Троицкий Н.А. Путь "второй волны" и будущее России. // В поисках истины. Пути и судьбы второй эмиграции: Сб. статей и документов. / Сост. Карпов В.С., Попов А.В., Троицкий Н.А. Вступ. статья Попова А.В. - М.: ИАИ РГГУ - С. 23-55

Николай Александрович Троицкий активный участник Освободи-тельного движения, последовательный сторонник идеологических методов борьбы со сталинским режимом. Один из авторов текста Пражского манифеста (1944), после окончания войны выдвигается в авангард противостояния комму-нистической диктатуре, сплотив вокруг себя интеллектуальные силы второй эмиграции. Основатель Русской библиотеки в Мюнхене (1949), председатель руководящего совета СБОНРа (19491955), один из организаторов и директор Мюнхенского института по изучению истории и культуры СССР (19501955), автор первого целостного изложения методов советской репрессивной системы подавления инакомыслия и подробного описания структуры лагерей ГУЛАГа (1955).
Н.А. Троицкий родился 20 апреля 1903 г. в селе Вешкайма Симбирской губернии в многодетной семье дькона. Шести лет был отдан в сельскую школу, а в 1913 г. в духовное училище Симбирска, после окончания которого с 1919 по 1921 г. учился в школе второй ступени в уездном городе Корсун.
В 1921 г. Троицкий поступает в Симбирский политехнический институт, после окончания которого работает инженером-строителем сначала в Ростове и Краснодаре, а с 1924 по 1930 г. в Богородске (теперь Ногинск) под Москвой. С 1930 по 1932 г. учится в Московском архитектурном институте и работает в одном из строительных трестов. С 1933 г. руководит лабораторией цветовосприятия, организует и возглавляет научно-исследовательскую секцию проектирования театров, клубов и школ при Наркомпросе, одновременно исполняя обязанности ученого секретаря Московского архитектурного общества. С 1935 г. вплоть до ареста в апреле 1938 г. работает заместителем ученого секретаря Академии архитектуры СССР, занимается организацией Отделения теории и истории архи-тектуры, готовит диссертацию по архитектуре театральных зданий.
Последствия 16-месячного пребывания на Лубянке и в московских тюрьмах, непрерывных допросов, физических и психических истязаний вынудили Троицкого порвать с архитектурой. Будучи освобожден в августе 1939 г., не признав предъявленных ему обвинений в контрреволюционной деятельности, он занялся литературной работой, а в начале войны ушел добровольцем на фронт в составе 13-й Ростокинской дивизии народного ополчения. В числе свыше 600 тысяч солдат и офицеров Красной Армии, оказавшихся в котле под Вязьмой в октябре 1941 г., попал в плен и, категорически отвергнув предложение служить в германской армии, полтора года провел на грани смерти в лагере для военнопленных Боровуха-1 под Полоцком.
В мае 1943 г. Троицкий был переведён в Витебск в одну из частей Русской Освободительной Армии (РОА). , Летом 1944 г. получает назначение в штаб РОА. Не имея офицерского звания, прикомандировывается к генералу Власову в качестве чиновника по особым поручениям. Выполняя одно из них, переориентирует в условиях жестокого противодействия немецкой цензуры направленность русскоязычной газеты Доброволец в сторону становления ее органом Освободи-тельного движения. Осенью 1944 г. принимает участие в составлении первых вариантов Манифеста КОНРа (Комитета освобождения народов России), в конце года занимается тиражированием и распространением текста Манифеста. В апреле 1945 г. откомандировывается в качестве представителя КОНРа в 1-ю дивизию РОА. Там был взят под арест генералом Буняченком за свое несогласие с его пониманием целей Освободительного движения, но был освобожден в результате вмешательства Власова. В последние дни войны ему удалось вывезти из Берлина часть архива Добровольца, личных бумаг и писем Власова, в последствии утерянных.
