Приоткрыть завесу прошлого, понять настоящее и заглянуть в будущее отечественной науки представляется возможным, познакомившись с человеком, жизнь которого в течение полувека неразрывно связана с ней. Академик Виктор Парфенов, лауреат Государственной премии, заслуженный деятель науки Республики Беларусь, принадлежит к когорте ученых, талантливо соединивших в себе научный потенциал с активной организационной и общественной деятельностью. И на том, и на другом поприще он достиг значительных успехов. Его научными трудами создана целая школа, с его именем связаны новые направления ботанических исследований. Стремительно развивалась и его административная карьера — 28 лет проработал директором Института экспериментальной ботаники им. В.Ф. Купревича, причем занял этот пост в 35 лет.
— Виктор Иванович, возраст молодой даже для дня сегодняшнего. А уж для времен застоя… Кто вам сделал такое смелое предложение?
— Обновление кадрового состава в Академии наук начал тогдашний ее президент Николай Борисевич. В числе других выдвиженцев оказался и я. Мою кандидатуру поддержал директор института Михаил Гончарик, он тоже поверил в меня, молодого, хотя в учреждении работали тогда пять академиков.
— Вас не воспринимали как выскочку?
— Всякое было, но в основном относились лояльно, ведь вся моя научная деятельность проходила на их глазах. Иван Юркевич, Александр Вечер, Николай Нестерович, Василий Купревич — незаурядные личности, можно сказать, национальные герои. И эти великие люди меня воспитали, передали свою эстафету, сформировали во мне патриотичное отношение к Академии наук — не просто как к месту работы, а как к средоточию интеллекта. И тогда, и теперь они остаются для меня святыми, олицетворением подлинной преданности науке.
— А как вы пришли в нее?
— Я не ставил перед собой конкретной цели стать ученым. Но было призвание и, конечно, судьба, которая, совершив много замысловатых зигзагов, все же привела меня на эту стезю.
— То есть не вы руководили своей судьбой, а судьба руководила вами?
— Я просто помогал ей. У меня было желание получать знания, идти дальше, пополнять свой научный багаж. Но я никогда не торопил события и не форсировал свою творческую жизнь. По моему глубочайшему убеждению, именно время помогает ученому сформироваться. Я с удовольствием смотрю развлекательные передачи по ТВ, но когда вижу на экране, как «штампуют» всевозможных поп-звезд, страшно раздражаюсь. Ну не может человек, не получивший надлежащего образования и не прошедший определенную жизненную школу, в одночасье стать знаменитостью! Это абсурд. К сожалению, такая тенденция распространяется и на молодое поколение ученых.
— Они тоже сразу хотят быть академиками?
— Думаю, что нет, ведь это, как вы понимаете, нереально — нужно пройти тернистый путь, сопряженный с тяжелым повседневным трудом, сложностью взаимоотношений, борьбой мнений и взглядов, консенсусов и противоречий. Мы, интеллигенты первого поколения, не были избалованы пряностями и сладостями, нам и в голову не приходило интересоваться тем, сколько получает руководство института, в котором я начинал когда-то работать и директором которого впоследствии стал. Нынешних аспирантов мы буквально носим на руках, ограждаем от излишних сложностей. К сожалению, не всегда самые лучшие идут в науку, более того, многих влечет не призвание, а, как ни странно, меркантилизм.
Не примите за стариковское брюзжание, но наше поколение по-другому относилось к науке. Тогдашние студенты были охвачены всеобщим порывом получить знания и еще в стенах вуза начинали приобщаться к исследованиям. Я, например, был награжден Почетной грамотой Министерства высшего образования СССР на вотором курсе института за научную студенческую работу. Все это было естественно и делалось по зову сердца, никто никого не толкал и силой не заставлял учиться.
— А как, по-вашему, сегодня следует решать проблему привлечения молодежи в науку?
