Алексей Николаевич Варламов родился в 1963 году в Москве. Печатался в журналах «Новый мир», «Знамя», «Октябрь», «Грани», «Роман-газета». Автор книг «Дом в Остожье», «Здравствуй, князь!», «Ночь славянских фильмов». Лауреат премии «Антибукер». В журнале «Москва» печатались его повести «Гора», «Теплые острова в холодном море», «Звездочка», романы «11 сентября», «Красный шут», а также критические и публицистические статьи.

ЗВУК ЛОПНУВШЕЙ ТЕТИВЫ
Историческое исследование

Долгое эхо
Эпилог

Земной путь Григория Ефимовича Распутина-Новых завершился, тело его было сожжено и прах развеян по ветру, но распутинская легенда продолжала жить. Об этой посмертной легенде можно было бы написать целую книгу. Написать о тех мемуарах, действительных и фальсифицированных, которые появились на свет после 17 декабря 1916 года. О книгах, фильмах, спектаклях, которые создавались и продолжают создаваться по всему миру. О стихах, поэмах, судебных процессах, исках, тиражах, песнях популярных рок-групп. Но это будет другая книга. А в этой, завершив повествование о судьбе Распутина, остается рассказать об остальных ее героях - тех, кто Распутина любил или ненавидел, кто с ним боролся, обращался к нему за помощью, пытался использовать его в своих интересах или верой и правдой ему служил. Этих людей, так или иначе с тобольским крестьянином связанных, было очень много - сотни, может быть, тысячи человек. Судьбы одних из них известны очень хорошо, судьбы других - гораздо хуже.
Царская семья. Ее последний путь знают сегодня все. Был ли в решении Керенского отправить семью отрекшегося от престола русского царя в родные края Григория Распутина некий умысел или это простое совпадение, доподлинно неизвестно, да, наверное, и не столь важно. Существует легенда, что Распутин предсказывал государю этот путь и говорил, что Николай обязательно увидит его родину. Об этом писала Юлия Ден:
<"Они должны приехать", - сердито проговорил крестьянин. Спустя несколько минут он произнес пророческие слова: "Волей или неволей они приедут в Тобольск и, прежде чем умереть, увидят мою родную деревню">.
Так и вышло.
<...нам не говорят, куда мы едем (узнаем только в поезде) и на какой срок, но мы думаем, это туда, куда ты недавно ездила, - святой зовет нас туда и наш друг.
Не правда ли странно, и ты знаешь это место <...> главное, что мы еще в России (это главное), что здесь тихо, недалеко от раки св. Иоанна. Не удивительно, что мы именно здесь>, - писала императрица своей верной подруге Анне Александровне Вырубовой, которая за год до этого побывала в Покровском, Тобольске и Верхотурье, и, пожалуй, только при прочтении этих строк и обнаружении связи между царской семьей и последним святым, при империи канонизированным, становится понятной та боль, которую испытывала, и то возмущение, которое высказывала Александра Федоровна, когда Синод отказывался прославлять Иоанна Тобольского, ожидая конца войны.
<Выяснилось окончательно: их везут в Тобольск <...> Государь очень побледнел и похудел. Императрица владеет собой и продолжает надеяться! Несмотря ни на что, рада ехать в домашнюю сферу "их дорогого друга". И Аня - святая, перед которой следует преклониться. Ничего не изменилось в ее менталитете, - записала в дневнике обер-гофмейстерина Е.А. Нарышкина. - Какое испытание и какое унижение! А они все переносят со стойкостью и кротостью святых>.
<Выехав 14 августа в 6 часов утра, 17-го вечером мы прибыли в Тюмень - на станцию железной дороги, наиболее приближенную к Тобольску. Через несколько часов после этого мы грузились на пароход "Русь". На другой день мы плыли мимо деревни - места рождения Распутина, и Семья, собравшаяся на мостике, могла созерцать дом старца, который ярко выделялся посреди изб. Это событие не было для них неожиданностью, так как Распутин это предсказал, и это стечение обстоятельств, казалось, еще раз подтверждало его пророческие слова>, - писал в мемуарах Пьер Жильяр.
1917 год. <6 августа. Забыл упомянуть, что вчера перед обедом проходили мимо села Покровского - родина Григория>, - как всегда, скупо отметил государь по дороге из Царского Села в Тобольск.
1918 год. <14 апреля. В с. Покровском была перепряжка, долго стояли как раз против дома Григория и видели всю его семью, глядевшую в окна>, - писал он на пути из Тобольска в Екатеринбург.
Между этими двумя записями семь месяцев жизни в доме тобольского губернатора, безропотное ожидание своей участи, домашние уроки детям, чтение книг, молитвы, нечастое посещение церковных служб, смена времен года и смена властей. И горькие записи в дневнике маленького цесаревича, к которому вернулась его болезнь:
<Весь день прошел как вчера>. <Весь день прошел как вчера>. <22 градуса мороза, ураган. Все так же скучно>. <Днем вертел маленькую палочку в руке, смотрел, как Папа работал на крыше, счищал снег, и как носят дрова в дом. Скука!!!>
Тринадцатилетний мальчик тяготился этим заточением едва ли не более всех...
В апреле 1918-го царская семья была разделена: государь с государыней были вывезены из Тобольска раньше, а дети и слуги присоединились к родителям позднее.
22 мая, в день Николая Чудотворца, их увидела на пристани в Тюмени Матрена Распутина.
<Какое счастье выпало на мою долю. Сегодня я видела детей случайно совершенно, - записала она в дневнике. - Пошла на пристань за билетами, вижу - стоит пароход, никого не пустили. Я пробралась к кассе чудом, и вдруг в окне парохода Настя и маленький увидели меня, страшно были рады>.
Вспоминала о Распутине и его окружении и родне и государыня. Об этом свидетельствуют как показания сосланных с нею людей, так и ее собственные письма.
<Тяжело быть отрезанной от всех дорогих, - обращалась она к Вырубовой 24 ноября 1917 года. - Я так рада, что Твой верный Берчик и Настя с Тобой, а где Зина и Маня? Отец Макарий, значит, тоже ушел в лучший мир? Но там он ближе к нам, чем на земле. Наши мысли будут встречаться в будущем месяце. Помнишь наше последнее путешествие и все, что случилось после. После этой годовщины, может быть, Господь смилуется над нами. Иза и девушки еще не приехали. Поцелуй от меня Прасковью и детей. Все целуют "Большого Бэби" и благословляют. Храни Бог. Не падай духом>.
А в другой раз: <Я получила доброе письмо от Зины. Акилина в Киеве>.
Многие имена здесь хорошо известны. Зина (Менштед или Манчтет), Маня (Ребиндер) и Акилина (Лаптинская) входили в число самых ближайших распутинских поклонниц, Прасковья - жена, вернее, вдова Распутина. Отец Макарий, умерший в 1917 году, - это тот самый монах из Верхотурья, который приезжал в Царское село в 1909 году и которого ошибочно считали наставником Григория в молодости. Весной 1917 года им заинтересовалась демократическая власть.
<Поручаю своему товарищу Пигулевскому немедленно арестовать в Верхотурском ските Макария и заключить его под стражу, произведя самый тщательный обыск у него в келии. Имею на сей счет прямые указания товарища Скарятина. Начальник милиции в данном случае имеет беспрекословно повиноваться гр. Пигулевскому>, - писал в своем приказе председатель комитета общественной безопасности города Верхотурья некто Беляев 19 апреля. Два месяца спустя Макарий скончался.
Примерно в это же время в Верхотурье была арестована и отправлена в Петроград Ольга Владимировна Лохтина.
Великая княжна Татьяна Николаевна писала 9 декабря 1917 года Вырубовой, которую к тому времени выпустили из Петропавловской крепости: <Передай, душка, привет Маре, сестре , О.В. Попроси помолиться, целую ее и всех, кто помнит>.
Распутинский кружок распался со смертью Григория, но память о человеке, которого она считала святым, государыня хранила до своих последних дней. Вырубова сообщала в мемуарах о том, что их величества <до последней минуты верили в его молитву и еще из Тобольска мне писали, что Россия страдает за его убийство>. Письмо с такими строками действительно существует. <17-го все молитвы и мысли вместе, переживаем опять все <...> Вспоминаю Новгород и ужасное 17-е число, и за это тоже страдает Россия. Все должны страдать за все, что сделали, но никто этого не понимает>, - написала императрица своей фрейлине год спустя после убийства Распутина, еще надеясь на то, что <после годовщины <...> Господь умилосердится над родиной>, но больше ни с кем она мыслями о своем покойном друге не делилась.
<Только однажды Она говорила со мной про Распутина, и слова Ее были маловажные. Мы ехали на пароходе в Тобольск, и, когда проезжали мимо села Покровского, Она, глядя в окно, сказала мне: "Вот здесь Григорий Ефимович жил. В этой реке он рыбу ловил и Нам иногда в Царское привозил">, - рассказывал камердинер Николай Волков.
<Он прямо поразителен - такая крепость духа, хотя бесконечно страдает за страну, но поражаюсь, глядя на Него. Все остальные члены семьи такие храбрые и хорошие и никогда не жалуются, - такие, как бы Господь и наш Друг хотели бы>, - писала императрица Вырубовой о самом дорогом для них обеих человеке - императоре Николае Александровиче и соотносила его образ с гипотетической оценкой Распутина.
Комендант Ипатьевского дома Я.М. Юровский в своей записке о расстреле царской семьи и сокрытии трупов указывал на то, что <на шее у каждой из девиц оказался портрет Распутина с текстом его молитвы, зашитые в ладанку>.
Это обстоятельство уже в наши дни было подхвачено сторонниками Распутина как еще одно доказательство его святости: <Перед миллионами русских верующих во всей своей неприкрытой остроте встал вопрос о том, как совместить в сознании образ вечно пьяного и похабного мужика с остатками пищи в бороде и Царственных мучеников, Государя, Царицу, прекрасных и чистых Царственных дочерей, поистине агниц без пятна и порока, принявших смерть с образками и молитвой этого "пьяницы", спрятанными у самого сердца.
Кто был слеп - они, непорочные, мужественные, прекрасные, или мы...
Вот центральный пункт всех споров о Распутине>, - вопрошал Ф.Козырев.
Вопрос, может быть, и резонный, но справедливость требует признать, что фраза о портрете Распутина была, во-первых, вписана в машинопись от руки, а во-вторых, версий воспоминаний Юровского существует по крайней мере пять, и как писал Н.Г. Росс о записке, хранящейся в государственном архиве Российской Федерации, в 601-м фонде, где и говорится о портретах Распутина, то <именно на этом экземпляре "Записки" находятся загадочные приписки от руки>, и далее: <...теперь благодаря доктору исторических наук Ю.А. Буранову известно, что машинописный текст "Записок" собственноручно надписывал историк М.Н. Покровский>.
В других материалах, например в выступлении Юровского в феврале 1934 года на совещании старых большевиков по вопросу о пребывании Романовых на Урале, о ладанках с портретами и молитвами Распутина ничего не говорится, а потому нельзя исключить, что эта фраза была специально вставлена с тем, чтобы через Распутина лишний раз дискредитировать царскую семью - способ, вольно или невольно широко используемый и поныне, в том числе и теми, кто искренне желает блага памяти о семье страстотерпцев, а на деле их только дискредитирует.
Более точным следует считать тот факт, что после расстрела в подвале Ипатьевского дома было найдено 57 икон, принадлежащих царственным страстотерпцам, и три из них оказались подарены Распутиным. Об этом сообщается в книге генерала М.К. Диттерихса, он же приводит отредактированные тексты надписей на этих иконах:
<а) на иконе с изображением лика Спаса Нерукотворного в 1908 году Распутин написал: "Здесь получишь утешение";
б) на иконе Благовещения Пресвятой Девы в 1910 году им написано: "Бог радует и утешает [о чем] извещает [как и об этом] событии [и в] знак дает цвет";
в) на иконе с изображением Божьей Матери "Достойно Есть" в 1913 году Распутиным написано: "Благословение достойной Имениннице Татьяне на большую любовь во христианстве, а не в форме".
Надписи приведены в исправленном виде; Распутин же пишет страшно безграмотно, соединяя иногда два-три слова в одно, а иногда, как это видно на второй иконе, пропускает слова, отчего разобрать его рукописи довольно трудно>.
А далее следовал такой авторский комментарий: <Не касаясь совершенно в настоящей части этой книги значения Распутина как оружия, выдвинутого определенными партиями и кругами общества для своих гнусных политических целей, о чем будет речь в третьей, последней части этой книги, здесь, исходя из приведенных надписей Распутина, нельзя, вспоминая весь тот ужас грязи, которой общество заливало Царскую Семью в Ее отношении к Распутину, отказаться от желания напомнить честному русскому христианину слова Апостола Павла к Коринфянам: "Но боюсь, чтобы как змей хитростью своею прельстил Еву, так и ваши умы не повредились, уклонившись от простоты во Христе">.
Не менее резко отрицательно высказались о личности Распутина и другие лица, причастные к расследованию обстоятельств убийства царской семьи: английский журналист Роберт Вильтон и русский следователь Н.А. Соколов. О следствии, проведенном Соколовым, и его выводах, изложенных в книге <Убийство царской семьи>, скажем чуть позже, а пока отметим, что самое первое следствие, пытавшееся разобраться в личности и действиях сибирского странника, было проведено сразу же после Февральской революции Чрезвычайной следственной комиссией Временного правительства.
Тогда, весной 1917 года, фактически именно за связь с Распутиным было арестовано довольно много людей: Вырубова, Лохтина, Хвостов, Белецкий, Протопопов, Штюрмер, Горемыкин, Комиссаров, Воейков, Андроников...
Материалы этого следствия частично были опубликованы в 1927 году под редакцией Павла Щеголева. Вышло семь томов. Их иногда называют сфальсифицированными, подобно тому как был сфальсифицирован Щеголевым же при участии Алексея Толстого дневник Вырубовой. Ссылаются при этом на воспоминания одного из членов комиссии, А.Ф. Романова.
<Романов советовал относиться к записям с сугубой осторожностью, так как они никем не подписывались, обвиняемым не предъявлялись и редактировались четырьмя литераторами, в числе которых был и Блок, певец большевизма>, - утверждает С.В. Фомин. На первый взгляд это может показаться резонным, но вот что обращает на себя внимание. Вырубова, как известно, сразу же опротестовала публикацию дневника. <По слухам, дошедшим до меня, в Советской России появилась в печати книга "Дневник А.А. Вырубовой", якобы найденный у одного нашего старого слуги в Петербурге и переписанный некоею Л.В. Головиной... Считаю своим долгом добавить, что единственный наш старый слуга Берчик умер еще у нас в Петербурге в 1918 г., был нами же похоронен и ничего после себя не оставил>, - заявила она в эмигрантской газете <Возрождение> 23 февраля 1928 года, а в интервью шведской <Хювюд стадсбладет> подчеркнула, что дневник является плодом <большевистской пропаганды для сенсации среди легковерных людей>.
Но ни одним словом она не обмолвилась о том, что фальшивыми были опубликованные в том же 1927 году ее показания ЧСК (которые, к слову сказать, косвенно свидетельствуют о том, что дневников в общепринятом смысле этого слова Вырубова не вела). Это же самое относится и к очень многим свидетелям, привлекавшимся по этому делу, которые были еще живы и, находясь в эмиграции, не заявили об искажении их показаний. Ни генерал А.И. Спиридович, ни граф В.Н. Коковцов, ни министр А.Н. Наумов, ни П.Н. Милюков, ни А.И. Гучков... Ничего не заявляли о факте подлога председатель ЧСК Н.К. Муравьев и другие следователи, за исключением Романова, да и тот ведь прямо ничего не утверждал. Нет оснований полагать, что были сфабрикованы стенограммы допросов и тех, кого к тому времени уже не было в живых, - Хвостова, Белецкого, Манасевича-Мануйлова, Андроникова, Штюрмера, Протопопова, Родзянко.
Все эти люди вели себя на следствии очень по-разному. Одни раскаивались в связях с Распутиным, другие приписывали себе заслуги по борьбе с ним, третьи его роль всячески преуменьшали, четвертые ее выпячивали, но говорили о Распутине почти все. Вольно или невольно сибирский крестьянин оказался в материалах следствия главным действующим лицом, и речь о нем заходила чаще, чем о ком бы то ни было.
Особую готовность сотрудничать с комиссией, и именно в связи с личностью Распутина, проявил С.П. Белецкий, чьи письменные показания заняли сотни страниц. <Вчера в третий раз Белецкий в крепости растекался в разоблачениях тайн того искусства, магом которого он был, так что и в понедельник мы будем опять его слушать, он уже надоел, до того услужлив и слово-охотлив>, - писал в письме к матери Александр Блок, назначенный секретарем комиссии.
Бывший министр внутренних дел А.Н. Хвостов рассказывал о своей борьбе с сибирским крестьянином и попытках его физически уничтожить, а последний царский министр Протопопов в числе прочего утверждал, что Распутин возил царице и Вырубовой деньги (причем фальшивые), которые он <берет за свои хлопоты о делах и наградах с разных людей>.
Другие свидетели - Манасевич-Мануйлов, Андроников, Комиссаров - почти все так или иначе пытались демонизировать либо самого Распутина, либо <режим>, которому были призваны служить, и исключение на этом фоне составили показания двух женщин - Ольги Лохтиной и Анны Вырубовой.
Лохтину - хотя, казалось бы, какое преступление совершила эта больная женщина, некогда приютившая Распутина? - как уже говорилось, арестовали в Верхотурье и привезли в Петроград. На вопрос следователя: <Вы к Распутину как относитесь, хорошо или нет?> - Лохтина коротко ответила: <Он меня исцелил>. И добавила, что считает его <старцем, который опытом прошел всю жизнь и достиг всех христианских добродетелей>. Ни на какие провокации и уловки следствия, в отличие от многих обвиняемых и свидетелей, она не поддалась.
<Дорогой О.В. привет>, <О.В. нежно целую, благодарю и прошу молитв>, - вспоминала про нее государыня в тобольской ссылке.
Но, пожалуй, больше всего пришлось хлебнуть в заключении и самой драматической стала судьба Анны Александровны Вырубовой.
<Сидит в кресле немного тяжело (она вся тяжеловата и хромает сильно после неудачного сращения переломов), но держится прямо и все рассказывает, рассказывает, с детскими жестами пухлых ручек <...> Рассказывает Аня... все о своих последних несчастьях, о крепости, об издевательствах в тюрьме.
- Сколько раз Господь спасал от солдат... сама не вспомню как...
Вид у нее, может быть по привычке, деланно-искренний, деланно-детский>.
