Л., Зализняк А.А. Новгородские грамоты на бересте из раскопок 1977-1983 гг. М., 1986. С. 111-119, 217. 218.
31. Агеева Р.А. Гидронимия Русского Северо-запада... С. 153-185.
32. Седов В.В. Восточные славяне... С. 34-41.
33. Шмидт Е.А. Проблемы хронологии тушемлин-ской культуры в верховьях Днепра // Археолопя i старажытная псторыя Маплеушчыны i сумежных тэрыторый (Матэрыялы канферэнцьп 22 красавца 1993 г.). Маплеу, 1994. С. 104-113.
34. Лопатин Н.В., Фурасьев А.Г. О роли памятников III-V вв. н.э. в формировании культур псковских длинных курганов и Тушемли-Банце-ровщины // Петербургский археологический вестник. N 9. 1994. С. 136-142.
35. Поболь Л.Д. Поселения железного века около Щатково Бобруйского р-на // Белорусские древности. Минск, 1967. С. 263-269.
36. Перхавко В.Б. Украшения из раннесредневеко-вых памятников междуречья Днепра и Немана // Вестник Московского университета. История. 1978. N 3. С. 59-72; Он же. Классификация орудий труда и предметов вооружения из раннесред-невековых памятников междуречья Днепра и Немана // СА. 1979. N 4. С. 40-55.
37. Niederle Livot starych Slovanu. T. I. Praha, 1911. S. 591-603; Нидерле Л. Славянские древности. М., 1956. С. 242-245; Спицын А.А. Расселение древнерусских племен по археологическим данным // Журнал Министерства народного просвещения. СПб., 1899. N VIII. С. 301-340.
38. Финно-угры и балты в эпоху средневековья (Археология СССР). М., 1987.
39. Седов В.В. Из этнической истории населения средней полосы Восточной Европы во второй половине тысячелетия н.э. // Российская археология. 1994. N 2. С. 58.
40. Шмидт Е.А. Некоторые результаты изучения памятников третьей четверти I тыс. н.э. в Смоленском Поднепровье // Древности Белоруссии. Материалы конференции по археологии Белоруссии и смежных территорий (1966). Минск, 1969. С. 196-198. Рис. 1.11,12, Он же. О культуре городищ-убежищ левобережной Смоленщины // Древние славяне и их соседи. М., 1970. С. 68, 69. Рис. 3:79,20.
41. Археологiя, нумiзматыка i реральдыка Беларуci. Miнск, 1979. С. 17, 18.
42. Шмидт Е.А. Археологические памятники Смоленской области с древнейших времен до VIII в. н.э. Смоленск, 1976. С. 192. 193. Рис. 49:/.).
43. Археологiя, нумiзматыка i реральдыка... С. 31, 32; Штыхов Г.В. Сравнительное изучение древнейших городов Полоцкой земли и памятников их окрестностей //Древности Белоруссии. Материалы конференции по археологии Белоруссии и смежных территорий (1966). Минск, 1969. С. 247. Рис. 3:2.
    
    
    248

    ---

    
    