Конец войны Троицкий встретил в Мюнхене с документами на имя Бориса Яковлева, эмигранта из Югославии, и первые два послевоенных года, пока не спала волна насильственной репатриации советских граждан, работал в строительной фирме. Тем не менее он включается в активную работу по возрождению Освободительного движения, став наиболее верным и последовательным продолжателем дела Власова по осуществлению идей и устремлений Пражского манифеста идеологической платформы Движения. Избранный председателем Совета Союза борьбы за освобождение народов России, Троицкий сделался руководителем ведущей российской политической силы за рубежом, оппозиционной сталинскому режиму. Действенность этой силы существенно подкреплялась плодотворной широкомасштабной деятельностью возглавлявшегося им Института по изучению истории и культуры СССР, что вызвало ответную реакцию советской разведки, организовавшей серию провокаций против Троицкого и его соратников и покушений на их жизнь. В этих условиях он продолжал вести напряженную организационную и научную работу, совмещая ее с интенсивной деятельностью по консолидации и реализации интеллектуального потенциала российской эмиграции. В 1951 54 гг. Троицкий издает и редактирует авторитетный журнал Литературный современник (впоследствии альманах). В 1955 г. публикует книгу Концентрационные лагери СССР, открывшую глаза Западу на чудовищную машину сталинского террора. Отрывки из нее, передававшиеся за железный занавес, оказали огромную моральную поддержку заключенным советских лагерей. Эта книга, сразу же после выхода вызвавшая огромный интерес во всем мире, по невыясненным до сих пор причинам была неожиданно изъята и предана забвению, вновь увидев свет почти через 30 лет.
В 1955 г. Троицкий, в знак протеста против откровенного вмешательства американцев в дела Института, оставляет пост директора и вынужден выехать в США. Встретив холодное отчуждение властей и демонстративные отказы предо-ставить подходящую его уровню работу, он устраивается ночным уборщиком в нью-йоркскую больницу, а затем поступает в Колумбийский университет. Получив диплом библиотекаря, в течение нескольких лет работает сначала библиографом, а затем хранителем славянского отдела библиотеки Корнельского университета в Итаке (штат Нью-Йорк).
Выйдя в 1968 г. на пенсию, Троицкий не уходит на покой. Он публикует серию книг своих новелл, вновь становится притягательным центром в эми-грантской среде. Неотступно следит за происходящим на родине, анализирует, выступает с докладами, ведет обширную переписку, его посещают видные пред-ставители русской интеллигенции.
Но постоянной болью и раной Троицкого продолжает оставаться Россия, ее недавнее горестное прошлое, тревожное настоящее и долгий трудный путь в ее светлое будущее, в которое он безусловно верит. Огромную работу проводит он по собиранию, сохранению и возвращению на родину архивного наследия второй эмиграции, по восстановлению правды об истоках и исторической роли Освобо-дительного движения и послевоенной деятельности второго исхода в сокруше-нии советской системы и становлении новой России.
В 1993 г. Н.А. Троицкий первым из видных деятелей второй эмиграции передал свой личный архив в ГАРФ.

