Литературная Россия
Литературная Россия
Еженедельная газета писателей России
Редакция |  Архив |  Книги |  Реклама |  Авторы
     RSS  

Архив : №49. 08.12.2000

В ПОИСКАХ УТРАЧЕННОГО.

Вячеслав ОГРЫЗКО

В ПОИСКАХ УТРАЧЕННОГО

СУДЬБА МОЕГО ОДНОФАМИЛЬЦА

В ноябре 1987 года мне на работе дали задание: взять интервью у Валентина Пикуля, которого я очень почитал за роман "Реквием каравану РQ-17". Я снял с полки справочник Союза писателей СССР за 1986 год, нашёл рижский адрес романиста и его домашний телефон. Но, как оказалось, эта информация уже успела устареть. Выручил меня многолетний ленинградский издатель Пикуля -- критик Дмитрий Хренков. Он по секрету продиктовал новый телефон рижского затворника, правда, при этом попросил ни в коем случае на него не ссылаться.

Пикуль от интервью сразу категорически отказался, но зато почему-то заинтересовался моей фамилией. Он спросил: какое отношение я имею к Иосафату Огрызко?

Возникла небольшая пауза.

Впервые этот вопрос мне был задан ещё летом 1979 года. Я к тому времени уже полгода прослужил солдатом в Хабаровске и несмотря ни на что продолжал пробовать свои силы в литературной критике. Кое-какие мои статейки тогда даже напечатали журнал "Дальний Восток" и газета "Тихоокеанская звезда". И вот эти публикации как-то попались на глаза одной 80-летней пенсионерке -- Валерии Адамовне Волковой. Она до замужества носила фамилию Огрызко и уже много лет собирала материалы о своём роде. Увидев в хабаровских газетах подписанные моей довольно-таки редкой фамилией статейки, Валерия Адамовна решила, что нашёлся её родственник. Через военкомат она разыскала телефон моей воинской части и попросила, чтобы я в первую же увольнительную её навестил. При личной встрече выяснилось, что мы, видимо, всего лишь однофамильцы (хотя наши отцы с разницей в семьдесят с лишним лет родились в одной белорусской деревне Краснолучка). Но сколько других открытий тогда сделала для меня Валерия Адамовна! Именно от неё я впервые узнал, что один из моих однофамильцев -- Иосафат Петрович Огрызко прославился в середине девятнадцатого века как глашатай свободы, за чей первый арест очень сильно переживали Николай Некрасов и Иван Тургенев, первый издатель "Записок из Мёртвого дома" Фёдора Достоевского и неутомимый золотопромышленник.

Позже вопрос о том, какое отношение я имею к Иосафату Петровичу Огрызко, мне часто задавали в Якутии. Но интерес северян мне был понятен: одно время мой однофамилец сидел в Вилюйском остроге, а потом его место власть спешно освободила для Николая Чернышевского. [Кстати, на Севере меня до сих пор часто спрашивают и о другом Огрызко -- Иосифе Ивановиче, который начиная с 1930-х годов всерьёз изучал историю малочисленных народов Севера и выпустил две монографии -- "Христианизация народов Тобольского Севера" (1941) и "Очерки истории сближения коренного и русского населения Камчатки (конец XVII -- начало ХХ века) (1973). Но и этому историку я не являюсь родственником. Мы, наверное, только однофамильцы.] А вот почему вдруг Пикуля так увлекла личность Иосафата Огрызко?

Ответ был прост.

-- Я уже давно собираюсь написать о вашем однофамильце историческую миниатюру, -- признался писатель. -- Может, вам известно то, что не знаю я. Так что если есть желание, приезжайте.

Дома Пикуль сразу повёл меня к своим картотекам -- исторических персоналий и портретов. Картотеку исторических персоналий писатель вёл по примеру известного пушкиниста Модзалевского. На карточках он помечал только факты жизни своих героев и названия источников, в которых упоминались интересующие его фамилии (это в основном старые журналы и мемуарная литература, в государственные и частные архивы Валентин Саввич обращался крайне редко).

