Идеология правого радикализма начала XX-го века

Глава II. Идеология правого радикализма начала XX-го века.

Последние полтора-два десятилетия российской монархии стали важнейшим рубежом в истории правой. Хотя сами правые потерпели историческое поражение от большевиков, за несколько бурных лет первой русской революции национально-правое движение успело превратиться из кружково-салонного в массовое, организовав несколько политических партий, кстати самых массовых на период 1905-14 гг.. Появились идеологические новшества:

- ориентация на “народ” и стремление мобилизовать массы,

-отпечаток плебейства и недоверие к “верхам”.

-возникли элементы вождизма, антисемитизм стал неотъемлемой частью идеологии,

-наконец, появились своеобразные социальные проекты переустройства общества.

Для достижения своих программных целей правые начинают прибегать к экстремистским действиям и их идеология также серьезно радикализируется. Произошло серьезное размежевание между разными течениями на правом фланге общественной мысли, что нашло отражение в организации сразу нескольких партий, среди которых были и консерваторы-конституционалисты европейского толка (октябристы), правые радикалы с монархическим уклоном (значительная часть черносотенцев), русские националисты (часть черносотенцев и собственно националисты), и совершенно замшелые ретрограды- помещики (“Совет объединенного дворянства”).

Мы рассмотрим ниже лишь воззрения Черной Сотни и националистов, поскольку именно эти радикальные организации отличались особыми чертами “революционеров справа”, и, самое главное, оказались прямыми предшественниками современных правых. Так, например, существует газета “Черная Сотня”, сразу несколько организаций официально называют себя черносотенными, но что более существенно, те или иные элементы черносотенных идей (эти слова упомянуты без всякого оскорбительного оттенка) находятся в идейном багаже всех правых России современных дней.

Исследователь российской многопартийности В.В.Шелохаев обратил внимание на своеобразие порядка возникновения партий: вначале организационно оформились партии социалистические, затем - либеральные и, наконец, уже в разгар первой революции - традиционалистские[1] (правильнее их назвать праворадикальными, в историю они вошли под собирательным названием “Черной Сотни”). Впрочем, этот парадокс вполне понятен, поскольку лишь в 1905 г. возникла потребность в организации политических партий- противников революции.

До 1905 г. правые в России были интеллектуальным общественным движением, теперь же логика политической борьбы заставила их создавать политические организации партийного типа. Но и теперь правые не любили само слово “партия”, считая его чуждым России западным термином, и предпочитали называть свои организации союзами, считая, что если партия представляет интересы лишь части народа, то они, черносотенцы, и есть сам народ. Из всех черносотенных организаций партией себя называла лишь Русская Монархическая партия В.А.Грингмута и ряд региональных правых организаций.

Как ни странно, но черносотенцы во многом были правы, не считая свои организации партиями, поскольку в организационном плане они представляли собой на редкость децентрализованную массу мелких кружков и групп, постоянно то сливавшихся, то раскалывавшихся.

Еще более сложным была социальная база черносотенного движения, опиравшаяся чуть ли не на все слои тогдашнего российского общества, в том числе и полностью противоположные по своим интересам. Имея в своих рядах и родовитых аристократов, и представителей плебса, помещиков и крестьян, фабрикантов и пролетариев от станка, профессоров и совершенно неграмотных людей, русских и инородцев, “Черная Сотня” не подпадает под определенную классовую характеристику партии. Больше всего черносотенное движение можно назвать мелкобуржуазным (не случайно слово “охотнорядец”, ранее обозначавшего мелкого торговца, стало с 1905 г. синонимом слова “черносотенец”). Учитывая, что в начале XX в. мелкая буржуазия, (в т.ч. сельская) составляла 60,7% населения страны, буржуазия - 16,3 %, пролетариат - 14,6 %,[2] то в черносотенные организации по своему составу почти соответствовали социально-классовой структуре российского общества. Если какие-либо партии в тогдашней России и можно было назвать всенародными, то это могли быть лишь черносотенцы. Приведем для примера социальный состав “отцов-основателей” самой крупной по численности и самой “плебейской” из черносотенных партий - Союза русского народа, членов его Главного Совета первого состава. Председателем СРН был врач-педиатр А.И.Дубровин, его товарищем (заместителем) инженер А.И.Триша-тный. Входили также в главный Совет П.Ф.Булацель (присяжный поверенный), А.А.Майков (вольный художник и домовладелец), В.Львович (т-во официантов), В.Н.Воронков, И.И.Баранов (купец, рыбная торговля), Сурин (меховщик), С.И.Тришатный(брат А.И.Тришатного, присяжный поверенный), В.А.Андреев (холодильники “Унион”), М.Н.Зеленский (чиновник), Г.В. Бутми де Кацман (военный в отставке, литератор), Е.Д.Голубев (мясоторговля), Н.Н. Языков (дворянин, земский начальник в Казани), Г.А.Слипак (крестьянин), В.Н.Соколов (инженер) и др.

Аналогичным был руководящий состав черносотенных союзов провинции. Так, Ярославский отдел СРН возглавлял И.Н.Кацауров, врач-окулист, Астраханскую народную монархическую партию - владелец музыкального магазина “Лира” Н.Н.Тиханович-Савицкий, Казанское царско-народное общество возглавлял профессор университета В.Ф.Залесский.

Среди деятелей черносотенного движения духовного звания в СРН состояли 32 епископа (из 70 в церкви), причем почетным членом в СРН был Иоанн Кронштадский. Одним из самых влиятельных отделов СРН был Почаевский, возглавляемый архиепископом Антонием Волынским, протоиерей Иоанн Восторгов возглавлял в Москве Русский Монархический Союз (одну из черносотенных организаций, возникшую после раскола в СРН), состоял в Союзе Русского Народа и будущий Патриарх Тихон.

В составе Черной Сотни оказался ряд провинциальных помещиков черноземных губерний, среди которых можно выделить знаменитого депутата Государственной Думы Н.Е.Маркова (более известного как депутат Марков 2-ой). В целом, однако, вопреки либеральным и революционным представлениям, помещики не играли сколько-нибудь значимой роли в черносотенстве за пределами Черноземных губерний, и в целом среди крупных землевладельцев среди правых радикалов мы не увидим, тем более, что сугубо помещичьи интересы отражал Совет Объединенного Дворянства (СОД). Членами СОД были из черносотенных вождей лишь Марков Н.Е. и В.М.Пуришкевич (хотя последний был чиновником, а не помещиком).

Наконец, в черносотенных союзах состояло немало деятелей русской культуры, имена которых, в отличие от их политических пристрастий, хорошо известны. Можно, в частности, упомянуть: поэта Б.В.Никольского (одного из вождей РС), филологов академика К.Я.Грота, академика А.И.Соболевского, создателя русского народного оркестра В.В.Андреева, врача С.С.Боткина, академика

В.Л.Комарова (будущего президента Академии Наук, именем которого назван поселок на берегу Финского залива), художников К.Маковского, и Н.К.Рериха, поэтов К.Случевского и М.Кузьмина, историков Д.И.Иловайского и Н.П.Кондакова, актрису М.Г.Савину и др.

Современные правые, кстати, любят увеличивать этот и без того длинный список за счет тех деятелей русской культуры, которые формально не состояли в черносотенных союзах, но не скрывали свои правые взгляды. К ним относятся, в частности, великий Д.И.Менделеев, художник В.М.Васнецов, философ В.В.Розанов и др. Как видим, руководство Черной Сотни принадлежало практически целиком к тому социальному слою, который современные социологи называют средним классом.

Интересен и возрастной состав черносотенцев. Праворадикальной идеологии оказались все возрасты покорны. Среди известных черносотенцев Иоанну Кронштадскому и историку Д.И.Иловайскому к 1905 г. было уже свыше 70 лет. Впрочем, основная масса крупных организаторов движения была много моложе. К моменту революции 1905 г. А.И.Дубровину было 50 лет, И.Восторгову, Н.Е.Маркову, П.Ф.Булацелю было 38-39 лет, Б.В.Никольскому и В.М.Пуришкевичу - по 35 лет, иеромонаху Илиодору - 25 лет.

Как видим, в демографическом плане вожди Черной Сотни были мужчинами в расцвете лет и сил. Итак, социальная база черносотенства оказалась невероятно широкой и именно такая социальная база помогла черносотенцам в течении нескольких месяцев 1905 г. “вдруг” возникнуть в качестве серьезной политической силы, но именно эта же опора на противоположные социальные слои привела к бесконечным расколам в черносотенном движении и затем, по мере дискредитации православно-монархической идеи в общественном сознании, к организационному краху правых. Разумеется, такой пестрый состав Черной Сотни отразился и на ее идеологии.

На рубеже XIX-XX вв.. организационно складываются основы почти всех партий, которые станут главными действующими лицами русской политической сцены вплоть до 1920-х гг.. Не остаются в стороне и правые. Почти одновременно с социал-демократами, эсерами и будущими кадетами возникает и интеллектуальный центр правых - Русское Собрание, устав которого был утвержден 26 января 1901 г. (Ровно 90 лет спустя именно под таким названием возникает блок правых оппозиционных послеавгустовскому режиму организаций).

Собственно, в наступившем веке продолжали активно работать ведущие публицисты правого направления, в частности, В.А.Грингмут, П.Ф.Булацель, С.Ф.Шарапов, М.О.Меньшиков и другие “золотые перья”. На умеренно-правых позициях стояла и самая многотиражная газета дореволюционной России - “Новое Время” А.С.Суворина. Тем не менее оппозиционные монархии и традиционным ценностям леворадикальные и либеральные идеи овладевали все шире настроением общества. Демонстрировать революционные взгляды стало модой, почти все будущие “веховцы” и философы “серебряного века” успели переболеть марксизмом. Активизировалась земская оппозиция, начался мощный подъем рабочего движения. В стране явственно складывалась революционная ситуация.

В такой атмосфере надвигающейся грозы и возникло Русское Собрание (РС). Отличием его от прежних салонов или кружков любителей старины была, во-первых, нескрываемая политическая ангажированность Собрания, и во-вторых, активная агитационная деятельность среди столичной творческой интеллигенции. В составе РС преобладали литераторы и публицисты. В числе самых заметных фигур РС были князь Д.П.Голицын, поэт и приват-доцент Петербургского университета Б.В.Никольский, издатель “Нового Времени” А.С.Суворин и др. РС устраивало музыкальные вечера, обсуждение докладов, открыло свою гимназию

По замыслу организаторов РС должно было устраивать библиотеки и читальни, учреждать конкурсы и премии за научные исследования в области славистики, вести борьбу за трезвость и т.д. Впрочем. почти всю энергию РС поглотили политико-идеологические проблемы.

Весьма показательна реакция официальных кругов монархии на появление пусть и верноподданной, но самостоятельной политической инициативы. Министр внутренних дел В.К.Плеве решил было запретить самовольно возникшую организацию.[3] Правда, в дальнейшем В.К.Плеве не только не перестал стеснять РС но даже и стал её почетным членом.

По мере развития революционной ситуации РС становилось определенным центром притяжения тех интеллектуальных сил, которые были противниками революционных потрясений и при этом были если не оппозиционно настроены, то во всяком случае скептически оценивали возможности одряхлевшей монархии поддерживать национальные охранительные начала. Численность РС увеличилась и вышла за пределы столиц. Накануне 1905 г. отделы РС были открыты в Харькове, Варшаве, Казани, Киеве, Одессе, Оренбурге, Перми.

Оставаясь организацией интеллигенции для интеллигенции, РС начало приобретать черты политической партии. Современный исследователь В.В.Кривенький считает, что до 1905 г. в России были лишь 3 общероссийские партии - Русской Собрание, эсеры и социал-демократы,[4] остальные политические группировки были или протопартиями или действовали в национальных окраинах. Думается, что считать РС партией будет ошибкой, но свою роль мозгового центра для будущих черносотенцев РС действительно сыграло.

Между тем Россия неотвратимо приближается к революции. Экономический кризис 1900-1903 гг.., неурожай в 1901-03 гг.., террористические акции эсеров, банкеты либеральной интеллигенции с конституционными тостами сами по себе еще не означали революцию. Для России всегда была характерна огромная роль веры народа в существующий политический порядок. Когда власть в России теряет свой сакральный характер, то государство стремительно рушится. Так было и в начале XVII века в связи с пресечением династии Рюриковичей, так произошло в феврале 1917 г. после окончательной дискредитации монархии, и в 1991 г. после упадка марксистской идеологии. Поэтому знаменитые строки Ф.И.Тютчева: “В Россию можно только верить”, вовсе не поэтическая метафора.

Последний русский самодержец Николай II-ой сделал для десакрализации монархии и, тем самым, для победы революции больше, чем все революционные партии своей агитацией за десятилетия. Конечно, сам по себе “плохой царь” вовсе не причина революционного взрыва, но в условиях самодержавия личные качества монарха имеют огромное значение. Когда к объективным условиям, порождающим революционную ситуацию, добавляется кризис доверия к старому порядку даже тех классов и слоев, которые являются в обычное время главной опорой режима, то крушение режима неизбежно. Расстрел демонстрации верноподданных 9 января 1905 г. сделал неизбежным расстрел всей императорской семьи в 1918 г.

9-му января предшествовал год русско-японской войны, которая (до чеченской кампании 1994-95 гг.. в демократической России) могла считаться самой бездарной войной в истории России. Поскольку в России защита страны от внешней угрозы считается первейшим долгом Верховной власти, и успешность этой защиты обеспечивает само право на законность власти, то не случайно, что именно военные поражения приводят страну к политическим кризисам. Так было после Крымской войны, после поражения российской дипломатии на Берлинском конгрессе 1878 г., в значительной степени перечеркнувшей победу в русско-турецкой войне 1877-78 гг.. После поражения в Маньчжурии и падения Порт-Артура могло произойти сплочение народа вокруг правительства, но Кровавое воскресенье сделало такое сплочение невозможным, зато революция стала неизбежной. Правда, это все еще не означало исчезновения у самодержавия массовой базы, пусть даже и изрядно уменьшившейся.

Итак, после Кровавого воскресенья третья по счету революционная ситуация взрывается первой русской революцией. И как всегда при революции, происходит активизация и сил контрреволюции, причем последняя способна поднять на борьбу значительные группы людей из самых социальных “низов”.

С весны 1905 г. “Русское Собрание” превращалось в центр притяжения всех правых сил. В “Русском Собрании” обкатывались политические лозунги крайне правых и шел отбор будущих вождей Черной Сотни.[5] Элитарный академический характер РС в условиях революции не мог устроить правых, рвущихся к действию и понимавших необходимость мобилизации масс. Поэтому очень скоро началось (во многом стихийно) формирование в столицах и в провинциальных центрах правых монархических союзов, которые и вошли в историю под именем Черной Сотни. РС сыграло свою роль тем, что стало поставщиком кадров руководителей правых организаций.

Впервые призыв к созданию монархической партии прозвучал 2-го марта 1905 г. в газете “Московские Ведомости”, овеянной славой М.Н.Каткова, в статье редактора В.А.Грингмута (1851-1907). Месяц спустя, 24 апреля 1905 г. при редакции открылось Центральное бюро Русской Монархической партии (РМП). Программа партии, первый пункт которой требовал “укрепления самодержавия”,[6] считала недопустимым любые уступки оппозиции, самодержавие должно быть неограниченным и поэтому не должно быть никаких представительных органов даже в виде законосовещательного Земского Собора (старая мечта славянофилов). Монархисты Грингмута оказались большими роялистами, чем король, ведь сам Николай II в рескрипте на имя министра внутренних дел А.Г.Булыгина от 18 февраля 1905 г. говорил о привлечении достойнейших, доверием народа облаченных, избранных от населения людей к участию в предварительной разработке и обсуждении законодательных предложений. В дальнейшем монархистам все же пришлось заявить о признании Думы. Не удивительно, что РМП так и не стала массовой партией.