Так насмешливо писала о Вырубовой Зинаида Гиппиус и еще более резко, с ненавистью отзывалась о ней в дневнике: <Русская "красна девица", волоокая и пышнотелая (чтобы Гришка ее не щипал - да никогда не поверю!), женщина до последнего волоска, очевидно тупо-упрямо-хитренькая. Типично русская психопатка у "старца". Охотно рассказывает, как в тюрьме по 6 человек солдат приходили ее насиловать, "как только Бог спас!">
А между тем не приведи господь было пережить Гиппиус то, что выпало в тюрьме на долю ближайшей подруги императрицы. Ее считали развратной женщиной и любовницей Распутина; видевший ее в камере <лунный друг> Гиппиус Александр Блок называл ее бранными словами. <Эта блаженная потаскушка и дура сидела со своими костылями на кровати. Ей 32 года, она могла бы быть даже красивой, но в ней есть что-то ужасное>, - писал он в письме к матери.
Для медицинского освидетельствования Вырубовой и проверки слухов о ее порочности был приглашен доктор И.И. Манухин. Вот фрагменты его заключения: <...я обратил внимание свидетельствуемой на то обстоятельство, что она относительно легко показывает больные обнаженные ноги в присутствии караула, и попросил дать объяснение по этому поводу. У меня являлось предположение, что если стыдливость у нее открыто нарушается, то нельзя ли заподозрить в этом явлении какую-либо психопатологическую подкладку? Свидетельствуемая в объяснение предложенного мною вопроса, обливаясь слезами, рассказала мне о том, какие муки испытывала она в первое время в Трубецком бастионе, когда лечивший ее врач должен был осматривать ее, иногда обнажая до пояса, в присутствии гарнизона, как в первые дни, когда не было надзирательницы, пришлось переменить ночную рубашку в присутствии караульного, как ее караульные поднимали с пола в полуобморочном состоянии и клали полуобнаженную на постель, как каждую минуту караульные могли смотреть за всем, что она делала в камере, через окошечко и пр. Она говорит, что в первые дни своего заключения послала 4 прошения по этому поводу министру юстиции Керенскому; не получив от него ответов и слыша, что в этой обстановке со стыдом надо расстаться, она принуждена была обуздывать свой стыд, подчиняясь созданному режиму>.
<Ужасно подумать, через что Вы прошли>, - обращался к ней из ссылки государь.
<...Дорогая моя мученица, я не могу писать, сердце слишком полно, я люблю тебя, благодарим тебя и благословляем и преклоняемся перед тобой, - писала императрица. - Дитя мое, я горжусь тобой. Да, трудный урок, тяжелая школа страдания, но ты прекрасно прошла через экзамен. Благодарим тебя за все, что ты за нас говорила, что защищала нас и что все за нас и за Россию перестрадала. Господь один может воздать... Бог попустил эту страшную клевету, мучения - физические и моральные, которые ты перенесла>.
Вырубова была предана императрице всю свою долгую жизнь. После освобождения из-под следствия она продолжала поддерживать отношения с царской семьей, состояла в переписке с государыней, еще несколько раз арестовывалась, на сей раз уже большевиками, потом при довольно странных обстоятельствах обрела свободу, жила в Петрограде на нелегальном положении и в декабре 1920 года бежала в Финляндию, где в 1923 году в Смоленском скиту Валаамского монастыря приняла постриг с именем Мария во имя святой равноапостольной Марии Магдалины. По состоянию здоровья ни в какую обитель Вырубова не поступила и оставалась монахиней в миру. Долгое время она проживала в Выборге, почти ни с кем из соотечественников не общаясь, но изредка водя знакомство с фельдмаршалом Маннергеймом, с которым познакомилась еще в 1908 году, когда Маннергейм был полковником царской армии. Между Вырубовой и Маннергеймом велась переписка, несколько раз они встречались, хотя общение это носило скорее вынужденный характер: Вырубова сильно бедствовала и просила у Маннергейма вспомоществования. Фельдмаршалу же было интересно узнать то же, что и всем, - о Распутине.
После советско-финской войны Вырубова перебралась в Хельсинки и умерла 20 июля 1964 года в возрасте 80 лет. Она оставила воспоминания, более известные - ранние, опубликованные в 1922 году в Париже и с тех пор не раз переизданные, и менее известные, относящиеся к концу 30-х годов. Определенные акценты в оценке событий прошлого в этих текстах менялись, но так или иначе в памяти Вырубовой все дышало любовью к царской семье и печалью в связи с ее участью. Единственное (или, точнее, не единственное, но самое существенное), о чем Вырубова умолчала, так это о своих неудачных попытках спасти семью последнего русского императора. Известно, что почти никто из русских монархистов всерьез не занимался освобождением тобольских узников.
<Эта черная страница русской истории вызовет недоумение будущего историка, который задаст себе вопрос: как могли преданные слуги Монарха, придворные дворяне, офицеры, как могли честные русские люди, как мог весь русский народ безучастно присутствовать в течение более года, при страшном крестном пути своего Монарха и Его Семьи, как не поднялись с Русской Земли защитники Царя, как не вооружился народ, почему не вступился он за своего царя, как вандейцы пошли биться за своего короля>, - патетически вопрошал впоследствии И.П. Якобий.
Существуют разные версии, почему честные русские люди не поднялись. Согласно одной из них, роковую роль в неудавшемся освобождении царской семьи сыграл зять Григория Распутина, муж его старшей дочери Матрены - Борис Соловьев, которому и Вырубова, и государь с государыней оттого и доверились, что он был связан с дорогим для них именем.
<...Мы все видели одного, который мог быть брат Нашего Друга. Папа его издали заметил, высокий, без шапки, с красными валенками, как тут носят. Крестился, сделал земной поклон, бросил шапку на воздух и прыгнул от радости>; <Надеемся офицера завтра увидеть хоть издали>; <Офицер тоже в монастырь поедет, замерзнет, боюсь, по дороге>, - именно о Борисе Соловьеве, ошибочно принятом государыней за брата Распутина, шла речь в этих строках.
Сергей Марков, также причастный к попыткам освободить государя и написавший в эмиграции книгу <Покинутая царская семья>, приводит текст письма Александры Федоровны к Борису Соловьеву (правда, подлинников послания царицы нет, так как Соловьев утверждает, что, скопировав письма императрицы, оригиналы в целях конспирации сжег, и писала ли эти строки императрица, сказать трудно): <По Вашему костюму торговца вижу, что сношения с нами небезопасны. Я благодарна Богу за исполнение отцовского и моего личного желания: Вы муж Матреши. Господь да благословит ваш брак и пошлет вам обоим счастие. Я верю, что Вы сбережете Матрешу и оградите от злых людей в злое время. Сообщите мне, что вы думаете о нашем положении. Наше общее желание - это достигнуть возможности спокойно жить, как обыкновенная семья, вне политики, борьбы и интриг. Пишите откровенно, так как я с верой в вашу искренность приму ваше письмо. Я особенно рада, что это именно вы приехали к нам. Обязательно познакомьтесь с о<тцом> Васильевым, это глубоко преданный нам человек <...>>.
<Глубоко признателен за выраженные чувства и доверие. Вообще, положение очень тяжелое, может стать критическим. Уверен, что нужна помощь преданных друзей или чудо, чтобы все обошлось благополучно и исполнилось Ваше желание о покойной жизни. Искренне преданный Вам Б<орис>>, - отвечал Соловьев.
Об отношении Соловьева к царской семье писал и историк С.В. Фомин: <9 апреля 1921 г. корнет С.В. Марков (1898-1944), давая показания по делу о цареубийстве, сообщил о существовавших в 1918 г. у пользовавшегося доверием Царственных Мучеников зятя Г.Е. Распутина Б.Н. Соловьева (1893-1926) намерениях: "План Соловьева был таков. Земский Собор должен был снова призвать Государя на Престол. Государь бы отрекся тотчас же в пользу Наследника, а Сам стал Патриархом. Править Россией должен был Регентский (всесословный) Совет. Императрица ушла бы в монастырь. Ольга Николаевна и Татьяна Николаевна еще в Тобольске с Ее Величеством просились в монастырь. Это я знаю кроме как от Соловьева также и из советских газет".
Итак, подведем некоторые итоги: Наследник становился Царем (с именем Алексий). Государь - Патриархом (с именем Никон). Государыня, принявшая монашеский постриг с именем Феодора, - Регентом при Своем Сыне Царе Алексии Николаевиче до достижения Им совершеннолетия. Все это в целом - поразительное пресуществление Домашней Церкви Царственных Мучеников в Общероссийскую, а по месту Русского Государя в Мiровой Иерархии - Вселенскую Симфонию Царя и Патриарха>.
Ничего из этого не сбылось, да и достоверности в этой замечательной картине не больше, чем в сообщениях С.Нилуса о намерении Николая возглавить Русскую Церковь, и уж тем более непонятно, как мог стать государь патриархом в 1918 году, при уже избранном патриархе (при этом сам Марков показывал, что <с патриархом Тихоном у нас были связи. Он нас знал>), но так родилась еще одна легенда, в которой Григорию Распутину посмертно отводится еще одна роль - тестя <спасителя России>.
На самом деле сказать что-либо определенное о личности и действиях избранника старшей дочери Григория Распутина довольно трудно, хотя по горячим следам изучения обстоятельств екатеринбургского расстрела роль этого человека оценивалась крайне негативно.
<Кто он был и откуда появился - неизвестно; никто не знал его ни в Тобольске, ни в среде Царской Семьи, ни среди придворных, оставшихся при Ней, как самых Ей близких людей по всей предыдущей жизни, - писал М.К. Диттерихс. - В то время, когда Царская Семья проживала в Тобольске, Соловьев устроился в Тюмень, откуда до Тобольска зимой ездили на лошадях, а летом на пароходах. Таким образом, Тюмень перехватывала пути из Европейской России на Тобольск. Здесь, в Тюмени, Соловьев установил как бы заставу для всех лиц, пытавшихся пробраться в Тобольск, в целях повидаться там с заключенными Членами Августейшей Семьи. Соловьев говорил, что стоит во главе организации, поставившей целью своей деятельности охранение интересов заключенной в Тобольске Царской Семьи путем наблюдения за условиями жизни Государя, Государыни, Наследника и Великих Княжон, снабжения их различными необходимыми для улучшения стола и домашней обстановки продуктами и вещами и, наконец, принятия мер к устранению вредных для Царской Семьи людей.
Все сочувствовавшие задачам и целям указанной организации должны были являться к нему, прежде чем приступить к оказанию в той или иной форме помощи Царской Семье; в противном случае, говорил Соловьев, "я налагаю вето" на распоряжение и деятельность лиц, "работающих без моего ведома, и ослушников предаю советским властям". Так, по его собственным словам, им были преданы большевикам два офицера гвардейской кавалерии и одна дама, которые и были будто бы расстреляны.
Действительно ли имело место это подлое предательство Соловьева, или врал он ради запугивания новичков и личных выгод - дело совести этой темной личности, но почему Соловьев, не известный никому из заключенных в Тобольске, считал себя вправе быть чуть ли не вершителем судьбы несчастных узников - остается всецело на совести тех лиц руководившего центра, которые его послали с такими задачами, руководили им и вовремя укрылись в Берлине>.
<Крупные советские хищники доставляли работу остальным, меньшего размаха. Эти шакалы приняли участие в романовском деле до и после екатеринбургского преступления, - писал Роберт Вильтон. - На первом месте роль Бориса Соловьева. Офицер видного полка, он перед самой революцией был прикомандирован ко 2-му пулеметному полку, прославившемуся потом услугами, оказанными красным.
С первых же дней революции Соловьев появляется в Таврическом дворце, в качестве адъютанта генерала Потапова, известного председателя военного отдела Думского комитета. Печальная работа, выполненная этим генералом, который, по-видимому, был занят тем, как бы скорее разрушить русскую армию и власть, достаточно известна.
Через несколько месяцев Соловьев, став вновь ревностным монархистом, женился на Матрене Распутиной, дочери "старца". Это было в сентябре, 15 дней после отъезда Царской Семьи в Тобольск. Странное совпадение: молодые отправляются в свадебное путешествие по следам сосланных.
Остановившись у вдовы Распутина в Покровском, зять вскоре избирает своим главным местопребыванием Тюмень, город, удобный для наблюдения за всеми, кто едет в Тобольск или из него уезжает.
Соловьев совершает несколько таинственных поездок в город, где находится Царская Семья.
Несколько офицеров, пытающихся проехать туда, им арестовываются. Никто не должен приближаться к Тобольску без его позволения, заявляет он. И действительно, по его вине было донесено на двух офицеров красным и они были расстреляны.
Что означало это поведение? Нельзя сомневаться, что Соловьев пользовался покровительством вполне надежным. Установлено, что ему покровительствовал немецкий офицер Фишер, который тогда распоряжался среди тюменских большевиков как хотел.
Как известно, у Царской Семьи не было больше денег. Соловьев через одного банкира получал средства для Романовых. По этому поводу священник Васильев обвинял Соловьева в лихоимстве; последний обвинял в том же Васильева.
Но Соловьев привез в Тобольск также и секретные германо-большевицкие письма. За 15 дней до прибытия в Тобольск Яковлева Соловьев знал уже, что Государь и Наследник будут отправлены в Москву. Это установлено документами.
Его сожителем в Тюмени был другой офицер, по имени Вахтер. В самый день проезда Государя через Тюмень в направлении на Екатеринбург Вахтер выехал на запад. Вскоре его видели в Киеве, потом в Берлине. Там он объявил, что Семья "спасена", наперекор предшествовавшим известиям, сообщавшим о "казни" Романовых.
Соловьев оставался в Тюмени до отъезда всей Семьи. Когда его задача закончилась, он переселился на восток, разъезжая взад и вперед между Омском и Владивостоком. По распоряжению Соколова он был арестован с женою в Чите. Опрос этих лиц дал уже ценные указания. Соколов рассчитывал добиться от них дальнейших сведений, но по желанию близкой атаману Семенову особы они были освобождены. Соколов склонился перед грубой силой. Ослепленный Семенов не противодействовал. <...>
Борис Соловьев состоял с влиятельными берлинскими кругами в наилучших отношениях. Личность темная, внушающая более чем подозрение, он всегда был в тесных сношениях с Анной Вырубовой и мистическими шарлатанами, окружавшими Распутина; он упорно распространял легенду о том, что Государь спасся, перелетев на самолете в Тибет к далай-ламе. Явление поразительное: ему, по-видимому, удалось внушить доверие к этой выдумке среди видных лиц русского общества и среди немецких консерваторов; последним, впрочем, на руку уверять, что Государь не умер, так как нравственная ответственность за ужасный конец Николая II и Его Семьи лежит на правительстве Императора Вильгельма. <...>
История Соловьева связана с Распутиным. Известно, какие выгоды немцы извлекли из влияния, которое имел "старец" еще задолго до войны, и как оно было ценно для них во время последней. Однако жизнь Распутина висела на волоске, и необходимо было иметь на месте на всякий случай заместителя. Эта роль была поручена Борису Соловьеву, по-видимому, еще до начала войны, так как следы его замечены в берлинском предместье Шарлоттенбурге; отсюда он будто бы отправился в теософическое училище в Адьяре (Adyar) в Индии, чтобы усовершенствоваться в оккультных науках. В Берлине никакими средствами не брезговали, лишь бы достичь цели. Соловьев, во всяком случае, достаточно подвинут в оккультизме, чтобы успешно пользоваться им для своего ремесла - шпионажа>.
Правда, Вильтон, согласно последним данным, имел отношение к группе англичан, принимавших участие в убийстве Распутина, и, валя всю вину на немцев и Соловьева, мог преследовать свои цели либо выполнять чужие задания. Но даже показания благожелательно настроенного по отношению к Соловьеву С.Маркова с лихвой рисуют более чем сомнительный облик человека, призванного спасти от смерти православного монарха:
<Б.Н. Соловьев - дворянин Симбирской губернии. Кончил гимназию и был совсем беден. Оккультизмом давно увлекался и поехал с каким-то испытателем в Индию и пробыл там год... Безусловно, достиг каких-то степеней... Было у него много знаков; помню крест с воткнутым в его середину кинжалом. Делал он эти знаки на стене внезапно, объясняя это, чтобы оградиться от чьего-нибудь невидимого присутствия...
При мне в тюрьме он выжал из карандаша три капли. На квартире (в Тюмени) при Седове он усыпил свою жену, и она рассказала нам о положении Государя и Семьи в Екатеринбурге, что строят забор, сколько в доме Ипатьева комнат и др. Она, конечно, медиум. Он считает, что брак в оккультном отношении удачный. О теософии и йогах говорит он много. К йогам он относится хорошо. Распутина он считает самородком, находится между белой и черной магией>.
В материалах следственного дела имеется также проникнутый мистическими настроениями дневник Бориса Соловьева, из которого следует, что его автор был человеком действительно весьма экзальтированным, подобно тестю, соединяющим молитву с похотью, но при этом, в отличие от него, глубоко неудовлетворенным материальной стороной жизни: <...все думают, что у зятя Г.Распутина деньги - куры не клюют, а я должен по сто руб. - тяжело>.
Очень жестко оценивал следователь Н.А. Соколов роль Бориса Соловьева в провале попыток освободить царскую семью и именно из-за родственного отношения Соловьева к Распутину.
<Распутин воспринимался ими как олицетворение идей: религиозной, национальной и принципа самодержавия. <...>
Свое отношение к Распутину они неминуемо переносили на всех тех, кто носил на себе печать его признания.
Все эти люди имели для них не менее роковое значение, чем и сам Распутин. Мы скоро увидим, что преемник Распутина, порожденный той же самой средой, существовал и в Тобольске и обусловил их гибель>.
И несколькими страницами ниже:
<Распутина не было, но его кружок и руководители существовали. По-прежнему царила в нем сплошная истерия. По-прежнему там пребывала самый вредный его член Вырубова.
Поселившись в Тюмени, Соловьев вошел в сношения с Императрицей. Он был посредником распутинского кружка и Императрицы, доставляя в Тобольск и в Петроград письма.
Я указывал в свое время, что в Тобольске проживали две горничных Государыни: Уткина и Романова. Они не значились в списках прислуги, приехали в Тобольск уже после приезда царской семьи и жили отдельно на частной квартире.
Обе они были распутинианки, а одна из них впоследствии вышла замуж за большевика. Через них Соловьев и имел сношения с Императрицей.
Характерная деталь. С ними вместе жила преданнейшая Государыне ее камер-юнгфера Занотти. Она не знала о сношениях Императрицы с Соловьевым: от нее это скрывалось.
Следствие вскрыло, кто был тот "хороший русский человек", который обманывал Императрицу и усыплял ее лживыми надеждами на мнимое спасение. Это был Соловьев. Не нужно доказывать, почему ему верили. Ведь он - зять Распутина>.
Соколов опросил нескольких свидетелей, причастных к попыткам освободить царскую семью, и все они указали на предательскую роль Бориса Соловьева, а также связанного с ним С.В. Маркова. В связи с этим следователь пришел к выводу о том, что <Соловьев своей деятельностью в пределах Тобольской губернии пресекал попытки лиц, имевших целью спасение жизни Августейшей семьи, причем заведомо ложно уверял Государыню императрицу в существовании организации из гг. офицеров, возглавляемой Соловьевым, и имевшей в виду спасение Августейшей Семьи <...> вся роль Соловьева в целом, как она установлена на следствии, представляется дальнейшим развитием того же явления, в центре которого была личность Распутина>.