44. Зверуго Я.Г. Верхнее Понеманье в IX-XIII вв. Минск, 1989. С. 54. Рис. 25:5,7.
45. Штыхов Г.В. Сравнительное изучение древнейших городов... С. 243. Рис. 5:8.
46. Шадыро В.И. Раскопки селища в Витебской области // Археологические открытия 1985 года. М., 1987. С. 473.
47. Митрофанов А.Г. Железный век Средней Белоруссии. Минск, 1978. Рис. 53:/<S и 55:4.
48. Археологiя, нумiзматыка i реральдыка... С. 43.
49. Шмидт Е.А. Поле погребении и курганы у дер. Акатово Смоленской области // СА. 1962. N 4. С. 193. Рис. 5:4.
50. Штыхау Г.В. Крыв1чы. Па матэрыялах раско-пак курганау у Пауночнай Беларуо. Мжск, 1992. С. 55. Рис. 36:.
51. Розенфельдт ИГ. Древности западной части Волго-Окского междуречья в VI-IX вв. М., 1982. С. 13, 14. Рис. \:Ю-13.
52. Дубынин А.Ф. Троицкое городище //Древнее поселение в Подмосковье М., 1970. Рис. \6:]4,21.24-26: 17:26.
53. Дубынин А.Ф. Троицкое городище... С. 96-98, Розенфельдт И.Г. Керамика Троицкого городища // Древнее поселение в Подмосковье. М., 1971. С. 6-79; Она же. Керамика дьяковской культуры // Дьяковская культура. М., 1974. С. 90-197.
54. Финно-угры и балты в эпоху средневековья (Археология СССР). М., 1987. С. 67-81.
55. Горюнова Е.И. Этническая история Волго-Окского междуречья. МИА. 94. М., 1961. С. 82-91.
56. Леонтьев А.Е. Археология мери (К предыстории Северо-Восточной Руси). М., 1991. Рукопись // Архив Института археологии РАН. Р-2. N 2488 (Альбом докт. дисс.). Рис. 16, 18Б, 33, 35:/2, 69. 72, 90:/б, 94, \0\:4. 104:2.
57. Сабурова М.А., Седова М.В. Некрополь Суздаля // История и культура средневекового города. М., 1984. С. 127. Рис. 16.
58. Исланова И.В. Этно-культурные процессы в Удомельском Поозерье в эпоху железа и раннего средневековья // Новгород и Новгородская земля. История и археология. Вып. 8. Новгород, 1994. С. 18-23; Она же. Керамика селища Юрьевская Горка // Российская археология. 1995. N 3. С. 178-187.
59. Дубынин А.Ф. О племенной принадлежности населения северной окраины Муромской земли // СА. 1966. N 3. С. 77; Генинг В.Ф. Некоторые проблемы этнической истории марийского народа (о мерянской этнической общности // Происхождение марийского народа. Йошкар-Ола, 1967. С. 65, 66; Sedov V. Schlafenringe der wolga-finnischen Stamme // VII Congress Internationalen Fenno-Ugristarum. Sessiones sectionum. Disserta-tiones. Historica, archaeologica et anthropologica. Debrecen, 1990. S. 117-122; Финно-угры и балты... С. 78
60. Ефименко П.П. Рязанские могильники. Опыт культурно-стратиграфического анализа могильников мысового типа // Материалы по этнографии. Т. III. Вып. I. С. 59-84; Он же. К истории Западного Поволжья в I тыс. н.э. по археологическим источникам // СА. Т. 2. 1937. С. 39-56; Финно-угры и балты... С. 78.
61. Седов В.В. Рязанско-Окские могильники // СА 1966. N 4. С. 86-104.
62. Кравченко Т.А. Шатрищенский могильник (по раскопкам 1966-1969 гг.) // Археология Рязанской земли. М., 1974. С. 134.
63. Спицын А.А. Древности бассейнов рек Оки и Камы // MAP. Т. 25. 1901. С. 34.
64. Амброз А.К. Проблемы раннесредневековои хронологии Восточной Европы. II. // СА. 1971. N 3. С. 113.
65. Шитов В.Н. Старокадомский могильник // Материалы по археологии Мордовии (Труды ИЯЛИЭ Мордовской АССР. Вып. 85). Саранск. 1988. С. 23-43.
66. Дубынин А.Ф. Раскопки Малышевского могильника // КСИИМК. Вып. XXVII. 1949. С. 93.
67. Ерофеева Е.Н., Травкин П.Н., Уткин А.В. Коч-кинский грунтовой могильник // Археология и этнография Марийского края. Вып. 14. Йошкар-Ола. 1988. С. 99-125. Рис. 2:2.3,5.
68. Городцов В.А. Археологические исследования в окрестностях г. Мурома в 1910 г. // Древности. Труды Московского археологического общества. Т. XXIV. М., 1914. С. 58.
69. Спицын А.А. Древности бассейнов рек Оки и Камы... С. 45-51, 105-113.
70. Гришаков В.В. К истории населения правобережья нижней Оки в конце I тыс. н.э. // Материалы по археологии Мордовии (Труды ИЯЛИЭ Мордовской АССР. Вып. 85). Саранск, 1988. С. 73. Табл. VI,16.
71. Горюнова Е.И. Этническая история... С. 177. Рис. 78:2S-JO.
72. Финно-угры и балты... С. 88; Sedov V. Schlafenringe... S. 117-122.
73. Дубынин А.Ф. Раскопки Малышевского могильника... С. 91-96.
74. Розенфельдт И.Г. Древности западной части... С. 15, 16.
75. Повесть временных лет. Ч. 1. М.; Л., 1950. С. 13, 18.
    