Почти одновременно с РМП, в марте-апреле 1905 г. (первые листовки были выпущены 14-го марта) официально в Москве братьями графами Шереметевыми на базе консервативного светского салона был создан “Союз русских людей”. Главными фигурами среди “Русских людей” были архимандрит Анастасий, знаменитый историк Д.И.Иловайский, крупный публицист и писатель С.Ф.Шарапов, аристократы князь Гагарин, В.Урусов, граф Гудович и др. В отличие от РМП “Союз русских людей”, напротив, приветствовал идею укрепления самодержавия через поддержку царя выборными людьми на местах. В идеологии “Союза” было много славянофильских положений, и в частности, единение царя, которому остается “сила власти”, и народа, за которым - “сила мнения”. Главная задача “Союза Русских людей” - сломать стену между царем и народом в лице бюрократии. Именно бюрократия творит все зло и несправедливость в России, прикрываясь именем царя. Ко всему прочему именно чиновники пытаются ограничить царскую власть в своих интересах. Поэтому главная задача, стоящая перед Россией, это - ограничение произвола чиновничества, в то время как революционные и либеральные партии всего лишь хотят сами занять своими людьми чиновничьи должности и сесть на шею народа.

Конечно, такая программа во многом носила демагогический характер, пытаясь свести недостатки режима к отдельным людям, а не к самому режиму. Но тем не менее помимо критики, часто обоснованной, своих левых оппонентов, уже в программе “Союза Русских людей” содержатся и элементы позитивной программы, отнюдь не сводимой к сохранению дореволюционного статус-кво. Самым значительным идеологическим новшеством Союза была старая славянофильская идей созыва сословного Земского Собора, который будет голосом “земли”, обращенным к царю. В области религиозной жизни предусматривалось восстановление патриаршества.

В течении весны и лета 1905 г. все три правые организации вели активную агитационную деятельность, пытаясь завоевать на свою сторону население. Но первое время вся эта деятельность давала незначительный результат. Помимо определенного неумения представителей узких аристократически-интеллигентских кругов говорить с народом, основную свою надежду правые возлагали все же не на массы, а на помощь государственного аппарата. В актив себе правые пока могли записать лишь появление ряда провинциальных организаций, возникших, как правило, самостоятельно, почти без помощи эмиссаров из Петербурга. Организатором и координирующим органом провинциальных правых обычно были правые газеты, ставшие своеобразной “Искрой” черносотенцев.

Между тем революция набирала силу. После восстания на броненосце “Потемкин”, Портсмутского мира, - позорного окончания русско-японской войны, возникновения параллельной власти в виде Советов (в ряде мест, впрочем, подменивших собой официальные власти), в октябре разразилась всероссийская стачка, парализовавшая всю страну. В таких условиях 17 октября 1905 г. Николай II подписал Манифест о даровании политических свобод и о созыве законодательной Думы. Император пошел на это лишь после того, как убедился в невозможности наведения порядка обычными карательными средствами. 17 октября в Российской Империи началась конституционная эра. Это было крупнейшим завоеванием революции. И в эти же дни “свобод” в условиях полной прострации власти на улицы русских городов вышли тысячи простых “черных людей”, как их называли в московской Руси. В политический лексикон с тех дней вошли слова “черные сотни”, “черносотенцы”. В дни триумфа революции и паралича государственной власти правые перешли в наступление, наглядно показав свой потенциал.

Осень 1905 г. стала переломной для правых, которым наконец удалось мобилизовать на защиту традиционной Православной и Самодержавной Руси десятки тысяч человек и стать еще одной из движущих сил российской политической жизни. Бурный процесс возникновения множества мелких национально-монархических групп (обычно называвших себя “союзами”) осенью 1905 г., особенно после Манифеста 17 октября, носил совершенно стихийный характер, почти не встречая поддержки властей империи. Даже в такой критической обстановке правительственные органы не пытались опираться на монархические партийные структуры, продолжая делать ставку на усмирение смуты привычными методами.

Так, когда самарский предводитель дворянства октябрист А.Н.Наумов при встрече с премьер-министром С.Ю.Витте предлагал создавать на местах комитеты порядка из местных монархистов, то в ответ премьер разразился следующей тирадой: ”Ну, знаете! Довольно мне ваших общественных сил! У меня на местах имеются свои верные агенты-исправники, становые и прочие чины полиции. Поверьте, их совершенно достаточно, чтобы провести в жизнь все свои указы и распоряжения».[7] Если подобные высказывания, за которыми стояла вполне конкретная политическая практика, позволил себе граф С.Ю.Витте, один из самых светлых умов империи, понимавший силу общественной инициативы, то что было ждать от основной массы администраторов любого уровня , считавших “крамолой” все, что делалось не по предписанию начальства! Вообще же из местных администраторов в обширной империи откровенно поддержали Черную Сотню лишь ялтинский градоначальник Н.А.Думбадзе, командующий Одесским военным округом генерал А.В.Каульбарс и одесский градоначальник А.Л.Толмачев, вологодский, затем нижегородский губернатор А.Н.Хвостов и некоторые другие.

Объявление Манифеста 17 октября и последовавшие в связи с этим митинги и демонстрации под красными знаменами вызвали ответные контрдемонстрации под патриотическими и монархическими лозунгами, часто сопровождавшиеся драками и перестрелками с левыми. Современный исследователь Черной Сотни С.А.Степанов, изучив множество документов, констатировал, что насилие, к которому прибегали участники черносотенных манифестаций, часто было ответным действием на выстрелы или взрывы бомб, брошенных в манифестантов революционерами или провокаторами.[8]

Впрочем, особую “славу” черносотенцам доставляли погромы, преимущественно еврейские, прокатившиеся, по подсчетам С.А.Степанова, за период с 17 октября по 1 ноября 1905 г. в 358 населенных пунктах, в которых погибло 1622 и было ранено 3544 человек.[9] Вопреки распространенному мнению, черносотенные партии, только начинавшие формироваться, были к погромам совершенно не причастны. Точно так же мало соответствует истине господствовавшее с 20-х гг.. в советской историографии мнение об организации погромов властями, для которых между погромами и вооруженными выступлениями с красными знаменами не было принципиальной разницы, тем более. что среди администрации, включая самые ее верхи, были сочувствовавшие либеральной оппозиции. Другое дело, что во многих случаях представители низовой администрации по собственной инициативе действительно могли участвовать в черносотенных манифестациях и даже произносить погромные речи. Но приписывать организацию погромов властям в условиях воцарившегося в России безвластия было бы напрасно. Известная западная исследовательница революционного терроризма в России, Анна Гейфман, беседуя с российским журналистом М.Поздняевым, справедливо заметила, что «погромы - это безобразные выходки толпы. И они вызывали протест, встречали отпор».[10] Действительно, в некоторых случаях погромщиков бывало убитыми больше, чем их жертв, в результате столкновений с еврейской самообороной, боевыми дружинами революционных партий. Нередко толпы погромщиков разгоняли с применением оружия казаки и полиция. К тому же надо добавить, что многие акты насилия по отношению к евреям нельзя расценивать как погромы, поскольку многие такие акты совершались самими евреями по политическим мотивам. Так, еще летом 1904 г. анархист Нисан Фарбер прямо в синагоге совершил покушение на фабриканта А.Когана. Другой анархист, еврей по происхождению, Б.Бридман, бросил бомбу в одесскую синагогу, где собралась еврейская буржуазия.

Также нет никаких свидетельств общего руководства или даже простой координации действий между погромщиками и манифестантами разных местностей, тем более, что всеобщая забастовка железнодорожников отрезала многие губернии и уезды друг от друга. В целом стихийный характер выступлений под монархическими и патриотическими лозунгами, сопровождавшийся насилием по отношению к революционерам, интеллигенции, евреям и другим “инородцам” серьезные исследователи не ставят под сомнение.

Давнюю традицию имеет стремление обвинить черносотенцев в получении субсидий от государственных органов, на основании чего исследователи 20-х гг.. и современные западные авторы утверждают, что черносотенцы были всего лишь организованным на деньги правительства движением. Но абсурдность таких утверждений особенно понятна россиянам 90-х гг.., видевших крушение не жалующихся на бедность проправительственных партий “Демократический Выбор России” или “Наш Дом - Россия”. На чьи-то субсидии можно создать лишь диссидентские группы, но не массовое, насчитывающее сотни тысяч человек, движение.

Ряд черносотенных организаций, в частности СРН, действительно получал, весьма непериодически, субсидии от правительства. Но заметим, что оппозиционные партии, включая кадетов, не брезговали получать деньги от зарубежных спецслужб, а революционеры пополняли партийные кассы за счет экспроприаций. Общая сумма правительственных субсидий, по подсчетам С.А.Степанова, составляла 250-300 тыс. рублей в год.[11] Учитывая, что на одного союзника приходилось меньше рубля, сумму не приходится считать значительной. Несмотря на частные пожертвования (особенно отличилась купчиха Полубояринова, пожертвовавшая на “русское дело” свыше 500 тыс. рублей), черносотенные союзы постоянно испытывали финансовые трудности. Не случайно для создания сотен в Сибири и для координации связи с провинциальными черными сотнями, председатель Московского Патриотического Союза В.Г.Орлов, по должности ревизор движения железных дорог, совершая поездки по казенной надобности, совмещал их с пропагандистскими и организационными целями.

В ходе этих октябрьских выступлений началось бурное создание черносотенных организаций, в большинстве своем локальных, не выходивших в своей деятельности за пределы города (или даже отдельных городских районов) и уезда. Даже провинциальные отделы столичных организаций обычно были совершенно самостоятельны. Общее число этих первых черносотенных организаций, вероятно. вообще не удастся сосчитать по причинам их крайней децентрализации, отсутствия у большинства черносотенных союзов прессы, партаппарата, крайне текучего состава и двойного членства в нескольких родственных организациях, что было весьма характерно для правых.

После спада революционной волны началось упорядочивание черносотенной “партработы” - объединение мелких местных в более серьезные и сплоченные организации. С февраля 1906 г. начали проводиться всероссийские, а также областные, монархические съезды. Впрочем, эти съезды носили скорее ритуально-церемониальный характер, демонстрируя единство всех черносотенцев. Реального объединения правых радикалов в одну партию так и не произошло, о причинах чего мы поговорим ниже. Тем не менее вместо мириада мелких группочек правых осени 1905 г. в следующем году большая часть Черной сотни объединилась в Союзе Русского народа (СРН). Обычно история черносотенного движения ассоциируется с СРН и ее лидерами - А.И.Дубровиным, В.М.Пуришкевичем и др. IV-ый монархический съезд, состоявшийся в апреле 1907 г., призвал черносотенцев вливаться в ряды СРН, признав гегемонию СРН в черносотенном движении.

“Союз Русского Народа” был создан 8 ноября 1905 г. в Петербурге. Благодаря своему столичному положению, знакомству лидеров с влиятельными придворными и правительственными кругами, личным качествам учредителей, Союз Русского Народа быстро превратился во всероссийскую организацию, поглотив большинство мелких черносотенных групп.

1907-08 гг.., т.е. время окончательного спада революции, были временем пика черносотенного движения. Так, к концу 1907 г. черные сотни действовали в 66 губерниях и областях, СРН имел 2124 отдела, другие монархические союзы - 105 отделов, общая численность черносотенцев достигала 410 тыс. чел.[12] (Сами черносотенцы заявляли, что в их союзах состоит 3 млн. чел.).

В качестве примера деятельности черносотенцев в российской провинции можно указать на историю правых в Казанской губернии, подробно исследованную казанским историком И.Е.Алексеевым. Многонациональная губерния, достаточно промышленно развитая, с одним из старейших и крупнейших университетов страны, известного своими студенческими выступлениями, с многочисленной либеральной интеллигенцией, для правых радикалов была “крепким орешком”. И тем не менее черносотенцы действовали в губернии весьма активно и успешно.

В конце 1904 г. , используя в качестве базы Казанское Общество Трезвости (КОТ), местные монархисты создали отдел Русского Собрания. После тревожных событий 1905 г. в губернии были созданы “Царско-Народное Русское Общество” (ЦНРО) и “Царско-Народное Мусульманское Общество” (ЦНМО), открыли отделы СРН (позднее также и Союза Михаила Архангела). В ноябре-декабре 1907 г. в Казанской губернии действовали 100 черносотенных организаций и отделов, в которых состояло 8548 человек.[13]

По своей программе провинциальные черносотенцы оказались радикальнее столичных. Так, Царско-Народное Русское Общество признавало необходимым отчуждение 1/3 земель у помещиков с компенсацией. В своей практической деятельности казанские черносотенцы занимались созданием ремесленных объединений (так, при местном отделе РС было создано общество ремесленников строительных работ). Велась значительная просветительная и благотворительная деятельность. ЦНРО открыло общеобразовательную бесплатную школу с портновским отделением, продолжал работать КОТ, открывший сеть лечебных заведений. В 1908 г. появилось “Казанское Общество Православных Русских Женщин”, занимавшееся благотворительностью, в 1912 г. - “Общество призрения малолетних”.[14]

Но почти таким стремительным был начавшийся вскоре кризис правого радикализма, приведший к многочисленным расколам и значительному падению влияния на массы идей и лозунгов Черной Сотни.

Название “черная Сотня”, пущенное в оборот противниками правых, как ни странно, действительно отражает социальный состав движения. Напомним, что в допетровской Руси “черной сотней” называлось податное тягловое население городских посадов (в отличие от служилых людей). “Черной Сотней” могли называть и самоуправление посадских людей, выбиравших сотского старосту и несущих сообща все тягло и платящих подати. Кроме того, в случае внешней угрозы черные сотни составляли отряды ополчения посадских и земских людей. Публицисты правых начала XX века любили подчеркивать, что ополчение К.Минина и Д.Пожарского было собранием нижегородских черных сотен, а сам Кузьма Минин был мясоторговцем и сотским старостой. Среди современных правых есть толкователи термина “черные сотни” как обозначение монахов-воинов, но это, видимо, романтическая фантазия.

Итак, называя себя “черной сотней” правые как бы подчеркивали свое простое происхождение: мы - черный, простой народ, соль земли русской, те. кто не имеет никаких привилегий, но всегда предан царю и Церкви и кто готов выступить в их защиту. Как патетически писал черносотенный автор А.А.Майков, “хотя это прозвище дано черносотенцам как презрительное, однако оно имеет некоторое основание , так как первыми поднявшими знамя “За Веру, Царя и Отечество” были большей частью русские люди простого звания, крестьяне, мещане, а простой народ в прежние времена назывался “чернью”, “черными людьми”.[15] Помимо этого “черные сотни” обозначали, с точки зрения правых, всесословный общенациональный характер движения. И, наконец, допетровская терминология означала как бы стремление вернуться к исконной Руси, откинув все противоречащие русской жизни западные бюрократические заимствования, осуществить своего рода консервативную революцию. Под западными заимствованиями подразумевались культурный разрыв между европеизированной элитой и черным народом, сохранившим русские традиции и духовную жизнь, а также бюрократия, подорвавшая традиционное самоуправление “земли”, и главного врага, подрывавшего традиционные устои в лице еврея.