В карточке на моего однофамильца писатель показал мне пять ссылок. Имя Иосафата Огрызко Пикуль обнаружил в "Воспоминаниях" 1958 года издания бывшего члена общества "Земля и воля" Лонгина Пантелеева, в "Литературных воспоминаниях" 1960 года издания известного мемуариста Павла Анненкова, во втором томе дневника историка литературы и бывшего цензора Александра Никитенко (1955 года издания) и в двух номерах журнала "Исторический вестник" (за 1900 и 1913 годы). Хотя, конечно, в реальности литература об Иосафате Огрызко имелась куда большая. Про его издательскую деятельность выходила, например, книга Иосифа Баренбаума, а про польское восстание 1863 года и степень причастности к нему моего однофамильца оставили свои воспоминания сломленный жандармами польский бунтарь Оскар Авейде, профессор юридического факультета Петербургского университета Владимир Спасович, следователь Николай Гогель, другие современники тех бурных политических и литературных баталий (это не считая исследований советских историков А.Смирнова, Василия Охлопкова, С.Шкроба и Б.Шостаковича).

Позже, уже в 1997 году, сделав для меня ксерокопию сохранившейся в архиве Пикуля карточки, вдова писателя -- Антонина Ильинична прислала такой комментарий: "Меня удивил довольно-таки небольшой список литературы об Иосафате Огрызко (всего пять источников), ведь Валентин Саввич упоминал вашего однофамильца часто и знал о нём много, а одно время собирался писать о нём миниатюру. По всей вероятности, все материалы находились у него в голове".

Видимо, так оно и было. Во всяком случае я и в первую встречу, и потом, уже в 1989 году, узнал от Пикуля такие факты о своём однофамильце, которые ни разу не слышал от Волковой и которые не упоминались ни в одном из пяти отмеченных в картотеке писателя источников.

Однако, многое осталось неведомо и самому Пикулю. Писатель, как правило, работал в основном с историческими журналами. У него не было сил не только на поезки по местам своих героев, но даже на работу в архивах.

К слову сказать, сколько уникальных материалов об Иосафате Огрызко ещё недавно хранили архивы Литвы и Якутии, а также знаменитого Пушкинского Дома. Но что творит время?! Помню, как долго подбирался к роману о моём однофамильце белорусский писатель Иван Ласков (1941 -- 1994), связавший свою судьбу с Якутией. Но пока он выискивал время для работы с источниками, в главном якутском архиве случился пожар, и многие документы, касающиеся Иосафата Огрызко, сгорели в огне. А потом трагически погиб и сам Иван.

Но кто-то ведь когда-то должен восстановить лакуны в судьбе моего однофамильца...

Белорус штурмует Петербург

Меньше всего пока известно о детстве и юности Огрызко. Я не знаю даже точной даты и места его рождения. По одним источникам, он родился на Витебщине, в деревне Краснолучка в 1826 году, по другим сведениям -- в 1827 году. Достоверно установлено только настоящее имя моего однофамильца -- Юзефат.

По своему происхождению Огрызко -- белорус, выросший в окружении польских шляхтичей. Первоначальное образование он получил в Лепельском уездном училище, а потом был переведён в одну из минских гимназий. За успехи в изучении русского языка Юзефат Огрызко после окончания гимназического курса имел право на чин чиновника XIV класса, но он предпочёл учиться дальше и в 1845 году поступил на юридический факультет Петербургского университета.

Первые попытки втянуть моего однофамильца в политику, видимо, предпринял Зыгмунт Сераковский (1827 -- 1863). Они вместе изучали в университете юриспруденцию.

Сераковского уже тогда отличала нетерпимость к сословным привилегиям. Жажда справедливости привела его в литературный кружок графа Жевуского. Но ближайшее окружение графа было способно только охать и ахать. Сераковскому клерикальные разговоры старой польской интеллигенции быстро наскучили. Он стал искать союзников среди студентов -- поляков и белорусов. И очень скоро вокруг него объединились такие же, как и он, выходцы из беспоместного дворянства Балтазар Калиновский (1837 -- 1884), Александр Оскерко (1830 -- 1911), Владимир Спасович (1829 -- 1906) и Юзефат Огрызко. А уже в конце 1845 года снимаемая Сераковским маленькая комнатка на 5-й линии Васильевского острова в доме Иконникова превратилась в своего рода штаб польского и белорусского землячества в Петербурге. Впрочем, штаб этот просуществовал весьма недолго. В 1848 году Сераковский попал под подозрение, власть обвинила его в попытке перейти русско-австрийскую границу в Галиции, он был арестован и сослан в арестантские роты на Каспий, в Новопетровский порт, где судьба свела его с опальным Тарасом Шевченко. Вновь пути студенческих приятелей пересеклись лишь через восемь лет.