ПУТЬ ВТОРОЙ ВОЛНЫ И БУДУЩЕЕ РОССИИ

В начале было Слово...
В нем была жизнь,
и жизнь была свет человеков...

1 Иоан. 1, 4

Если систематическая история российской эмиграции будет когда-нибудь написана, наиболее емкими и наиболее яркими в ней окажутся, вне всякого сомнения, два раздела: Первая эмиграция и Вторая эмиграция.
Будущий историк отнюдь не ошибется, когда вставит в эти подзаголовки слово русская. Это замечание может составить предмет отдельного исследования, и наш историк, мы надеемся, не преминет поразмыслить на эту тему.
Мы же сделаем акцент на раздел второй, причем ограничимся, не вдаваясь в подробности, рассмотрением лишь наиболее характерных особенностей второй волны. Подобно тому, как надолго покидающий родимый дом бросает перед последним поворотом уходящей вдаль дороги прощальный взгляд на милый сердцу пейзаж. Уже не различая деталей, запечатлевая в памяти один только общий облик родных мест. Да еще, может быть, почти растворившийся в утреннем тумане белый платок матери, которая долго-долго будет смотреть ему вслед...

Прежде, однако, попытаемся крупными мазками набросать портрет волны первой. Она исходила от событий февраля 17-го года, когда российская монархия прекратила свое существование. И фактически сошла на нет, когда была создана новая государственность Советский Союз.
В очень неплохой работе Назарова число эмигрантов первой волны оценено в 1 млн. 160 тыс. человек. По видимому, можно уверенно говорить, что первая эмиграция включала в себя элиту практически всех пластов культурной, общественной и политической жизни бывшей России, ее науки, литературы и искусства, не худших представителей духовенства, аристократии, военных, остатков управленческих структур былой Российской государственности. Они были первыми из уходивших от большевистского режима.
Люди эти осели, главным образом, на Балканах, в Чехословакии, Франции, Маньчжурии. Оказавшись вне привычного образа жизни, лишенные прежнего положения в обществе и проистекавших из него привилегий и достатка, они попали в непривычно тяжелые для них бытовые и материальные условия. В незнакомой стране с чуждыми им обычаями, часто без знания языка, им приходилось буквально выискивать способы обеспе-чить мало-мальски приемлемый уровень существования. По-давляя свои амбиции, скрывая свои истинные возможности, они не гнушались любой работой.
Справедливости ради, стоит заметить, что в этот период за границей еще оставалась обширная инфраструктура, сохра-нившаяся от царского правительства и от нескольких бело-гвардейских правительств, в разное время признававшихся западными державами. Не были исчерпаны и зарубежные активы Русского Красного Креста, Земгора, Конференции русских пос-лов. Кроме того, Лига Наций и некоторые страны осуществляли специальные программы помощи русским эмигрантам. Но, конечно же, удовлетворить всех и всем не было возможности.
Но так или иначе постепенно они стали обживаться, стараясь восстановить не только обиход, но и духовную жизнь. Учреждались церковные приходы, создавались разного уровня учебные заведения, издавались газеты и журналы, печатались книги.
Все это, конечно, требовало напряженного труда и душевных усилий. И едва ли даже русскому человеку было под силу вынести все это, если бы этими людьми не руководила мечта, надежда или, может быть, даже уверенность, что все случившееся лишь скверный анекдот, что в скором времени Россия выздоровеет и примет их в свои объятья, примет всех, оказавшихся вне Родины.
Такая их устремленность поддерживалась интеллектуальной элитой первой эмиграции. На этих устоях воспитывали детей, с этой надеждой образовывались молодые семьи, эта вера сплачивала эмигрантские молодежные организации. Этим жила основная масса рядовых эмигрантов. И именно этим мы обязаны появлению на карте мировой культуры того огромного материка, который называют культурой русского зарубежья .
Другая, ставнительно малая часть эмиграции руководилась решительными требованиями непримиримой полнокровной борьбы с теми, кто отнял у них все. С теми, кто с помощью непривычных для эмигрантов методов, бесчестных, аморальных или, правильнее, антиморальных, зарождал и устраивал новое пролетарское государство. Эта часть первой эмигрции была готова на любые меры. Была готова и требовала применить любые методы борьбы, включая военные. Исходя из такой позиции был создан РОВС Российский общевоинский союз, который возглавляли генералы Кутепов, Миллер и другие. Печальная история их уничтожения известна. Были и другие подобные организации помельче.
Идейное направление борьбы представляли многочисленные белые группировки или партии (Евразийцы, Младо-россы, НТС и другие), которые пытались найти бреши в противостоянии идеологии советизма. Одним из ярких прояв-лений этой борьбы следует считать так называемое смено-веховство (по названию вышедшего в 1921 году в Праге сборника Смена вех и впоследствии издававшегося в Париже группой выдающихся русских интеллектуалов-эмигрантов одно-именного еженедельника).
Почему же эта борьба, во всех проявлениях которой явный перевес потенциала духовности, морали и нравственности всегда был на стороне первой волны, почему же эта борьба оказалась для нее безуспешной?
Самый общий ответ на этот вопрос состоит, по нашему мнению, в следующем. Все белое эмигрантское движение составляли люди, плоть от плоти, кровь от крови воспитанные на традициях старой, патриархальной России. Ни при каких условиях они не могли во всей полноте осознать, что основатели советского государства, вместо общечеловеческих ценностей веры, истины и добра, исповедовали и взяли на вооружение для осуществления своих целей поругание святынь, коварство и ненависть. К этому следует добавить, что декларированная основа советской государственности диктатура пролетариата выродилась в диктатуру политической и уголовной преступности. Такой облик советизма был попросту не доступен воображению ни одного из духовных борцов против большевистской идеологии. Эта благородная наивность как раз и была первопричиной всех неудач идейного противостояния первой волны. Примером могут служить те же смено-веховцы, которые фактически разоружились перед большевиками, усмотрев в них выразителей национальных устремлений русского народа.
А что же волна вторая? Будучи прямым порождением эпохи строителей социализма, она исходила от столкновения двух исполинов тоталитарной власти фашизма и советизма. На ее пути можно достаточно отчетливо различить пять временных этапов.