    
    249

    ---

    
    
76. Краснов Ю.А. Безводнинский могильник (К истории Горьковского Поволжья в эпоху раннего средневековья). М., 1980.
77. Леонтьев А.Е. Поповское городище (результаты раскопок 1980-1984 гг.) // Раннесреднсвеко-вые древности Верхнего Поволжья. М., 1989. С. 79. Рис. 23:1.
78. Рябинин Е.А. Могильник и селище у д. Попово на р. Унже // Раннесредневековые древности Верхнего Поволжья. М., 1989. С. 148, 153. Рис. 6:8,10,11.
79. Архипов Г.А. Марийцы IX-XI вв. К вопросу о происхождении народа. Йошкар-Ола, 1973. С. 92, 104. Рис. 85, 93:2.
80. Архипов Г.А. Дубовский могильник // Археология и этнография Марийского края. Вып. 8. Йошкар-Ола, 1984. С. 119. Рис. 8:26.
81. . Никитина Т.Б. Инвентарь могильника ╚Нижняя Стрелка╩ // Археология и этнография Марийского края. Вып. 17. Йошкар-Ола, 1990 С. 81-118.
82. Архипов Г.А. Марийцы IX-XI вв.... С. 19. Рис. 16:/-6; Он же. Дубовский могильник... С. 119. Рис. 8:19-25.27.28.
83. Архипов Г.А. Марийцы XII-XIII веков (К этнокультурной истории Поветлужья). Йошкар-Ола, 1986. С. 19. Рис. 14:1,4; 15:6,//.
84. Седов В.В. Длинные курганы кривичей... С 43. Табл. 26:6.9.
85. Седов В.В. Длинные курганы кривичей... С. 49. Табл. 26:10.
86. Рыбаков Б.А. Новый Суджанский клад антско-го времени // КСИИМК. Вып. XXVII. 1949. С. 77. Рис. 31а, 32а.
    Из кладов VI в., найденных в селах Мартынов-ка и Малый Ржавец в Каневском уезде Киевщи-ны, происходят браслетообразные кольца диаметрами около 12 см, один их конец закручен в спираль, обращенную вовнутрь (Рыбаков Б.А. Древние русы. // СА. Т. XVII. 1953. С. 74-76, 82, 83. Рис. 16, 18). Такие же браслетообразные кольца со спиральным окончанием известны и среди случайных находок в Княжьей Горе и Сах-новке на р. Рссь (Нидерле Л. Славянские древности... Рис. 34:2). Аналогии им имеются среди украшений Юго-Восточной Литвы. Правда, спиральные завитки последних имеют меньшее число оборотов (Lietuviu liaudies menas. Senoves lie-tuviu papuosalai. Kn. I. Vilnius, 1958. 256, 257 pav; Volkaite-Kulikauskiene R. Senoves lietuviu motery galvos danga ir jos papuosalai // IS lietuvil kulturos istorijos. II. Vilnius, 1959. P. 38, 39. II pav.). He исключено, что и эти украшения были привнесены в Среднее Поднепровье с севера.
87. Спицын А.А. Старейшие русские могильники в Новгородской обл. // Известия Археологической комиссии. Вып. 15. СПб., 1905. С. 1-5.
88. Отчет Археологической комиссии за 1896 год. СПб.. 1898. С. 93.
89. Куза А.В., Никитин А.Л. Славянский могильник в пос. Купанском близ г. Переяславля Залесского//КСИА. Вып. 104. 1965. С. 117-120; Комаров К.И. Новые раскопки Купанского могильника // КСИА. Вып. 144. 1975. С. 91-94.
90. Никитин А. В. Городище и могильник у д. Кресты // КСИА. Вып. 139. 1974. С. 104, 105.
91. Горюнова Е.И. Этническая история... С. 253- 264. Карты 3 и 4
92. Макаров Н.А. Население Русского Севера в XI-XIII вв. По материалам могильников Восточного Прионежья. М., 1990. С. 17-32.
93. Алексеев В.П. Происхождение народов Восточной Европы (краниологическое исследование). М., 1969. С. 202-204.
94. Дыбо В.А., Замятина Г.И., Николаев С.Л. Основы славянской акцентологии. М., 1990. С. 157, 158; Булатова Р.В., Дыбо В.А., Николаев С.Л. Проблемы акцентологических диалектологизмов в праславянском // Славянское языкознание. Х Международный съезд славистов. Доклады советской делегации. М., 1988. С. 31-65.
95. Дыбо В.А., Замятина Г.И., Николаев С.Л. Основы славянской акцентологии... С. 157.
96. Повесть временных лет... С. 18.
97. Леонтьев А.Е. Ростов. Предпосылки возникновения древнерусского города // Труды V Международного Конгресса славянской археологии. Т. I. Вып. 2а. М., 1987. С. 156.
98. Ткаченко О.Б. Мерянский язык. Киев, 1985.
99. Кухаренко Ю.В. Памятники железного века на территории Полесья. САИ. Вып. Д1-29. М., 1961. С. 20. Рис. 53А.
100. Седов В.В. Славяне Верхнего Поднепровья... С. 92-104; Он же. Длинные курганы кривичей... С. 32.
101. Енуков В.В. Ранние этапы формирования смо-ленско-полоцких кривичей (по археологическим материалам). М., 1990. С. 155-173.
102. Повесть временных лет... С. 13.
103. Повесть временных лет... С. 18.
104. Повесть временных лет... С. 13.
105. ПСРЛ. Т. II. Л.. 1926. С. 15, 91; Т. VH. СПб., 1856. С. 28, 76.
106. Шахматов А.А. К вопросу об образовании русских наречий и русских народностей // Журнал Министерства народного просвещения. СПб., 1899. N IV. С. 336.
107. Аванесов Р.И. Очерки русской диалектологии. М.. 1949. С 230-234.
108. Образование севернорусского наречия и среднерусских говоров. М., 1970. С. 445-452.
     