После окончания Петербургского университета Юзефат Огрызко был определён в кодификационную комиссию, которая занималась ревизией и составлением новых законов Царства Польского. Он, видимо, показал себя как специалист высокого класса. Во всяком случае карьера его развивалась весьма стремительно. И в 1857 году он, дослужившись уже до чина коллежского асессора, был переведён столоначальником по золотому делу в Горный департамент.

Версия Пикуля

Валентин Пикуль (1928 -- 1990) полагал, что свою роль в карьере Юзефата Огрызко сыграла дружба с потомками Николая Карамзина. В 1853 году Огрызко служил адъютантом у старшего сына историка -- Андрея Карамзина (1814 -- 1854) и был хорошо знаком с его женой Авророй Павловной (впоследствии Демидовой).

Андрей Карамзин, как и его младший брат Александр (разница в возрасте у них составляла всего один год), в молодые годы подавал большие надежды. Они оба окончили в 1833 году юридический факультет Дерптского университета, какое-то время находились на военной службе, но со студенческой поры продолжали питать слабость к литературе. В 1838 году судьба свела их с Михаилом Лермонтовым (1814 -- 1841). Стихи молодого поэта произвели на них сильное впечатление. Лермонтов, свою очередь, высоко оценил человеческие качества братьев. Он не случайно 24 октября 1839 года пришёл к Андрею Карамзину на обед, который тот устроил в честь своего 25-летия. Спустя полтора года, уезжая на Кавказ, поэт захотел видеть Андрея Карамзина на своём прощальном ужине. Ну а Александра Карамзина (1815 -- 1888), того вообще современники Лермонтова зачислили в тот круг людей, кто дал поэту материал для создания образа Печорина и для горьких, трагических размышлений в "Думе". Однако надежд постоянных обитателей литературных салонов оба брата Карамзины не оправдали. Как потом писала В.А. Оленина: "И все трое (два брата и В.Соллогуб, с которым ещё в Дерпте сблизился Александр Карамзин) так и остались 3 немецкие бурша. А как все трое были одарены Провидением".

К сожалению, век старшего сына Николая Карамзина оказался короток: он прожил только 40 лет и умер в 1854 году.

Пикуль считал, что Юзефат Огрызко многие годы был охвачен романтической страстью к Авроре Павловне. Ответила ли ему эта женщина взаимностью? Видимо, да. Но дальнейшую свою судьбу она тем не менее предпочла связать с Демидовым. Хотя Юзефату Огрызко продолжала помогать. Журнал "Русская старина" в 1884 году прямо писал, что Карамзина нередко давала ему деньги на некоторые начинания.

Цензура даёт добро

В 1856 году в Петербург возвратился Зыгмунт Сераковский. Он пока ещё сохранял веру в самодержавие, но по-прежнему люто ненавидел крепостное право и искал любые пути для решительного переустройства Российской империи. Поступив в Академию Генерального штаба, Сераковский первым делом взялся за создание офицерского союза. Естественно, он хотел вовлечь в новую революционную организацию и своего бывшего студенческого приятеля. Однако Юзефат Огрызко не во всём разделял радикальные воззрения Сераковского. Отвергая ставку на силу, он предлагал заняться прежде всего просвещением народа. Как ему казалось, самое лучшее оружие -- газета.

7 августа 1857 года Юзефат Огрызко обратился в Цензурный комитет с просьбой разрешить ему выпускать на польском языке ежедневную газету "Слово". Представляя цензорам программу нового издания, он отмечал, что в России нет ни одного печатного органа на польском языке, "который бы знакомил читающую публику с русским обществом, с явлениями государственного быта России и с вопросами её литературы".