Николай Алексеевич Соколов умер в местечке Сальбери во Франции от разрыва сердца (иногда пишут, что смерть его последовала при невыясненных обстоятельствах) в 1924 году, так и не увидев своего труда опубликованным. Борис Соловьев, которого Соколов допрашивал в Чите и безуспешно пытался привлечь к ответственности, скончался в 1926 году в полной нищете в Париже, а <маленький> Марков опубликовал в Вене год спустя после его смерти книгу <Покинутая царская семья>, где Соловьев выведен в облике довольно странном, но все же отнюдь не в роли германского либо большевистского агента, каким его нарисовал, опираясь на показания свидетелей, Соколов.
В эмигрантской прессе началась полемика, за Соловьева и за Маркова вступился историк С.Мельгунов, писал об этом сюжете и И.П. Якобий (<Если к этому мы прибавим, что Соловьев умер в эмиграции от чахотки в совершенной бедности, то едва ли может остаться сомнение в том, что его "провокаторская" деятельность является легендой. Зачем эта легенда выдумана? Ответ на этот вопрос очень простой. Она выдумана для оправдания бездействия тех, кто взялся за дело спасения Царской Семьи <...> Почему же выбор такого козла отпущения пал именно на Соловьева? Потому только, что он был женат на дочери Распутина и что вокруг этого имени создалась какая-то мрачная легенда предательства>); очень неоднозначно, каждый на свой лад толкуют роль Соловьева современные монархисты, и, для того чтобы разобраться с этим сюжетом, пришлось бы провести еще одно исследование - но несомненна одна вещь. Даже если зловещую роль Бориса Соловьева впоследствии сильно преувеличили именно на том основании, что он был в глазах русской эмиграции зятем одиозной личности и принадлежал к вырубовскому кружку, нет сомнений, что Григорий Распутин одним именем своим уже из-за гроба оказался причастен к тому, что трагическая развязка в подвале Ипатьевского дома не была предотвращена, а возникшая в связи с Распутиным легенда стала одной из причин того равнодушия, с каким не только русские монархисты, но и вся страна отнеслась к участи последнего русского императора и его семьи и не проявила должной воли, чтобы государя освободить (все, что делалось и Вырубовой, и Соловьевым, и обоими Марковыми, было независимо от их подлинных намерений - дилетантством), но проявила достаточно воли, чтобы любым попыткам спасения воспрепятствовать.
Писал об этом в своих мемуарах, хотя и чересчур публицистично, присланный Временным правительством охранять царскую семью комиссар В.С. Панкратов: <В прессе распространились слухи о том, что перед домом губернатора происходят "патриотические" демонстрации громадных толп, что к этому дому совершаются паломничества и т.д. Все эти слухи с самого начала оказались ложными. Никогда никаких патриотических демонстраций и паломничеств не было и быть не могло. Быть может, они имели бы место, если бы не пресловутый Григорий Распутин, который еще в 1915 г. своим поведением и циничным хвастовством о близости к царской семье дискредитировал эту семью. Этот беспардонный проходимец в последнюю свою поездку в Тобольск вел себя так бесстыдно, так безобразно, что снял последние остатки ореола с царской семьи <...> Никакие прокламации, никакие листовки революционных партий не могли так дискредитировать бывшую семью царя, как этот придворный любимец и все те, кто, пользуясь его покровительством, добивался высокого положения, закрывая глаза на все гнусности Распутина.
Повторяю, что никакого паломничества со стороны тоболян с коленопреклонениями и без оных никогда не происходило. Все, что можно было заметить и наблюдать, так это простое любопытство, и то в ближайшие месяцы, и вздохи сожаления нередко с нелестным упоминанием "Гришки Распутина">.
Так было в Тобольске, так было и в Екатеринбурге:
<Необычные по цинизму надписи и изображения с неизменной темой: о Распутине. Как глубоко ошибаются те, кто думают, что яд этого чудовища не проник в народные массы>, - писал Соколов.
Прозрение, скорбь, покаяние и, наконец, прославление царственных мучеников - все это пришло много позднее...

Что же касается других членов романовского рода, с Распутиными связанных, то их судьбы сложились следующим образом. Великие князья Николай Николаевич и Петр Николаевич вместе со своими женами, сестрами-черногорками Милицей и Станой оставили Россию. Николай Николаевич скончался в 1929 году, окруженный в эмиграции всеобщим почетом и едва ли подозревавший, в каких только грехах не обвинят его взыскательные потомки. В последние годы он, по воспоминаниям протопресвитера Шавельского, проникся мистическими настроениями. Его супруга Анастасия Николаевна умерла в 1935 году. Великий князь Петр Николаевич скончался в 1931 году, его жена Милица Николаевна пережила его на 20 лет и преставилась 5 сентября 1951 года в египетской Александрии в возрасте 85 лет. Митрополит Вениамин (Федченков) вспоминал: <Был однажды с архиепископом Владимиром у княгини Милицы Николаевны, жены Петра Николаевича, дочери князя Николая Черногорского. Она очень пополнела и угощала нас чаем, была весьма тактична и сдержанна. Я неумело напомнил о ее бывшем духовнике, архимандрите Феофане, имя которого было связано с Гр. Распутиным и первым его знакомством с династией именно через Милицу Николаевну. Но она дала мне понять, что ей нежелательно трогать старые больные раны>.
Милица Николаевна всю жизнь оставалась глубоко религиозной женщиной, и не так давно ее внук великий князь Дмитрий Романович, побывав в России, передал в санкт-петербургский Новодевичий монастырь икону Спасителя, которую Милица на один день положила в гроб с телом Иоанна Кронштадтского, перед тем как пастыря отпевали, и с которой не расставалась после этого всю жизнь.
Вдовствующая императрица Мария Федоровна умерла в 1928 году в Копенгагене, великий князь Александр Михайлович, Сандро, тесть Феликса Юсупова, скончался в 1933 году. Сестра государя великая княгиня Ольга Николаевна умерла в Канаде в 1960 году, надиктовав свои воспоминания журналисту Йену Ворресу. Великий князь Андрей Владимирович умер в 1956 году. Участник убийства Распутина великий князь Дмитрий Павлович - в 1942 году. Никаких мемуаров после себя он не оставил, но известны его письма к отцу, где он пишет об убийстве Распутина как о патриотическом акте. Отец Дмитрия великий князь Павел Александрович был расстрелян большевиками в Петропавловской крепости в 1919 году. Вместе с ним казнили великого князя Николая Михайловича, того самого, кто написал письмо о Распутине, так возмутившее государыню, и которому император приказал вскоре после убийства Григория отправиться в свое имение.
<Максим Горький просил у Ленина помилования для Николая Михайловича, которого глубоко уважали даже на большевицких верхах за его ценные исторические труды и всем известный передовой образ мыслей, - писал в своих мемуарах брат расстрелянного великий князь Александр Михайлович.
- Революция не нуждается в историках, - ответил глава советского правительства и подписал смертный приговор. <...>
Если верить советским газетам, Великий Князь Николай Михайлович держал до последней минуты на коленях своего любимого персидского кота>.
В 1918 году были сброшены в шахту и умерли в страшных муках убежденная противница Распутина великая княгиня Елизавета Федоровна, ее келейница Варвара и с ними еще несколько великих князей.
<Первой подвели к шахте Великую княгиню Елизавету Федоровну и, столкнув ее в шахту, услышали, как она продолжительное время барахтается в воде, - вспоминал, как происходила казнь, один из убийц Василий Рябов. - За ней столкнули и ее келейницу Варвару. Тоже услышали всплески воды и потом голоса двух женщин. Нам стало ясно, что великая княгиня, выбравшись из воды, вытащила и свою келейницу. Но другого выхода у нас не было, и мы одного за другим столкнули и всех мужчин. Никто из них, должно быть, не утонул и не захлебнулся в воде, так как немного времени спустя можно было услышать чуть ли не все их голоса. Тогда я бросил гранату. Граната взорвалась, и все смолкло. Но ненадолго.
Мы решили немного подождать и проверить, погибли ли они или нет. Через некоторое время мы опять услышали разговор и чуть слышный стон. Я снова бросил гранату.
И что вы думаете - из-под земли мы услышали пение! Жуть охватила меня. Они пели молитву "Спаси, Господи, люди твоя!">.
Гранат больше не было, оставлять дело незавершенным было нельзя. Мы решили завалить шахту сухим хворостом, валежником и поджечь.
Сквозь густой дым еще некоторое время пробивалось наверх их молитвенное пение>.
Мученическую кончину приняли и многие православные архиереи и клирики, так или иначе проявившие себя в истории с Распутиным. Был расстрелян архиепископ Никон (Рождественский), выступавший против имяславцев и Распутина, с особой жесткостью расправился <восставший народ> с противником Распутина, ныне канонизированным Церковью митрополитом Владимиром (Богоявленским); расстреляли (ходила легенда, что умучили, посадив на кол) епископа Исидора, отпевавшего царского друга. Об Исидоре несколько раз спрашивала государыня в письмах к Вырубовой: <А где епископ Исидор и Мельхисидек?>, <Где епископ Исидор?>. Исидор провел свои последние годы в Вятке. <Мы свидетельствуем, что епископ Исидор с утра до вечера бескорыстно трудился для детей вятского пролетариата, устроил для них приют. Для нас, слепых, со сборами и хлопотами было куплено место с шестью домами, на доходы с которых мы и живем теперь... Глубоко благодарны владыке за его труды и заботы о бедных и слепых>, - писали верующие письма в его защиту, но ходатайство об освобождении владыки было написано на день позже вынесения ему смертного приговора.
Так мученическая смерть объединяла тех, кто носил прозвище <распутинцев>, с теми, кто выступал при жизни против Григория, тех, кого при жизни считали святыми, с теми, кто вошел в историю с клеймом грешников. В том же 1918 году был казнен священник Философ Орнатский, опубликовавший в 1914 году статью о Распутине и Иоанне Кронштадтском. В Петрограде был расстрелян духовник царской семьи о. Александр Васильев, о котором сразу после февральской революции 1917 года со слов обер-камерфрау императрицы М.В. Герингер Вера Чеботарева записала в своем дневнике: <Когда надо было, не раскрыл глаза на Гришку, ездил за ним, лобызался, а как стряслась беда, после переворота отвернулся, уехал в санаторий и отказал в духовной поддержке в такие минуты>. В Тобольске жестоко расправились с епископом Гермогеном, некогда, в отличие от о. Васильева, попытавшимся раскрыть глаза государя и государыни на Распутина, принявшим из-за Распутина столько невзгод и долгие годы вызывавшим неудовольствие у императрицы. Отношение ее к Гермогену изменилось только тогда, когда она сама оказалась в заточении, а святитель выполнял свой пастырский долг. <Гермоген каждый день служит молебен у себя для Папы и Мамы, очень за них. Много удивительного, странного, - писала она Вырубовой. - Епископ за нас, и Патриарх в Москве тоже, и большая часть духовенства>.
О настроениях патриарха и духовенства Александре Федоровне могло быть известно от самого Гермогена, который осенью 1917 года ездил в Москву на выборы патриарха, но ни глава Церкви, ни духовенство не смогли ничего изменить ни в ее судьбе, ни в судьбе одного из самых твердых и верных русских епископов. В 1918 году по благословению патриарха Тихона владыка Гермоген совершил крестный ход вокруг тобольского кремля и специально остановился возле губернаторского дома, где жила семья императора. Этого ему не простили. На Страстной неделе 1918 года Гермоген был арестован и отправлен в Екатеринбург, а в июне епископа живьем сбросили с парохода в реку Туру. Его тело нашли на берегу и похоронили в Покровском около той церкви, которую некогда строили на деньги, собранные Григорием Распутиным.
<...нашли в воде его обмотанного веревками, с руками, связанными назад, мучили, говорят, его, бедного, страшно, ах, какие мерзавцы большевики, не лучше бы им и не хуже, Господи, накажи их, - записала в эти дни в дневнике Матрена Распутина. - Как жутко проходить мимо церкви, в особенности вечером, идешь - темно-темно, и ни одного человека нет на улице, вся деревня спит. Видишь, в церковной ограде горит свеча, дьякон читает всю ночь Евангелие у епископа Гермогена на могиле. Стараюсь реже ходить в верхний край, чтобы не видеть жуткой картины. Сегодня приехал епископ Еринарх за телом убиенного, служили панихиду>.
Тело Гермогена перевезли в Тобольск и похоронили рядом с мощами святого Иоанна Тобольского, а дочь Распутина писала: <Я сильно плакала, вспомнила сейчас же папу, как его отпевали; стоять было немыслимо, хотелось зарыдать>.
Были расстреляны и два других врага Распутина - журналист М.О. Меньшиков и епископ пермский Андроник. Последнего большевики заставили выкопать самому себе могилу и, присыпав его землей, застрелили. 5 сентября (23 августа) 1918 года расстреляли протоиерея Иоанна Восторгова и нескольких крупных чиновников. Сохранился рассказ безвестного очевидца этой казни, который цитирует в своей книге о новомучениках М.Польский: <...С полгода тому назад привелось мне встретиться с одним лицом, просидевшим весь 1918 г. в Московской Бутырской тюрьме. Одною из самых тяжелых обязанностей заключенных было закапывание расстрелянных и выкапывание глубоких канав для погребения жертв следующего расстрела. Работа эта производилась изо дня в день. Заключенных вывозили на грузовике под надзором вооруженной стражи к Ходынскому полю, иногда на Ваганьковское кладбище, надзиратель отмерял широкую в рост человека канаву, длина которой определяла число намеченных жертв. Выкапывали могилы на 20-30 человек, готовили канавы и на много десятков больше. Подневольным работникам не приходилось видеть расстрелянных, ибо таковые бывали ко времени их прибытия уже "заприсыпаны землею" руками палачей. Арестантам оставалось только заполнять рвы землей и делать насыпь вдоль рва, поглотившего очередные жертвы ЧК.
Мой собеседник отбывал эту кладбищенскую страду в течение нескольких месяцев. Со своей стражей заключенные успели сжиться настолько, что она делилась с ними своими впечатлениями о производившихся операциях. Однажды, по окончании копания очередной сплошной могилы-канавы, конвойцы объявили, что на завтрашнее утро (23 августа 1918 г.) предстоит "важный расстрел" попов и министров. На следующий день дело объяснилось. Расстрелянными оказались: епископ Ефрем, протоиерей Восторгов, ксендз Лютостанский с братом, бывший министр внутренних дел Н.А. Маклаков, председатель Государственного Совета И.Г. Щегловитов, бывший министр внутренних дел А.Н. Хвостов и сенатор С.П. Белецкий. Прибывших разместили вдоль могилы и лицом к ней...
По просьбе о. Иоанна Восторгова палачи разрешили всем осужденным помолиться и попрощаться друг с другом. Все встали на колени, и полилась горячая молитва несчастных "смертников", после чего все подходили под благословение преосвященного Ефрема и о. Иоанна, а затем все простились друг с другом. Первым бодро подошел к могиле о. протоиерей Восторгов, сказавший перед тем несколько слов остальным, приглашая всех с верою в милосердие Божие и скорое возрождение Родины принести последнюю искупительную жертву.
"Я готов", - заключил он, обращаясь к конвою. Все стали на указанные им места. Палач подошел к нему со спины вплотную, взял его левую руку, вывернул за поясницу и, приставив к затылку револьвер, выстрелил, одновременно толкнув о. Иоанна в могилу. Другие палачи приступили к остальным своим жертвам. Белецкий рванулся и быстро отбежал в сторону кустов, шагов 20-30, но, настигнутый двумя пулями, упал, и "его приволокли" к могиле, пристрелили и сбросили.
Из слов конвоя, переданных нам рассказчиком, выяснилось, что палачи, перекидываясь замечаниями, пока они "присыпали" землею несчастные жертвы, высказывали глубокое удивление о. Иоанном Восторгововым и Николаем Алексеевичем Маклаковым, видимо, поразившими их своим хладнокровием пред страшною, ожидавшею их участью. Иван Григорьевич Щегловитов, по словам рассказчика, с трудом передвигался, но ни в чем не проявил никакого страха...>
Так умерли в один час министр внутренних дел А.Н. Хвостов и его заместитель С.П. Белецкий, некогда пытавшиеся использовать Распутина в своих интересах, третий участник <триумвирата> князь Андроников был расстрелян в 1919 году (по другим данным, в 1920 г.). 27 октября 1918 года в Москве был расстрелян последний министр внутренних дел А.Д. Протопопов, в том же году расстреляли последнего военного министра императорской России генерала Михаила Алексеевича Беляева, которого ранее на следствии 1917 года обвиняли в связях с Распутиным и к которому обращалась некогда Вырубова с просьбой дать Распутину усиленную охрану. В 1919 году был расстрелян министр внутренних дел А.А. Макаров (показавший императору письма императрицы и великих княжон к Распутину). Та же участь ожидала <распутинца> Бориса Владимировича Штюрмера, если бы он не умер в страшных условиях и чудовищном отношении к себе со стороны конвоя в тюремной больнице в Петропавловской крепости 20 августа 1917 года. Возможно, так же поступили бы и с бывшим председателем совета министров Иваном Логгиновичем Горемыкиным (старцем, как звал его Распутин), но он погиб от рук неизвестных 11 декабря 1917 года близ Сочи.
От рук большевиков приняли смерть два <авантюриста> - Иван Федорович Манасевич-Мануйлов и Борис Ржевский. Манасевич, освободившись в 1917 году из тюрьмы, попытался выехать за границу по поддельным документам и в 1918 году был расстрелян после ареста на советско-финской границе. 20 февраля 1919 года тело Ржевского-Раевского с пятнадцатью пулями было найдено на улице в Одессе. Там же, в Одессе, умер в 1919 году от тифа выступавший против Распутина генерал Николай Иудович Иванов. Врач Петр Алексеевич Бадмаев после года заключения в тюрьмах вышел на свободу и в 1920 году умер.
В 1919 году в Сергиевом Посаде скончался живо интересовавшийся личностью Распутина писатель В.В. Розанов. Нам неизвестно, как он воспринял известие об убийстве воспетого им сибирского странника, если не считать уже цитировавшейся фразы из <Апокалипсиса нашего времени> о <гнусной распутинской истории>, но известно, что думал Розанов о трагедии отречения императора: <И мысль, что нет на Руси у нас государя, он в Тобольске, в ссылке, в заключении - так обняло мою душу, охватило тоской <...> что болит моя душа, болит и болит. Я знаю, что правление его было ужасно, и ни в чем не оправдываю его. Но люблю и хочу любить Его. И по сердцу своему я знаю, что Царь вернется на Русь, что Русь без царя не выживет>.
Поэт Александр Блок, также очень близко принявший к сердцу фигуру Распутина, умер в Петрограде в августе 1921 года, пережив сначала горячее увлечение октябрьским переворотом, а потом жестокое разочарование в нем. О Распутине он размышлять не переставал, и, по справедливому замечанию А.Эткинда, во многом образ убитого крестьянина сказался в интересе Блока к фигуре Катилины - <баловня женщин, развратного и корыстного любимца аристократии, человека с диким и неприятным взглядом - всем похожего на Распутина>.