— Очень плодотворная форма работы с будущей сменой — Совет молодых ученых. Мы стояли у истоков его зарождения, и я со всей ответственностью могу сказать: это лучшая жизненная школа, хорошая стартовая площадка для приобщения к науке, воспитывающая стремление к познанию и подстегивающая молодых исследователей к работе над смелыми предложениями и проектами. В свое время многие активисты этого общественного движения, ставшие впоследствии академиками, — Александр Михалевич, Владимир Рубанов, Евгений Конопля индифферентно относились к комсомольской работе, но когда через комсомол «запустили» советы молодых ученых, что называется, зажглись и стали впоследствии видными учеными, руководителями, выдающимися деятелями и организаторами науки. И руководство страны серьезно курировало эту структуру — нас заслушивали на бюро ЦК ВЛКСМ, бюро АН СССР. Нынешний Совет занимает конструктивную позицию, выступает инициатором новых форм работы с молодежью, но все же, на мой взгляд, недостаточно активен.
— Возможно, нужны особые условия для подающих надежды дарований?
— Нельзя из одних талантов создать среду, которая будет прогрессивнее, чем обычный коллектив. Ведь сообщество одних только гениев генерирует эгоизм, алчность и зависть, и они, окажись вместе, перегрызутся как пауки в банке, а толку не будет. Одаренный человек должен воспитываться в коллективе, иметь «биомассу». Это как в поле: один колос не плодовитый, необходимы популяция, фитоценоз, тогда и урожай будет обеспечен.
— Ваше становление как ученого пришлось на период 60—80 гг., который все чаще именуют золотым веком белорусской науки.
— В 1959 г., когда я пришел в академию, в ней работало 900 человек, а буквально через несколько лет, когда президентом стал Купревич, сотрудников стало 12 тысяч. Действительно, тогда активно начали развиваться совершенно новые направления в области естественных и гуманитарных наук. Альма-матер переживала бурный подъем, отмеченный значительными открытиями. В ее стенах царила неповторимая атмосфера. Правительство, и особенно Петр Миронович Машеров, лелеяли науку. Помню, мы, тогда молодые ученые, приветствовали один из партийных форумов, и Петр Миронович в приватной беседе с нами сказал: «Меня даже не интересуют ваши научные открытия, главное — что вы есть, что вы из лапотной превратили Беларусь в процветающую интеллектуальную страну… Да вам цены нет». Эти слова произвели на меня сильное впечатление. С тех пор я убежден, что основные классические направления науки должны развиваться в любом цивилизованном государстве. И не важно, создал ученый так любимые сегодня инновации или нет, своей деятельностью он формирует имидж страны. Не только спортивные достижения, поп-музыка и журналисты способствуют авторитету Беларуси на международной арене, но и наука выполняет эту почетную миссию.
— Но в наш прагматичный век невозможно содержать громадную армию ученых только для того, чтобы поддерживать какой бы то ни было имидж. Априори продукты научного труда должны создаваться для укрепления экономических позиций.
— Тот период тоже был нелегким для страны, но уделялось одинаковое внимание и прикладным, и фундаментальным исследованиям, и результаты последних, конечно же, внедрялись в практику народного хозяйства. В числе других проектов нашим институтом создавались оранжереи для советских атомоходов. Сначала это были зеленные модули размером 2 на 4 м, в которых произрастали редис, укроп, петрушка, потом они стали пейзажными — на заднем плане оранжереи находилась картина, а на переднем по инструкции, разработанной сотрудниками нашего института, высевались ячмень или пшеница. И человек, изолированный от внешнего мира, охотно занимался выращиванием этих культур, хотя прежде, возможно, и не имел никаких склонностей к агротехнике и биологии. Это отвлекало от угнетенности, которую люди испытывали, находясь на подводной лодке, и удерживало человека, по полгода находящегося под водой, в нормальном состоянии. Возвратясь с вахты, каждый член экипажа стремглав бежал полить свое зернышко и посмотреть, как оно выросло. Вот вам и практическое внедрение. Бесспорно, инновации в наше время необходимы, но не должно быть надуманной гонки за ними. Любой фундаменталист, если он настоящий ученый, досконально знает сферу своих интересов и, если понадобится, сделает то, что от него требуют время, экономика и страна. Но не всегда он может выдать практически значимый результат. Наш земляк Жорес Алферов получил Нобелевскую премию не за сегодняшние свои открытия, а за те, что были сделаны в прошлом столетии.