Нельзя не признать определенную справедливость названия для радикального традиционалистского, и при этом действительно всесословного движения. Принципиальный противник черных сотен, радикал слева В.И.Ленин в июне 1905 г. (т.е. еще до массовых черносотенных выступлений, известных как “погромы”) говорил, что сторонников самодержавия в народных низах составляют “элементы народной темноты (быстро разлагающийся конгломерат, всесильный еще вчера, бессильный завтра)”.[16] Действительно, многомиллионная масса крестьян, мелких предпринимателей, кустарей и торговцев, священнослужителей и т.д., многие из которых жили совершенно патриархально, совсем как посадские черные сотни XVII-го века, представляя из себя истинную “сермяжную” Русь, с точки зрения марксиста были лишь “элементы темноты”. “Темными” (даже “черными”, черносотенными) эти “элементы” были, видимо, потому что оказались совершенно незатронутыми “просвещением”, исходившим со страниц революционных газет и брошюр (не говоря уже о том, что среди “элементов” хватало полностью неграмотных).

Однако В.И.Ленин, будучи реальным политиком, обратил внимание и на еще одну сторону черносотенства:” В нашем черносотенстве есть одна чрезвычайно оригинальная черта, на которую обращено недостаточно внимания. Это - темный мужицкий демократизм, самый грубый, но и самый глубокий”.[17] Представляя собой движение народных масс, пусть даже и “темных”, черносотенное движение сочетало в себе традиционализм и даже анархизм со стремлением к удовлетворению потребности русского народа к социальной справедливости и к народному самоуправлению без вмешательства бюрократов-чиновников, что не мог не заметить вождь большевиков. Поэтому-то яростный антикапитализм и антибюрократизм был присущ черносотенцам не меньше, чем ненависть к подрывающим традиционные устои русской жизни революционерам и либеральной интеллигенции.

Чтобы не быть голословным, для рассмотрения идеологии

Черной Сотни и особенно тех ее положений, которые стали частью идейного багажа современной русской правой, необходимо изучить некоторые основополагающие теоретические документы движения. При этом необходимо учитывать, что правым в период подъема революции приходилось не столько теоретизировать и писать ученые трактаты, сколько полемизировать со своими левыми оппонентами и кроме того, в условиях резкого противостояния революции и власти черносотенцы не могли зайти слишком далеко в критике правительства, при этом критически оценивая дореволюционный порядок, социально-экономические реалии которого и породили революцию. Кроме того, черносотенные союзы разных губерний России весьма решительно расходились друг с другом по многим важнейшим проблемам. В силу этого часто трудно найти “общечерносотенную” точку зрения по аграрному, рабочему и др. вопросам.

Рассмотри для примера вышедшую в 1907 г. брошюру “Революционеры и черносотенцы” А.А.Майкова (сына известного поэта), члена Главного Совета СРН, которую уже цитировали выше.

После критики революционеров, главным из которых А.А.Майков считал П.А.Кропоткина, он перешел к изложению позитивной программы правых радикалов: “...не путем насильственного разрушения всего окружающего, а лишь проведением в жизнь великих начал христианства может быть улучшена наша жизнь: что какой бы ни был образ правления, как бы люди не слагали своей жизни в государствах ли, в общинах ли, но если они будут злы, то никакие законы, никакие новые условия жизни не уменьшат количество зла, несправедливости и неправды.[18] Как видим. источником бедствий и страданий человечества являются не социальные условия жизни, а причины морального порядка. Это - традиционное для русской правой противопоставление Духовного очищения человека и всей нации вопросам социально-политических преобразований общества на основе умозрительных доктрин.

Черносотенцы, по словам А.А.Майкова, в своей идеологии основываются на началах Православия, Самодержавия, Народности, поскольку без этих начал невозможно существование России: ”От Православной Церкви русский народ получил свет просвещения, на котором воспитывалась в течении веков душа народная. Около Православной церкви сложилось и Государство Российское... благодаря Ей русский народ сохранил политическую свободу... Самодержавие Царское установлено самим русским народом. Царская власть не происходит от завоевания, чем отличается от власти абсолютных монархов и восточных деспотов, а вручена Царю русским народом, почему она и не представляет из себя господства, а занимает относительно народа служебное положение”.[19] Повторив эти традиционные для правой положения, А.Майков вносит и некоторые добавления в духе времени для обоснования самодержавия: “Но полнота Царской власти должна быть неприкосновенной, ибо только при этом условии возможно охранить эту власть от захвата какой-нибудь шайкой ловких политиков, или одною частью населения, например, капиталистами.” [20]

Старая неприязнь русской правой к власти финансового капитала (но отнюдь не отрицание частной собственности) привела к тому, что многие лозунги и программные требования черносотенцев могли без всяких изменений присутствовать в программах революционных партий. Так, среди требований СРН были ограничения рабочего дня, государственное страхование рабочих, выделение дешевых кредитов крестьянским хозяйствам, предоставление каждому сельскому обывателю (т.е. каждому сельскому жителю) неотчуждаемого минимума земли и т.д. О поразительном сходстве лозунгов левых и правых радикалов не без удивления писали многие далекие от политики и идеологических “измов” современники. Вот, например, свидетельство бывшего сенатора, помощника П.А.Столыпина и госсекретаря С.Е.Крыжановского - человека наблюдательного, но не склонного к теоретизированию: “Крайне правое крыло этого движения (Союзы Русского Народа) усвоило себе почти ту же социальную программу и почти те же приемы пропаганды, какими пользовались партии революционные. Разница была лишь в том, что одни обещали массам насильственное перераспределение собственности именем Самодержавного Царя, как представителя интересов народа и его защитника от угнетения богатых, а другие - именем рабочих и крестьян, объединенных в демократическую или пролетарскую республику.”[21] Из этих слов, впрочем, не следует делать вывод о каком-то марксистском характере черносотенства. В большинстве своем правых радикалов отличало неприятие не капитализма как системы, а именно того капитализма, который сложился в России к началу XX века с его хищническим характером, господством евреев и прочих “инородцев”, значительной подчиненностью иностранному капиталу.

Относительно же национального капитала А.А.Майков писал :”Признавая, однако, что без капитала невозможны ни промышленность, ни торговля, ни вообще какое-либо хозяйство, черносотенники считают, что необходимо, чтобы капитал занимал служебное относительно народа и государства положение, но не являлся бы исключительной довлеющей в государстве силой. Признавая полную несостоятельность борьбы с капиталом, проповедуемой анархистами-социалистами, стремящимися уничтожить всякую собственность и власть, черносотенцы признают, что исключительное господство капитала есть великое зло и считают, что только неограниченная Царская власть способна охранить народ от чрезмерного гнета капиталистов».[22]

Проще всего было бы объявить антикапиталистические пассажи в агитации правых радикалов заурядной демагогией. Но, не отрицая попытки завоевать массовую поддержку в условиях чрезвычайного распространения антибуржуазных настроений и популярности социалистических идей в российском обществе того времени, все же осмелимся утверждать, что неприязнь к “буржуазии” была действительно характерна для значительной части Черной Сотни. Основную массу рядовых членов движения, напомним, составляли мелкие трудящиеся собственники с патриархальным мировоззрением, жестоко страдающие от конкуренции крупных предприятий. Для традиционного сектора экономики одинаково болезненными оказались и промышленный подъем 90-х гг.. XIX века с его ускоренным ростом тяжелой промышленности за счет привлечения иностранного капитала и роста косвенного налогообложения, и экономический кризис 1900-03 гг.., пустивший по миру тысячи мелких предпринимателей, русско-японская война, и забастовки осени 1905 г. Понятно, что крупный капитал был для охотнорядцев таким же (если не большим) врагом, как и парализующие нормальную жизнь забастовщики под красным флагом.

Руководство Черной Сотни, хотя и не принадлежало к социальным низам, но вместе с тем среди них трудно найти буржуа в “чистом” виде. Политическое ядро черносотенных организаций состояло из врачей, журналистов, профессоров, адвокатов, чиновников, военных в отставке и представителей слоев, так или иначе связанных с государством, система ценностей которых отличается определенным презрением к буржуазному накопительству в сравнении со служением высшим интересам Державы. Громадную роль в Черной Сотне играли иерархи Православной Церкви, чья социальная доктрина делает упор на нестяжании и преимуществе духовных ценностей перед деньгами. Были среди руководителей черносотенцев и “зубры” поместного дворянства с присущим ему аристократическим высокомерием к нуворишам.

Наконец, и среди состоятельных людей, входивших в черносотенные союзы, как пишет С.А.Степанов, “напрасно было бы искать среди них представителей известных купеческих фамилий, фабрикантов, финансистов. В подавляющем большинстве это недавние выходцы из низов, сколотившие свои состояния грубыми методами первоначального накопления капитала”.[23] Даже разбогатев, эти люди оставались по всей своей культуре простонародьем. Не удивительно, что среди поддерживавших черные сотни купцов были и совершенно неграмотные.

Но и самые богатые черносотенцы отнюдь не входили в число ведущих имен делового мира. Настоящая буржуазия, т.е. промышленные и финансовые круги, предпочитали поддерживать настоящие буржуазные партии - октябристов, мирнообновленцев и пр.

Впрочем, была еще одна причина неприятия правыми капитализма и буржуазной демократии. Вернемся к книжке А.А.Майкова: ”Черносотенцы особенно опасаются конституции на том основании, что самый могущественный капитал принадлежит евреям и следовательно, введение конституции равносильно передачи власти над Россией в руки евреев: они указывают, что капиталистический гнет наблюдаемый в Западной Европе и не без основания вызывающий такой протест в среде низших слоев населения, опирается главным образом на парламентаризм”.[24] Впрочем, о еврейском вопросе и его антибуржуазной стороне мы еще поговорим далее.

Пока же обратим внимание на несколько неожиданную критику черносотенцами “старого режима” (этими словами, заимствованными из лексикона левых, черносотенцы широко пользовались для обозначения политического строя до Манифеста 17 Октября). “...Черносотенники желают полного переустройства русской жизни, осуждают всю правительственную политику, как внутреннюю, так и внешнюю, всего последнего времени и желают самых коренных реформ, - продолжает А.А.Майков. - Но только они домогаются, чтобы реформы эти были произведены в духе русского народа, согласно с его историей, чтобы реформы явились естественным развитием всего созданного русским народом, а не являлись бы насильственным навязыванием чуждым русскому народу учений и учреждений”.[25] Вообще в черносотенных листовках и брошюрах критики “старого режима” предостаточно (правда подразумевался не сколько сам режим в политологическом смысле этого слова, сколько космополитическая коррумпированная и неэффективная бюрократия). необходимость серьезных преобразований в обществе черносотенцами не ставилась под сомнение. Вопрос заключался в формах политических изменений.

Парламентаризм и конституцию правые первоначально отвергли с порога. Напомним, что массовые выступления черных сотен были именно реакцией на Октябрьский Манифест. Созыв Николаем II-ым Государственной Думы вызвал раскол только что начавшегося политически организовываться движения. Первоначально черносотенцы пытались противопоставить созываемой Думе идею Земского Собора. Еще 24ноября 1905 г. собрание монархистов в Москве обратилось к царю с призывом созыва собора. После того, как все же начались выборы в I-ую Государственную Думу, черносотенцы приняли в ней участие. Но в предвыборной кампании черносотенцы сделали ряд ошибок, вызванных определенным сектантством фанатиков самодержавия. Черносотенные союзы отказывались от предвыборных коалиций со всеми, даже правыми партиями, не признающими неограниченное самодержавие и территориальную целостность России. Более того, на I-ом Монархическом съезде в Петербурге в феврале 1906 г. были предложения даже голосовать за левых кандидатов, лишь бы провалить умеренных конституционалистов. Не удивительна была и неудача: лишь 9,2% избирателей отдали голоса черносотенцам. Более благоприятными были для правых выборы во II-ую Государственную Думу, в которой они получили четверть всех голосов (столько же, сколько и левые радикалы), причем черносотенцев среди правых депутатов было больше, чем октябристов.

Однако черносотенцы шли в Думу не для того, чтобы заниматься парламентской деятельностью, а чтобы подорвать изнутри российский парламентаризм. Яростная антидумская кампания в черносотенной прессе и скандальные выходки черносотенного депутата В.М.Пуришкевича сыграли определенную роль в дискредитации Думы в глазах общественного мнения, что позволило премьер-министру П.А.Столыпину без особых трудностей разогнать II Думу и изменить избирательный закон. Характерно, что никто не вышел на защиту парламента.

На сами черносотенцы, пережившие в те дни апогей своего влияния, выполнив, так сказать, негативную часть программы, покончив с “крамольной” II-ой Думой, оказались в затруднительном положении относительно позитивных предложений. Хотя среди черносотенцев хватало фанатиков самодержавия, требующих возврата России в положение до 17 октября 1905 г., но большинство правых деятелей все же понимали невозможность восстановления “чистого” самодержавия и неизбежность существования при монархе некоего представительного органа.

Вернемся к брошюре А.А.Майкова, написанной, повторим, в 1907 г., уже после опыта двух Дум и издания “Основных законов Российской Империи” 1906 г., которые можно считать конституцией. А.А.Майков попытался совместить идею самодержавия, отвергнутый самим царем проект восстановления Земских Соборов и реформирования государственной Думы. Итак, Майков продолжает:” Самодержавие Царское, облеченное полнотой законодательной и исполнительной власти, должно быть осуществлено в единении Царя с народом. Единение это должно быть основано на началах соборности, которая издревле была создана русским народом во время его самобытности. В настоящее время оно может быть осуществлено на тех же началах, либо под видом постоянной Государственной Думы, либо под видом периодически созываемых Земских Соборов... В состав Собора или Думы должны входить только представители Православного народа как хозяина земли Русской. Инородцы, входящие в состав России, должны иметь своих особых представителей при Государственной Думе или Соборе”.[26]

Выборы в высший представительный орган, по мысли Майкова, должны носить характер выборов на началах сословности, т.е. чтобы каждый думец (или соборный чин) был представителем определенного сословия, поскольку “при выборах, производимых от сплошных масс населения выборные люди, по мнению черносотенников, всегда будут людьми случайными, ничего общего с основным населением не имеющими, олицетворяющими тот опасный тип “политиканов”, для которых одинаково чужды нужды народные..., стремящиеся только к захвату власти для осуществления своих теорий или просто личных целей.[27]

В своей критике парламентаризма правые с удовольствием использовали свидетельства коррупции, демагогии, циничного обмана избирателей, неустойчивости правительственных кабинетов и т.п. грехов парламентарно-демократических государств того времени, особенно французской республики. Но поскольку противопоставить идее демократии идею самодержавной монархии с 1905 г. стало затруднительно, русские правые незаметно для себя перешли к теории корпоративизма. Произошло частое в политике явление, когда под видом восстановления старого на деле осуществляется теоретическое обоснование качественно нового. Но, впрочем, ни Майков, ни другие черносотенные авторы так и не развили до конкретных деталей свое предложение о корпоративном устройстве высшего представительного органа страны, предоставив это сделать теоретикам западных правительств 20-40-х гг..

Как видим, черносотенцы пытались противопоставить идее демократии идею соборности и парламенту, избранного всеобщим голосованием по правилу “один человек - один голос”, корпоративному органу, избранному по сословному принципу, считая, что это позволит избежать “политиканства” в западном стиле и полностью соответствует русской традиции.

Впрочем, эти проекты разделяли далеко не все черносотенцы, большинство которых, как и положено монархистам, признали утвержденную царем Государственную думу. Основным требованием к Думе было лишь требование сделать ее “национально-русской” (п.6 Устава СРН).

Как видим, черносотенцы не далеко ушли от своих предшественников XIX века в своей критике капитализма, демократии и социалистических теорий, противопоставляя им Православие и Самодержавие. Но вот что действительно было идеологическим новшеством черносотенцев, это - национализм, точнее, своеобразный национал-традиционализм. Среди правых теоретиков предшествующего столетия националистов в современном понимании этого слова не было, поскольку главное в “русскости” в их представлении было православное вероисповедание и российское подданство. Этническое происхождение имело гораздо меньшее значение.