Кроме того, по свидетельству одного из своих современников, во время краткосрочного заключения в Петропавловской крепости, куда еще недавно он ходил в качестве секретаря ЧСК, Блок говорил о том, <до какой степени вырубовцы, или распутинцы, были активнее и приятнее, чем царские бюрократы>.
Другой литератор, поэт Николай Александрович Клюев, писавший в <Гагарьей судьбине> о личном знакомстве с Распутиным и оценивавший личность сибирского крестьянина очень высоко, в последние годы жизни пересмотрел отношение ко многим событиям и лицам, и в том числе к Распутину. В своей последней поэме <Песнь о великой матери> Клюев вложил в уста Распутина слова:

Я православный искони
И Богородицу люблю,
Как подколодную змею,
Что сердце мне сосет всечасно!
С крутыми тучами, ненастный,
Мой бог обрядней, чем Христос
Под утиральником берез,
Фольговый, ноженьки из воска!

И о его смерти Клюев написал:

Сегодня корень азиатский
С ботвою срежет князь Димитрий,
Чтоб не плясал в плющевой митре
Козлообраз в несчастном Царском.

Продолжая речь о русских писателях, так или иначе высказавшихся о Распутине, упомянем А.М. Ремизова, который записал у себя в дневнике летом 1917 года: <получили речи Госуд. Совещ. Какая бедность у Керенского. И пустота у Авксентьева. Россию забыли. Не революция. Россия. Да, Гриша убиенный нашел бы слова>.
Проживший долгую жизнь (он умер в 1954 году) и все эти годы писавший дневник, писатель и исследователь сектантства Михаил Пришвин также не раз возвращался к фигуре Распутина:
<Читал в Народном университете лекцию о народной вере, мало кто это понял - вина, конечно, моя. Одну мысль поняли - что Григорий Распутин был орудием мести протопопа Аввакума царю Алексею и сыну его Петру, был Распутин царем, а царь Николай его рабом>.
Или такая запись:
<Распутин наш всеобщий кум: "Для милого дружка сережка из ушка". Бесятся кумовья в стремлении окумить всю Россию, а небесный цветок все наливается кровью, и ярче и ярче разгораются лепестки его. Переполнилась наконец чаша кровью, и полилась кровь по огненным листочкам>.
<Безнадежно глубоко (хотя формально несознательно) воспринял народ связь православия и самодержавия>, - сделала в своем дневнике свой вывод о распутинской истории Зинаида Гиппиус, прожившая в эмиграции долгую жизнь и скончавшаяся в одиночестве в 1945 году в Париже.
Убежденный противник Распутина Александр Дмитриевич Самарин умер своей смертью в России в 1932 году. После революции он вел себя так же мужественно, как и до нее. Это момент принципиальный, потому что бытует точка зрения, что все противники Распутина оказались людьми недостойными, предали царя, Родину и веру. Про кого-то, например про князя В.Н. Львова, эмигрировавшего в 1918 году, вернувшегося в СССР в 1922-м и примкнувшего в 1927 году к обновленцам, так сказать можно, про кого-то - нет. Изменники были как среди <распутинцев>, так и среди их врагов. Стойкие люди также были и там, и там. К последним относится и Самарин, как бы ни пытались его порочить современные монархисты на том основании, что обер-прокурор Синода был слишком независим в отношениях с государем и крайне резко выступал против Распутина и епископа Варнавы, а после революции выдвигался на московскую кафедру. Из описания последних лет жизни Самарина известно, что в первые годы после октябрьского переворота он входил в состав так называемого <Правого центра>, стремившегося добиться освобождения царской семьи. Тогда же он был избран председателем Совета объединенных приходов Москвы, целью которого, как говорилось в его уставе, было в случае посягательств большевиков на церковное имущество <тревожным звоном (набатом) созвать прихожан на защиту церкви>. <По материалам Московского губернского революционного трибунала, Самарин изобличен в подготовке директив и мероприятий по активному сопротивлению рабоче-крестьянской власти>, - писали про него в донесении ВЧК. Самарин исполнял обязанности второго товарища председателя Поместного собора от мирян и был включен в состав делегации Собора, принятой в Кремле представителями Совнаркома по поручению Ленина. Это не помешало ему несколько раз арестовываться и привлекаться большевиками к суду. В том числе это произошло в 1919-1920 годах в связи со вскрытием мощей Саввы Звенигородского.
Сохранился рассказ очевидца об обстоятельствах этого суда. Мемуарист приводит выдержки из речи государственного обвинителя Крыленко.
<- Самарины, Кузнецовы - все это генеральный штаб, сознательные вожди той идеологии, с которой пролетариат борется не на жизнь, а на смерть, беспощадно... Они должны быть изъяты...
Публика замерла... словно ее не стало в этой жуткой тишине.
И всем подобным интеллигентным руководителям придет тот же конец... Дело Патриарха Тихона у меня уже здесь, в портфеле...
Трибунал ушел для совещания. Оно было очень продолжительно.
Наконец судьи возвращаются в зал, и председатель Смирнов прочитал при напряженном внимании зала приговор.
- Самарина, Кузнецова подвергнуть высшей мере наказания, то есть рас-стре-лять! - произнес он четко, с расстановкой. В публике послышался вздох ужаса.
Но затем приведено было пояснение, что так как накануне Совнарком принял отмену смертной казни, то расстрел заменяется тюремным заключением на 5 лет>.
В 1922 году Самарина освободили, в 1925 году арестовали снова и сослали в Якутию, сначала в Якутск, потом в Олекманск; в 1929 году бывший предводитель московского дворянства и член Государственного совета был сослан в Кострому. Там он служил регентом церковного хора, там его снова на некоторое время заключили в тюрьму, там, в Костроме, он скончался и похоронен на Александро-Невском кладбище.
Другой известный противник Распутина - Лев Александрович Тихомиров последние годы своей жизни отошел от активной общественной деятельности и работал над большим трудом об Апокалипсисе. <После революции его не тронули, - писал о нем С.И. Фудель. - были еще люди, знавшие его безупречную и благородную партийную и личную жизнь. Но все-таки ему пришлось пойти в милицию (почему в милицию - не помню) и там отдать свою "декларацию", в которой он обязался подчиняться новой государственности. Он это сделал как выражение христианского подчинения власти, но кто-то в газете назвал его двойным ренегатом.
<...> Он в это последнее время жизни в Загорске, конечно, больше жил в тенях прошлого. Этим объясняется то, что он не сближался с жившими тогда там же Флоренским, Мансуровым, Розановым, Дурылиным и часто туда приезжавшим Новоселовым. Флоренский ему казался каким-то модернистом>.
Умер Тихомиров 16 октября 1923 года.
Удалось избежать насильственной смерти и трем архиереям, которые считались распутинцами, - митрополиту Питириму (Окнову), архиепископу Варнаве (Накропину) и митрополиту Макарию (Невскому), а также бывшему обер-прокурору Саблеру, на которого так яростно нападали на заседании Думы в марте 1912 года Гучков и Пуришкевич.
Митрополит Макарий умер в 1926 году. Последние годы жизни он провел на покое в Николо-Угрешском монастыре.
<...ему уже около 90 лет, он живет в небольшом уютном домике в районе Николо-Угрешского монастыря, у него парализована вся левая сторона, рука и нога, и он совершенно беспомощен, только благодаря чудесному ангельскому уходу сестры милосердия, вдовы земского начальника Дефендовой, которая посвятила себя заботам о престарелом митрополите, он находится в хороших условиях. У него небольшая, крошечная домовая церковь, и ежедневно в этой церкви служатся всенощная и обедня, которые он никогда не пропускает, сидя в кресле, которое подкатывают в алтарь. Голова у него свежа, он всех узнает и трогательно радуется, когда его навещают, встречая всех со свойственной ему обворожительной, полной доброты и участия улыбкой. (Я его навещал в последний раз в прошлом, т. е. в 1922 г.)>, - писал в своих мемуарах о <распутинце> Макарии страшный враг сибирского странника В.Ф. Джунковский.
Навещал Макария в его обители и очень любил с ним беседовать Святейший патриарх Тихон. Макарий пережил его ровно на год. В апреле 1926 года алтайского святителя похоронили на территории монастыря, а тридцать один год спустя, в апреле 1957 года, по ходатайству патриарха Алексия (Симанского) тело митрополита Макария было перенесено в Троице-Сергиеву лавру и похоронено в Успенском соборе. Ныне нашей церковью Макарий канонизирован.
И совсем иные представления сохранились, и другие воспоминания писались о другом <ставленнике> Распутина и другом столичном митрополите - Питириме (Окнове). Митрополит Евлогий написал в своих мемуарах о последней встрече с Питиримом в 1919 году: <Однажды зашел я в архиерейский дом, сидим мы, раздумываем о положении дел - и вдруг входит старик, в мещанской чуйке, в шапке, изнуренный, измученный, по виду странник, - и мы в изумлении узнаем в нем бывшего Петербургского митрополита Питирима. Оказывается, он был сослан в Успенский монастырь, на Кавказе, на горе Бештау. Когда началась эвакуация, он бросился к нам. И теперь, дрожа от волнения, психически потерянный, он униженно молил нас о помощи: "Не оставляйте, не бросайте меня" <...> Неожиданной встречей я был потрясен. Помню митрополита Питирима в митрополичьих покоях... Как он домогался этого высокого поста! Как старался снискать расположение Распутина, несомненно, в душе его презирая! Эта встреча осталась в моей памяти ярким примером тщеты земного величия>.
Питирим скончался 21 февраля (по другим данным, 25 марта) 1919 года в Новочеркасске.
Митрополит Евлогий был свидетелем кончины убийцы Распутина - Владимира Митрофановича Пуришкевича, который после ареста 18 ноября 1917 года Петроградской ЧК, осуждения на четыре года принудительных работ и последовавшей весной 1918 года амнистии уехал на юг. В Ростове-на-Дону он издавал журнал <Благовест>.
В январе 1920 года Пуришкевича не стало. <Умер в те дни от сыпняка и Пуришкевич. Я его отпевал>, - вспоминал Евлогий.
Он же, Евлогий, провожал в последний путь <распутинца> архиепископа Алексия (Дородицына). <Отпевать пришлось не так, как обычно отпевают архиереев, хоть я и старался по мере возможности вычитать все, что по чину погребения в таких случаях полагается. После отпевания спрашиваю: "Где могила?" Оказывается, на краю кладбища, в зарослях кустов. Мы долго пробирались по сугробам, увязая в снегу... Погребение архиепископа Алексея, как и судьба митрополита Питирима, показало мне всю тщету честолюбия, властолюбия...>
Что касается обер-прокурора Саблера, то о нем оставил свидетельство другой мемуарист - митрополит Вениамин (Федченков): <Бывший обер-прокурор после Победоносцева Саблер, переменивший свою фамилию на Десятовский, жил беспрепятственно в Твери. С ним встречалась старушка княгиня Гейден. Когда ослабел от старости, она водила его под руки в собор на службы. А когда ее выпустили за границу, она вывезла его дневник в Париж. Я читал его и даже докладывал в Богословском институте студентам: Саблер смиренно принял новую советскую власть и подкреплял это ссылками на Писание и своими размышлениями>. Умер Саблер в 1929 году.
На пять лет раньше преставился получивший при Саблере епископский сан Варнава (Накропин), который после удаления его с Тобольской кафедры весной 1917 года был сослан в Высокогорский Воскресенский монастырь Нижегородской губернии, а в 1918 году подвергнут аресту и заключен в Бутырскую тюрьму. Там он пробыл недолго и в июне 1919 года был назначен настоятелем Троицкого Калязина монастыря Тверской епархии, а в 1920 году - архиепископом Архангельским, но к месту назначения не поехал (возможно, по состоянию здоровья). 13 апреля 1924 года архиепископ Варнава скончался в Москве и был похоронен в ограде храма Покрова в Филях. Отпевал его Святейший Патриарх Тихон, которому самому оставалось жить чуть меньше года.
О Варнаве - хотя трудно сказать, правда это или нет - писал автор книги <Идеология национал-большевизма> Михаил Агурский:
<...ставленник Распутина архиепископ Тобольский Варнава (Накропин) заявил на допросе в ВЧК, что советскую власть он признает "выше и лучше всякой другой, какая была до сих пор, и готов за нее умереть". Варнава сказал также, что нужна новая церковь, и пообещал большевикам привести к ним пол-России. "Только большевики могут спасти Россию", - заявил Варнава.
Вряд ли такое далеко идущее заявление может объясняться лишь страхом перед ВЧК. Причина этого могла быть другой. Варнава, как и Распутин, мог принадлежать к традиции религиозного нигилизма, и его признание большевиков могло опираться именно на это>.
Даже если утверждение и справедливо в адрес Варнавы (Агурский, очевидно, имел в виду <Еженедельник чрезвычайных комиссий по борьбе с контрреволюцией и спекуляцией>, изданный в Москве в 1918 году), оно совершенно неверно по отношению к Григорию Распутину, которого можно обвинять в чем угодно, но только не в симпатии, даже гипотетической, к большевизму и уж тем более в чем угодно, но только не в религиозном нигилизме. Предполагать, что останься он жив, то говорил бы то же или примерно то же самое, что говорил (если говорил) Варнава, никаких оснований у нас нет. И большевики это хорошо знали и с Распутиным и его духом боролись после революции ничуть не менее усердно, хотя и более успешно, чем до этого русские монархисты, русские националисты, русские философы, миссионеры, публицисты, государственные деятели, русские и нерусские масоны, еврейская пресса и весь мировой интернационал.
После смерти Григория коммунисты взялись за его семью. Удалось спастись только старшей дочери Матрене, хотя и ее судьбу трудно назвать счастливой. Осенью 1917 года Матрена, <помня желание отца и Государыни>, как говорила она на следствии, вышла замуж за поручика Б.Н. Соловьева. Брак оказался неудачным. <Боря меня стесняется, т.е. не меня, а моей фамилии, а вдруг что-нибудь скажут <...> недаром дорогой мой отец сказал: "Ну, Матрешка, ты у меня злосчастная", - писала она в своем дневнике, полном женских обид, ревности и признаний в собственном неумении жить: "Боря заставляет меня заниматься хозяйством, мне это неприятно, больно">. Потом случилась темная история с участием ее мужа в неудавшейся попытке освобождения царской семьи. В декабре 1919 года Матрену арестовали в Чите, ее допрашивал следователь Соколов, но вынужден был дочь Распутина освободить ввиду того, что за нее вступилась любовница атамана Семенова. Единственное, что удалось Соколову забрать, были дневники Матрены, частично им процитированные, а ныне полностью опубликованные.
В этих искренних, простодушных записках Матрена предстает как любящая дочь, тоскующая о своем убиенном отце:
<Сегодня служили панихиду с Варей о папе; плакали страшно. Я и Варя чувствовали, что папа во время панихиды был с нами>; <Мне как-то радостно, горько и обидно, хотя это грех, я сама сознаю, но ведь я же человек: почему нету моего папы. Зачем Ты, Господи, взял его от нас так рано? Мы остались как листья без дерева. Папа, милый папа, будь с нами в разговенье>; <Как счастлива, что я дома. Как здесь хорошо, каждая мелочь напоминает тятеньку дорогого <...> Хочу страшно идти к Мурашному, где тятеньке было видение. Какой он был хороший, милый, славный, добрый. Любил нас больше своей жизни, больше всех>.
Вспоминала Матрена в дневнике и о государе. Когда в сентябре 1918 года прошел слух о том, что царской семье удалось спастись, Матрена записала:
<Мне кажется, что если они будут живы, т. е. Папа и Мама, тогда и я буду счастлива, ведь вся моя опора, вся моя надежда на них, я знаю, в трудную минуту они меня не оставят, а надеяться на мужа нельзя>.
После окончания Гражданской войны семья с двумя маленькими дочерьми, родившимися с 1919 и 1920 годах и названными - как знать, возможно, в честь великих княжон - Татьяной и Марией, Матрена уехала в Европу, а потом перебралась в Америку, работала укротительницей тигров, писала мемуары, судилась с Юсуповым и умерла в 1977 году в Калифорнии от сердечного приступа на 80-м году жизни. У нее остались внуки, которые и по сей день проживают на Западе и своим родством с Rasputin'ым гордятся. Одна из них, Лоранс, живет во Франции, часто бывает в России и недавно посетила село Покровское. От нее стали известны некоторые детали жизни Марии Григорьевны.
<В 1926 году Борис Николаевич Соловьев умирает от туберкулеза. Положение вдовы с двумя детьми незавидное. Ресторан, ранее открытый супругом, обанкротился: в нем повадились обедать в долг бедные эмигранты. Однажды молодой женщине, танцовщице в кабаре, менеджер крупнейшего американского цирка предложил: войдешь в клетку со львами - возьму на работу. Перекрестившись - вошла. Так она стала укротительницей с именем "Мария Распутина" - громкое имя привлекало публику. Арену Матрена покинула, когда ее ранил белый медведь. Еще одно мистическое совпадение: в Юсуповском дворце сраженный выстрелом Григорий Распутин рухнул на шкуру белого медведя>, - написал тюменский журналист Анатолий Меньшиков в <Российской газете>.
В судьбе Лоранс Ио-Соловьефф есть еще одно характерное обстоятельство: <Когда-то она не знала не только о знаменитом предке - о русских корнях. Родные утаивали сей факт. Сама Лоранс долго скрывала от друзей свою родословную. Фамилию прадеда объявила в день своего 60-летия>.
Тем представителям распутинского рода, кто после революции остался в России, скрыть свою родословную не удалось, и, быть может, поэтому их жизнь оказалась много короче и потомков они не оставили. О второй дочери Григория, Варваре, ничего неизвестно, кроме того, что летом 1919 года по вызову матери она вернулась в Покровское из Владивостока, где была вместе с Матреной и ее мужем и, по всей вероятности, вскоре умерла (Э.Радзинский пишет о том, что она скончалась после войны, но откуда эти сведения, неясно; тюменский журналист Анатолий Меньшиков сообщает о том, что Варвара, <по дошедшим до нас сведениям, умерла незамужней в 1925 году>). У вдовы Распутина Прасковьи Федоровны новые власти отняли дом и почти все ее имущество, после чего в конце 20-х годов она, ее сын Дмитрий и невестка Феоктриса с маленькой дочкой были сосланы в Обдорск как спецпереселенцы строить Салехардский рыбоконсервный завод. Там они жили в бараке с товарищами по ссылке. В Обдорске и умерли: Прасковья Распутина от порока сердца 20 декабря 1933 года. Распутин Дмитрий Григорьевич, которого некогда сравнивал его отец с Исааком, а себя с Авраамом и умолял не забирать единственного наследника и кормильца на войну, умер на четыре дня раньше - 16 декабря 1933 года от дизентерии, и если эта дата верна, то мы снова сталкиваемся с мистикой чисел. Жена Дмитрия Григорьевича Феоктриса скончалась в комбинатском бараке в сентябре 1933 года от туберкулеза. Ей было 30 лет, спустя несколько дней умерла ее шестилетняя дочь, внучка Распутина Елизавета.