Однако против этого проекта резко выступил министр иностранных дел России князь Александр Горчаков (1798 -- 1883). Министр считал: в Петербурге не так уж много живёт поляков, чтобы для них выпускать специальную газету. Но это был лишь повод для отказа. Горчакова пугал другой момент -- отсутствие в Петербурге цензора, знающего польский язык.

Юзефату Огрызко пришлось вспомнить все свои связи в высших петербургских кругах. Разрешение на выпуск газеты он получил только 31 января 1858 года.

Деньги на типографское оборудование дала Карамзина. Все машины Юзефат Огрызко решил приобрести в Европе. Горный департамент не стал возражать, чтобы один из его чиновников на два месяца отлучился в Брюссель.

Первоначально Юзефат Огрызко свою типографию разместил в Коломне, близ Аларчина моста, в доме Харламова. Со временем он установил там пять скоропечатных машин и разместил склад со шрифтами на всех основных европейских языках.

К сотрудничеству с газетой Юзефат Огрызко пригласил профессора Петербургского университета Владимира Спасовича, юриста и поэта Антония Чайковского (1816 -- 1873), поэтов Яна Станевича (1832 -- ?) и Эдварда Желиговского (1816 -- 1869), товарища юности Балтазара Калиновского и других представителей польского землячества в Петербурге.

Сам Огрызко в свою газету не писал. И не только потому, что был сильно занят делами в Горном департаменте. Как вспоминал его современник О.Пржецлавский, "Огрызко вовсе не был литератором и даже, как природный белорус, не знал польского языка настолько, чтобы мог редактировать газету. Он... набрал себе талантливых писателей, которым платил хорошие деньги". Но, как хозяин издания, Юзефат Огрызко, конечно же, держал редакционную политику под свои неослабным контролем. Приоритет он давал трём темам: крестьянскому вопросу, проблемам просвещения народа и международным известиям.

Первые номера газеты "Слово" вызвали одобрение у Николая Некрасова, Ивана Тургенева, Александра Герцена, а также у журналов "Современник" и "Русское слово".

Плохо, братцы, беда близко...

Гром грянул 23 февраля 1859 года. В этот день вышел пятнадцатый номер "Слова", в котором Юзефат Огрызко поместил короткое письмо находившегося в эмиграции известного польского историка Иоахима Лелевеля (1786 -- 1861). Россия ещё не забыла его руководящую роль в польском восстании 1830 года. Власть помнила, как он добивался, чтобы Николай I подписал акт об отречении от польского престола. Такие вещи, естественно, никогда не прощаются. Но Юзефат Огрызко, ссылаясь на старость Лелевеля и безобидный характер его заграничного послания, сумел убедить руководителя Петербургского цензурного комитета Ивана Делянова (1818 -- 1897) дать разрешение на публикацию злополучного письма.

Этот номер газеты сразу был подсунут наместнику русского императора в Варшаве князю М.Горчакову. Главную роль подстрекателя взял на себя товарищ министра народного образования Николай Муханов. Он давно не ладил с Деляновым, и публикация письма Лелевеля давала ему возможность свести старые счёты. Князь, конечно, взбесился, увидев имя опального польского учёного на страницах петербургской газеты. Он публично заявил, что если "Слово" не будет закрыто, то не может более гарантировать порядок в Царстве Польском. В общем, разразился грандиозный скандал.

Буквально через три дня после публикации письма знаменитого польского эмигранта Юзефат Огрызко был арестован и помещён в каземат Никольской куртины Петропавловской крепости. Это известие повергло писателей России в шок. Сотрудничавший с редакцией газеты "Слово" офицер Академии Генштаба, поэт Ян Станевич потом вспоминал, как на одном из литературных обедов Николай Некрасов ?1821 -- 1878) воскликнул:

Плохо, братцы, беда близко:

Арестован наш Огрызко.

Возмущённый произволом властей, Александр Герцен (1812 -- 1870) 15 апреля 1859 года в "Колоколе" объявил: "Г-н Огрызко поместил в своём журнале "Слово" письмо знаменитого Лелевеля и несколько тёплых, благородных слов о нём. Этот поступок навлёк на г. Огрызко двугорчаковский гнев. Огрызко схватили, журнал запретили".