     
     250

     ---

     
     
109. Николаев С.Л. Следы особенностей восточнославянских племенных диалектов в современных великорусских говорах. 1. Кривичи // Балто-славянские исследования. 1986. М., 1988 и 1987. М., 1989.
110. Плоткин К.М. Начало Пскова // Археологи рассказывают о древнем Пскове. Псков, 1992. С. 36. Рис. 11.
111. Горюнова В.М. Новое в исследовании ╚Городка╩ на Ловати // КСИА. Вып. 139. 1974 С. 78. Рис. 25:4.
112. Davidan 0. Contacts between Staraja Ladoga and Skandinavia // Skando-Slavica. Supplementum. I. Copenhagen, 1970. S. 79-91; Давидан О.И. К вопросу о контактах древней Ладоги со Скандинавией // Скандинавский сборник. Т. XVI. Таллин, 1971. С 134-144; Она же. Этнокультурные контакты Старой Ладоги VIII-IX веков // АСГЭ. Вып. 27. 1986. С. 99-101.
113. Sedov V. Skandinavische Elemente im frUhslavischen Pskov // Die Kontakte zwischen Ostbaltikum und Skandinavien im frtlhen Mittelalter. Stockholm, 1992. S. 143-154.
114. Горюнова В.М. Поселок ремесленников на Ловати // Проблемы археологии. Вып. 2. Л., 1978. С. 140-148.
115. Тараканова С.А. Псковские городища // КСИИМК. Вып. 62. 1956. С. 41, 42. Рис. 22.
116. Седов В.В. Славяне Верхнего Поднепровья... С. 101.
117. Шмидт Е.А. Балтийская культура в верховьях Днепра во второй половине 1-го тысячелетия н.э. // Acta Baltico-Slavica. Т. VI. Biatystok, 1969. С. 139-144; Он же. К вопросу об этнической принадлежности женского инвентаря смоленских длинных курганов // Материалы по изучению Смоленской области. Вып. VII. Смоленск, 1970. С. 226, 227.
118. Нукшинский могильник. Рига, 1957. С. 35. Табл. I:/,2; Latvijas PSR arheologija. Riga, 1974. 231 Lpp. Tabl. 61: 65:1; Lietuvos TSR archeolo-gijos atlasas. T. IV. Vilnius, 1978. P. 25. Zemcl 15.
119. KoroSec P. Zgodnjesrednjeveska arheoloska sli-ka karantanskih slovanov. T. I-II. Ljubljana, 1979.
120. Marusiu В. Starohrvatska nekropola u Zminju / / Histria Archaelogica. T. 17-18. Pula, 1987. Tabl. XVll.5.
121. Митрофанов А.Г. Железный век средней Белоруссии (VII-VI вв до н.э. - VIII в. н.э.). Минск, 1978. Рис. 53:28.
122. Давидан О.И. Этнокультурные контакты... С. 103. Рис. 2.10.
123. Мугуревич Э.С. Восточная Латвия и соседние земли в X-XIII вв. Рига, 1965. С. 92 Рис. 40
124. Уртанс В. Раскопки Мадланского городища //Археологические открытия 1981 года. М., 1983 С. 387.
125. Археологiя, нумiзматыка i реральдыка... С. 146, 147; ДУЧЫЦ Л.У. Браслауска Паазере у IX- XIV ст. CT.'MiHCK, 1991. С. 61. Рис 7:11
126. Российский Исторический музей. Указатель памятников. М., 1893. С. 135.
127. Седова М.В. Ювелирные изделия древнего Новгорода (X-XV вв.) М., 1981. С. 16.
128. Шмидт Е.А. Длинные курганы у дёр. Цурков-ки в Смоленском районе // СА. 1958. N 3. С 168.
129. Пушкина Т.А. Височные кольца Гнсздовско-го комплекса // Труды V Международного Конгресса славянской археологии. Т. III. Вып. 16. М., 1987. С. 50-57.