Но в совсем иных условиях приходилось действовать черносотенцам. Русское национальное самосознание уже в значительной мере утратило религиозный и подданический характер. Но при этом русская нация, расселившаяся на громадной территории, живя чересполосно с “инородческим” населением, включившая в себя немало добровольно обрусевших этнических элементов и сильно социально расслоившаяся, причем культурные различия между различными социальными группами в русском народе были сильнее различий между западными нациями, не могла не получить и национализм особого рода. Например, русский национализм никогда не носил расового оттенка. зато всегда был связан с “почвой” - пространством, носил державный интегративный характер Еще одной особенностью русского национализма начала XX века было то, что государственнообразующая русская нация вовсе не могла считаться привилегированной и господствующей в российской Империи. Скорее, напротив, многие льготы в самоуправлении, налогах, отбывании воинской службы и т.д. имели именно жители именно национальных окраин. Подобные привилегии нередко приводили к определенному засилью “инородцев” в госаппарате или ряде сфер деятельности. Сами же коренные русаки имели уровень жизни, процент грамотности или доступ к рычагам управления государством меньший, чем это можно было бы предположить, исходя из роли народа-станового хребта государства.

И, наконец, на черносотенцев оказывало влияние усиление национализма народов Российской Империи, принявший в ряде регионов, особенно в Польше, сепаратистский и воинственно русофобский характер. Все это ставило под вопрос сохранение территориальной целостности России, причем главную опасность представляли не столько сами сепаратистские движения, а полное равнодушие “передового” общества к сохранению единства империи.

Неудивительно, что национальная программа заняла в идеологии Черной Сотни особенное место. Национальная программа черносотенцев сводилась к лозунгу: “Россия для русских!”. Этот краткий лозунг, однако, нуждается в подробном комментарии, поскольку иначе его можно свести (как это обычно делали) к требованию исключительных прав для русской нации в Российской Империи, что совершенно неверно.

В пункте 5 Программы СРН было изложено черносотенное кредо:” Русской национальности, собирательнице земли Русской, создавшей великое и могущественное государство, принадлежит первенствующее значение в государственном строительстве.

Прим. 1. Союз не делает различия между великороссами, белороссами и малороссами.

Прим. 2. Все учреждения Государства Российского объединяются в прочном стремлении к неуклонному поддержанию величия России и преимущественных прав русской народности, но на строгих началах законности. дабы множество инородцев, живущих в нашем Отечестве, считали за честь и за благо принадлежать к составу Российской империи и не тяготились бы своей зависимостью.

Прим. 3. Русский язык есть господствующий язык Российской Империи для всех населяющих ее народов”.[28]

Как видим, стратегические цели СРН весьма трудно назвать шовинизмом или расизмом. На фоне пышно расцветающих в начале столетия в западных странах воинствующих шовинистических течений типа пангерманизма или англосаксонского джингоизма, черносотенцы выглядели просто умеренными пацифистами. Ничего подобного идеологии “народа-господина”, объединения родственных народов, завоевания “жизненного пространства”, юридического закрепления дискриминации по этническому признаку и т.п. аксиом западного правого радикализма мы не увидим у “Черной Сотни”.

“Почвенный” характер русского черносотенного национализма привел к тому, что среди руководства черносотенных союзов оказалось довольно много людей нерусских по крови. Среди лидеров черносотенцев можно видеть немцев (В.А.Грингмут, принявший русское подданство и перешедший в православие в довольно зрелом возрасте, Н.А.Энгельгард, барон Г.Г.Розен, граф Н.Ф.Гейден и мн..др.). Обильно были представлены в черных сотнях молдаване (В.М.Пуришкевич, любивший называть себя “истинно русским человеком”, П.А.Крушеван, депутат II-ой Думы, любил вспоминать свое происхождение от знатного молдавского боярского рода П.Ф.Булацель). Наконец, огромное большинство рядовых членов черносотенных организаций были по происхождению малороссами (украинцами), считавших себя русскими. По иронии судьбы, можно говорить об определенном “засилье инородцев” в черных сотнях, где великороссы явно были в меньшинстве. Впрочем, удивительного здесь ничего нет, поскольку “истинно русский человек”, по мнению черносотенцев, это - монархист, патриот и желательно, православный по вероисповеданию. Этнические и тем более расовые характеристики не имеют особого значения. Выражение “обрусить инородцев” означало не ассимиляцию их русскими, а превращение их в истинных защитников российского политического строя.

Отсюда становится понятным наличие инородческих черных сотен в рядах правых. Так, в Казанской губернии действовала под руководством профессора В.Ф.Залесского Царско-Народное Русское Общество (ЦНРО), 3 отдела которого целиком состояло из мусульман, и самостоятельное Царско-Народное Мусульманское Общество. Около 15 % отделов всех черносотенных союзов в губернии были чувашскими.[29] В Одессе в феврале 1910 г. возникло “Общество евреев, молящихся за царя” Моисея Кениса,[30] так что в русском черносотенном движении присутствовали и еврейские организации.

Наконец, парадоксальным образом именно то, что считают образцом великодержавного шовинизма - требование ликвидации “инородческого засилия” в управлении. экономике и культуре, что подразумевало отмену льгот и привилегий для различных этнических и религиозных групп населения, в действительности оказыва

ется борьбой эа политическое и экономическое равноправие всех народов России. Звучит курьезно, но ведь именно черносотенные требования оказываются шагом к демократизации всех сфер жизни российского общества. Это принципиально отличает русских правых от западных, которые старались именно усилить дискриминацию по отношению к национальным меньшинствам в своих странах.

Черносотенцы же выражали особое “благорасположение” к народам, исповедующим “Магометов закон”.[31] Устав отколовшегося от СРН Союза Михаила Архангела отмечал заслуги живущего в России немецкого населения, “оставшегося верным престолу и русской государственности в дни пережитых смут”. Учитывая, что в период революции 1905-07 гг.. мусульмане и немцы России действительно проявили себя преданными престолу, то черносотенцы считали их “истинно-русскими людьми”.

По аналогичному критерию - поведению основной массы определенного этноса в период революции, черносотенцы определяли “недружественные народы”. К таковым относились финны, опасные уже наличием своего автономного княжества вблизи от столицы империи. В период первой революции Финляндия стала местом, где укрывались революционеры, в т.ч. и террористы, при сочувственном попустительстве властей Великого княжества. В Государственной Думе правые депутаты вели, по словам В.И.Ленина, “поход на Финляндию”, требуя полной и окончательной инкорпорации княжества в состав Российской Империи.

Сохранилась у черносотенцев и неприязнь к полякам, которые считались потенциальными мятежниками. Черносотенцев раздражало значительное количество поляков- служащих железных дорог, в т.ч. на Транссибе, наличие значительных польских общин в крупнейших городах России (считается, что не менее 600 тыс. поляков проживало по территории Российской Империи за пределами этнических польских земель накануне I-ой мировой войны). Справедливости ради заметим, что опасения черносотенцев оказались совершенно напрасными, поскольку многочисленная польская диаспора в России, внеся огромный, до сих пор малоизученный, вклад в развитие российской науки, культуры, промышленности, состояла в подавляющем большинстве из вполне лояльных граждан России.

Гораздо больше оснований быть недовольными давало черносотенцам положение в Царстве Польском, где в начале XX-го века окончательно провалилась русификация, и где русофобским национализмом оказались заражены почти все слои польского населения. Характерно, что среди политических сил в российской Польше лишь интернационалисты-марксисты выступали против польских сепаратистов, но ведь врагами политического строя они были куда большими, чем националисты!

Русских правых очень беспокоило то, что “Польша обходится слишком дорого”, учитывая расходы по управлению этой беспокойной окраиной, содержание крупной военной группировки в крае с очень невыгодной конфигурацией границ, и, наконец, сильную конкуренцию фабричной промышленности Царства Польского, отбивающих внутрироссийский рынок у “коренной” русской буржуазии. Среди некоторых правых даже появлялись прожекты обмена Польши на Галицию (у Австро-Венгрии) с тем, чтобы избавиться от польского вопроса и одновременно закончить воссоединение всех русских (восточнославянских) земель в одном государстве.

Подобный этим проект предложил и черносотенный автор М.М.Арцыбашев в книге с пессимистическим названием “Грядущая гибель России”. Будучи германофилом. как и многие правые в России, Арцыбашев мечтал о таком варианте сближения с Германией :”Отдавая секретно Германии Польшу и Прибалтийский край, прежде всего мы выселили бы туда всех евреев и поляков и дали бы им самостоятельность. А когда Германия заняла бы их, мы не пожертвовали бы ни одним солдатом, ни одним гривенником, но смотрели бы на это как на весьма благоприятное для нас разрешение еврейского и польского вопросов.»[32] В черносотенной прессе нередки были высказывания в том плане, что поляки. будучи народом, склонным к анархии и неспособные к созданию нормального собственного государства, могут только подрывать государства, владеющие Польшей и поэтому передача Польши соседям только усиливает Россию и соответственно ослабляет соседей, для которых теперь станет постоянной головной болью бесконечное усмирение польских бунтов.

Впрочем, все это было лишь брюзжанием. В действительности правые придерживались лозунга единой и неделимой России и не собирались предпринимать ничего по уменьшению пределов Империи. Однако определенная чужеродность Польши в составе России явственно ощущалась правыми и поэтому они старались хотя бы ограничить коренные русские (включая белорусские и украинские) земли от польского влияния. Этому служили такие меры, как окончательное ”располячивание” бывших восточных территорий Речи Посполитой и выделение из Царства Польского Холмской губернии.

В целом для черносотенцев было характерно деление страны на “коренные русские области”, в которые входили все заселенные русским (восточнославянским) населением территории, и национальные окраины. Черносотенцы требовали отмены привилегий для окраин или, по крайней мере, введения исключительных прав для “истинно-русских” людей (в том специфическом черносотенном понятии этих слов) в пределах коренных русских городов.

Черносотенцы, однако, не сделали последнего шага, который оставался до юридического разделения жителей страны

В целом для черносотенцев было характерно деление страны на “коренные русские области”, в которые входили все заселенные русским (восточнославянским) населением территории, и национальные окраины. Черносотенца требовали отмены привилегий для окраин, или, по крайней мере, введения исключительных прав для “истинно-русских” людей (в том специфическом черносотенном понятии этих слов) в пределах коренных русских земель.

Черносотенцы, однако, не сделали последнего шага, который оставался до юридического разделения жителей страны на “чистых” и “нечистых”, т.е. введения в России чего-то подобного сегрегации или апартеида для нацменьшинств. Этому препятствовал и характер русского “почвенного” национализма, менталитет русской нации, монархический, а не расово-этнический характер черносотенного движения и ряд других факторов. И поэтому, несмотря на громкие заявления о необходимости борьбы с “инородческим засильем”, СРН в своих “Основоположениях” заявлял, что он “не только не желает нарушать самобытность населяющих Российскую Империю нерусских народностей и оставляет им вполне неприкосновенными их веру, язык, быт, благосостояние и землю, но признает особую общественность для народностей, живущих на окраинах».[33]

Итак, провозглашая первенство русского народа и добиваясь равенства его со всеми народами и “племенами” империи, что подразумевало не только ликвидацию привилегированного положения населения и этнических групп ряда регионов страны, но и “подтягивание” отсталых окраин до общеимперского уровня, черносотенцы при всех своих предрассудках по отношению к отдельным народам, были далеки от шовинизма западного типа. Все требования к окраинам означали не превращение их в колонии по отношению к привилегированной метрополии, а лишь окончательную интеграцию в единое целое всех земель государства.

Почвенный национализм Черной Сотни нашел свое отражение в том, что идея всеславянской общности и панславизма была чужда черносотенцам несмотря на значительное заимствование идей и лозунгов у классиков славянофильства. Другие славянские народы, в т.ч. и православные, были “испорчены”, по черносотенному мнению, конституцией и парламентаризмом. Правые резонно указывали, что присоединение к России “братьев-славян” только увеличит сложности в сохранении незыблемости самодержавия. Черносотенная пресса часто писала о кровавых интригах, заговорах и политических кризисах, которыми была полна жизнь балканских славянских государств, о взаимной неприязни многих славянских народов и т.д. Впрочем, как это мы рассмотрим ниже, черносотенцам вообще был присущ изоляционизм и нежелание расширения территорий, освоить которые будет очень дорого и население которых будет политически неблагонадежно. Лозунг “Россия для русских” означал еще и то, что русские люди должны развивать свою обширную страну, заселять пустынные земли внутри России и думать о себе самих, а не об освобождении славян от турок и немцев, жертвуя кровь и пот для появления на свет новых маленьких государств, потенциально готовых стать враждебными России.

Отсюда происходило и отсутствие программы внешней экспансии. Это все также отличало черносотенцев от западных правых, для которых было характерно именно стремление к подчинению всей внутренней жизни своих стран внешнеполитических задач типа борьбы за “место под солнцем”, или завоевания колоний. Черносотенцев, по словам С.А.Степанова “мираж черноморских проливов не ослепил”, в отличие от октябристов и кадетов. Все внешнеполитические задачи для Черной Сотни сводились лишь к поддержанию территориального статус-кво и имели несравненно меньшее значение с хозяйственным освоением российских земель.

Итак, занимайтесь Россией, а не помощью другим народам, и внутри России, займитесь наконец, русским народом, оказавшимся в худшем положении, чем большинство других народов России - такова суть национальной программы Черной Сотни.

Главной чертой, наиболее бросающейся в глаза, в идеологии правых радикалов начала XX века, был все же яростный антисемитизм. Большинство исследователей черносотенства, особенно западных, вообще склонны всю черносотенную идеологию сводить к антисемитизму. Это, как мы уже увидели, не соответствует истине, но тем не менее беззаветное сосредоточение черносотенцев на “еврейском вопросе” требует объяснений.

Учитывая, что слова “черносотенец” и “антисемит” стали синонимами, и что “вклад” черносотенных авторов в мировую антисемитскую литературу огромен, и что традиции черносотенного антисемитизма оказывают определенное воздействие на современных русских правых, необходимо изучение появление почти не присущего прежней правой антисемитизма.

Как уже отмечалось в предыдущей главе, для любого национализма необходимо наличие врага, борьба против которого и сплачивает свою нацию. Для западных праворадикальных националистических идеологий, ориентированных на внешнюю экспансию “врагами”, были страны и народы, препятствующие завоеваниям. Например, жаждавшей реванша за разгром 1870 г. Франции “вечным” врагом стала Германия, для Германии - сама Франция и Россия, препятствовавшие немецкой гегемонии в Европе, для Англии - конкуренты по колониальной экспансии, менявшиеся со временем (то французы, то русские, в начале XX века - немцы) и т.д. Внутренний же враг для такого ориентированного вовне национализма является не более, чем агентом зарубежных сил и является второстепенным врагом по сравнению с внешним.

Для черносотенцев, почвенный национализм которых был ориентирован во внутрь страны, соответственно и внутренний “враг” стал главным врагом. Но почему же таковым врагом стало считаться именно еврейство и именно с начала века? 5-миллионное еврейское население Российской Империи (свыше половины всех евреев мира) заняло совершенно исключительное место в идеологии русской правой потому. что еврейство символизировало собой все то, что подрывало самобытность России - крупный капитал, не имеющий Отечества и связанные с Западом интернационалистское революционное движение, космополитизированную либеральную интеллигенцию. Да и самый массовый тип тогдашнего еврея в виде алчного, неразборчивого в средствах, пронырливого дельца - “гешефтмахера”, подчас преступника, был для рядовых черносотенцев главным подрывателем устоев русской жизни. Наконец, религиозные и культурно-бытовые причины антисемитизма в России начала XX в. не исчезли.

Все это делает вполне понятным тот факт, что антисемитизм в России теперь стал делом правых (впрочем, подспудно антисемитизм был присущ и революционерам “коренных” национальностей).