— Однако надобность наводить мосты между наукой и практикой диктует сама жизнь…
— Ученый в первую очередь должен развивать и беречь свой научный потенциал. И рано или поздно он будет востребован. Та же жизнь сделает ему инновационный запрос. Авторитетно заявляю: не может быть прикладных исследований без солидной фундаментальной базы. Вот вам еще один факт. Академик Гаврила Горецкий, лауреат Госпремии СССР, посвятил всю свою жизнь изучению прадолин рек. Казалось бы, кому это нужно? Однако результаты его исследований стали примером их прикладного применения. После катастрофы на Чернобыльской АЭС был разработан экстренный проект строительства севернее загрязненной радионуклидами зоны 60-километрового обводного канала Припять — Днепр. Гаврила Иванович аргументированно убедил проектантов, что все усилия напрасны, рано или поздно река все равно вернется в старое русло. Можете представить, сколько средств было сэкономлено, скольких затрат удалось избежать.
— Вы принимали участие в ликвидации аварии?
— Пожалуй, я единственный академик, который уже через пару дней был на месте трагедии. В начале мая я находился на даче, меня вызвал президент академии Николай Борисевич и сказал, что нужно срочно ехать в Чернобыль.
— И вы не отказались, ведь, как биолог, представляли последствия такой командировки?
— Я воспитан по-другому: надо значит надо. Мне выдали респиратор, счетчик Гейгера, спецодежду, и я отправился в зону. Совместно с учеными России и Украины решали вопрос, как использовать загрязненные земли. Мы разработали инструкцию, предписывающую закрепление радионуклидов в травяном по¬крове как одно из условий минимизации последствий в природных комплексах. Для этого я предложил зараженные полесские барханы обильно засеять всеми имеющимися на тот момент семенами. Но только через 7 лет правильность моей идеи была признана.
— Какова сегодня ситуация в науке?
— На мой взгляд, она сложна. Безусловно, в новом веке нужны и важны новые формы деятельности в любой сфере, в том числе и в науке. Однако реформирование — это движение вперед, и оно должно быть исключительно выверенным. Стоит семь раз отмерить, прежде чем приступать к созданию новых структур. Наш институт — старейшая научная организация страны, ставшая в свое время прародителем всех новых биологических научных учреждений академии. Смысл существования любого из них — сохранение традиций, и разрушать их нельзя. Теперь эти организации опять свернули в один научно-практический центр биологических ресурсов, что может привести к потере многих фундаментальных направлений исследований.
— Но важнейшие из них все же останутся?
— Полагаю, да. Сейчас я со своими сотрудниками приступили к подготовке комп¬лексного многотомного издания «Флора Беларуси» по различным разделам растительного мира, охватывающим все высшие и низшие растения — водоросли, грибы, мохообразные, лишайники и др., что явится капитальной сводкой по биологическому разнообразию растений.
— Простите за некорректность: а каким образом изучение мхов будет способствовать процветанию республики?
— Отвечу вам вопросом на вопрос: а какой экономический эффект, к примеру, от Эрмитажа? Да, это сугубо фундаментальная работа, но она явится той базой, на которой будут строиться практические изыскания. Мы не в состоянии вести инновационные и инвестиционные проекты, не зная, что у нас под ногами. Это уникальное издание станет национальным достоянием Беларуси, незаменимым подспорьем для биологов, экологов, специалистов сельского хозяйства. Но если вы так хотите привязать наши исследования к практическому применению, то в первую очередь это пригодится как контроль для создания трансгенных растений. Их нельзя получить, не изучив основы основ. Причем мне, как научному руководителю Госпрограммы «Биологические ресурсы», чтобы воплотить столь грандиозный замысел в жизнь, приходится изыскивать дополнительные средства, ведь эта работа обеспечивается госбюджетом только на треть, остальные деньги мы должны заработать на востребованных сейчас проектах. Но, поскольку я академик в области ботаники и отвечаю за судьбу этой сферы науки, на мне лежит высочайшая ответственность за систематизацию отечественной флоры. И я использую все возможные варианты, чтобы довести работу до конца.