130. Перхавко В.Б. Один из компонентов материальной культуры раннссрсдневекового населения Беларуси // Насельнщтва Беларусi i сумежных тэрыторый у эпоху жалеза. Тезiсы дакладау канферэнцыi прысвячонай 80-годдаю з дня нараджэння А.Г.Мiтрафанава. Менск, 1992. С. 86-88
131. Szymanski W. Przyczynki do zagadnienia chro-nologii i zasiegu wystepowania zclaznych nozy z rekojesciami zakonczonymi wolutami // WA. XXX. 3-4. 1964. S. 221-228; Idem. Wczesnosrednio-wieczne noze z rekojesciami zakonczonymi wolutami w swietle nowych badan // WA. XXXI, 2- 3. 1965. S. 146-148; Idem. Noze z rekojeciami zakorlczonymi wolutami - zagadkowe komponen-ty kultury stowianskiej i awarskiej // Studia nad etnogeneza stowian i kultury Europy wczesnosred-niowiecznej. T. II. Wroctaw; Warszawa; Krakow; Gdansk; Lodz, 1987; §i§ka St. Note s volutovym ukonccnim rukovati v hradiStnej kultufe // AR. 1964. N 3. S. 395-404; Pleterski A. Nozoci z zavojkoma z zgodnjem srednjem veku // Arheolos-ki vestnik. XXXIV. Ljubljana, 1983. S. 375-395.
132. Лунничные височные кольца, сопоставимые с дунайскими, встречены в погребениях IX-Х вв.грунтовых могильников муромы, уже затронутой славизацией (Седов В.В. Из этнической истории Муромской округи во второй половине I тысячелетия н.э. // Уваровские чтения - II. М., 1994. С. 98-102). Это - некрополи в окрестностях г. Мурома - Максимовский, Молвотицкий и Корниловский (Спицын А.А. Древности бассейнов рек Оки и Камы... С. 105-113; Селезнев Ф.Я. Археологические исследования в окрестностях Мурома. Культура финнов средней Оки Владимир, 1925; Розенфельдт Р.Л. Муромский могильник у с. Молвотицы // Вопросы древней и средневековой археологии Восточной Европы. М., 1978. С. 180-184. Аналогичные височные кольца найдены где-то в окрестностях Юрьева Польского или Переяславля Залесского (Aspelin J R. Antiquites du Nord Finno-Ougrien. III. Hel-singfors, 1878. N 1058; Спицын А.А. Владимирские курганы // Известия Археологической комиссии. Вып. 15. СПб., 1905. С. 128. Рис. 463), в одном из курганов Семухинского могильника на р. Тезе (Ерофеева Е.Н. Курганный могильник у д Семухино на р. Тезе // Восточная Европа в эпоху камня и бронзы. М., 1976. С. 217. Рис. 1,/J), в Танкеевском могильнике IX-Х вв. на территории Татарстана (Казаков Е.П. Погребальный инвентарь Танкеевского могильника // Вопросы этногенеза тюркоязычных народов Среднего Поволжья. Казань, 1971. С. 118, 142. Табл. XVII, 14) и в марийском Дубовском могильнике (Архипов Г.А. Дубовский могильник // Археология и этнография Марийского края. Вып. 8. Йошкар-Ола, 1984. Рис. 8.J2). Находки лунничных колец более северных территорий, которые уже, нужно полагать, принадлежат к местным украшениям, описаны Н.А.Макаровым в статье: О некоторых пермско-финских элементах в культуре Северной Руси (находки лунничных височных колец на Руси и Скандинавии) // Новые исследования по этногенезу удмуртов. Ижевск, 1989. С. 51-64.
     