Говоря о черносотенном антисемитизме, большинство авторов объясняет его темнотой, невежеством, религиозным фанатизмом народных масс в юго-западных губерниях России, составлявших основную социальную базу Черных сотен. Но почему же именно евреи оказались объектом ненависти, а не мусульмане или другие иноверцы, которых достаточно много проживало в этих же губерниях и большое число которых вступило в черносотенные союзы?

Главная причина антисемитизма тех социальных слоев, из которых состояла социальная база Черной Сотни (и которые обычно не вникали в философские обоснования деталей еврейского вопроса) крылась в экономическом конфликте между еврейским финансовым капиталом и национальным товаропроизводителем. Речь шла не о евреях-банкирах или крупных фабрикантах (для рядовых активистов СРН в городах и селах современной Украины они были чем-то абстрактным), а о той роли, которые играли евреи в хозяйственной жизни юго-западных губерний Российской Империи.

Согласно “Еврейской Энциклопедии”, выходившей в 1908-13 гг.., по переписи 1897 г. из жителей Российской Империи, 618 926 чел. занималось торговлей и 450 427 чел.[34] из них были евреями (в 2,7 раза больше, чем представителей всех других народов!). Но эти цифры приведены по всей Империи, а в пределах черты оседлости господство евреев в торговле было подавляющим, что делало практически невозможным честную конкуренцию с ними. (Еще в 1880-х гг.. в пределах “черты” из каждой тысячи жителей торговцами были 390 евреев и 38 представителей всех других национальностей.).[35]

Но дело даже не в том, что трудящиеся христиане были недовольны обилием еврейских торговцев. В Российской Империи славу торговых народов имели армяне, татары, греки. В торговле проявляли себя многие русские старообрядцы. Наконец, уроженцы ряда глубинных русских губерний, подлинно истинно русские люди, ярославцы или нижегородцы, обладали репутацией хватких купцов, умеющих с барышом воду у моря продавать. Кстати, именно ярославцы составляли основную массу мелких торговцев в обеих столицах, из 320 петербургских трактирщиков в 1890-х гг.. примерно 200 были ярославцами.

Однако ничего подобного армянофобии или же “антиярославизму” в России не возникло. Вспомним, что именно мелкие и средние торговцы составляли политический актив Черной Сотни в столицах, где еврейское население было не столь многочисленным, как в пределах черты оседлости, и состояло в основном из лиц свободных профессий (не являясь конкурентами охотнорядцам).

Сосредоточившиеся в торговле, ростовщической деятельности и некоторых видах ремесел, евреи выступали не просто как торговые посредники между производителем и потребителем, как это было с другими торговыми народами. Хотя сами еврейские торговцы и ростовщики едва ли догадывались об этом, но конечным итогом торжества евреев в финансово-коммерческой сфере означался фактический переход всей экономической жизни страны в их руки А это уже приводило к полному вытеснению коренных жителей из сферы управления хозяйственным развитием собственной страны.

Для христианского населения районов черты оседлости огромное значение имела историческая память о роли евреев в жизни прежних Великого Княжества Литовского и Речи Посполитой. Напомним, что когда-то, еще во времена Киевской Руси, в городах ее западных и юго-западных земель существовало богатое и влиятельное торгово-ремесленное население, имеющее широкое посадское самоуправление. В середине XIV века эти земли были объединены литовскими князьями в едином государстве, одном из крупнейших в Европе. Земли современной Белоруссии вообще не знали монголо-татарского ига, а земли Малой Руси избавились от ордынцев на столетие раньше, чем Московская Русь. Великие князья Литовские давали городам в своих владениях самоуправление по западному Магдебургскому праву, из чего следовало, что в этих городах существовало достаточно многочисленное и богатое мещанство (в западной терминологии- бюргерство). В XIV-XV вв.. города играли огромную роль в жизни Белой и Малой Руси под скипетром Гедеминовичей. Казалось, дальнейшую эволюцию этих городов и государств в целом предугадать легко: города будут все дальше расти, становясь центром хозяйственной и культурной жизни, в них разовьется буржуазия и интеллигенция, усиление экономических связей приведет к появлению единого общенационального рынка и покончит с замкнутым миром отдельных регионов, что приведет к усилению централизованного абсолютистского государства, возникнет единый литературный язык, вытеснив местные говоры, а затем исчезнет крепостное право, по мере развития рыночных отношений и т.д. Но ничего подобного не произошло, хотя стартовые условия Великого Княжества Литовского были не хуже, чем во Французском Королевстве, не говоря уже о лапотной деревенской, измученной ордынским игом Москве.

Помимо ряда объективных и субъективных причин среди факторов, оказавшихся роковыми для истории западно-русских земель, можно смело назвать массовую эмиграцию евреев из Польши и Германии в Великое Княжество Литовское по приглашению князя Витовта. Сплоченное и организованное еврейство достаточно быстро вытеснило русское население почти из всех видов городской деятельности и экономически подчинило себе деревню, став арендаторами или управляющими большинства панских имений.

Результаты не замедлили сказаться. История Великого Княжества Литовского, а затем (после объединения его с Польшей) Речи Посполитой есть история политического распада, хозяйственной и культурной деградации, жесточайшей крепостнической эксплуатации, а также многочисленных народных восстаний против ополяченных феодалов и еврейских ростовщиков. Закономерен был конец Речи Посполитой, которую просто поделили соседи.

Государственная несостоятельность Литвы и Польши во многом была вызвана именно тем, что в этих странах, включая западно-русские земли, евреи фактически задушили зарождавшиеся городские средние слои. Задолжавшее и заложившееся еврейским кредиторам благородное шляхетство всю свою энергию тратило на дальнейшее ограбление своих крепостных, разоряя и их и тем самым свою страну.

Но вот что показательно. Став полновластным хозяином Белой и Малой Руси, в силу паразитизма ростовщического капитала и присущему многим еврейским предпринимателям стремлению присваивать чужое богатство, а не увеличивать производство, основная масса евреев этих земель жила в ужасающей бедности, скученности. В художественной литературе остались яркие описания убогого быта еврейских местечек Белоруссии и Украины. По мере разорения и обнищания края нищало и паразитирующее на нем еврейство.

На рубеже XIX-XXвв.. евреи продолжали составлять основную массу городского населения черты оседлости, включая в себя Новороссию. В таких значительных городах, как губернские центры Вильно, Витебск, Минск, Киев, Екатеринослав, Кишинев евреи составляли от трети до половины населения. Преобладали евреи в населении четвертого по величине города Российской Империи - Одессе, а также в Ростове-на-Дону и др. городах Причерноморья. Правда, большинство евреев продолжали жить в местечках и маленьких городах, многие их которых, вроде Бердичева, Пинска или Бобруйска, считались “грязными Иерусалимами”, где отдельные христиане тонули в массе сынов Иакова и где продолжала существовать своеобразная местечковая патриархальная культура.

Быстрое капиталистическое развитие, особенно стремительное на юге, оказалось весьма благоприятным для евреев, не отягощенных ни последствиями крепостничества, ни моральными ограничениями, засевших в глубине души даже самых алчных и расчетливых предпринимателей из числа коренных русаков. В эпоху российского первоначального накопления капитала с его грубыми, подчас преступными методами, евреи чувствовали себя как рыба в воде. В России с ее традиционно сильной антибуржуазностью, еврей-биржевой спекулянт или скупщик краденого стал как бы символом капитализма. Заметим, что речь шла не о миллионерах Бродских, Поляковых или Гинцбургах, а о самом массовом типе предприимчивого еврея.

Нечто подобное произошло в России 1990-х гг., но только на роль главного отрицательного героя пришли уже не приехавшие из местечек малограмотные изворотливые евреи, а “лица кавказской национальности”. Не случайно современный русский антисемитизм носит сугубо интеллигентский и совершенно умозрительный характер, будучи направлен не на конкретных евреев, а на неких абстрактных “жидо-масонов”, завладевших миром и Россией, в то время как на бытовом уровне господствует неприязнь к “черным”, сплошным жуликам, бандитам, спекулянтам и т.п. с обывательской точки зрения.

Репутация еврея как коммерсанта и особенно как делового партнера была очень невысока. Неслучайно слово “жид” очень быстро стало обозначать любого мошенника, нечистоплотного дельца, связанного с преступным миром. независимо от его реального этнического происхождения и уже не связывалось только с евреями. Заметим однако, что и русские купцы считали за доблесть надуть, объегорить, облапошить доверчивого покупателя, но все же их сдерживали в хищничестве своеобразный кодекс купеческой чести, православная этика (у старообрядцев вообще определявшее поведение) и укорененность в сознании представления греховности богатства в бедной стране. Но этих сдерживающих мотивов совершенно не было у еврейских предпринимателей, выступающих сплоченной силой против “туземных” капиталистов.

О еврейском “вкладе” в организованную преступность свидетельствует уже то обстоятельство, что почти вся блатная лексика преступного мира вошла в русский язык из еврейского языка идиш. “Шмон”, “шухер”, “хаза”, “фраер”, “гешефт”, “марвихер”, “шулер”, “сутенер”, “марафет” и т.п. специфические термины существуют в разговоре граждан вне закона и поныне. Показательно весьма, что в великом и могучем русском языке нашлось сравнительно мало исконных слов для обозначения разных сторон преступной деятельности.

В криминальном мире царской России евреи “специализировались” на финансовых аферах, незаконном посредничестве и других подобных мероприятиях, приносящих хороший доход, не слишком рискованных.

В черносотенной прессе со ссылками на данные полиции, приводили процент преступлений, совершаемых евреями, в сравнении с представителями других народностей и характер этих преступлений. Так, доля евреев, осужденных за:

общественный соблазн (содержание домов терпимости, выпуск порнографии и т.д.) - 93,7%.

· преступление против народного здоровья - 73 %,

· нарушение уставов казенного управления - 61 %,

Все эти приведенные данные свидетельствуют не столько о преступных «специализациях» евреев, а об умелом навязывании черносотенной прессой стереотипного представления о всяком еврее как о преступнике.

Со второй половины XIX в. стало быстро расти количество евреев - лиц свободных профессий. В силу многих обстоятельств российская интеллигенция еврейского происхождения была в основной массе либеральной по политическим воззрениям, меньшая ее часть участвовала в революционном движении. Вероятно, именно поэтому предвзятое отношение к евреям традиционных социальных слоев российского общества распространялось и на вполне ассимилированную и полностью интегрированную в русскую жизнь еврейскую интеллигенцию. К тому же большое количество евреев в адвокатуре словно служило доказательством того, что они, адвокаты, существуют только для того, чтобы оправдывать “своих”.

Значительную роль в “низовом” антисемитизме масс играла пресса. Речь идет вовсе не о черносотенных или других правых газетах, а о господстве евреев в либеральных изданиях и в бульварной прессе. В кадетской “Речи” хозяевами были Гессен и Винавер, в “Биржевых Ведомостях” - Городецкий, почти все иллюстрированные издания принадлежали Корнфельду. Нападки не только левой (что было бы понятно), но и солидной либеральной прессы на монархию, церковь, армию, традиционные русские ценности, оплевывание русской истории и т.п. объясняет ответное распространение ненависти на “свободомыслящую” интеллигенцию, полностью “ожидовленную”, по терминологии правых. С 1905 г. разнузданность почти не стесняемой цензурой прессы только усилилась и кадетские газеты словно сорвались с цепи в издевательстве над идеалами традиционной Руси.

В бульварной прессе, включая откровенно порнографические листки, опять же доминировали евреи. Разумеется, для сторонников традиционной православной морали из всех социальных слоев именно “жиды” были общественными растлителями, навязывающими вседозволенность, извращения, делающими хорошие гешефты на потакании людским порокам. Добавим, что Православие отличается строгим ригоризмом в вопросах нравственности, не допуская, в отличие от католицизма, никаких вольностей в изображении обнаженного тела или “свободы любви”.

Черносотенцы обвиняли евреев в том, что помимо своих “преступных наклонностей” (чохом обвиняя весь народ в уголовных преступлениях) они не хотят выполнять свои гражданские обязанности, постоянно требуя себе все новых “прав”. Евреев часто обвиняли в уклонении от уплаты налогов и сокрытии своих настоящих богатств. Не прибавляло евреям уважения соседей-христиан нежелание их служить в армии и стремление любым способом уклониться от воинской повинности. Те же евреи, что все-таки попали в армию, в силу плохого физического развития, обычно посредственного знания русского языка, попадали в основном в тыловые части, интендантские службы, что вряд ли повышало авторитет евреев даже в военной форме. Черносотенные авторы, основываясь на собственных подсчетах, истинность которых еще не доказана, писали. что во время русско-японской войны среди 86 тыс. нижних чинов, попавших в японский плен, евреев было 12 тыс. (И это при 18 тыс. всех евреев, служивших в 780-тысячной русской действующей армии).[37] При этом черносотенцы не упоминали, что некоторое количество мобилизованных евреев храбро сражались с врагами и были удостоены боевых наград.

И наконец, широко известен тот факт, что евреев было непропорционально много в руководстве всех оппозиционных самодержавию партий, от умеренно-либеральных до революционных. Среди подвергнутых арестам государственных преступников 1/3 составляли евреи (при 1/25 населения Империи). В целом на 100 тыс. Русских приходилось 4 человека, привлеченных к судебной ответственности по политическим делам, а на 100 тыс. Евреев - 38 привлеченных.[38] Если о причинах широкого участия евреев идут научные дискуссии, то сам факт этого участия под сомнение не ставится.

После всего приведенного выше вряд ли вызовет удивление широчайшее распространение антисемитизма в самых широких слоях народов России. Становится понятным и неизбежным появление политических организаций, сделавших антисемитизм центральным пунктом своей программы и сумевших на этом завоевать массовую базу.

То, что “жид” присутствовал буквально во всем, не могло не породить представление о “всемирном еврейском заговоре”, в котором еврейский капиталист и еврей-революционер делали одно общее дело. Изложению теории заговора посвящены знаменитые “Протоколы Сионских мудрецов”. В данном исследовании мы не намерены касаться происхождения этих “протоколов”, тем более, что несмотря на обилие литературы, в этом вопросе до сих пор нет полной ясности. Но, перефразируя Вольтера, можно сказать, что если бы “протоколов” не было бы, то их бы следовало выдумать.

Итак, борьба с “жидом” во всем специфическом черносотенном понимании этого слова, во имя спасения исторической России с ее традиционным укладом и политическим строем была основой политической деятельности черносотенных союзов. Относительно же позитивной программы в решении еврейского вопроса мнения и черносотенцев были различны.

Русские традиционалисты видели решение в христианизации иудеев, но большинство правых считало необходимым способствовать эмиграции евреев из России, и с целью поощрения евреев к выезду признать всех проживающих в России евреев иностранцами.

Вопреки устоявшейся точке зрения, черносотенцы не одобряли погромы и акты самосуда над евреями. Так, председатель СРН А.И.Дубровин, выступая перед активистами союза в Ростове-на-Дону 1 августа 1908 г. заявил, что погромы ни к чему не приводят, от них страдает только еврейский беднейший класс, “пархи”, да русские люди, которых за погромы привлекают к суду и сажают в тюрьмы, а богатые “жиды” еще больше богатеют. Чтобы изгнать “жидов” из России, продолжал Дубровин, необходимо объявить им бойкот. В качестве примера Дубровин привел опыт черносотенцев Кременчуга, где организованная СРН лавка имела оборот 500 рублей в день, совершенно вытеснив еврейских торговцев, многие из которых уехали из Кременчуга.[39] Возможно, были и другие успешные примеры бойкота евреев, но вряд ли они были слишком многочисленными, учитывая далеко зашедшее социальное и политическое расслоение внутри русского народа и отсутствие у него чувства этнической солидарности, нехватку значительного стартового капитала у русских предпринимателей, желавших обойтись без помощи еврейских кредиторов и посредников, да и времени у императорской России оставалось мало. И ко всему прочему, само черносотенное движение раскололось, а затем и вовсе сошло с политической сцены.