В 30-е годы интерес к Распутину был уже не таким острым, но мученические смерти и сторонников Распутина, и его противников продолжались. Они не были теперь напрямую связаны с личностью тобольского крестьянина и причастны к его судьбе, но в 1937-1938 годах встретили смерть и считавшиеся до революции <распутинцами> епископы Алексий (Кузнецов) и Серафим (Чичагов), и выступавшие против него о. Роман Медведь, митрополит Трифон (Туркестанов), епископ Андрей Уфимский (князь Ухтомский) и московский генерал-губернатор В.Ф. Джунковский.
Сторонники Распутина часто ставят в вину Джунковскому его сотрудничество с ЧК. Такой эпизод в его жизни действительно был, хотя, судя по всему, это касалось в большей степени технической стороны дела: Джунковский привлекался в качестве консультанта в связи с разработкой паспортной системы. Но что было, то было. Вместе с тем существуют и другие свидетельства об этом человеке. В первые послереволюционные годы Джунковского несколько раз бросали в тюрьму.
<Он рассказывал мне, что во время первого его пребывания в тюрьме до суда его часто уводили на расстрел, а потом вновь возвращали в камеру, - вспоминала М.В. Сабашникова, неплохо Джунковского знавшая. - Эта процедура была самым тяжелым из его переживаний. "Этого не могут выдержать никакие нервы", - говорил он. И все же перед судом он предстал совершенно спокойным>.
На этом суде Сабашникова присутствовала.
<Между прочим, обвиняемого спросили, действительно ли он был противником Распутина, как это следовало из писем царицы. <...> "Да это так". - "Почему Вы были против него?" - "Потому что его роль вредила престижу моего государя". - "Значит, Вы хотели поддерживать царскую власть?" - "Ну, разумеется! Я был бы низким, подлым человеком, если бы, служа ему, не хотел бы помогать!">
Джунковского приговорили к смертной казни, потом приговор заменили пожизненным заключением, еще позднее благодаря хлопотам влиятельных друзей бывшего московского генерал-губернатора - артистов МХТ - освободили. После этого Джунковский, зарабатывая на жизнь, давал частные уроки французского языка и писал мемуары. Объем информации, в них представленный, количество упомянутых лиц, приведенных документов, фактов делают эти мемуары совершенно уникальными. Опубликованные в 1997 году два тома охватывают период с 1905 по 1915 год. Публикаторы <Воспоминаний> пишут о том, что Джунковский намеревался издать их в 20-е годы в издательстве Сабашникова, но с трудом верится, что такое было возможно. В высшей степени монархические по слогу, написанные так верноподданно, как не писали и в эмиграции, эти воспоминания могли стать только причиной нового ареста. Это и произошло. В 30-е годы, уже после того, как Джунковский передал свои мемуары в Литературный музей В.Д. Бонч-Бруевичу, его арестовали снова. На сей раз вступаться за <масона> никто не стал. О его последних днях оставил свидетельство литературный критик Р.В. Иванов-Разумник, оказавшийся с Джунковским в одной камере: <Рад, что мне пришлось просидеть бок о бок три дня с другим "каэром", обвинявшимся в "монархическом заговоре" и скоро уведенным от нас неведомо куда. То был В.Ф. Джунковский, когда-то генерал-губернатор Москвы, потом товарищ министра внутренних дел, неустанно боровшийся в свое время с кликой Распутина, разоблачивший известного провокатора, члена Государственной думы Малиновского. За все это даже большевики относились к В.Ф. Джунковскому с уважением, не трогали его и назначили ему персональную пенсию. Но с приходом Ежова немедленно же был состряпан монархический заговор, к которому пристегнули и генерала Джунковского. Это был обаятельный старик, живой и бодрый, несмотря на свои семьдесят лет, с иронией относившийся к своему бутырскому положению. За три дня нашего соседства он столько интересного порассказал мне о прошлых днях, что на целую книгу хватило бы. К великому моему сожалению, его увели от нас, куда - мы не могли догадаться>.
Его расстреляли в 1938-м.
Более счастливо сложилась судьба тех из русских клириков и государственных деятелей, кому удалось эмигрировать. Сторонник, а затем противник Распутина епископ Феофан (Быстров) после революции поначалу участвовал в делах церкви, но впоследствии ввиду своих разногласий как с митрополитом Антонием (Храповицким), так и с митрополитом Евлогием (Георгиевским) по вопросам богословским от активной церковной деятельности отошел. Никаких воспоминаний о Распутине он не написал, если не считать интервью, данного им в Софии Глебу Волошину, на которое мы уже ссылались в начале этой книги, и бесед со своим духовным чадом, иеросхимонахом Епифанием (Черновым), впоследствии послуживших основой для книги о епископе полтавском. Но в целом Феофан держался от эмиграции в стороне, хотя и мог рассказать многое.
<...самые подробные сведения про Нилуса мог бы сообщить архиеп. Феофан. Но Вы ошибаетесь, думая, что он в Париже, - он живет в Белграде, а затем, судя по всему, он не склонен рассказать про Нилуса, так же как не склонен он рассказать правду и про Распутина>, - писал П.Н. Милюков А.А. Мосолову.
Милюков ошибался: Феофан жил тогда не в Белграде, а во Франции, куда переехал в 1931 году из Софии. Умер он в 1940 году в местечке Лимере. На похороны его никто из известных епископов не приехал, а митрополит Евлогий прислал телеграмму, в которой повелел хоронить Феофана как простого инока. Но похоронили его все же в архиерейском облачении, некогда подаренном ему императором.
Ученик Феофана иеромонах Вениамин (Федченков) в 1919 году был рукоположен в епископы, некоторое время служил протопресвитером в армии Врангеля, сменив на этой должности о. Георгия Шавельского (к неудовольствию последнего), вместе с Врангелем эмигрировал, в эмиграции вступил в конфликт с главой Русской зарубежной церкви митрополитом Антонием (Храповицким), перешел в юрисдикцию Московской патриархии, потом по распоряжению местоблюстителя патриаршего престола Сергия переехал в Америку, а в 1945 году вернулся в СССР, где написал множество замечательных книг, в том числе книгу воспоминаний <На рубеже веков>, содержащую очень ценные, хотя и явно неполные, как он сам признавал, свидетельства о Григории Распутине. Умер Вениамин, уволенный на покой, в Псково-Печерском монастыре в 1961 году.
Некогда принявший тобольского мужика в Александро-Невской лавре, но впоследствии никак не поддержавший его, епископ Финляндский, а впоследствии местоблюститель патриаршего престола и, наконец, патриарх Сергий (Страгородский) умер в Москве в 1944 году. Возглавлявший Русскую зарубежную церковь митрополит Антоний (Храповицкий) умер в 1936 году в изгнании, в том же году умер и еще один противник Распутина, митрополит Арсений (Стадницкий). Дистанцировавшийся от Распутина автор книги <Путь моей жизни> митрополит Евлогий (Георгиевский) скончался в 1948 году. По свидетельству знавших его в последние годы людей, Евлогий впал в детство и охотно верил рассказам про свободу церкви в СССР. Однако мемуары его были написаны ранее и по сей день остаются одним из самых авторитетных и надежных документов для историков Церкви. А редактировала эти мемуары Татьяна Манухина, жена того самого доктора И.И. Манухина, который в 1917 году осматривал в Петропавловской крепости по поручению следственной комиссии Временного правительства А.А. Вырубову и впоследствии эмигрировал и, по свидетельству газеты <Mercure de France>, говорил о том, что Вырубова ему передала свои подлинные дневники и дневники Распутина, но он был вынужден перед отъездом из России их сжечь. Так это или нет, не скажет теперь никто, но если учесть, что ссылка на заявление Манухина прозвучала в разгар скандала, связанного с публикацией алексейтолстовско-щеголевских <дневников Вырубовой>, и доктор М., как был назван Манухин, утверждал, что подлинные дневники не имеют ничего общего с этой фальшивкой, то заявление Манухина можно рассматривать как проявление историко-политической борьбы, которая велась в эмиграции. Впрочем, в Государственном архиве Российской Федерации, в 623-м фонде, хранится записка Вырубовой, адресованная, по всей вероятности, Любови Головиной:
<Милая Люб!
Умоляю спасти все, что (нрзб). Снова (нрзб) узнала, что (нрзб) 15 тетрад[ей] (нрзб) все на свящ[енной] бум[аге], которая из Хр[ама] +++ пусть будут у П. Там никто не знает, что это Его, а там...
Гос[подь] ++ (нрзб).
++ А.В.>.
При все том, что неясного в этих строках много, с высокой степени вероятностью можно предположить, что речь идет о тетрадях с изречениями Распутина, которые Вырубова хотела уберечь. Возможно, именно они оказались у Манухина и именно их доктор был вынужден уничтожить. Во Франции Манухин и его жена довольно часто общались с Буниным и еще чаще с З.Гиппиус, но, судя по тем фрагментам бунинского дневника, которые были опубликованы Милицей Грин, а также по дневникам Гиппиус, ни Распутин, ни Вырубова ими не обсуждались.
Участие в делах церкви пытался принимать и оставшийся не у дел после революции, оболганный демократической прессой и арестованный Временным правительством профессиональный контрразведчик генерал Николай Степанович Батюшин. В 1918 году генерал пробрался на юг, к Деникину, а после поражения белой армии вместе с еще одним распутинским обличителем - протоиереем Владимиром Востоковым стал членом Высшего церковного управления за границей (Батюшин был единственным представителем мирян, а Востоков - белого духовенства, и нет сомнений, что выбор этих кандидатур был подиктован их заслугами в борьбе с <темными силами>). В 1922 году и Батюшин, и Востоков из ВЦУ были исключены. В дальнейшем они совместно выступали против вредной деятельности Союза христианской молодежи, подозревая его в масонской принадлежности; в этом их поддержал епископ Феофан (Быстров), но призывы генерала и о. Востокова не нашли поддержки ни у митрополита Евлогия (Георгиевского), ни у Антония (Храповицкого). <Я глубоко признателен Вашему Высокопреосвященству за доброжелательное отношение к моему начинанию>, - писал Евлогий Антонию и просил у него заступничества от <лживых и злостных обвинений каких-то клеветников>. О яростной антимасонской позиции о. Востокова писал в своих мемуарах и протопресвитер Шавельский: <Много шуму внес в Собор священник В.Востоков, начавший обвинять и духовенство, и Собор, и даже Патриарха в ничегонеделании и теплохладности. Он настаивал, чтобы Церковь выступила открыто и резко против "жидов и масонов", с лозунгом: "За Веру и Царя!" Этот, несомненно, одаренный словом иерей всегда отличался бестактностью, резкостью, часто неуместною прямолинейностью <...> Его выступление носило митинговый характер и вызвало резкий отпор со стороны кн. Е.Н. Трубецкого, архиепископа Димитрия и епископа Михаила, назвавших его клеветником, бунтовщиком, человеконенавистником. Кроме отдельных черносотенных членов, Собор, можно сказать, в полном составе отнесся крайне отрицательно к выходке о. Востокова. <...> Собор спокойно обошел все подводные камни, и, хотя о. Востоков, злословя, обзывал его в Екатеринодаре "еврейским синедрионом", он проявил, при общей смуте, большое спокойствие, понимание церковных нужд и готовность идти им навстречу>.
От резкого осуждения масонов, соединяющегося с обличением Распутина, о. Востоков не отказался и в дальнейшем.
<Увы, уже не повторились у трона Николая II Победоносцевы и Столыпины, зато обступила заколебавшийся трон целая вереница новых Лорис-Меликовых, - писал он в известной статье <Когда Желябовы смеются, Россия плачет>. - И Россия, лишенная крепкой правящей руки, спускалась на полуконституционном оползне к революции... Распутинский соблазн ее подталкивал, а безумная мировая война втолкнула ее в самую пасть революции. Полководцы христианских народов слепо разбивали усовершенствованными пушками христианско-монархические устои и выпускали на свободу красного "демократического зверя" для разрушения им всего святого и прекрасного в человечестве...
Потоками лилась христианская кровь под колеса жидо-масонской колесницы, чтобы быстрее вращались они и скорее мчали сионских мудрецов на вершину мирового владычества.
Слепые вожди ослепленных народов яростно, наперебой кричали: "война до победного конца!" - не замечая того, что конец-то победный уже наступил, но не для них, а для жидо-масонского кровавого интернационала>.
Что же касается генерала Батюшина, то его митрополит Вениамин (Федченков) в своих мемуарах называет человеком <с жестким диктаторским нравом>, обвиняет в доносительстве и пишет о тех политических разногласиях, которые между ними возникли: Батюшин был убежденным монархистом, а Вениамин - нет (причем в подкрепление своей позиции владыка Вениамин ссылался на мнение патриарха Тихона: <еще следует думать да думать: нужно ли восстановление монархии?> - высказанное им в беседе с <архиепископом Т-м Г-м>). Судить об исторической правоте этих взглядов значило бы выйти за рамки обсуждаемой темы, но есть некий исторический парадокс или, если угодно, диалектика в том, что борцами против Распутина оказались два последовательных монархиста, опытных конспиролога и обличителя масонства, в то время как монархисты, конспирологи и борцы с масонами нынешние в большинстве своем страстно выступают в поддержку опытного странника с берегов Туры.
Умер Батюшин в 1957 году в доме для престарелых в городе Брен-ле-Конт в Бельгии, оставив несколько книг, главная из которых, <Тайная военная разведка и борьба с ней> (София, 1939), только теперь дошла до России. В 2004 году прах генерала был перевезен из Бельгии в Россию и торжественно перезахоронен.
О. Востоков скончался в том же, 1957 году в США в возрасте 89 лет, оставив книгу воспоминаний <Розы и шипы>. О его перезахоронении речи пока не велось.
В Америке в 1952 году закончилась в безвестности и бедности жизнь одного из самых зловещих персонажей всей связанной с Распутиным истории - Сергея Труфанова, бывшего иеромонаха Илиодора. В 1917 году Труфанов вернулся в Россию, где наконец свободно вышла его пасквильная книга <Святой черт>, а после октябрьского переворота заявил о своей поддержке новой власти. <К октябрьской революции отношусь сочувственно, ибо после февральской революции остались помещики, купцы и фабриканты, которые пили народную кровь>. После этого Труфанов попытался создать на царицынских землях коммуну <Вечного мира>, объявлял себя то <русским папой>, то <патриархом>, сотрудничал с ВЧК и в апреле 1921 года писал Ленину:
<Глубокоуважаемый товарищ - брат Владимир Ильич!
С тех пор как я вышел из рядов попов-мракобесов, я в течение 9 лет мечтал о церковной революции. В нынешнем году (на Пасху) церковная революция началась в Царицыне. Народ, осуществляя свои державные права, избрал и поставил меня патриархом "Живой Христовой Церкви". Но дело пошло не так, как я предполагал, ибо оно начато не так, как должно. Революция началась без санкции центральной Советской власти. Чтобы поправить дело и двинуть его по более правильному пути, я обращаюсь к Вам и кратко поясняю следующее: церковная революция имеет целью разрушить поповское царство, отнять у народных масс искаженное христианство и утвердить их религиозное сознание на основах истинного христианства или религии человечности. А все эти достижения церковной революции должны привести к одному: к примирению масс с коммунистическим устройством жизни.
Вести русскую массу к политической коммуне нужно через религиозную общину. Другим путем идти будет слишком болезненно.
Как Вы, Владимир Ильич, смотрите на это? Признаете ли Вы какое-либо значение за церковной революцией в деле достижения русским народом идеалов социалистической революции? Если Вы интересуетесь затронутым вопросом, то не нужно ли будет приехать мне к Вам в Москву и лично побеседовать с Вами об этом, по моему мнению, весьма важном деле?
Прошу Вас ответить мне и написать мне краткое письмо о своем желании видеть меня и говорить со мной о церковной русской революции.
Остаюсь преданный Вам ваш брат-товарищ-гражданин Сергей Михайлович Труфанов (патриарх Илиодор)>.
Неизвестно, читал или нет Ленин это послание, недавно обнаруженное в волгоградском архиве, но хочется еще раз подчеркнуть мысль, на страницах этой книги уже звучавшую: какой бы сомнительной с нравственной точки зрения ни была личность Григория Распутина, до такой низости он не опускался и такого сатанинского самомнения в сердце своем не носил. (Один из <хиротонисанных> еще в 20-е годы <патриархом> Илиодором <архиепископов> - некий протоиерей Александр Леторов покаялся перед Церковью и до 1963 года служил в одном из сельских приходов Астраханской епархии, но в 1963 году через газеты публично отрекся от Бога и снял с себя священный сан - традиция!).
В 1922 году Труфанов был выслан или сам покинул СССР и оказался в Берлине; он писал в эмигрантских газетах о том, что в 1919 году видел в Кремле заспиртованную голову государя. Его европейская карьера не задалась, и бывший черносотенец перебрался в Америку, где, по свидетельству М.Агурского, <обошел, наверное, все известные церкви и секты, не исключая ку-клукс-клана>, написал несколько книг и работал, по разным данным, швейцаром в одной из нью-йоркских гостиниц или уборщиком в страховой компании. Известно также, что Труфанов обращался с письмом к владыке Феофану (Быстрову): <Я сознаю мои непростительные грехи перед Святою Церковью и лично перед Вами и прошу, умоляю Ваше Высокопреосвященство помолиться обо мне, погибающем, чтобы принести Господу сокрушенное покаяние и избавиться от обольщения, в каком я находился>. Впрочем, судя по всему, умер монах-расстрига не в лоне Православной церкви, а будучи баптистом.
Подруга царицы Юлия Александровна Ден, которую так часто вспоминала государыня в своих письмах из тобольской ссылки и которая также была причастна к попыткам освободить царскую семью, проживала в 20-е годы в Англии, где и написала книгу воспоминаний <Подлинная царица>. Позднее она переехала в Польшу, а после Второй мировой войны, опасаясь преследования советских властей, - в Венесуэлу. В 1957 году Юлия Ден приезжала в Европу, чтобы встретиться с самозванкой Анной Андерсон, выдававшей себя за царевну Анастасию, чудом спасшуюся от смерти. Как пишет автор предисловия к книге воспоминаний Юлии Ден А.Степанов, <в течение недели она беседовала с гениальной самозванкой, после чего 5 ноября 1957 года под присягой сделала в гамбургском суде заявление, что Андерсон и есть Великая княжна Анастасия Николаевна. По словам Ден, Андерсон сообщила ей такие детали, которые не могли быть известны постороннему человеку>. Умерла Юлия Александровна в 1963 году в Риме в возрасте 78 лет.
Учитель царских детей Пьер Жильяр, находившийся с царской семьей вплоть до весны 1918 года, насильно разлученный с ней, но отказавшийся вопреки требованиям большевиков покинуть Екатеринбург и дождавшийся прихода армии Колчака, после окончания Гражданской войны вернулся домой в Швейцарию, где жил долго и умер в 1962 году, оставив воспоминания о царской семье. Женой Жильяра стала няня царских детей Анна Теглева.