     
     251

     ---

     
     
133. Мачинский Д.А. "Дунай" русского фольклора на фоне восточнославянской истории и мифологии // Русский Север. Проблемы этнографии и фольклора. Л., 1981. С. 110-171.
134. Седов В.В. Длинные курганы кривичей... С. 32. Табл. 26:1,6,7.9,10.
135. Седов В.В. Новгородские сопки. САИ. Вып. Е1-8. М., 1970; Он же. Восточные славяне... С. 58-66; Петренко В.П. Погребальный обряд населения Северной Руси VIII-Х вв. Сопки Северного Поволховья. СПб., 1994. Из последних рас-копочных исследований сопок интересны материалы небольшой публикации: Фролов А.А. Сопка у дд. Брод-Лучки Валдайского р-на Новгородской области (результаты исследования и интерпретация) // Новгород и Новгородская земля. История и археология. Вып. 8. Новгород, 1994. С. 36-49.
136. Носов Е.Н., Конецкий В.Я. Разведки на средней Мете и раскопки поселения Золотое Колено // Археологические открытия 1974 года. М., 1975. С. 28, 29.
137. Орлов С.Н. Славянское поселение на берегу р. Прость, около Новгорода // СА. 1972. N 2. С. 127-139.
138. Орлов С.Н. Городище эпохи раннего железа в низовьях реки Ловати // КСИА. Вып. 87. 1962. С. 43.
139. Седов В.В. Новгородские сопки... С. 9 и карта III.
140. Конецкий В.Я. Некоторые вопросы исторической географии Новгородской земли в эпоху средневековья // Новгородский исторический сборник. Т. 3 (13). Л., 1989. С. 11, 12.
141. Конецкий В.Я. О ╚каменных кругах╩ юго-западного Приильменья // Новое в археологии Северо-Запада. Л., 1985. С. 37-44.
142. Конецкий В.Я. Некоторые вопросы... С. 12, 13.
143. Повесть временных лет... С. 11.
144. Конецкий В.Я. К вопросу о сопках и длинных курганах в бассейне р. Меты // Проблемы истории и культуры Северо-запада РСФСР. Л., 1977. С. 84, 85.
145. Конецкий В.Я. Некоторые вопросы... С. 12-15.
146. Рерих Н.К. Некоторые древности Шелонской пятины и Бежецкого конца // Записки Русского Археологического общества. Т. XI. Вып. 1-2. СПб., 1899. С. 352; Спицын А.А. Сопки и жальники // Там же. С. 154.
147. Носов Е.Н. Проблемы изучения погребальных памятников Новгородской земли (к вопросу о славянском расселении) // Новгородский исторический сборник. Т. 1 (11). Л., 1982. С. 68-71.
148. Третьяков П.Н. Финно-угры, балты и славяне на Днепре и Волге. М.; Л., 1966. С. 284, 285; Носов Е.Н. Источники по славянской колонизации Новгородской земли // Вспомогательные исторические дисциплины. Вып. VI. Л., 1974. С. 231-234.
149. Седов В.В. Антропологические типы населения северо-западных земель Великого Новгорода // Краткие сообщения Института этнографии. Вып. XV. М.. 1952. С. 72-85.
150. Алексеева Т.И. Славяне и их соседи (по данным антропологии) // Anthropologie. IV-2. Brno, 1966. С. 3-37. Табл. 1.
151. Udolph J. Die Landnahme der Ostslaven im Lic-hte der Namenforschung // JahrbUcher fUr Geschi-chte Osteuropas. Bd. 29. 1981. S. 321-336; Седов В.В. Славяне в древности. М., 1994. С. 77. Рис. 15 и 16.
152. Седов В.В. Восточные славяне... С. 66; Он же. Первый этап славянского расселения... С. 135, 136.
153. Седов В.В. Восточные славяне... С. 65.
154. Исланова И.В. Этно-культурные процессы... С. 19. Более обстоятельно керамический материал поселения рассмотрен в статье: Исланова И.В. Керамика селища Юрьевская Горка... С. 178- 187.
155. Исланова И.В. Этно-культурные процессы... С. 20.