Годы спада первой русской революции, т.е. 1907-08 гг.., были пиком подъема черносотенного движения, их наивысшего влияния на политические процессы в России .Но после того, как революционная буря окончательно утихла и наступили “нормальные” времена, начался кризис Черной Сотни, закончившийся практически полным исчезновением монархических народных движений еще до падения самой монархии.

Причин поражения черносотенства было множество. Одна из наиболее существенных заключалась в том, что по самой своей природе черносотенные союзы были не приспособлены к роли конституционных партий даже по меркам третьеиюньского режима. Тем более не состояли черносотенные союзы из профессиональных революционеров, как, например, большевики. Они представляли собой что-то вроде всеобщей мобилизации сторонников самодержавия в момент, когда самодержавию и всему традиционному укладу грозила гибель. Но после победы монархии, пусть даже и с отступлениями в виде законодательной Думы и ряда демократических свобод, началась своеобразная демобилизация черносотенцев в обычную гражданскую жизнь. Социальные различия, еще недавно казавшиеся несущественными в сравнении с перспективой падения исторической России, теперь выступают на первый план и приводят к расколу. Новые реалии, порожденные как революцией, так и столыпинскими реформами обостряют идеологические расхождения внутри движения. И все это развивается по мере дискредитации православно-монархической идеи по мере деградации монархии!

Годы революции были героическим периодом в истории Черной Сотни. В то время требовалось немалое мужество для отстаивания своих черносотенных взглядов. Вот далеко не полный список жертв черносотенной борьбы: в октябре 1905 г. анархист Я.Брейтман бросает бомбу в монархическое шествие; 27 января 1906 г. взорвана чайная “Тверь”, принадлежавшая СРН (2 убитых, 11 раненых); в мае 1906 года на Семянниковском заводе в перестрелке с большевиками убиты местные вожаки СРН Снесарев и Лавров, затем еще четверо черносотенцев;[40] в январе 1907 г. убит член Совета Новороссийского отдела СРН Л.В.Лавринович, в Полтаве сожжен дом председателя отдела СРН казака Омельяна, в Тифлисе шестью пулями ранен председатель отдела СРН священник Городцов, в Симферополе ранена малолетняя дочь председателя СРН Гранкина, в Москве на богородско-глуховской мануфактуре рабочий—черносотенец был живым сварен “товарищами” по классу в красильном котле.[41]

Подобных примеров можно привести множество. Обратим внимание на то, что черносотенцы рядовые или среднее начальство, вообще были излюбленной мишенью для левых террористов только потому, что убийство черносотенца, в отличие от покушения на правительственного чиновника любого ранга обычно не влекло за собой специальных расследований и карательных мер, оставаясь почти что бытовым преступлением.

И тем не менее уже осенью 1905 года черносотенцы, по выражению Л.А.Тихомирова, “отвоевали у революции улицу”. В 1906-07 гг.. массовые митинги и демонстрации под красным флагом становятся редкостью, вооруженные восстания происходят в морских крепостях (Кронштадт, Свеаборг, Владивосток) или отдаленных гарнизонах, или на кораблях, но уже не в крупных населенных пунктах. Обратим внимание на то, что восстания поднимают военные, призванные присягой защищать Царя и Отечество. Значит, относительное спокойствие в городах обеспечивают не военная машина государственного аппарата, а позиция основной массы горожан.

О влиянии правых в то время говорит то, что в России выходило около 80-ти газет и журналов чисто черносотенного направления. Даже в университетах России появляются студенты-черносотенцы, покончив с многолетним господством левых в студенческой жизни.

И тем не менее. начиная с 3 июня 1907 г. - времени окончательного поражения первой революции, можно говорить о начале конца черносотенства. Конец революции не означал восстановления неограниченного самодержавия, что автоматически поставило часть черносотенцев в положение правой оппозиции к третьеиюньской монархии и лично к Столыпину. При этом ни революция. ни контрреволюция не решили стоящих перед Россией социальных проблем и это не могло не вызвать постепенного отхода от монархической идеологии демократических “плебейских” элементов черносотенного движения. Те, кто всерьез воспринимали антикапиталистический лозунг Черной Сотни и верили в надклассовую “народную” сущность самодержавия, были недовольны открыто провозглашаемой Столыпиным “ставкой на сильных”, его политикой ликвидации общины и вообще всем курсом на капиталистическую модернизацию России. В свою очередь, часть черносотенных лидеров заняла простолыпинские позиции.

В результате с СРН возник раскол по отношению к признанию Государственной Думы. Группировка во главе с В.М.Пуришкевичем организовала свою партию Союз (или Палату) Михаила Архангела, признающую представительные учреждения. В дальнейшем СРН продолжал переживать расколы. Ряд его местных отделений, фактически и ранее чисто номинально подчинявшихся центральному правительству, становятся окончательно самостоятельными. Речь идет, в частности, о Московском отделении во главе с протоиереем И.Восторговым, о Почаевском отделении во главе с Антонием Волынским и др.

Наконец, СРН в 1909-11 гг.. СРН окончательно раскалывается на дубровинцев и марковцев (во главе соответственно с А.И.Дубровиным и Н.Е.Марковым), причем первые остались на позициях 1905 г., требуя неограниченного самодержавия, защищая общину и яростно критикуя “буржуев”, в то же время марковцы были на пути превращения в парламентскую партию, близкую к октябристам.

Помимо идеологических причин расколов (в частности. отношение к Думе и столыпинским реформам) раскол черносотенства пошел и по социальным причинам. Крестьяне-черносотенцы в III и IV Думах , оставаясь монархистами, тем не менее при обсуждении вопросов о земле и других проблемах российской деревни, предпочитали солидаризироваться с левыми депутатами. Различия между “господами” и “народом” в черносотенных союзах всегда подспудно существовавшее, теперь встали во всю ширь.

“Темный мужицкий демократизм” черносотенных масс проявил себя в деятельности своеобразного бунтарского движения под руководством иеромонаха Илиодора в Среднем Поволжье. В своих проповедях иеромонах громил не только “жидов”, революционеров, толстовцев, но и купцов, чиновников и помещиков и самого Столыпина. Дело дошло до настоящего восстания в Царицыне, в ходе которого был изгнан губернатор Стремоухов и создано что-то вроде казачьего самоуправления города, как в разинские времена. Завершилось это все настоящей осадой монастыря в Царицыне, где укрылся со своими сторонниками черносотенный “савонарола” Илиодор.

Нечто подобное происходило на Правобережной Украине, где почаевский отдел СРН открыто требовал ликвидации польского помещичьего землевладения и передачи земель малорусским и белорусским крестьянам под лозунгом “Власть - царю, землю - крестьянам!” Одновременно шла яростная кампания против еврейских торговцев и ростовщиков. За такие проповеди Синод закрыл в 1909 году газету “Почаевские Новости”, полиция неоднократно проводила аресты черносотенных агитаторов.

Правительство, применявшее репрессии против илиодоровцев и почаевцев (хотя и не такие свирепые, как против левых), постепенно отталкивала от себя еще недавно искренне монархические массы. Трагедия демократической части черносотенства, одновременно проправительственного и оппозиционного, заключалась в том, что весьма значительная часть сельских или провинциальных черных сотен постепенно начала переходить на позиции радикалов слева. Царицын, место подвигов Илиодора, станет “Красным Верденом” в Гражданскую войну, а среди волынских и подольских крестьян, активистов сельских подотделов СРН, часть примкнет к украинским “самостийникам”, часть к махновцам.

Переход черносотенных масс с крайне правых позиций на крайне левые был вполне логичен. Если в конце XIX века многие бывшие народники стали монархистами, разочаровавшись в своей борьбе, то теперь нечто подобное происходило с монархистами, не видевшими никакого будущего у монархии Николая II-го. При всех доктринальных различиях принципиальных расхождений между радикалами меньше, чем кажется. Народное традиционалистское крыло черносотенства отрицало тот капитализм, который появился в результате виттевских и столыпинских реформ, защищало общинные коллективные формы быта, выступало против перенесения на русскую почву западных политических моделей, что вполне разделяли и левые радикалы вроде большевиков. Вполне естественным был переход социальной базы демократической части черных сотен, разуверившихся в самодержавном царе на сторону В.И.Ленина, которого уже воспринимали именно как “мужицкого царя” (а не лидера какой-то политической партии).

Другая часть черносотенного движения, его наиболее интеллигентная, дворянская, благополучная часть, поддерживала и третьеиюньский режим и стала одной из главных опор П.А.Столыпина.

Тема взаимоотношения Столыпина и черносотенцев сама по себе заслуживает научного исследования. Мы лишь бегло затронем некоторые стороны этих взаимоотношений.

Столыпин - один из бесспорных героев современной русской правой. Интересно, что культ этого деятеля последних лет монархии первыми начали демонстративно исповедовать объявившие себя наследниками СРН приснопамятное общество “Память”, хотя основная масса черносотенцев в 1906-07 гг.. вовсе не была поклонниками премьера.

Столыпин занимает такое важное место в пантеоне правых не только по своим личным, выдающимся качествам политика, но еще и как реальная (пусть и нереализованная) альтернатива большевизму. Не случайно в конце 80-х гг.. в период горбаческой “гласности” на страницах демократических изданий велось массированное прославление столыпинских реформ, носящее в действительности завуалированную критику социализма. Пропаганда фермерских хозяйств и ликвидации колхозов , помимо ссылок на опыт западных стран, сопровождалась в демпрессе постоянным утверждением о замечательных успехах аграрной политики Столыпина. Так что в какой-то степени культ Столыпина был создан и внедрен в массовое сознание западнической либеральной интеллигенцией, враждебной настоящему делу Петра Аркадьевича. Хотя Столыпин твердо вел курс на капиталистическое развитие России, причем именно по западному образцу, что означало не только экономическую, но и политическую модернизацию страны (включая признание конституции и парламентаризма), но целью этих реформ было укрепление государства и его подновленной монархической формы правления.

Современные правые чтут Столыпина как борца за великую Россию, противоположную великим потрясениям. То, что убийцей премьера оказался еврей Богров, сделало для культа Столыпина больше. чем все его реформы. В целом и современные либералы, и современные патриоты чтут не сколько реальные заслуги премьера, сколько его мифологизированный образ, далекий от реального образа Столыпина.

Сам премьер-министр, убежденный русский патриот и монархист, вопреки современным легендам, не жаловал Черную Сотню. Против плебейской части черносотенного движения он применял карательные меры, например силой разоружая черносотенные боевые дружины в Одессе, усмиряя бунтарские выступления в Поволжье под руководством Илиодора, отдавая под суд убийц депутатов I-ой Думы от кадетов Иоллоса и Герценштейна и т.д.

Но даже и те черносотенцы, что поддерживали Столыпина, старались еще больше изменить избирательный закон 3 июня 1907 г., чтобы еще больше урезать представительство инородцев и дать большие льготы дворянству. Отражая интересы уже не традиционалистских народных масс, а прежде всего поместного дворянства, представляя из себя уже не партии, а группу депутатов III-ей Думы, организованные фракции крайне правых и умеренно правых (официальные названия), простолыпинские черносотенцы вряд ли могли бы поддерживать те задуманные, но не осуществленные из-за гибели Столыпина его реформы. Черносотенцы в Думе поддерживали только те меры правительства, которые обеспечивали “успокоение” страны и защиту дворянства. Только до этого могло дойти у них признание представительных учреждений в Российской Империи.

Но после этого дворянское черносотенство уже не могло стать привилегированной политической силой. В определенном смысле черносотенцы-помещики стали действительно превращаться в “зубров”, используя известный образ депутата Н.Е.Маркова 2-го, лидера обновленного СРН, т.е. во что-то редкое и исчезающее.

Итак, неизбежный в силу разнородности входящих в Черную Сотню социальных слоев раскол произошел. Но сам по себе раскол не вызвал бы крушения черносотенного движения. Теоретически (при всей недоказуемости этой гипотезы) можно было бы предположить, что на базе черносотенства могли бы возникнуть партии своеобразного социал-монархизма типа испанских карлистов с опорой на социальные низы и церковь, и консервативную буржуазную партию христианско-демократического типа. Но этого не случилось в первую очередь по причине окончательной дискредитации русской монархии.

О настроениях черносотенных масс живописно рассказывает документ Департамента Полиции “Обзор движения монархических организаций с июня по декабрь 1909 г.”, где, в частности, сказано: “Уже и теперь все чаще и чаще слышатся голоса: ”Хоть бы на один конец чего ждать?” и т.п. К несчастью, все это говорится по адресу главы государства, с каждым днем теряющего своих приверженцев. Самые преданные монархисты, видя полную слабость власти, уже начинают обвинять не только первого министра. Еще год назад нельзя было и подумать о такой оценке действий главы монархии. То, что не могли сделать все усилия революционеров и их сторонников -левых, может быть легко достигнуто правящей властью, как бы нарочно действующей себе в ущерб. Распадение монархических организаций, если таковое будет, повлечет за собой организацию крестьянских, чисто народных сообществ со своими вожаками, которые, исповедуя русские начала, сметут всю интеллигенцию и произведут настоящую общую массовую революцию.[42]

Действительно, монархия Николая II-го все больше дискредитировала себя (чего стоил один Распутин) и это зрелище гниения и распада не могло не добить и так ослабленную монархическую идею. Показателем этого становится такой факт: в 1912 г., после Ленского расстрела, в России начинается новый революционный подъем. Но в отличие от 1905 г. совершенно отсутствует контрреволюционный подъем. Черносотенные организации продолжают раскалываться и таять. В.М.Пуришкевич или Марков 2-ой остаются известными политическими деятелями, но не как лидеры партий, а как влиятельные думские ораторы.

Современный исследователь дореволюционных партий Н.Д.Постников дает такую динамику парторганизаций правомонархических партий:[43]

Как видим, на протяжении десяти последних лет монархии идет неуклонное сокращение местных организаций любого уровня черносотенных монархических партий, причем чем ниже уровень организации (и чем ближе она к народным массам), тем больше редеет их число. Некоторый рост сельских отделов в 1911-13 гг.. связан с активной деятельностью черносотенцев Почаевской Лавры, носящей сколь монархический, столь же и антипомещичий характер. Поэтому неудивительно, что после короткого всплеска активности распад сельских отделов черносотенных союзов пошел еще быстрее. Падение влияния на провинцию стало лучшим показателем истощения монархической идеи даже в самых консервативных слоях российского общества.

Хотя в отличие от 1905 г. публично объявляющий о своих монархических убеждениях человек уже не рисковал получить пулю террориста, но зато теперь такой человек превращался в посмешище, а ведь в политической жизни это гораздо опаснее, чем риск физической гибели. Генеральша Богданович, хозяйка аристократического салона, записала в своем дневнике в 1906 г., когда Черная Сотня была еще на гребне успеха :”Вполне согласна со Штюрмером, что теперь только жалко и смешно слышать все эти разговоры Грингмута, Никольского (Бориса) и других, с пафосом ратующих за самодержавие, все это - “рыцари печального образа”, Дон-Кихоты. Пока у нас этот царь, порядка в России не будет, нечего его ожидать».[44] За последовавшие после годы прозвище Дон-Кихоты прочно прилипло ко многим убежденным монархистам. Но может ли долго существовать режим, если его идейные сторонники воспринимаются Дон-Кихотами? После того, как исчезли бескорыстные монархисты, должна рухнуть и монархия, что и произошло в феврале 1917 г. с такой легкостью.

Черносотенцы не были единственными правыми в последние годы империи. В 1908 г., времени начала распада черносотенных союзов, появилось еще одно направление правых - русские националисты.