Долгую жизнь прожила и противница Распутина Софья Ивановна Тютчева, она скончалась в 1957 году в Муранове, родовом имении Тютчевых, и похоронена в подмосковном селе Рахманове.
Об очень многих лицах из ближайшего окружения Распутина мы почти ничего достоверного не знаем. Ни об Ольге Владимировне Лохтиной, ни об Акилине Лаптинской, ни о Зинаиде Менштед, ни о Марии Евгеньевне и Любови Валерьяновне Головиных, ни о Марии Вишняковой. Следы их затерялись либо в послереволюционном российском хаосе, либо в эмиграции.
О.В. Лохтина упоминается в дневнике Матрены Распутиной:
<15 марта 1918 года. Дивны дела твои, Господи... Первый раз чувствовали так близко нашего дорогого тятеньку, так было хорошо и вместе с тем горько и обидно, что не могли слышать папиных слов из его уст, но умы ясно чувствовали, что он был с нами. Я его видела во сне, он мне сказал: я буду в 4 часа у Раи, и мы как раз собрались вместе у нее. Ольга Владимировна говорила по тятенькиному ученью, не она говорила с нами, а тятенька>.
<16 марта того же года. После вчерашнего дня я еще больше полюбила Ольгу Владимировну, она рассказывала, что была на Гороховой, заходила во двор и чувствовала папин дух <...> Видела во сне опять папу, я так счастлива, он с нами последнее время, это я чувствую>.
Также со слов Матрены Распутиной мы знаем о другом опытном страннике - Дмитрии Ивановиче Печеркине. После революции он отправился на Новый Афон и стал монахом. Как сложилась его дальнейшая судьба, неизвестно. Но если вспомнить, что Новый Афон был в 20-е годы центром русского имяславия, можно предположить, что товарищ Распутина по паломничествам остался верен избранному пути и тому учению, которое некогда защищал его знаменитый друг.
Напротив, тобольский губернатор Ордовский-Танаевский описал свое посещение семьи Головиных в Петрограде в 1917 либо 1918 году, укоряя бывших распутинских поклонниц в измене идеалам минувших лет:
<Я все время сторонился от всех "бывших людей", но тут решил навестить семью Головиных. На подъезде встречаю "Муню" со свитой молодежи, все в белом, букеты, бутоньерки, хохот.
- А мы думали, что вас давно погубили, еще в Тобольске. Мама дома, у нее гость (с ударением), но вас она примет, вы ее любимец. Мы идем на свадьбу NN и MM.
<...> полное спокойствие и веселость во всех>.
Что же касается самого Николая Александровича Ордовского-Танаевского, то он был отправлен в отставку еще в апреле 1917 года, некоторое время жил в Петрограде, сильно нуждался, в августе 1918 года был арестован, освобожден, потом ушел вместе с войсками Юденича на Запад, в 1921 году рукоположен в иереи, служил в Палермо, затем принял монашеский сан с именем Никон и скончался, будучи тайным схиархимандритом Никодимом, в 1950 году, написав перед смертью воспоминания, изданные очень небольшим тиражом в 1993 году его наследниками.
Довольно мало известно и о судьбах еврейских спутников Распутина - Арона Симановича, Дмитрия Рубинштейна, Игнатия Порфирьевича Мануса и других. В 1928 году Симанович не слишком успешно помогал Матрене Распутиной в ее тяжбе с Юсуповым; в 30-е годы, как утверждает С.В. Фомин, Симанович <был пойман во Франции с поличным как фальшивомонетчик>. Григорий Аронсон, ссылаясь на мемуары Слиозберга, писал о том, что Симанович <в качестве друга Распутина> обращался к Слиозбергу уже в эмиграции, в Париже, и просил его поддержки. Когда Слиозберг ему отказал в поддержке, тот <довольно прозрачно намекнул на то, что... он составит какую-то книгу с опорочиванием еврейских деятелей>. Умер Симанович не ранее 1936 года.
В том же году в Загребе умер банкир Д.Рубинштейн.
Председатель Государственной думы Михаил Васильевич Родзянко умер в эмиграции в 1924 году. До последних дней он держал на своем столе фотографию императора Николая Александровича. Это может вызвать усмешку и даже возмущение, но вот свидетельство Якова Глинки: <"За этого человека я готов пойти на плаху", - так говорил Родзянко о Государе своему помощнику, и сомневаться в этих словах оснований нет>. Впрочем - только в словах.
Действительный статский советник Александр Иванович Гучков пережил Родзянко на 12 лет и умер в 1936 году. О его последних годах писала Е.Д. Кускова Н.В. Вольскому: <Под конец своей жизни он близко сошелся с германским штабом и, когда приезжал к нам в Прагу, совсем больной, и просил оказать ("fraternellement") услугу у чешского правительства, мы этой услуги не оказывали. Он знал, что мы знали о его поездках в Германию и очень запутанно об этом рассказывал. Но один раз произошел инцидент. Его принял Бенеш. И он Бенешу т о ч н о рассказал о планах Гитлера напасть на Чехию, на Россию и т.д. Бенеш знал о наших отношениях с Гучковым, спосил у нас, что это значит. Мы посоветовали ему с Гучковым дела не иметь>.
Граф Владимир Николаевич Коковцов скончался в 1943 году, в том же году скончались министр внутренних дел Николай Борисович Щербатов и лидер кадетской партии, автор слогана <глупость или измена> Павел Николаевич Милюков. Генерал Павел Григорьевич Курлов умер в 1923 году, председатель совета министров Александр Федорович Трепов, оставивший свой пост через три дня после смерти Распутина, скончался в Ницце в 1928 году. Вынужденный покинуть свиту государя из-за своего отрицательного отношения к Распутину князь Владимир Николаевич Орлов умер в Париже в 1927 году, министр земледелия Александр Николаевич Наумов, тот самый, кто так ярко написал о своей встрече с Распутиным и о своем отказе выполнить его просьбу, - в 1950 году. Жандармский генерал и по совместительству известный историк Александр Иванович Спиридович умер в 1952 году в США (в Йельском университете ныне хранится его архив), его коллега Константин Иванович Глобачев - в 1941-м. Михаил Степанович Комиссаров умер в 1933 году, как пишет С.В. Фомин, <в Чикаго в результате несчастного случая>. Перед тем как покинуть Россию, он некоторое время служил в ВЧК. В 1927 году скончался камергер Владимир Иосифович Гурко, автор книги <Царь и царица>, а также прозвучавшей на всю страну фразы <Нам нужна власть с хлыстом, а не власть, которая сама под хлыстом>. Еще один противник Распутина писатель Иван Александрович Родионов, присутствовавший при попытке оскопления крестьянина в декабре 1911 года, скончался в Берлине в 1940 году. Другой участник тех событий - юродивый Митя Козельский был сослан после революции на Соловки и там расстрелян.
Министр двора граф Владимир Борисович Фредерикс умер в 1927 году, его зять, дворцовый комендант Владимир Николаевич Воейков, - в 1942-м. Ближайший друг царской семьи флигель-адъютант Н.П. Саблин, чье место, по мнению многих современников, должно было быть возле царской семьи и который покинул дворец сразу после революции, скончался в 1937-м.
Об эмигрантской поре в жизни Саблина писал в своих мемуарах Роман Гуль: <Н.П. Саблин несколько раз говорил мне, что "государь через Нилова передал ему, что он правильно поступил, не поехав с ними в Тобольск". Думаю, эту фразу Саблин повторял мне несколько раз, потому что в кругах монархистов некоторые упрекали его ("ваше место было - быть с царской семьей до конца") в том, что он, очень близкий царской семье человек, не поступил так, как поступил граф Илья Татищев, который остался верен царской семье до конца, поехав с ней в Тобольск, и вместе с ней был зверски умерщвлен большевиками>.
В 1957 году умер Василий Алексеевич Маклаков. <Он, как, впрочем, и некоторые другие бывшие правые кадеты и "прогрессисты","тяжело переживал свою вину и роль в революции, - писала о Маклакове неплохо знавшая его в эмиграции Нина Берберова. - Он говорил, что не только не надо было Милюкову произносить свою знаменитую речь в Думе в ноябре 1916 года - "Глупость или измена?", - но не надо было и убивать Распутина. Будучи сам крупным масоном, он глубоко (и, вероятно, несправедливо) презирал тех членов ложи (главным образом московской), которые "конспирировали еще в 1915 году". Я имею основания думать, что в его бумагах остались его записи об этом, та часть его мемуаров, которая, конечно, до сих пор напечатана быть не могла>.
Очень часто в этой книге мы ссылались на мемуары двух членов Синода и страстных оппонентов - протопресвитера Георгия Ивановича Шавельского и князя Николая Давидовича Жевахова. Их послереволюционные судьбы по-своему весьма поучительны. Оба они эмигрировали, оба пытались играть активную роль в делах Церкви (Шавельский более успешно), и в биографиях обоих были свои темные пятна.
О Шавельском писал Михаил Агурский:
<Сразу после февральской революции возникло движение т. н. "церковного большевизма", лидером которого неожиданно оказался оппортунист, глава русского военного духовенства Г.Шавельский, очень близкий к Николаю II и в прошлом даже участник Союза русского народа. Его особенно активно поддерживали А.Введенский, А.Егоров и П.Боярский.
"Церковный большевизм" требовал глубоких церковных реформ, и в частности, резкого повышения роли белого духовенства и мирян.
Он распался после прихода к власти большевиков, но силы, вызвавшие его к жизни, не исчезли и дали себя знать, когда советская власть решила опереться на них. "Церковные большевики" Введенский и Боярский (Егоров умер в 1919 году) оказываются ключевыми фигурами обновленчества>.
Сам Шавельский об этом эпизоде своей биографии ничего не пишет, но многие страницы его воспоминаний были продиктованы именно большевизмом, то есть максимализмом как в оценке Распутина, так и царицы Александры Федоровны и очень многих видных русских иерархов и клириков, в том числе и тех, кто ныне канонизирован. В эмиграции последний протопресвитер армии и флота оказался в Софии, от церковной жизни отошел, преподавал в Софийском университете, на богословском факультете, и умер в Болгарии в январе 1951 года. Было ему тогда 80 лет. Просоветские власти, судя по всему, старика не тронули; воспоминания протопресвитера опубликовало в 1954 году издательство имени Чехова в Нью-Йорке.
Князь Николай Жевахов сразу же после революции был выведен из состава Синода, во время Гражданской войны находился сначала в Киеве, потом бежал на юг, сильно бедствовал, но помог ему владыка Питирим (Окнов), приютивший его в своем монастыре. В январе 1920 года в составе группы русских архиереев на корабле <Иртыш> Жевахов оставил Россию. Шавельский в своих мемуарах обвинял его во всех смертных грехах, начиная с воровства и кончая <делом развала нашей церкви>, но трудно сказать, была ли под этими обвинениями основа. Начиная с 1922 года Жевахов, фактически отторгнутый как либеральной, так и консервативной частью эмиграции (главным образом за репутацию распутинца), принялся налаживать связи с немецким националистическим движением, и его дальнейшая судьба и пронацистские симпатии безо всяких пропагандистских штампов подтвердили, что от антимасонской риторики до фашизма путь и в самом деле бывает недалеким. Умер князь в 1938 году, не дожив трех лет до того времени, когда его новые друзья вторглись в Россию, чтобы, уничтожая все живое, освобождать нашу землю от жидо-масонской власти.
Долгую жизнь на родине прожили хорошо знавшие Распутина братья Бонч-Бруевичи: поддерживавший его Владимир Дмитриевич и выступавший против Михаил Дмитриевич. Эта разница во взглядах на царского друга не помешала им после революции служить общему господину, хотя и каждому на своей ниве. После отставки с должности управделами московского кремля по проискам Троцкого и Каменева старший из Бончей пытался приспособить русских сектантов к условиям социализма в колхозе <Лесные поляны>, в 30-е годы был назначен директором Литературного музея, а впоследствии перешел на работу в Музей истории религии и атеизма; младший состоял на военной службе, и, если не считать краткого эпизода, связанного с арестом по делу <Весна> в 1931 году, жизнь его сложилась вполне благополучно. Михаил Дмитриевич умер в 1956 году, написав мемуары <Вся власть Советам!> и довольно большую порцию доносов на своих сослуживцев. Владимир Дмитриевич скончался на год раньше, в 1955-м.
Но, пожалуй, самым известным из долгожителей, мемуаристов и непосредственных участников распутинской истории стал убийца Распутина князь Феликс Феликсович Юсупов. Он умер в 1967 году, оставив широкоизвестные мемуары. Если верить тому, что в них содержится хоть какая-то правда, то Юсупову помогли бежать из Петрограда масоны - не иначе как отблагодарили за Распутина. Точно так же благодарили его за это убийство и красные, и, как писал сам Феликс, <признаюсь, в течение всей жизни моей имя Распутина не раз спасало и меня, и близких>. В эмигрантской жизни князя случались и взлеты, и падения, было множество скандалов и грязных историй; в 1928 году, вскоре после публикации книги <Конец Распутина>, на Юсупова подала в суд дочь Распутина Матрена <с требованием компенсации в двадцать пять миллионов за нанесенный ей убийством моральный ущерб>, но дело было прекращено, хотя имя князя в газетах потрепали изрядно. В 1934-м, напротив, сам Юсупов подал в суд на американскую кинокомпанию <Метро-Голдвин-Майер>, выпустившую фильм <Распутин и императрица>, в котором была задета честь его жены Ирины, и дело было выиграно. Так Распутин приносил деньги...
Сама же племянница государя княгиня Ирина Александровна пережила мужа на три года, и ее жизнь, так же как и жизнь ее супруга, сложилась в целом благополучно (хотя приходилось ей испытывать нужду и пить морковный чай). Но есть одно странное обстоятельство в отношениях между императрицей Александрой Федоровной и женой убийцы Распутина. За несколько часов до своей мученической смерти государыня сделала последнюю запись в своем дневнике. Начиналась она так: <3/16 июля. 23-й д[ень] р[ождения] Ирины [Юсуповой]>. Почему она о ней вспомнила, что это означало - бог весть...
И в заключение особо хотелось бы остановиться на судьбе Михаила Александровича Новоселова - одного из самых первых и известных борцов с Распутиным. Вот краткие вехи биографии человека, которого Андрей Амальрик презрительно называл ренегатом, а нынешние называющие себя православными сторонники Распутина просто мешают с грязью.
<Обвинен в антисоветской агитации, 11 июля 1922 г. проведен обыск на квартире. 19 марта 1923 г. дело прекращено. Перешел на нелегальное положение. Тайно пострижен в мантию с именем Марк. В 1923 г. тайно хиротонисан во епископа Сергиев-Посадского архиеп. Феодором (Поздеевским), еп. Серафимом (Звездинским), еп. Арсением (Жадановским). В 1922-1927 гг. написал 20 "Писем к друзьям". Организатор "Кочующего" Собора ИПЦ, входил в его рабочую группу. 17 мая 1929 г. арестован. 23 мая 1929 г. приговорен по ст. 58-10 УК РСФСР к 3 годам политизолятора. Отправлен в Суздальский политизолятор. 27 октября 1930 г. привлечен к следствию по делу "Всесоюзного Центра ИПЦ". 3 сентября 1931 г. приговорен по ст. 58-10, 11 УК РСФСР к 8 годам политизолятора. В 1931-1937 гг. - в Ярославской тюрьме. 7 февраля 1937 г. приговорен к 3 годам тюремного заключения. 29 июня 1937 г. вывезен в Вологодскую тюрьму. 17 января 1938 г. приговорен к высшей мере наказания и в тот же день расстрелян>. По другим сведениям, Новоселова расстреляли в начале войны, в 1941 году, на пересыльном пункте.
<...Он боролся с "Живой Церковью", этим новым движением, начавшимся после революции внутри церковного общества. Вождем движения был священник из интеллигентов по фамилии Введенский, который пытался "обновить", модернизировать православие, - писала о послереволюционном периоде жизни Новоселова В.Д. Пришвина. - Михаил Александрович, почитаемый в различных кругах православных людей, рассылал доступно изложенные послания к мирянам и духовенству, которые переписывались и распространялись добровольцами в разных концах России. Но деятельность эта, конечно, ему не прошла даром: в самые свободные от репрессий годы в начале нэпа к Михаилу Александровичу явились с ордером на арест, вероятно, по проискам тех "живцов", с которыми он боролся. Михаил Александрович ушел черным ходом и с тех пор в течение шести лет жил в Москве, не сняв даже выдающей его бороды, жил он у разных друзей, то там, то тут, как птица, и не прекращал борьбы за чистоту возлюбленного им православия. <...>
"Сейчас такое время, - сказал мне однажды Михаил Александрович, - когда праведность человека перед Богом определяется не столько его личным поведением, грехами или добродетелью, сколько его твердостью в вере - в верности церковному сознанию, решимости стоять в этой верности до смерти и мученичества">.
Судьба Новоселова примечательна еще одним обстоятельством. Как следует из его биографии, он был одним из организаторов <Кочующего> собора катакомбной церкви, отказавшейся признать декларацию митрополита Сергия. На этом соборе обсуждался и тот вопрос, который по сей день остается одним из самых острых во всей распутинской истории: вопрос о связи тобольского крестьянина с венценосной семьей. Вот выдержки из материалов, посвященных тому, как проходил и что решал этот Собор.
<Царская Семья и иже с ними, от богоненавистников во Екатеринбурге убиенныя, вчинятся в Лик Святых Мучеников.
Вокруг сего канона возникла сильная полемика. Против высказались многие "даниловцы" и "андреевцы", причем особо свое мнение оговаривали еп. Марк (Новоселов) и (через еп. Иова) архиеп. Андрей (кн. Ухтомский). Приведем отрывки из стенограмм для уяснения царившей там обстановки:
Еп. Марк: Царь плохо управлял страной и был слаб. Я не могу считать его святым.
Еп. Сергий: Он - святой мученик.
Еп. Иов: Владыка Андрей много говорил о Распутине.
Еп. Сергий: Андрей-то Уфимский сам хорош. У себя в Епархии наделал...
Еп. Марк: Не надо обвинений. Я тоже писал о Распутине. Документы против него неопровержимы.
Еп. Сергий: Там одна клевета.
Еп. Марк: Я проверял.
Еп. Сергий: Пускай Гришка - хлыст и шалопут, но царь с семьей - святые. Они - мученики>.
Так всплыл распутинский вопрос в речах гонимых новой властью церковных иерархов десять лет спустя убийства тобольского крестьянина, и некогда принятый молодыми императором и императрицей странник стал одним из препятствий на пути к их прославлению. Только в 1981 году царская семья была причислена к лику святых Зарубежной Церковью. Но парадоксальным образом десять лет спустя, 24 февраля 1991 года, катакомбная церковь на так называемом <Освященном соборе епископов катакомбной русской церкви истинных христиан> причислила к лику святых Григория Распутина-Новых. Этот документ, по данным, которые приводит Сергей Фирсов, был подписан катакомбными епископами Исаакием (Анискиным), Илларионом (Светловым) и Антонием (Ильичевым).