В защиту Огрызко вступился также Иван Тургенев (1818 -- 1883). Много лет друживший с ним Павел Анненков (1813 -- 1887) вспоминал, как известный писатель, поддавшись духу времени, сочинял, а потом препровождал Александру II (1818 -- 1881) письмо. "Мы видели черновую этого всеподданнейшего письма, очень красноречиво составленного, -- признавался уже в 1885 году Анненков. -- Решаемся на память передать его содержание. Не зная сущности дела, Тургенев просил не о снисхождении к виноватому, а о восстановлении его во всех его правах. Письмо, между прочим, говорило, что арестованием издателя польской газеты и упразднением её самой нарушаются великие принципы царствования, что мера потрясает надежды и доверие, возлагаемые на него русским обществом как на освободителя крестьян и как на лицо, провозгласившее с высоты престола неразрывное слияние интересов государства с интересами подданных; что он, проситель, считает свои долгом высказаться откровенно, исполняя тем, во-первых, прямую обязанность верноподданного, а во-вторых, выражая своим поступком глубокую признательность за защиту, которую государю угодно было однажды оказать самому составителю письма. Письмо, конечно, не имело никаких последствий для Тургенева и оставлено было без ответа. Тургенев рассказывал только потом, что, встретившись с Государем на улице и поклонившись ему, он мог приметить строгое выражение на его лице, а в глазах прочесть как бы упрёк: "Не мешайся в дело, которого не разумеешь".

Даже старожил цензуры Александр Никитенко (1805 -- 1877), сильно недолюбливавший Юзефата Огрызко и считавший, что власть совершенно справедливо закрыла газету "Слово" (как он отмечал в своём "Дневнике", письмо Лелевеля, "одно по себе, может быть, и невинное, но преступное потому, что оно доказывает связь редактора с государственным преступником"), яростно негодовал по поводу ареста издателя и заточения его в Петропавловскую крепость.

Власть такого скандала явно не ожидала.

Дело Юзефата Огрызко дошло до Александра II. В совете министров в защиту издателя весьма решительно выступили министр народного просвещения Евграф Ковалевский (1790 -- 1867), вечный председатель всевозможных правительственных редакционных комисси по крестьянскому вопросу Яков Ростовцев (1803 -- 1860) и шеф жандармов князь Василий Долгоруков (1804 -- 1868). Видя такой оборот, тут же на сторону влиятельных чиновников переметнулся Муханов. Он потом даже публично осудил исполнителей воли князя М.Горчакова, посмевших взять редактора газеты "Слово" под стражу.

Спустя две недели после ареста Юзефата Огрызко, 13 марта 1859 года казематы Петропавловской крепости посетил шеф жандармов Василий Долгоруков. Ссылаясь на добрую волю Александра II, он выпустил страдальца за польские интересы на свободу. Комментируя этот жест властей, герценовский "Колокол" с ехидцей отмечал: "Давно ли было дело Огрызко, оно всех удивило и всего больше Государя, он был поражён своей жестокостью, решительностью и, покраснев до ушей, велел отпустить Огрызку".

Перед бурей

Выйдя из тюрьмы, Юзефат Огрызко не только сохранил прежнее положение в петербургском обществе, но даже укрепил его. Благодаря своим связям в правительстве он вскоре из Департамента горных и соляных дел перешёл с резким повышением по службе в Департамент податей и сборов. Начальство было им вполне довольно.

Ну а Юзефат Огрызко очень радовался тому, что у него осталась типография. Сразу после своего освобождения из Петропавловской крепости он подал документы в цензуру с тем, чтобы ему разрешили издать "Свод польских древних законов". Позже недоброжелатели упрекали Огрызко в том, будто он этим начинанием заранее готовил себе пост министра юстиции в национальном правительстве Польши. Хотя в реальности у него были совсем другие планы. Он хотел оставаться прежде всего просветителем, просвещать русский и польский народы историей, для чего печатал массовыми тиражами на русском языке сочинения К.Ушинского, М.Семевского, воспоминания участников Крымской войны, "Всемирную историю" Ф.Шлоссера и книги лучших русских и зарубежных писателей.