Как явствует из названия, националисты основой своего движения положили защиту интересов русской нации, что для черносотенцев было, как уже отмечалось менее значимым по сравнению с защитой монархии.

Влиятельный публицист “Нового Времени” М.О.Меньшиков еще в 1907 г. писал, что “основной грех черносотенных союзов в том, что они не национальны”.[45] Черносотенцы, писал Меньшиков, сторонники неограниченной монархии, отвергнутой монархом, и недостаточные националисты, они выступают против роста фабрично-заводской промышленности, а это чревато утратой Россией положения великой державы. Наконец, в список грехов Черной Сотни Меньшиков добавляет то, что они увлечены защитой русского прошлого и не думают о будущем. В мае 1908 г. Меньшиков предложил создать Всероссийский Национальный Союз из “здоровых прогрессивных сил”.

Союз действительно был создан из ряда умеренно правых депутатов III-ей Думы, составляющих фракцию националистов численностью около 100 человек во главе с П.Н. Балашовым. Возникновение фракции стало возможным под прямым давлением П.А.Столыпина.

Устав Всероссийского Национального Союза (ВНС), принятый в июне 1908 г., наряду с организационными вопросами содержал программные установки: ”Союз имеет целью содействовать:

б) укреплению сознания русского народного единства;

в) устройству бытовой самопомощи и развитию русской культуры;

г) укреплению русской государственности; и т.д.[46]

Однако за пределами Таврического дворца националисты не были влиятельны и так и не смогли создать серьезную политическую партию. Националисты остались в истории лишь как парламентская фракция и федерация клубов в ряде городов Империи. Всероссийский Национальный Клуб (ВНК) был открыт 21 февраля 1910 г., причем среди 41 учредителя было 14 депутатов Госдумы и 12 - Госсовета (наличие клубов, наряду с ВНС, позволяло обойти существующие в ряде правых партий запреты на двойное членство, поскольку формально клуб не является партией).

Как видим, с самого начала националисты представляли собой вполне элитную группу, что, с одной стороны, не дало им возможность привлечения на свою сторону масс, но с другой нельзя не отметить высокий интеллектуальный уровень националистической публицистики, особенно в сравнении с прямолинейной лозунговостью черносотенцев. Другое дело, что времени у националистов для выработки более или менее четкой доктрины история не оставила.

После революции 1905-07 гг.. в интеллектуальной жизни России происходили интересные процессы. Происходил кризис революционных идей и идолов, что отразилось в упадке всех революционных партий, включая даже большевиков. Среди либеральной интеллигенции появились свои диссиденты - авторы “Вех”, высказавшие немало горькой правды в лицо тем, кто самонадеянно считал себя “совестью народа”. Впрочем, значительная часть российского “передового” общества в межреволюционный период ушла в декадентство, мистику, кокаин и алкоголь. У правых дела шли не лучше - переживало деморализацию черносотенство. Все это было следствием того, что ни революция, ни реакция не достигли своих целей, ускоренно развивался российский капитализм, одинаково неприемлемый для левых и ультраправых. Вполне естественно предположить, что среди идеологических течений должны были появиться и буржуазно-демократические националисты.

В отличие от истории большевиков и их значительных оппонентов, напр., кадетов или эсеров, изучение которых не прекращалось ни в нашей стране, ни за рубежом, а также от авторов “Вех”, по отношению к которым наблюдается в наши дни настоящий бум публикаций, до изучения националистов исследователи еще не добрались. Можно только указать диссертационное исследование Д.А.Коцюбинского.[47]

Мы же остановимся на некоторых небольших теоретических работах членов ВНС и ВНК, где содержались основополагающие принципы националистов. Особый интерес представляют те авторы, которые ранее состояли в черносотенных союзах или даже в левых организациях. В их числе можно назвать профессора П.И.Ковалевского (ректора Варшавского университета), В.Строганова, проф. И.А.Сикорского (отца знаменитого авиаконструктора, одного из обвинителей Бейлиса), В.А.Бернова (бывшего лидера черносотенной “Русской Народной Партии” в Воронеже и редактора газеты “Живое Слово”), Г.В.Локтя (бывший депутат I-ой Думы от трудовиков), П.Е.Казанского, Н.И.Герасимова, П.Перцова, Д.И.Пихно (проф., ред. газеты “Киевлянин”) и др. Кредо националистов ясно и сжато изложил в своей речи “В защиту русского национализма” Н.И.Герасимов: “На недавнюю попытку поднять в России революцию - ответим своей национальной мирной революцией - возгласим Декларацию Исторических Прав Русского человека на русскую землю, всю ее от Белого до Черного морей, назовем заповедным национальным владением из рода в род, объявим государственное братство всем народам меньшим, вошедшим в нашу русскую семью, с искренним сердцем облекшимся в имя русского, на беспощадную войну каждому, кто внутри родных стен сеет злобу, измену и коварство”.[48]

Самый принципиальный момент отличия национализма от черносотенства, по мнению В.Строганова, заключается в том, что “истинный национализм мыслим только при наличии гражданской свободы... Весь ужас нашего современного положения заключается в том, что “о свободе” у нас судят по революции, а о национализме - по черносотенству”.[49] Националисты, как видим, не только признавали Манифест 17 октября 1905 г., но и считали нужным дальнейшее расширение прав и свобод. На утверждения о том, что русский народ “не готов”, “еще не созрел” до гражданских свобод, Строганов отвечал: “Народ, создавший величайшую в мире Империю, заслонивший своей грудью Европу от татарского погрома, спасший ту же Европу от наполеоновского ига, наконец - создавший длинный ряд гениальных людей во всех отраслях искусства и науки, до сих пор считается незрелым для участия в управлении... Не революционеров, полуграмотных, загнанных, осатанелых в своей злобе и ненависти, можно упрекнуть в пристрастии к отвлеченным теориям, а наше просвещенное чиновное правительство. Именно оно погрязло в теории, заимствованной с Запада - о невежестве и негодности русского народа для созидательной государственной работы”.[50]

Негодование Строганова разделяли и другие националисты. При этом многие из них, в духе славянофильства, вспоминали традиции древнерусского самоуправления - веча, посадской общины, казачьего круга и т.д. Националист Н.И.Герасимов в своем докладе, выразительно названном “В защиту русского национализма”, резко полемизировал с черносотенцами: “Крайне правые упрекают нас в сочувствии народному представительству. Это правда, но мы видим в созыве Государственной Думы не заимствованное, чуждое политическое начало, мы узнаем здесь возрожденный добрый обычай Старой Руси, чуем прежнюю родную дорогу московскую”.[51]

В целом националисты считали необходимым не только демократизировать российское государство, но и демократизировать русское национальное движение и свою партию. Профессор П.И.Ковалевский прямо говорил: ”Русская национальная партия первее всего должна стать народною демократическою партией и только в таком случае она будет иметь право называться национальной”.[52]

Тему национально-демократической партии подробно развил бывший трудовик Г.В.Локоть в брошюре “Оправдание национализма” (1910) (кстати, на экземпляре брошюры, хранящейся в Российской национальной библиотеке есть посвящение автора октябристскому лидеру А.И.Гучкову). По словам Локтя, “Основной средой, в которой будет расти национально-демократическое мировоззрение, конечно, будет являться главным образом имущественная, хозяйственная масса демократии и с точки зрения именно ее интересов истинный демократизм в настоящее время вне национализма немыслим”.[53]

Как легко догадаться, под “имущественной, хозяйственной массой демократии” имеются в виду мелкие и средние предприниматели, квалифицированные рабочие, зажиточное крестьянство и национально-мыслящая интеллигенция. Демонстрируя эрудицию, националисты называли свою социальную опору демократией, напоминая, что в Древней Греции под “демосом” имелся в виду не весь народ античного полиса, а лишь его имущая часть. Пролетариат неимущий и поэтому космополитичен,[54] писали националисты и считали необходимым принятие мер по увеличению культурного и материального уровня рабочего класса, что сделает его националистичным.

Таким образом, трудящиеся собственники, которых националисты называли “демосом” или “демократией”, а современные социологи средним классом, являлись главным носителем национальной идеи. Нетрудно заметить, что именно эти же слои были опорой Черной Сотни. Но вспомним, что в черносотенном движении, в силу особенностей его появления в период революции, были представлены все социальные слои, а не только “демос” и самое главное - мелкие собственники в черных сотнях по преимуществу происходили из традиционного сектора народного хозяйства и упорно цеплялись за старый патриархальный быт. Националисты же решительно делали ставку на просвещенный зажиточный слой, поднявшийся в годы столыпинских реформ. На тот исторический момент “демократия” в России действительно представляла собой все современное и прогрессивное. Националисты чувствовали себя вполне уверенно и с оптимизмом смотрели вперед. “Мелко и среднеимущая демократия в России должна быть национальной и она будет национальной, как бы ни шла вразрез с эти даже вся русская интеллигенция! - продолжал Г.В.Локоть. - Русская национальная демократия должна в близком будущем представлять одну из самых крупных политических партий России. Думская фракция националистов по своей пока еще слабо и неявно выраженной идеологии и программе представляет уже до известной степени прообраз будущей Национал-Демократической Партии . Защита национальных интересов русского коренного населения, т.е. и русской имущей демократии, характеризующей фракцию националистов, позволяет нам считать ее думским ядром будущей партии. Зародыши же этой партии совершенно явственно видны во многих существующих уже русских политических организациях, начиная от Союза Русского Народа и кончая даже трудовой группой”.[55] “Все у нас найдется - и люди, и капиталы, и энергия, когда мы почувствуем себя полноправными гражданами”[56] - уверенно добавлял В. Строганов .

На какой же платформе собирались националисты привлечь на свою сторону “демос” и создать могучую партию? Националисты не касались теорий “всемирного заговора” или происков “жидо-масонов”, этих излюбленных тем черносотенцев. Главные задачи национализма были вполне конкретны и реалистичны. “Первейшая и главнейшая задача русского национализма заключается в окончательном утверждении тех прав гражданской свободы, которые были дарованы русскому народу Манифестом 17 октября”[57] - писал В.Строганов. Он же перечислял необходимые первоочередные реформы, которые следовало провести в России - создать более мелкие, чем губернские, административные единицы, поднять образовательный ценз провинциальной администрации, разрешить женщинам доступ к государственной службе.

Более подробную платформу националисты изложили в своем сборнике “Ладо” с подзаголовком “Сборник литературно-общественный, посвященный нарождающейся русской национал-демократии”, вышедшем в 1911 г. В отличие от знаменитых “Вех” выход “Ладо” остался незамеченным, что во многом объяснялось узкопартийной ориентацией сборника и отсутствием значимых произведений в его литературной части. И тем не менее программные требования национал-демократии в сборнике были обозначены четко: неделимость России, укрепление Россией своего культурного влияния в Азии и активная политика на славянском Востоке, выделение Холмской губернии из Царства Польского и обособление Сувалкской губернии, тесное национально-культурное единение с Червонной Русью (Австрийской Галицией).

Требования национал-демократов в государственном устройстве были такие: расширение прав Государственной Думы, распространение земского самоуправления на всю территорию России, включая Кавказ и Сибирь, свобода вероисповедания, отмена смертной казни, всеобщее 4-хлетнее образование, прогрессивный подоходный налог, создание министерства труда для решения рабочего вопроса и т.п.[58]

Действительно, впечатляющий план реформ. В сущности именно такие реформы проводил и задумывал провести П.А.Столыпин. Не случайно именно националисты были главной опорой реформатора в Государственной Думе.

Националисты отчасти даже оправдывали революцию 1905-07 гг.., видя главную беду революции в ее классовом, а не национальном характере, - “национализм... - это то, что не хватило нашей революции”.[59]

Причина ненационального характера большинства русских политических движений и вообще бед России - “антинациональный дух передовой интеллигенции... Наша интеллигенция, у которой нет ни национальной веры, ни культа Отечества, ни заветных преданий, становится слепым орудием в руках тех, кто воспламенен фанатизмом своей религии и национального культа - в руках евреев, поляков, финнов”.[60] Националисты обвиняли космополитическую интеллигенцию в эгоизме: ”Не истина и тем более не демократизм космополитического мировоззрения, по существу возбуждающий серьезные сомнения, вызывают ожесточенное противодействие самому принципу национализма, а только желание деспотически властвовать над общественным сознанием”.[61] Г.В.Локоть сделал краткий экскурс в историю русской национально-мыслящей интеллигенции. По его мнению, западники и славянофилы, боровшиеся против крепостного права, которого не знали инородцы, были уже национал-демократами. С Каткова единая прогрессивно-демократическая интеллигенция разделилась на два течения - космополитически-прогрессивное и национально-консервативное, из которых первое оспаривало для себя исключительную честь считаться демократическим, а второе совершенно напрасно и даже мало основательно стало отказываться от этой чести.[62]

Напоминая, что либералы и тем более революционеры не ценят преимущества третьеиюньской системы по сравнению с прежним неограниченным самодержавием, Г.В.Локоть справедливо пишет, что правое крыло русской интеллигенции оберегает интересы русских, допускает принцип народного представительства и, следовательно, является более демократичным, с точки зрения современной демократии, чем космополиты-прогрессисты.

Общий вывод националистов по отношению к интеллигенции был ясен: нужно национальное воспитание и просвещение русского “умственного слоя”. По этой же причине националисты критиковали и авторов “Вех”, практически проигнорировавших национальные задачи России и оставшихся космополитами, сменившими материализм на христианство.

Но в целом с присущим им оптимизмом националисты были уверены в национальном перевоспитании интеллигенции: ”Народные массы, народные демократические группы в конце концов подчинят себе интеллигентные группы и общественно-политическое воззрение интеллигенции неизбежно должно будет включать элементы национализма”.[63] За этой уверенностью националистов стояла замечательная тенденция “поправения” еще недавно радикальной интеллигенции, которая впервые в истории заговорила не только о правах, но и о значении сильного государства.

Т.В.Локоть считал возможным завоевание национальными идеями и рабочего класса, допуская возможность появления национальных течений и в рабочих партиях. По его словам, “Даже русская социал-демократия, особенно поскольку русский рабочий пролетариат является не полным пролетариатом, а до известной степени сохраняет связь свою с имущественной хозяйственной демократией - может дать почву для национальных течений в своей среде”.[64] Не без зависти националисты приводили пример германской социал-демократии и рабочего движения, пророчески предсказывая, что поскольку при всей преданности идеям социализма немецкий социал-демократ чувствует себя прежде всего немцем, то в случае внешней войны германский рабочий класс поддержит правительство. Как известно, именно так и случилось в августе 1914 года.

Суть внутренней политической программы националистов образно выразилась в короткой фразе: ”Наша программа заключается в трех словах с одним союзом - Единая и Неделимая Россия”.

Сепаратистские настроения в ряде окраин России вызывали тревогу у националистов. Особо волновала их активизация украинского национализма, учитывая многочисленность населения малороссийских губерний и их значительный промышленный потенциал. Для националистов эта тема тем более была актуальна, учитывая, что Национальный Союз и клубы русских националистов были особенно влиятельны именно в Малороссии. Большинство националистов-депутатов Думы также были избраны с избирательных округов на территории современной Украины и многие из них были по происхождению малороссами (слово “украинцы” в устах националистов означало не народ, а “самостийников”).