— При такой неимоверной загруженности остается ли у вас время для семьи?
— Я стал родоначальником династии биологов: моя жена Эмма Павловна, старший сын Павел (кандидат биологических наук), невестка, сестра (тоже кандидат наук) и племянница окончили биофак. Младший сын Вячеслав — выпускник лесного института, нынешнего Белорусского государственного технологического университета. Я много времени уделяю работе, друзьям, коллегам, семье и очень мало — себе.
— Но вы не производите впечатление этакого книжного червя, сутками пропадающего в библиотеках.
— Конечно, я нормальный живой человек со своими пристрастиями и увлечениями. И хобби у меня есть, хотя оно вам вряд ли понравится — я страстный охотник, но этим делом занимаюсь вовсе не для того, чтобы выследить и убить зверя. Здесь важен ритуал, процесс подготовки к дей¬ству, особая неповторимая обстановка, когда ты седым тургеневским утром стоишь на номере и слушаешь тишину…
— То есть вы охотник с романтическим уклоном? Приехал, полюбовался природой, понюхал листики-цветоч¬ки и отправился домой?
— Не совсем так, зайца могу подстрелить — чего греха таить, но никогда не ударю собаку и не зарежу курицу. Охота — это особое состояние. Дело в том, что я никогда не играл в азартные игры и всегда с юмором относился к людям, зараженным этой бациллой. Не страдал вещизмом — не было ажиотажа по поводу приобретения машины или модной, «навороченной» аппаратуры. Видимо, поэтому моя натура требует определенного напряжения души. Его-то я и черпаю в охоте.
— Виктор Иванович, каким качествам характера вы могли бы приписать свои достижения и победы?
— Есть у меня житейская слабость, доставшаяся в наследство от мамы, — всего себя отдавать другим. Скромная сельская труженица, оставшаяся после войны вдовой с двумя маленькими детьми на руках, она стала для меня светочем бесконечного добра и тепла, воспитала любовь и уважение к людям. Поэтому нескромные поступки высокопоставленных чиновников меня крепко обижают, даже если не имеют никакого отношения к моей персоне. Это, на мой взгляд, даже страшнее, чем промашки в политике или экономике.
Я сторонник активной жизни. Не люблю спорт, считаю, что лучше направить энергию в прагматичное русло, сделать какое-то конкретное полезное дело. Возможно, поэтому я получил от науки все, что мог получить, — титулы, степени, звания и награды, и старался в свою очередь отдать ей все. В 30 лет стал кандидатом наук, в 41 защитил докторскую, в 46 избран членом-корреспондентом, а в 52 — академиком по специальности «Ботаника». И сейчас, когда я сложил административные полномочия, обязанностей ничуть не убавилось, пожалуй, их стало даже больше. Возглавляю Совет по защите диссертаций института, через него прошло около 2 тысяч кандидатских и примерно 100 докторских работ. У меня много учеников — 9 докторов и 30 кандидатов наук, готовятся к защите еще два соискателя. Недавно прочитал курс лекций в Мозырском университете, и у меня появились еще три аспиранта. Так что распространяю свое влияние и на региональную науку. Кроме того, являюсь председателем Белорусского комитета мира. В его рамках рассматриваем проект строительства «Города мира» в Мире. Планируется по¬строить там культурно-просветительский комплекс. Он будет финансироваться ЮНЕСКО. На меня возложена благородная миссия по сохранению и возрождению культурного наследия, но все же это работа для почетного старика, а я пока в силах и хочу заниматься наукой.
Блиц-опрос
— В чем смысл жизни?
— Биологический.
— Родился — значит должен жить?
— Родился — значит должен умереть…
— Есть ли жизнь после смерти?
— К сожалению, нет.
— А догма о бессмертии души?
— Если слабовольные верят в это, хорошо.
— Следовательно, и Бога нет?
— У каждого человека свой Бог — совесть.
— Так что же сохранит мир?
— Только высокая духовность и нравственность. Религия — колоссальный объединяющий фактор в этом процессе.
— Какие изъяны в человеке не терпите?
— Нахальство и зазнайство.