К слову сказать, в типографии Огрызко вышли в 1862 году четыре из задуманных пяти томов сочинений Николая Добролюбова и первое издание "Записок из Мёртвого дома" Фёдора Достоевского.

Особенно тепло Юзефат Огрызко относился к Николаю Чернышевскому (1828 -- 1889). Возможно, здесь сказалось влияние его студенческого приятеля Сераковского. Кстати, очень многие поляки, включившиеся в конце 1850-х -- начале 1860-х годов в революционную деятельность, очень почитали Чернышевского и даже считали его своим идейным отцом. Известен такой факт. Когда Чернышевский написал свой знаменитый роман "Что делать?", то два поляка -- Станислав Краков и Людвиг Павлович, близкие к радикальным кругам польской интеллигенции, быстро перевели его на польский язык и обратились к Юзефату Огрызко с просьбой напечатать эту книгу в его петербургской типографии. Они писали издателю: "Труд этот предпринят с убеждением, что польская публика много обретёт от знакомства со взглядами господина Чернышевского на столь важные вопросы современности". Но Юзефату Огрызко выполнить просьбу польских переводчиков в силу ряда причин не удалось.

Чернышевский, к слову сказать, в долгу перед поляками не остался. Попав в казематы Александровского завода, он нашёл в себе мужество написать роман "Пролог", в одном из героев которого -- в Соколовском легко угадывается его близкий друг Зыгмунт Сераковский.

А вообще в начале 1860-х годов публично выражать свои симпатии к Чернышевскому было далеко не безопасно. Вот одна только деталь. 27 апреля 1862 года печально знаменитое III отделение подготовило "Список лиц, у которых предполагается сделать одновременно строжайший обыск". В этот список жандармы занесли и Юзефата Огрызко. Напротив его фамилии кто-то из начальников сделал такую пометку: "Находится в подозрительных сношениях с Чернышевским".

Правда, до обыска дело тогда не дошло. Юзефат Огрызко по-прежнему считался очень влиятельной фигурой в петербургском обществе. Однажды шеф жандармов князь Василий Долгоруков даже не выдержал и на чистейшем французском языке пожаловался князю Владимиру Мещерскому (1839 -- 1914), служившему чиновником особых поручений при министре внутренних дел (кстати, внуку Николая Карамзина): "Мы знаем больше вас про Огрызко, но что прикажете нам делать, когда министр финансов его берёт в свои вице-директора?"

Что делать?

Вице-директором Департамента податей и сборов Юзефат Огрызко стал в феврале 1863 года. Польша уже несколько недель походила на растревоженный улей. Радикально настроенная польская молодёжь объявила империи войну. Вспыхнувшее на польских землях восстание грозило перекинуться на территорию Литвы, Белоруссии и даже Украины.

Перед Юзефатом Огрызко встал вопрос: что делать? Он уже дважды -- в июле 1861 года и в марте 1862 года -- отклонял поступавшие к нему в Вильно предложения вступить в революционную организацию. Его страшно пугал путь вооружённой борьбы. Он искал мирные способы урегулирования польского вопроса. Один из вариантов, который Юзефат Огрызко был готов обсуждат, предполагал предоставление полякам широкой культурной автономии, при котором Петербургу оставались бы лишь вопросы финансов, обороны и сношений с иностранными державами.

Но когда восстание вспыхнуло, поле для дискуссии резко сузилось. В начале 1863 года в Петербург тайно пробрался из Варшавы молодой офицер Зыгмунт Падлевский (2835 -- 1863). Он предложил немедленно создать в Петербурге отдел революционной организации, а Юзефату Огрызко негласно взять на себя роль уполномоченного Национального правительства повстанцев. Огрызко ответил согласием.