По “украинскому” вопросу националисты были категоричны - такого вопроса не существует по причине отсутствия украинской нации. Как выразился в докладе в Национальном Клубе Киева 7-го февраля 1913 г. Профессор И.А.Сикорский, “Этнографический термин “украинцы” за отсутствием самого объекта, т.е. этнографически особого народа, не имеет основания существовать, а обозначение территории именем “Украины” потеряло свою первоначальную административную надобность, а потому самый термин представляется бесполезным, подобно наименованию “Священной Римской Империи” или “Московского государства”.[65]

Русские националисты особенно подчеркивали то обстоятельство, что среди деятелей “украинства” XIX и начала XX вв.. много поляков (Гощинский, Залесский, Грабовский), великороссов (М.П.Драгоманов, Н.И.Костомаров), и что вплоть до начала XX в. “украинство” не носило сепаратистский характер и что политическое “украинство” поддерживается исключительно из-за рубежа.

Впрочем, большинство националистов все же признавали определенную культурную историческую особенность украинцев, но считали их всего лишь территориальной группой русских, наподобие швабов или баварцев среди немцев, венецианцев или неаполитанцев среди итальянцев или гасконцев или провансальцев во Франции. Соответственно украинские язык и литература считались областническими диалектами. имеющим региональную литературу, что было действительно характерно для ряда западноевропейских стран.

Об украинском языке, на котором известный самостийник М.С.Грушевский писал свои книги, филолог А.С.Будилович писал, что “по своему составу и строю жаргон этот приблизительно так же относится к нашему образованному языку и даже речи Шевченко, как жаргон еврейский к языку немецкому».[66] В целом украинская «мова» была для националистов областным диалектом и не более чем, несмотря на то, что 20 февраля 1906 г. Отделение русского языка и словесности Императорской Академии Наук признало ее большинством в один голос отдельным языком.

Общее суждение националистов было таково - русский народ в составе велико-, мало-. и белорусов представляет собой этнографическое целое, единое в расово-антропологическом, языковом и религиозном плане. Сам факт деления русской нации на три ветви свидетельствовал об особой силе и крепости нации, ее будущем величии.

Раскритиковав “украинство”, националисты поневоле обратили внимание на последние восточнославянские (русские, в их терминологии) земли, находящиеся под иноземным владычеством. Речь шла о Австрийской Галиции (в XIV веке называемой Червонной Русью), Буковине и Закарпатье или Карпатороссии. (Поскольку Закарпатье находилось под властью венгерской части Габсбургской Империи, ее часто называли Угорщиной.) Для национал-демократов галицийская проблема носила не только этнографический или религиозный характер, как, напр., для славянофилов, но еще и социальный. Напоминая, что галицийские русины и карпатские угрорусы (термин “украинцы” обозначающей население современных областей западной Укаины утвердился лишь с 20-х гг..) не только находились под властью чужого государства, но и весь господствующий класс в этих землях был инонационален. Поэтому националисты по-своему логично доказывали, что в случае присоединения этих земель к России (а учитывая надвигающуюся Первую Мировую войну эта перспектива казалась вполне реальной) в Галиции и Закарпатье должна произойти своеобразная демократическая революция в виде усиления “трудового русского элемента”. Освобождение Галиции и Закарпатья являлось для националистов одной из первоочередных задач. С их точки зрения Россия делилась на две неравные части - Русь Державная (Российская Империя) и Русь Подъяремная (Галиция). И, как писал П.И.Ковалевский, “доколе наши братья будут стонать в Галиции и Угорщине, мы не имеем права считать себя успокоенными в государственном плане окончательно устроенными”.[67] Только с воссоединением в одном государстве всех восточных славян закончится начатое еще Иваном Калитой “собирание Руси”.

Как видим, внешнеполитические задачи были сформулированы достаточно определенно, в духе заветов Н.Я.Данилевского - ликвидация Австро-Венгрии и возвращение Подъяремной Червонной Руси в русское государство. По отношению к остальным славянам националисты не высказывались, считая главной своей задачей воссоединение и развитие русской нации. Лишь в Первую Мировую войну академик К.Я.Грот (член Русского Собрания) выразился со всей определенностью: ”Если Провидению угодно будет призвать Россию вскоре к осуществлению коренных преобразований политической карты Карпато-Дунайских земель, то на ее долю выпадет великая и ответственная роль в деле созидания там прочного порядка вещей и новых независимых национально-политических единиц или групп - в прямом соответствии с народными интересами и национально-историческими правами наших братьев-славян, австрийских и венгерских”.[68] Речь шла, как видим, не об аннексии западно- и южнославянских земель, а о создании независимых государств.

При своем русском этноцентризме националисты не игнорировали многонациональность России. Программа в отношении инородцев была проста :”Мы хотим их обрусения... Обрусить - значит сделать инородцев по своим убеждениям русскими...Ни под каким видом мы не должны давать инородцам больше прав, чем имеем их мы, русские... Инородческая автономия, кроме того, есть первая ступень к распаду России».[69] И общий вывод националистов - инородцы должны быть наделены всеми правами и в том же объеме, которым пользуется русское население.[70] Итак, “обрусение“ инородцев не означало принудительную ассимиляцию, а только превращение их в русских по убеждениям. Отличие от черносотенцев заключалось лишь в том, что националисты добивались расширения прав и свобод для граждан России, а черносотенцы - уравнения в правах всех подданных царя путем ликвидации привилегий некоторых категорий населения окраин.

По еврейскому вопросу у националистов не было особых расхождений с черносотенцами, если не считать того, что их антисемитизм был более, если можно так выразиться, интеллектуален. И националисты почти не использовали религиозную аргументацию типа “жиды Христа распяли” и не рассказывали страшных историй и сказок о “всемирном жидо-масонском заговоре”, тем более, что ряд думских националистов сами состояли в масонских ложах. Часть националистов даже выступала с осуждением суда над Бейлисом, справедливо полагая, что обвинение в ритуальном убийстве только нанесет урон репутации правых. Националисты не скрывали экономическую сторону своего антисемитизма, видя в евреях главного противника национальных демократических элементов. Уже после Октябрьской революции, находясь в эмиграции, один из думских лидеров националистов, В.В.Шульгин в своей книге “Что нам в них не нравится...” в достаточно корректной форме и на высоком уровне изложил кредо националистов на еврейский вопрос. (Эта книга была издана в нашей стране в 1992 г.)

Наконец, националисты, пожалуй, первыми обратили внимание на то, что Россия вплоть до начала XX-го века была страной иммиграции, в которую сотнями тысяч переселялись армяне, греки, южные славяне и пр. Националисты обращали внимание на формирование на окраинах Империи многотысячных диаспор, не внушающих доверия в политическом плане. В самом деле, многие тысячи армян, бежавшие от турецкого ига на российский Кавказ, пополняли ряды террористов из “Дашнакцутюн” и других экстремистских партий. Заполнение иммигрантами многих городов и даже сельской местности затрудняло “обрусение” инородцев, а порой иммигранты сами оказывали ассимилирующее влияние на население российских окраин. Наконец, в свете назревающей войны с Германией у националистов вызывало подозрение лояльность России двухмиллионной, влиятельной и богатой немецкой общины в России.

Позицию националистов в отношении иммиграции сформулировал П.И.Ковалевский: ”С давних пор Россия с распростертыми объятиями принимала всех переселенцев славян, армян и пр. Довольно! Эта политика должна быть прекращена навсегда. Все эти переселенцы в России остаются прежними армянами и проч. Этого впредь не должно быть. Кто желает жить в России, тот должен стать русским”.[71]

Заботясь о приоритете коренной русской нации в России националисты не склонны были подробно останавливаться на политическом устройстве России, хотя в большинстве своем они были монархистами. “Доказывая необходимость гражданской свободы для возрождения России, я ни на одну секунду не допускаю мысли, что у нас может быть иной образ правления, кроме монархического” - уверял В.Строганов.[72] Однако монархия, в их представлении была конституционной и при этом постоянно эволюционирующей в сторону расширения демократических свобод. Именно это было совершенно ересью для признавших Думу черносотенцев, главным пунктом расхождения двух течений русской правой.

Как видим, националисты были буржуазными демократами-реформистами. Они были устремлены в будущее и сам их национализм не имел характера изоляции народа от разлагающего влияния. Скорее напротив, националисты справедливо указывали, что в XX в. лишь хозяйственно и культурно прогрессирующая нация сможет считаться великой.

Закономерен вопрос - что же отличало националистов от других умеренно правых партий, т.е. октябристов и части кадетов? В сущности, в идеологии расхождения националистов с октябристами почти отсутствуют, с кадетами существовала масса совпадений, особенно по внешнеполитическим задачам России. Единственным отличием было лишь то, что прагматичные националисты не склонны были абсолютизировать те или иные экономические и политические теории. С октябристами у националистов были лишь тактические расхождения (по западному земству , и пр.).

Так что теоретически вполне возможным было создание на базе слияния националистов, октябристов, части черносотенцев и даже части кадетов Национал-Демократической Партии, опирающейся именно на демократические элементы российского общества.

Но времени на такое развитие партий не хватило. К началу Первой мировой войны националисты представляли собой штаб без армии - влиятельную думскую фракцию, сеть клубов, сочувствующую прессу, но чисто партийных организаций фактически не существовало. В своем сборнике “Ладо” националисты жаловались, что их пропагандисты не были дальше Нарвской Заставы, не существует единой партийной газеты (хотя и выходил “Вестник ВНС”, но он был скорее бюллетенем, сводкой партийных сообщений; газеты “Националист” и “Правда” (орган Псковского отдела) не стали общепартийными). За прошедшие несколько лет ситуация не изменилась. Начавшаяся война, вызвавшая первоначально всплеск патриотических настроений, все же не благоприятствовала партстроительству, особенно в условиях разорения и обнищания “демократии”, да еще в условиях деградации монархии Николая II-го. Летом 1915 г. думская фракция националистов раскололась и часть ее во главе с В.В.Шульгиным вошла в союз с октябристами и кадетами в составе т.н. “Прогрессивного блока”. В стремительно левеющей и идущей к революции стране это стало концом несостоявшейся партии.

[1] Шулохаев В.В. Феномен многопартийности в России.// Сб. История национальных политических партий России.// материалы международной конференции. М., 21-22 мая 1996 г., Росспэн. 1997.

[2] История политических партий России.// Под ред. Зевелева А.И. М., «Высшая школа», 1994. С. 11.

[3] Степанов С.А. Черная Сотня в России. (1905-1914). М., 1992. С. 33.

[4] Кривенький В.В. Новые данные сравнительно-политического анализа политических партий России.// Сб. История национальных политических партий России. М., 1997. С. 126.

[5] Степанов С.А. Указ. Соч. С. 36.

[6] Грингмут В.А. Очерк его жизни и деятельности. М., 1913. С. 74.

[7] Наумов А.Н. Из уцелевших воспоминаний. Кн.II. Нью-Йорк. 1955. С. 34

[8] Степанов С.А. Ук. Соч. С. 53-54.

[9] Там же. С. 54-56.

[10] «Общая газета». 1990. № 38.

[11] Степанов С.А. Ук. Соч. С. 101.

[12] История политических партий в России. Под ред. Зевелева А.И. С. 64.

[13] Алексеев И.А. Черносотенцы и умеренные монархические организации Казанской губернии. (1905- февраль 1917). Автореферат диссертации...к.и.н. С. 21

[14] Там же. С. 18-20.

[15] Майков А.А. Революционеры и черносотенцы. СПб., 1907. С. 23.

[16] Ленин В.И. ПСС. Т. 10. С. 360.

[17] Ленин В.И. ПСС. Т. 24. С. 18.

[18] Майков А.А. Ук. Соч. С. 24.

[19] Ук. Соч. С. 24-25.

[20] Там же. С. 27.

[21] Цит. По: Леонтович В.В. История либерализма в России. 1762-1914гг.. М., 1995.

[22] Ук. Соч. С. 28.

[23] Степанов С.А. Ук. Соч. С. 113.

[24] Майков А.А. Указ. Соч. С. 42.

[25] Ук. Соч. С. 30.

[26] Ук. Соч. С. 37-38.

[27] Ук. Соч. С. 39-40.

[28] Острецов В.М. Черная Сотня и Красная Сотня. М. 1991. С. 41-42.

[29] Алексеев И.Е. Ук. Соч. С. 18.

[30] Союз Русского Народа. М.-Л. 1929. С. 296-297.

[31] История политических партий России. М., 1994. С. 72.

[32] Арцыбашев М.М. Грядущая гибель России. СПб., 1908. С. 19.

[33] Программы политических партий России. Конец XIX - нач. ХХ вв.. М., 1995. С. 444-445.

[34] Еврейская Энциклопедия. Т. 13. С. 649.

[35] Степанов С.А. Ук. Соч. С. 26

[36] Общественная роль еврейства в цифрах и фактах. // Русское Дело. 1905. № 28.Приложение.

[37] Арцыбашев М.М. Ук. Соч. С. 113.

[38] Там же. С. 111.

[39] Союз Русского народа. По материалам ЧСК Временного Правительства. М.-Л., 1929. С. 402.

[40] Степанов С.А. Ук. Соч. С. 54, 228.

[41] Булацель П.Ф. Борьба за правду. СПб., 1908. Т.1. С. 113, 138.

[42] Союз Русского Народа... С. 104-105.

[43] Постников Н.Д. Территориальное размещение и численность политических партий России в 1907-17 гг.. (По материалам Департамента полиции). Автореферат.....к.и.н. М., 1998.

[44] Богданович А.В. Три последних самодержца. М., 1990. С. 370.

[45] Меньшиков М.О. Письма к ближним. Год VI СПб., 1907. С. 283.

[46] «Новое Время». 1908. 6 июня.

[47] Коцюбинский Д.А. Всероссийский Национальный Союз Формирование организационно-идейных основ (1907-1917). Автореферат .... к.и.н. СПб., 1998.

[48] Герасимов Н.И. В защиту русского национализма. М., 1912. С. 63.

[49] Строганов В. Русский национализм. Его сущность, история и задачи. СПб., 1912. С. 21, 23.

[50] Там же. С. 105-106.

[51] Герасимов Н. И. Ук. Соч. С. 15.

[52] Ковалевский П.И. Русский национализм и национальное воспитание. СПб., 1912. С. 89.

[53] Локоть Т.В. оправдание национализма. Киев. 1910. С. 23.

[54] Ковалевский П.И. психология русской нации. Пг., 1915. С. 11.

[55]Локоть Т.В. Ук. Соч. С. 52, 54.

[56] Строганов В. Ук. Соч. С. 143.

[57] Строганов В. Ук. Соч. С. 108.

[58] «Лада». СПб., 1911. С. 175-179.

[59] Строганов В. Ук. Соч. С. 10.

[60] Герасимов Н.И. Ук. Соч. С. 5, 6.

[61] Локоть Т.В. Ук. Соч. С. 9.

[62] Там же. С. 10.

[63] Там же. С. 52.

[64] Там же. С. 23.

[65] Сикорский И.А. Русские и украинцы. (Глава из этнологического катехизиса). Киев. 1913. С. 51.

[66] Будилович А.С. О единстве русского народа. СПб., 1907. С. 17.

[67] Ковалевский П.И. Русский национализм и национальное воспитание. СПб., 1912. С. 171.

[68] Грот К.Я. Австро-Венгрия или Карпато-Дунайские земли в судьбах славянства и в русских исторических изучениях. Пг., 1914. С. III-IV.

[69] Строганов В. Ук. Соч. С. 146-147, 149.

[70] Там же. С. 149.

[71] Ковалевский П.И. Русский национализм и национальное воспитание. С. 183.

[72] Строганов В. Русский национализм, его сущность и задачи. С. 22.

тип организации	1907	1908	1909	1910	1911	1912	1913	1914	1915	1916	1917
губернские	51	45	49	53	51	48	40	37	38	21	7
уездные	158	73	69	73	71	56	50	32	26	21	1
сельские	1859	68	127	64	100	146	239	122	37	24	6
другие населенные пункты	34	13	13	15	20	18	9	8	5	1	1
всего	2101	199	258	205	242	268	338	199	96	67	15