<Известность святого мученика Григория (Распутина) среди народа Божьего в России как наставника будущих Царственных новомучеников и исповедников сделала его ходатаем перед православным Царем за народ русский, страдавший от искушений и смущений, посеянных масонами разных толков.
Бессребреник и чудотворец, друг царской семьи, Григорий Распутин встал на пути разрушения богоустановленной православной царской власти в России, и поэтому, как показывают исторические свидетельства участников, он был убит в результате заговора масонской ложи, чем и прославил Русскую Церковь в апокалиптическое последнее время>.
Впрочем, это мнение <катакомбников> нельзя считать абсолютным. Принадлежащий к другому направлению этой церкви епископ Дионисий (Алферов) уже после канонизации Распутина выступил со статьей <Распутин и православная аскетика>, где, в частности, было высказано такое суждение:
<Но был ли Распутин просто "ошибкой" Государя и особенно Государыни? В жизни бывает, что подобное тянется к подобному, - неужели же грязь Распутина можно перенести и на Царскую Семью? Нет, ни в коем случае. Но мы видели, что Распутин был не просто мужиком или шарлатаном, кутилой или еврейским наймитом, - он обладал определенной духовной силой. Создается впечатление, что он был своего рода духовным паразитом Царской Семьи, пользуясь не только телесно и душевно ее щедростью, но именно духовно питаясь ее чистотой и благочестием, спекулируя на родительском чувстве Матери неизлечимо больного Отрока, подобно тому как экстрасенсы питаются психофизической энергией своих жертв. Потому и весь лейтмотив его прорицаний - это собственная неотторжимость от Святой Семьи, ни в сем веке, ни в будущем. Он действительно в каком-то смысле был "ангелом" Семьи, если не забывать, что ангелы разного цвета бывают. Потому и никаким способом, никаким убеждением не удавалось от него отделаться. Его неотвязность была поистине в чем-то сверхчеловеческой, похожей на своего рода духовный вампиризм. Когда смотришь на современное безумное почитание этого лжестарца, кажется, что и по смерти паразит не оставляет хозяина.
В Русской зарубежной церкви, почитая Государя, старались не касаться темы Распутина, чтобы не бросать тень на Царскую Семью. В этом православные монархисты уподоблялись благочестивым сыновьям Ноя. Мы тоже не касались бы этого "друга", достойного только забвения, если бы не ажиотаж вокруг его имени, поднятый в последнее время. Распутина настойчиво готовят к канонизации, пишут иконы, каноны и акафисты, отношение к нему ставят показателем почитания самой Царской Семьи: если ты не чтишь Распутина, значит, ты и против Царя. <...>
Воспитанных в обстановке культа лжестарцев в Московской патриархии Распутин привлекает именно как старец, вполне соответствующий патриархийным нормам. Тем же, кто отталкивается от иерархии МП, а вместе с этим и от всякой церковной иерархии вообще, Распутин нравится как "светский старец", не бывший ни монахом, ни ученым богословом, ни пастырем, но при этом единственно верно понимавшим весь толк в церковных и государственных делах. <...> Если человека не вдохновляют ни страдания Новомучеников, ни подвиги героев Белой Борьбы, ни духовный авторитет подлинных пастырей и духоносцев недавнего прошлого, если вместо этого почитаются всякие кликуши, Опричный царь и Распутин - значит, дело плохо. Такое настроение не есть христианское, такая духовность - не православная.
Нужно отдавать себе отчет, что канонизация Распутина будет на деле означать развенчание Царской Семьи. Распутинская лжедуховность затмит и скроет от православных подлинное благочестие, смирение и чистоту Августейших Страстотерпцев. Их духовная красота - подлинная, а потому неброская, и она совершенно затмится саморекламным образом этого рокового псевдоправедника. Государыня при таком совместном почитании превратится в пустосвятку и кликушу, Государь - в слепого послушника такого вождя, слепота которого всем зрячим очевидна. Оправдаются мрачные прогнозы противников канонизации Царской Семьи, утверждавших, что Царские Мученики не самоцель, а лишь средство оправдания и освящения распутинщины.
Так и хочется сказать: да не будет!>
Как следует из этого фрагмента, епископ Дионисий в своей статье не только отверг всякие попытки прославить Распутина, но и обвинил в его культе Московскую патриархию. Никаких оснований для такого обвинения не существует. Вопрос о канонизации Распутина действительно был поднят некоторыми отдельными клириками и активными мирянами нашей Церкви, и в 90-е годы стали появляться книги и статьи, представляющие Распутина в роли православного старца, оклеветанного врагами империи и православия, тогда же было написано несколько икон с его изображением и сложен акафист в честь Григория Новых. Но Синод Русской Православной Церкви не только не имеет к этому никакого отношения, но все эти проявления самодеятельности однозначно осудил. Более того, именно фигура Григория Распутина смущала членов комиссии по канонизации при Синоде, когда решался вопрос о причислении царственных страстотерпцев к лику святых Русской Православной Церковью.
<...я хорошо помню по заседаниям синодальной Комиссии по канонизации святых, что как раз общение императора Николая II и императрицы с Распутиным было самой серьезной проблемой, затруднявшей принятие решения о канонизации, - писал преподаватель Московской духовной академии, доктор права и доктор богословия протоиерей Владислав Цыпин. - В результате тщательного исследования этого вопроса комиссия выработала адекватный подход к этой теме.
Общение царственных мучеников с Распутиным объясняется, как говорилось в заключительных выводах комиссии, болезнью наследника престола и тем, что Распутин, как виделось императрице, мог ему помочь в его страданиях. Конечно, вникая более подробно во все обстоятельства, мы не можем отрицать, что для императрицы Распутин представлялся и религиозно одаренным человеком, может быть, она считала его старцем в собственном смысле этого слова. Но если это так, то мы имеем дело с ее заблуждением.
Канонизация императрицы вовсе не исключает ее ошибочных суждений, в том числе и религиозного характера. Мученическая кровь много значит и многое искупает. Но когда сегодня эта канонизация используется для того, чтобы и Распутина внести в святцы, понятно, что здесь мы имеем дело со злонамеренной инициативой. Мне кажется, для религиозно сознательного человека многое проясняет чтение записок самого Распутина. В них он вроде бы выступает как благочестивый православный человек. Но эти записки несут на себе печать своеобразной религиозности, и образ его "старчества" решительно отличается, скажем, от знаменитого и признанного оптинского старчества. В частности, в записках проступает его критическое отношение к духовенству, равно как и его легкое и терпимое отношение к греху как к тому явлению, без которого спасение невозможно.
В духе пресловутой народной мудрости "Не согрешишь, не покаешься" порой представляется, что ревнители канонизации Распутина добиваются церковной санкции на грех. Во всяком случае, образ "старца Распутина" глубоко чужероден тому, что Церковь традиционно почитает в святых>.
<Наверное, это был человек по-своему талантливый и своеобразный. Но духовность действительно темная. Сразу это сформулировать трудно, но, наверное, потому, что у него был образ жизни, несовместимый с христианской этикой. Кажется, он действительно помогал больному Наследнику престола. Какой силой помогал? Это другой вопрос. Весьма сомнительная была духовность>, - говорил он же, выступая на радиостанции <Радонеж>.
<Я не одобряю энтузиазма тех, кто требует немедленной канонизации Григория Ефимовича Распутина, но в то же время приходится признать, что этот человек был оклеветан, причем на него клеветали по самым разным причинам, - высказал иную точку зрения протоиерей Валентин Асмус. - Самые высокие полицейские чины имели на то свои мотивы. Поэтому даже полицейские донесения о якобы непристойном поведении Григория Ефимовича нельзя считать абсолютно достоверными. Я вспоминаю тот случай, произошедший с одним хорошо мне знакомым священником, который всегда был, так сказать, страстным обличителем Распутина и по этой причине, как и многие другие, не хотел даже признавать святость Царской Семьи. Побывав однажды в городе Верхотурье, а это город севернее Екатеринбурга, где до революции на три тысячи жителей приходилось три монастыря, и узнав из местных преданий, какое тесное отношение к этим монастырям имел Григорий Ефимович, этот священник задумчиво произнес: "Оказывается, история с Распутиным гораздо сложнее, чем мы думали..." Иными словами, еще не настало время сказать окончательное слово о Распутине. Да и кто может сказать окончательное слово, кроме Того, Кто будет нас судить на Страшном суде?..
Но можно в то же время отметить, что когда вопрос о Распутине рассматривался на заседаниях Синодальной Комиссии по канонизации, когда Комиссия рассматривала вопрос о канонизации Царской Семьи, вопрос о Распутине был одним из главных, и Комиссия сделала особый доклад на эту тему. Это все издано, так что можно посмотреть. Так вот, покойный член этой Комиссии архимандрит Георгий (Тертышников) рассказывал, что когда речь зашла о Распутине и тех обвинениях, которые против него выдвигались, то обвинения падали одно за другим... По крайней мере, так это было на Синодальной Комиссии по канонизации. И вот в конце концов кто-то из членов Комиссии с улыбкой сказал: "А что? Похоже, мы уже занимаемся не канонизацией Царской Семьи, а канонизацией Григория Ефимовича?"
Конечно, никто там не думал о его канонизации, но выяснилось, что обвинения, выдвигавшиеся против него и некогда казавшиеся вполне убедительными, на поверку оказались ложными. Так что оставим пока вопрос в такой стадии. Как в старину говорили ученые: non liquet - не ясно... Удовольствуемся хотя бы этим>.
<Историки же, у которых есть возможность копаться в архивах и проверять, где ложь из одного лагеря, а где ложь из другого лагеря, в итоге вырабатывают более взвешенную позицию, но все равно не в пользу Григория Распутина, - сказал дьякон Андрей Кураев. - В пример могу привести священника, который очень много сделал для прославления царственных мучеников, - протоиерея Георгия Митрофанова из Санкт-Петербурга. Он лучший церковный специалист по русской истории начала ХХ века. Он член синодальной комиссии по канонизации святых, и именно ему было поручено разобрать все аргументы против канонизации царственных мучеников. И он, работая в архивах, шел шаг за шагом - Ленский расстрел, Кровавое воскресенье, Григорий Распутин, разбирая, что и как там было. Его выводы по этой теме как раз достаточно определенны. Да, мы можем понять, извинить и простить отношение Государя и особенно Государыни к этому человеку, от которого зависела жизнь их сына. Но доброе отношение не стоит принимать за индульгенцию. Увы, есть слишком много свидетельств о мраке, который все-таки был в глубине этой личности.
Второй человек, который тоже немало способствовал канонизации царственной семьи, - протоиерей Александр Шаргунов. Он считает, что второй раз атака на царскую семью идет с использованием имени Григория Распутина. Первый раз это было при жизни царя, когда попробовали связать в единый узел Государя и Григория Распутина, и удар по Григорию Распутину был ударом по Государю. Второй раз их пробуют связать сейчас воедино. Отец Александр это считает продолжением старой провокации. Опять сначала связав воедино в общественном мнении царскую семью и Григория Распутина, потом обратиться к реальным фактам из архивов, нанести удар по Григорию Распутину, а тем самым уже и по всей Церкви: "видите, Церковь ни в чем не разбирается, и она всякого проходимца в лике святых прославляет". Чтобы не рисковать слишком многим, необходима осмотрительность. Естественно, эта осмотрительность не исключает дискуссии>.
Сам Александр Шаргунов говорил: <...разговоры о канонизации Распутина, прославившегося своими похождениями, сегодня особенно опасны, потому что в обществе идет беспрецедентная пропаганда растления, все чаще проникающего даже в Церковь <...> Невозможно не увидеть, что деятельность поклонников Распутина - какая-то зловещая пародия на подлинный процесс прославления святых, в частности - на собирание материалов к прославлению Царственных мучеников <...> Мы хотим обратить внимание всех на целенаправленный антицерковный характер движения почитателей Распутина. Имеет место преступление, когда Церкви навязывается то, что ей чуждо. В уста Церкви вкладывается то, что она не исповедует. Перед нами - грубое нарушение церковной дисциплины, когда группа людей самовольно провозглашает кого-то святым, пишет его иконы, составляет ему акафисты и т.п. Появляется новая секта, подобная Богородичному центру, но внутри Церкви. Она особенно опасна тем, что пытается воздействовать на разного рода склонных к экзальтации людей, на неутвержденных в вере и православном трезвении неофитов. Болезненный бред тиражируется от лица Православной Церкви. И самое главное - это оскорбление памяти святой Царской Семьи.
Да, мы считаем, что появление этого движения сразу же после канонизации святых Царственных страстотерпцев направлено на то, чтобы опорочить Церковь и это благодатное деяние Церкви, чтобы спровоцировать брожение умов. Мы надеемся, что Священноначалие пресечет эту духовную заразу>.
Еще одним сторонником Распутина оказался известный священник о. Дмитрий Дудко: <Лжецы, разрушители, пассивные скептики редко бывают способны просто, по-детски верить. Верить тому, кто всей душой болел за Россию, страдал о ней, кто разделял горькую участь со своим народом, кто умел проявить сострадание и к Императору, и к самому последнему из его подданных. Не случайно Августейшее Семейство было так вежливо и благоговейно к Распутину. Сердце сердцу весть подает: своим чутким праведным сердцем они в Распутине чувствовали праведника и обращались к нему как к праведнику. И он помогал им молитвою там, где были бессильны опытные врачи. <...>
Распутин стоял за Православие, был сам глубоко православным и к этому призывал всех. Меня особенно поразило то, как он, будучи расстрелянным и брошенным в воду, держал пальцы сложенными в крестное знамение. Крест, как известно, означает победу над бесами. В лице Распутина я вижу весь русский народ - поверженный и расстрелянный, но сохранивший свою веру, даже погибая. И сим он побеждает!>
Свой интерес к Распутину проявляют и в Сибири. Как было справедливо отмечено в приложении к докладу митрополита Ювеналия, <другим центром, где Г.Распутин привлекает к себе постоянное внимание, является Тюмень, где в среде местных историков-краеведов к нему относятся с особым интересом, как к своему, известному на весь мир земляку. Едва ли где-либо еще так основательно изучают "распутиниану", как в Тюмени>.
И в самом деле, многие факты, относящиеся к происхождению рода Распутиных, дате рождения Григория Ефимовича, обстоятельствам его жизни в Покровском и судьбам членов его семьи, стали известны благодаря тюменским краеведам.
<Пятнадцатый год в Покровском действует музей Григория Ефимовича, - читаем мы в статье уже цитировавшегося журналиста Анатолия Меньшикова. - Организаторы - супруги Владимир и Марина Смирновы - за это время стали признанными в научном мире распутиноведами. На сбор экспонатов, документов они отдают все свободное от службы время. И - существенную часть семейного бюджета. Музей размещается в сорока метрах от снесенного особняка Распутина - в двухэтажном доме полуторавековой давности, на четверть ушедшем в землю. Здесь есть, например, подлинные записки Григория министрам с непременным обращением: "Милай, дарагой..." - уникальные фотографии, телеграфная переписка с императором>.
А далее автор пишет о тех выгодах, которые с именем Распутина сегодня связаны: <В наступившем веке реабилитированное имя (выделено мной. - А.В.) вновь приносит материальные блага. Глава сельской администрации Владимир Чеботаев перечисляет: появился водопровод, газ подводят, дорога наконец-то заасфальтирована, школа отремонтирована, агробизнес на ноги встает. Пусть зарплата пока не превышает трех с половиной тысяч рублей, это лучше, чем сидеть без работы. Без незримого "покровительства" Распутина селу уделяли бы меньше внимания>.
Но своей <реабилитацией> Распутин обязан не только энтузиазму земляков, самоуверенности журналистов и хозяйскому отношению местных властей к своим историческим ресурсам. В работах О.Платонова, А.Боханова, С.Фомина, И.Евсина, Ф.Козырева, Т.Мироновой, Н.Козлова <реабилитация> очень часто граничит с канонизацией, а любая попытка высказаться о Распутине критично приводит к яростной отповеди и угрозам.
<До сих пор (вдумайтесь: до сегодняшнего дня! семьдесят лет мясорубки, а нам все нипочем!) мы - облеченные и даже облаченные! (обреченные при этом быть обличенными Свыше) - мечем комья грязи в Тобольского Мужика, Друга Тех, Кого Господь милостиво даровал нам прославить, а куски этой грязи, пролетая мимо него, ударяют в ослепительно светлый лик Царственной Страдалицы! То-то радуется преисподняя! - играя глаголами, пишет Сергей Фомин и выносит свой решительный вердикт: - Христос, через Григория, исцеляет>.
Схимонахиней Николаей (Татьяной Гроян), входившей в окружение старца Николая Гурьянова с острова Залит, уже написано своеобразное распутинское житие: книга <Мученик за Христа и за Царя. Человек Божий Григорий. Молитвенник за Святую Русь и Ея Пресветлого Отрока> - книга, на которую можно было бы и не обратить внимания в силу ее очевидной односторонности и тенденциозности, если бы в ней не приводились в изложении автора слова старца Николая (Гурьянова) о Распутине: <Господь послал Государю Распутина для укрепления. Ничего плохого в нем не было, а вот горе ему какое было из-за этого. Боже! Все такое страшное...>
<Он был человек простой, очень верующий, молитвенник. Сохрани Бог, в нем не было никакого колдовства. Господь его в вечности наградил>.
<Распутин был истинный раб Божий, честный человек, труженик>.
<Помяни его, Господи! Мученик он был и сколько терпел>.
<Распутину Господь все открывал>.
<Он законный раб Божий... Угодник Божий...>
<Надо его очистить от заплеваний. Грешно быть вместе с чернителями заодно... Бог не простит...>
< - Отче! Как понять отношение к Старцу Григорию (Распутину) духоносного Владыки Феофана Полтавского, который считал, что Распутин был праведником, а потом пал?
- Владыка Феофан немного заблудился, запутался, поверил клевете и грязи, поэтому и гнал Распутина, не понимал. Но это бывает так, по попущению Божию... Помнишь, как юродивые дивеевские гоняли друг друга: временами приезжал к блаженной Пелагее Ивановне из Арзамаса Феодор Михайлович, тоже блаженный... Как поднимут они свою войну! Помнишь, что было? Бегают, блажат, гоняются друг за другом... Феодор Михайлович с поленом припрыгивает, а Пелагея Ивановна его палкой угощает. Пойди разберись с этими блаженными!.. А Владыке Феофану потом Господь открыл, что он заблуждался насчет Григория, и он покаялся. Оба ведь молитвенники были какие!>
<Старец Григорий - подвижник: высокие подвиги на себя налагал>.
<Распутин - великий молитвенник, все слухи о нем не надо принимать>.
<- Отче! Он достоин прославления?
- Его надо прославить, он достоин... А у Господа он уже прославлен: в Царствии Небесном находится, святой>.