Я не знаю, на что рассчитывал Юзефат Огрызко. Косвенно ряд документов свидетельствует о том, что он, прекрасно сознавая, что в силу многих причин откол Польской империи неизбежен (вопрос только касался времени, когда это случится: рано или поздно), преследовал несколько целей. Вероятно, Юзефат Огрызко хотел избежать большой крови и попытаться найти приемлемый для царской власти компромисс. Но он также думал о том, как при решении польского вопроса сохранить и укрепить добрые отношения поляков и русских. И тут он очень рассчитывал на свои связи в высших слоях петербургского общества. Ведь к его оценкам прислушивались и либералы, и консерваторы. Юзефат Огрызко умел общаться и с убеждёнными демократами, и с ревностными сторонниками строгих традиций. Он много лет входил в круг самых близких друзей Константина Кавелина (1818 -- 1885). У него вплоть до 1863 года сохранялись добрые отношения с Михаилом Катковым (1818 -- 1887). К нему нередко прислушивались и славянофилы.

Все эти моменты, между прочим, учитывала и власть. Как я понимаю, она рассматривала Юзефата Огрызко, имевшего высокий авторитет и в польском обществе, и среди петербургской элиты, как фигуру, которая может повлиять на мирное решение польского вопроса.

Но компромисса не получилось. В самый разгар событий царь направил в Вильно нового генерал-губернатора Северо-Западного края М.Н. Муравьёва, который получил самые широкие, чуть ли не диктаторские полномочия и задание выявить всех причастных к польскому восстанию лиц.

(Продолжение следует)


ЧИТАЙТЕ
"МИР СЕВЕРА"

Вышел из печати и рассылается подписчикам очередной, третий номер (за май – июнь 2007 года) этнополитического и литературно-художественного журнала «Мир Севера. Напомним: этот журнал десять лет назад был учреждён нашей газетой. В вышедшем номере читайте:

Открывая номер
Сергей Голубчиков. Дорога к величию России

Свидание с Арктикой
Герман Бурков. Вперёд, к полюсу!

На пограничных рубежах
Георгий Дзюба. Как Елена стала прекрасной

Сибирский гость
Олег Погудин. Романс жестоко за себя мстит

Третий глаз
Владимир Фёдоров. Шаманизм дело царское, или Ошибка Ивана Грозного

В поисках истины
Юрий Голубчиков. Эволюционизм или катастрофизм?

Трагедия
Ольга Ерныхова. Казымский мятеж

Русские судьбы
Ксения Волкова. Из страны драконов к поморам

Бьём в набат
Леонид Бабанин. Как победить браконьера

Драма
Александр Лаптев. Страшная правда Варлама Шаламова

Письма из Югорского края
Наталья Аввакумова. Хозяин тайги

Вечная проблема
Тамара Чернобровкина – Владимир Христофоров. Тайны кодирования

Древо родства
Альбина Глухих. В поисках корней

Самоанализ
Артур Артеев. Пазлы нашего времени

Возможно ли побороть сектантство
Андрей Рудалёв. Их не пускают в дверь, они лезут в окно