Мнение весьма почитаемого в православном народе человека, каким был старец Николай (Гурьянов), вызвало определенное смущение среди части верующих. Корреспондент <Сибирской православной газеты> попросил прокомментировать эту ситуацию дьякона Андрея Кураева:
<...У нас в Тобольске еще и Распутин - лицо не постороннее (многие священники, ссылаясь на в Бозе почившего отца Николая Гурьянова, имеют на жертвеннике икону Григория Новых, ставят книгу "Жизнь за царя" чуть ли не в алтаре), получается такое подпольное движение благочестия среди мирян и священников. Мол, архиереи это дело не принимают, будем бедствовать среди священников определенного круга.
- Не надо путать свою жизненную ситуацию с ситуацией отца Николая Гурьянова. Понимаете, в жизни человека такого склада, как отец Николай, осталось лишь одно чувство - любовь <...> Любовь же всему верит, по слову апостола Павла. Я по себе помню: когда я еще входил в церковную жизнь, лет 20 назад, то до меня тогда тоже доходили разговоры о канонизации царской семьи: Царь - мученик, а Распутин оклеветан. Знаете, я с радостью на это реагировал. Ведь сама установка советского юноши, уходящего из СССР и приходящего в Православие, такова - пропаганда все врет. Только радостно было узнавать, что еще один был человек, о котором думали плохое, а он оказался замечательным подвижником. Нормальная реакция верующего сердца на такую весть может быть только радостной: "Вот здорово!"
Но оказывается, для церковного человека недостаточно просто жить по велению своего сердца, по первой эмоциональной реакции. Надо еще эти реакции проверять и смотреть: насколько исторически и богословски обоснованна дошедшая до тебя версия, к каким духовным и иным плодам поведет согласие с ней.
Так вот, у отца Николая Гурьянова, я думаю, была нормальная церковная установка на доверие и на приятие доброй информации о другом человеке. А вот возможности проверить эту информацию не было. Поймите, не было у него возможности рыться в архивах, и поэтому получилось так, что он (и о возрасте нужно помнить) стал в этом смысле заложником людей, окружавших его и фильтровавших поступавшую к нему информацию. Начало и конец земной жизни схожи. В детстве человек зависим от своего окружения и ведом им. Но и о старости сказано: "егда же состареешися, ин тя препояшет и поведет". О детстве святых сказано в "Вопросах и ответах старцев Варсонуфия и Иоанна", что и святой человек может всю жизнь воспроизводить неверные стереотипы, усвоенные им в школьную пору... Но и в старости человек может стать столь же зависим от ошибок своего окружения. Так что в вопросах исторических я предпочту верить историкам, а не затворникам>.
Более категорично высказался в журнале <Благодатный огонь> Василий Львов, поставивший под сомнение подлинность тех высказываний, которые приписала Татьяна Гроян отцу Николаю:
<Пишет она откровенные выдумки и заранее выражает недовольство теми, кто ей не поверит: "Им необходимо, чтобы на всем Божием (!) стояла печать с подписью: <Это именно сказал Старец Николай такому-то, такого-то числа. Печать и подпись Старца, заверенная нотариусом...> А лучше всего - наличие видеозаписи" (с. 19). Так к абсурду сводится любая критическая мысль о том, что говорят о батюшке "подвизающиеся при нем". То есть верить надо на слово всему, что скажут о старце две женщины, носившие ему записки да готовившие еду!
И вот так, на слово, надо верить Гроян не только в том, что батюшка почитал Распутина, но и в том, что он был тайным монахом, тайным схимником и даже тайным епископом! Обоснования этим утверждениям просто обезоруживающие: "...схиму батюшки мы не видели и не знали, где она. Сердце не имело сомнений, что авва - схимник" (с. 28). Обоснование епископства еще более свободно: на одной старой фотографии о. Николай сфотографирован в священническом (!) облачении с двумя иподиаконами по бокам - значит, перед хиротонией, делает выводы Келейница. Ну и, конечно же, слова самого батюшки, которых никто, кроме них, не слышал.
Но известны и другие свидетельства, например, следующий рассказ священника, духовного чада о. Николая. К батюшке пришла очередная активистка канонизации Распутина, которая принесла свои материалы. Села, материалы - "житие" и "иконки" - положила на стул. И вот во время беседы на этот стул вспрыгнул и уселся батюшкин кот Липушка. Активистка вся встрепенулась: как же так, кошачьей задницей - на "духоносного великомученика"! А батюшка махнул рукой: "пускай сидит". Из той же беседы: активистка жаловалась о. Николаю, что на могиле Распутина кто-то написал: "Здесь лежит собака". "Ну что ж, собаку тоже жалко", - отозвался батюшка.
Так кем же для батюшки был Распутин? "Духоносный Святой Пророк-Великомученик" или собака, которую "тоже жалко"? Почему "откровения" батюшки о его почитании Распутина слышали только Гроян да другая келейница - Валентина, ныне схимонахиня Иоанна, еще одна яростная почитательница Распутина и Ивана Грозного, но никто из вменяемых чад о. Николая ни разу не слышал от него ничего подобного? Почему все эти "иконки", эти слухи, эти рекомендации начались и усилились лишь после того, как старец ослабел и слег, полностью оказавшись в руках этих дам? Ответы на эти вопросы можно получить, рассмотрев личности этих келейниц, по крайней мере, той, что написала книжку "Небесный ангел".
Татьяна Гроян, ныне неизвестно кем и при каком монастыре постриженная схимонахиня Николая, разъезжающая по Москве и регулярно выступающая по радио, - яркая труженица на ниве насаждения псевдоправославного почитания Григория Распутина. Ее перу принадлежит огромный том "Мученик за Христа и Царя Григорий Новых" с "Житием" и "Акафистом", по ее почину написаны многие "иконы" Распутина. На этой ниве начала она подвизаться, судя по всему, еще до того, как проникла в келейницы о. Николая. Это стало для нее идеей фикс, смыслом жизни, навязчивым неврозом, которым ей удалось заразить и многих других, а некоторые и независимо от нее были им заражены.
Если присмотреться внимательно, то во всех этих с виду спонтанных и невежественных действиях по насаждению культа "старца Григория" становится видна определенная логика, как в игре: ход Гроян & С°: прославили царскую семью - прославьте и Распутина. В этом был смысл бесчисленных иконок, на которых этот нечестивец изображен вместе с царской семьей или с одним из ее членов. Ответ на это Патриарха: Распутин не может быть канонизирован, прославление царской семьи не означает его святости. Следующий ход Гроян: признаете святость отца Николая - признайте святость и Распутина. И опять первая же иконка - отец Николай держит в руках "икону" Распутина. Прямо как в том анекдоте: "Пушкин читает сочинения Сталина"...
При рассмотрении и иконки этой, и книжки создается впечатление, что для этой женщины и старец, и царственные страстотерпцы - лишь средства для достижения страстно вожделенной канонизации Распутина>.
<...ино дело - старец, ино - его окружение, - охарактеризовал такое положение дел историк церкви А.К. Светозарский. - Мы часто знаем, что люди святые в своем окружении держат и обнимают любовью своей людей немощных. Другой вопрос, что потом эти немощные люди вдруг начинают учить уже самочинно, чувствуя себя причастными благодати старчества>.
Канонизировали Распутина и в так называемом <Богородичном центре>:
<Старец Григорий Распутин - предвестник новой эпохи, богородичный пророк. Один из самых оклеветанных людей на земле. Его тайна до сих пор не открыта миру. Человечеству представлен совершенно превратный образ старца Григория Распутина-Новых. Вслед за Сергеем Булгаковым многие историки до сих пор рассматривают его как оккультиста, мага, разрушившего императорскую семью. Вопиющая ложь! Распутин вел последнюю императорскую чету в Лоно Божией Матери... Императрица называла его нежным словом: Друг. Но кто же друг, если не Бог? На Распутина восставали враги Божии: масоны, фарисеи, политиканы, журналисты, демократы. Старец лучился чистой, целомудренной любовью, и ему были открыты великие тайны будущего. На нем была особая метка предвестника новой эпохи. Распутин - предтеча Новой Святой Руси, благословляющий Святую Русь преображением и образом державной. Это была редкостная душа, учитель любви, открывающий сердца... Если бы он пользовался магическими приемами, праведная царица Александра никогда не назвала бы его другом. Но Распутин - верный друг и небесный вестник.
Поскольку старец Григорий был духовником и отцом императорской четы, оскорбление его есть оскорбление не только последних мучеников, святых императора и императрицы, но и всего самодержавия и всей тысячелетней истории России>.
Риторика, хорошо знакомая по высказываниям православных сторонников <оклеветанного старца> - и совпадение это едва ли случайно.
<...нет никаких оснований ставить вопрос о канонизации Григория Распутина, сомнительная нравственность и неразборчивость которого бросали тень на Августейшую фамилию будущих царственных страстотерпцев - царя Николая II и его семейство>, - высказал свое отношение к Распутину Святейший Патриарх Алексий Второй.
Резко против самого предположения о канонизации Распутина высказались и в Русской зарубежной церкви. В 2003 году состоялась поездка делегации священников Московской патриархии в Нью-Йорк. Среди них был протоиерей Максим Козлов, настоятель университетского храма мученицы Татьяны. Как писалось в одном из отчетов об этой поездке, <по рассказам отца Максима, когда собеседники из РПЦЗ услышали о существующем среди ряда верующих стремлении к канонизации царя Ивана Грозного и Григория Распутина, "у них волосы встали дыбом">. Представитель газеты <Русский вестник>, присутствовавший на <круглом столе>, попытался оспорить данный факт, но отец Максим еще раз подчеркнул, что отношение в РПЦЗ к подобным проектам <крайне отрицательное>.
Таким образом, фигура Распутина стала одной из точек соприкосновения между двумя трагически разделенными церквями. Вместе с тем высказывалась точка зрения, что эта фигура грозит нам и новым разделением.
<Об отсутствии авторитетности нынешней иерархии Русской Православной Церкви наиболее красочно говорят распространяемые по всей стране псевдоиконы таких изуверов, как палач Иван Грозный и пьяница-развратник Распутин, - говорил, выступая на XI международной конференции "Поместный собор Русской Православной Церкви 1917-1918 гг.> в сентябре 2003 года, зарубежный историк Церкви профессор Д.В. Поспеловский. - Осуждение Патриархом и архипастырями культа палача и пьяницы не возымело никакого воздействия на народные массы, что свидетельствует об отсутствии доверия современной российской паствы к своему церковному руководству. Упомянутые сатанинские иконы - а иначе их невозможно назвать - продолжают распространяться по всей стране, и какая-то значительная часть народа предпочитает верить им, а не иерархии своей Церкви! Это ли не доказательство того, что максимально представительный поместный собор - и не трехдневка, как пошло с советских времен, а продолжительный, типа Собора 1917-1918 гг. - жизненно необходим сегодня во имя спасения и оздоровления Православной Церкви в России>.
Трудно сказать, насколько оправданны эти опасения и так ли уж действительно велико народное почитание Григория Распутина, но когда год спустя, в октябре 2004 года, в Москве состоялся Архиерейский собор Русской Православной Церкви, на нем митрополитом Ювеналием был сделан доклад и распространено приложение к нему, касающееся Григория Распутина.
<В настоящее время, благодаря деятельности околоцерковных средств массовой информации и творчеству нескольких богословски невежественных и научно недобросовестных "историков", кампания в поддержку канонизации Г.Распутина приобретает все более широкий и громогласный характер подобно аналогичной реабилитационно-канонизационной кампании Ивана Грозного, - говорилось в приложении к этому документу. - Однако при всей агрессивной навязчивости своих аргументов, впрочем, более напоминающих обличения и заклинания, эта кампания оказывается неспособной опровергнуть важнейшие выводы относительно негативных сторон личности и деятельности Г.Распутина, сделанные как в церковной жизни, так и в исторической науке.
Во-первых, немногочисленные сочинения, связанные с именем Г.Распутина, по-прежнему определенно свидетельствуют не только о богословском невежестве сибирского "старца", дерзавшего духовно наставлять императорскую семью и религиозно поучать церковных иерархов, но и о приверженности их автора духовным настроениям и религиозным установкам, распространенным среди "народного" сектантства мистическо-харизматического толка.
Во-вторых, материалы столь долго тянувшегося, но должным образом так и не завершившегося расследования консисторского дела о принадлежности Г.Распутина к секте "хлыстов" оставляют открытым вопрос о его непосредственных связях с сектантами и о степени мировоззренческого влияния на него сектантской идеологии. При этом неоднократно отмечавшиеся современниками психотерапевтические способности Г.Распутина, которые в конце петербургского периода своей жизни он совершенствовал под руководством профессионального гипнотизера, могут свидетельствовать не столько о благодатной одаренности Г.Распутина, сколько о влиянии на него псевдомолитвенной, экстатической религиозности мистических сект.
В-третьих, безнравственный характер личной жизни Г.Распутина, сопровождавшейся, особенно в Санкт-Петербурге, безудержными пьянством и развратом, был неоднократно и неопровержимо засвидетельствован многочисленными и весьма авторитетными современниками. При этом среди обличителей Г.Распутина в личной безнравственности оказывались не только многие авторитетные священнослужители, среди которых были некоторые канонизованные Церковью святые, и многие выдающиеся государственные деятели, но и опиравшиеся на беспристрастную и объективную информацию своей многочисленной агентуры высокопрофессиональные руководители российских спецслужб, подобные начальникам санкт-петербургского охранного отделения генералам А.В. Герасимову и К.И. Глобачеву.
В-четвертых, несмотря на искусственно подогреваемый в течение нескольких лет некоторыми периодическими изданиями ажиотаж вокруг возможной канонизации "оклеветанного старца" Г.Распутина и даже проведение этой "канонизации" 24 февраля 1991 г. на "Освященном соборе епископов катакомбной русской церкви истинных христиан", почитание Г.Распутина среди православного духовенства и церковного народа отсутствует.
Следует подчеркнуть, что во многом искусственно инспирируемые попытки добиться канонизации в Русской Православной Церкви двух "оклеветанных праведников", царя Ивана Грозного и Г.Распутина, исходят не из традиционно признанных в Церкви оснований канонизации, положительно обосновывающих святость подвижника наличием чудотворений, широкого народного почитания, праведной жизни и безупречной православной веры подвижника. В основу этих двух "канонизаций" предлагается положить лишь в последние годы появившиеся богословски безграмотные и исторически бездоказательные книги, брошюры и статьи весьма немногочисленных, но весьма крикливых почитателей Ивана Грозного и Г.Распутина, одержимых идеей разоблачения "клеветнического заговора", жертвами которого впервые в истории Русской Православной Церкви почему-то стали именно эти двое, отделенные друг от друга тремя веками заблудших мирян. Не доказательства подлинности праведности царя Ивана Грозного и Г.Распутина, которые должны быть ведомы Церкви, но "доказательства" ложности традиционно существовавших в церковной жизни представлений о греховности этих исторических личностей должны стать основанием этих навязываемых Церкви невиданных ранее "канонизаций a contrario", то есть от противного>.
Как и следовало ожидать, этот текст вызвал возмущение у тех, против кого он был направлен.
<Прочитал доклад митр. Ювеналия и ужаснулся. На меня как будто повеяло ветром революции и советской безбожной власти с ее преследованиями православных подвижников и бесстыдной клеветой на них. Как человек, много лет посвятивший изучению жизни Григория Распутина, ответственно заявляю, что вся часть доклада митр. Ювеналия, относящаяся к деятельности этого подвижника Православия, является пересказом полного набора клеветнических утверждений, созданных в 1910-1920 годах врагами православия и монархии для дискредитации русского царя и Церкви, - выступил в печати О.А. Платонов. - Клеветническое содержание доклада митр. Ювеналия стало оскорблением религиозных чувств православного духовенства и мирян.
В целом доклад митр. Ювеналия можно рассматривать как организованную политическую акцию церковных либералов, направленную на усиление их позиции в Русской Православной Церкви. Либералы, составляющие меньшинство в церковном народе, не прекращают попыток оттеснить от иерархического кормила представителей национально-патриотического большинства, дискредитируют их вождей, клеветнически пытаясь представить их последователями хлыста, пьяницы и развратника. Церковные либералы значительно активизировались в период болезни Святейшего Патриарха.
Кощунственное выступление митр. Ювеналия нанесло ощутимый ущерб Русской церкви. Симптоматично, что враждебные России радиоголоса - "Би-би-си", "Голос Америки и Израиля", "Свобода" и "Немецкая волна" - все как один одобрили доклад Ювеналия "как попытку здоровых сил Русской церкви дать отпор реакционерам и мракобесам" ("Би-би-си", 12 октября).
Среди православных мирян Москвы и Московской области авторитет митр. Ювеналия резко упал, ширится движение по сбору подписей под петицией Святейшему Патриарху с просьбой отправить митр. Ювеналия на покой. Самого строгого наказания православные люди требуют и для других составителей доклада>.
Кто проводил опрос православных мирян Москвы и Московской области и какие православные, от чьего имени выступил О.Платонов, требуют наказать составителей доклада, не вполне ясно. Тем не менее если несколько лет назад книги о Распутине продавались во многих церковных лавках, то теперь ситуация изменилась. Наше сознание мало-помалу становится не либеральнее, но трезвее, и вопрос о канонизации Григория Распутина Русской Православной Церковью можно считать закрытым не только потому, что так было решено на Архиерейском соборе, но потому, что за рамки негласной секты это почитание так и не вышло. Однако вряд ли когда-либо окажется <закрытой> фигура Распутина, и новые книги о сибирском страннике обречены появляться на свет. Трудно предположить, чтобы они обогатили нас новыми неожиданными фактами, скорее - гипотезами, версиями, пристрастиями и интерпретациями.
<На основании того, что я сейчас знаю (кстати, оговорка, необходимая для всякого суждения), Григорий Распутин - та птица, что залетает в дом и бьется, мечется там перед чьей-то смертью>, - образно высказалась о Распутине поэтесса Наталья Ганина.
Автор этой работы в завершение хотел бы очень кратко сформулировать свое отношение к герою столь долгого и все равно неполного повествования. Григорий Распутин оказался историческим соблазном и испытанием, выдержать которое Россия, к несчастью, не смогла. Ни общество, ни Синод, ни царская семья... Ни монархисты, ни республиканцы, ни консерваторы, ни либералы. Ни политики, ни депутаты, ни писатели, ни читатели. Ни современники Распутина, ни, похоже, их потомки. О степени личной ответственности сибирского крестьянина судить трудно, и, наверное, прав игумен Тихон (Шевкунов): судить не нам. Нам - помнить о том, что именно через Григория Распутина прошел один из самых страшных и катастрофических разломов русской жизни, последствия которого сказываются по сей день. <...невозможно не прийти соблазнам, но горе тому, через кого они приходят> (Лк. 17, 1). В известной мере эти слова Спасителя можно отнести и к Григорию Распутину-Новых, и не приведи бог, чтобы на каком-нибудь витке русской истории повторилось то, что завязалось в России столетие назад, и натянутый как тетива странник приблизился к царствующему граду.