Как это было
Вячеслав Огрызко. Создатель мансийской письменности

Чукотский триптих Виталий Петушков Судьбе мужчина не помеха

Максим Лаврентьев. Чукотский Равель

Михаил Бойко. Менуэт с природой

Поэзия
Андрей Нитченко. Календарь

Вернисаж
Виталий Задорин. Живите, творите, любите


ГРЕМЯТ РАСКАТЫ МОЛОДЫЕ

Как мы уже сообщали, наша редакция при активном участии финансовой компании «Росбытсоюз-Инвест» по итогам очередного ежегодного конкурса выпустила сборник «Гремят раскаты молодые». В эту книгу вошли следующие материалы:
•  Валентин КУРБАТОВ. И всё это мы.
•  Михаил АНДРЕЕВ. Не зная натиска режима. Стихи.
•  Кирилл АНКУДИНОВ. Сход с пути. Статья.
•  Владислав АРТЁМОВ. Мы с тобою уедем!.. Стихи.
•  Михаил БОЙКО. Мир как Dungeon. Статья.
•  Алиса ГАНИЕВА. КПД проектных центров. Статья.
•  Андрей ГЕЛАСИМОВ. Поезд в Швейцарию. Рассказ.
•  Александр ГРИЦЕНКО. Заколдованная принцесса. Статья.
•  Владимир ГУРЕЕВ. Мечта поколения. Рассказ.
•  Данил ГУРЬЯНОВ. Забытый любовник. Рассказ.
•  Сергей ДЕРЮШЕВ. Был крест блаженством для Христа. Стихи.
•  Илья КОЛОДЯЖНЫЙ. Десять серий, не потрясших мир. Статья.
•  Максим ЛАВРЕНТЬЕВ. В ожидании переправы. Стихи.
•  Александр МОЖАЕВ. Сретенье. Рассказ.
•  Евгений МОСКВИН. Сумраки. Рассказ.
•  Андрей НИТЧЕНКО. И во всём неотчётливый звук нарастающей эры. Стихи (Вступительное слово Валентина НЕПОМНЯЩЕГО).
•  Вячеслав ОГРЫЗКО. Дети Смуты. Наброски к словарю молодых писателей.
•  Василина ОРЛОВА. Старики и старухи. Статья.
•  Наталья РУБАНОВА. Иллюзион. Рассказ.
•  Кирилл РУМЯНЦЕВ. Письма рядового духа.
•  Анна РУСС. Сошлись начала всех начал. Стихи.
•  Антон САЛТАНОFF (КУЗНЕЦОВ). Новая история. Рассказ.
•  Роман СЕНЧИН. С обнажённой откровенностью. Статья.
•  Ирина СУРНИНА. Отцы стареют как-то наспех... Стихи.
•  Михаил ТИТОВ. Поиски смыслов. Рассказ.
•  Александр ТРАПЕЗНИКОВ. Во время съёмок ни одно животное не пострадало. Рассказ.
•  Владимир ФЁДОРОВ. И нету другой реки. Рассказ.
•  Сергей ЧЕРЕДНИЧЕНКО. Записки КШБ. Диптих.
•  Вадим ШАМШУРИН. Ева и яблоко. Рассказ.
•  Владимир ЯРАНЦЕВ. Взгляд из Сибири. Статья.
Победителями конкурса стали поэт Владислав Артёмов и прозаик из Балахны Владимир Фёдоров. Член жюри конкурса Михаил Ножкин высказал пожелание лично вручить лауреатам по автомашине на своём авторском вечере, который состоится 20 января в Колонном зале Дома союзов.



СЕНЧИНА НАДО ЧИТАТЬ!

В эти дни наша газета выпустила новую книгу Романа Сенчина «День без числа». Её составили рассказы писателя, написанные за последние годы. Надо ли подробно представлять автора этой книги? О нём уже кто только не писал. Так, Ирина Роднянская в журнале «Новый мир» не так давно утверждала: «Сенчин как заразы боится литературной лжи и, подозревая её в любой возможной неточности, может писать единственно о том, что знает доподлинно». А вот что думает Дмитрий Быков. Он говорит: «Сенчина многие не любят. Чтение его прозы – в самом деле занятие не из приятных… Но именно после Сенчина начинаешь по-настоящему ненавидеть то, чем занимается сегодня девять десятых населения страны: мелкое выживание, страх перед будущим, отсутствие веры в себя…».
Короче, Романа Сенчина надо читать.

Справки о приобретении книги «День без числа» по телефонам: 694-03-65; 694-29-15.



ДА БУДЕТ ЮКАГИРСКАЯ ЛИТЕРАТУРА

На нашей улице праздник. Только что в рамках библиотеки писательской артели «Литрос» (председатель артели – Юрий Козлов) вышла книга «Юкагирская литература». Это уже наш шестой сборник, посвящённый культуре коренных малочисленных народов Крайнего Севера и Дальнего Востока. До этого мы выпустили книги о литературах хантов, ненцев, манси, нанайцев и эвенов.

Справки о приобретении по телефонам:
694-03-65; 694-29-15;
694-24-67 и 694-23-24.





ПИСАТЕЛЬСКАЯ АРТЕЛЬ "ЛИТРОС" В ДЕЙСТВИИ

Вышел очередной, седьмой номер альманаха «Литрос» (председатель артели – Юрий Козлов, главный редактор – Вячеслав Огрызко).

Редакция |  Архив |  Книги |  Реклама |  Авторы