В начале войны сразу же вскрылось все болезненное и противоестественное в пропитанной ядовитой идеологией струк-туре советского государства. Вплоть до ее нижнего уровня людей. Та часть населения, которая могла безбоязненно выразить свое отношение к сталинскому режиму (мы имеем в виду сотни тысяч людей, проживавших на охваченных прифронтовыми действиями территориях СССР, и миллионы на оккупированных немцами), не преминула сделать это. В массе своей они слабо разбирались в политических реалиях, были плохо информированы о режиме гитлеровском, однако посчитали за благо перейти на сторону более благополучного или более цивилизованного, по их мнению, государства. Кроме того, под властью Германии вольно или невольно оказались миллионы солдат и офицеров Красной Армии. Это была величайшая траге-дия в истории войн.
Это была трагедия государства. Но она обернулась траге-дией и для почти девяти миллионов советских людей, бывших военнослужащих и гражданского населения, оказавшихся между молотом и наковальней. Внутренняя сущность обоих режимов исключала возможность гуманного решения судьбы этих людей. Их судьба была предрешена. И сталинизм, и гитлеризм, один позже, другой раньше, продекларировали их истребление. Первый как изменников Родины, второй как недочеловеков. Однако и тот, и другой режимы, прежде чем расправиться с этими людьми, постарались выжать из них все для себя необходимое.
В частности, Сталин, воспользовавшись нежданной по-мощью Гитлера, намеревался таким образом подавить крик отчаяния, вырвавшийся было из груди тех миллионов, что оказались вне пределов досягаемости советских властей. Но вряд ли бы это ему удалось без помощи союзников, потому что произошло нечто иное, неожиданное. Те, кто по своей воле уходили из советизма, уносили с собой не только за четверть века взращенную режимом неизбывную ненависть ко всему пережитому. Они несли с собой надежду на новую жизнь и выстраданную мечту освобождения России от нечеловеческой системы советского государства. Интеллигенция и кадровые офицеры Красной Армии мечту осознанную, простые люди (а они составляли основную массу) по большей части подспудную.
Короче говоря, история, вроде бы, повторялась. Но в отличие от эмигрантов первой волны эти люди попали из огня да в полымя. Они были лишены свободы. У них не было возможностей реализовать свои творческие и профессиональные способности, условия их существования были и в самом деле ужасными. Стоит ли говорить, что почти ни у кого из них не осталось на родине ни славы, ни почета, ни богатства. Это были разного уровня представители прослойки и тех двух классов, что составляли советское общество, или короче подсоветские люди, и этим все сказано. У них ничего не было, и им нечего было терять.
Довольно скоро они начали понимать безвыходность своего положения. И этот сплав безысходности, жажды мести и стремления к освобождению подвигнул наиболее отчаявшихся к непосредственному участию в военных действиях против ненавистного режима в составе германской армии. Среди тех, кто, не раздумывая, встал на сторону врага, были, конечно, и небескорыстные люди. Те, в ком сталинский режим успел надломить моральные и нравственные устои, искони присущие русскому народу.
Достоверные сведения по численности второй волны, т.е. добровольно покинувших СССР во время войны советских людей, едва ли когда-нибудь удастся получить. Но радикально настроенных среди них, как и в первой эмиграции, было относительно немного. Но только относительно. Разные источ-ники приводят весьма противоречивые данные. Так, по оценкам Комиссии при Президенте РФ численность военных строевых формирований, созданных немецким командованием из совет-ских граждан за все время войны, не превышала 250 тыс. человек, а с учетом нестроевых 300 тыс. человек, чуть более половины которых составляли бывшие военнослужащие Красной Армии. Бахвалов полагает, что в строевых подразделениях противника с оружием в руках в годы войны служили более 600 тыс. советских граждан. И т. д.
Здесь мы обойдем вниманием дополнительные побудительные причины и обстоятельства организации национальных частей и казачьих формирований это может стать еще одним из направлений специальных исследований.
Остальные эмигранты, а также пленные и угнанные на принудительные работы в Германию гибли от истощения и болезней в лагерях для военнопленных, в лагерях остовцев, уничтожались в душегубках концлагерей. Поток смертей нарас-тал. Казалось, он до основания источит вторую волну. Но каждая новая смерть напоминала остающимся об их мечте о свободе, об их надежде на новую жизнь, чудесным образом порождала силы для борьбы с еще не казавшейся тогда фатальной неизбежностью гибели.
Вот так, из глубин второй волны, поднималось Освободительное движение, спонтанно возникшее в первые дни войны. Оно продолжало развиваться стихийно вплоть до конца 1942 года, когда группа бывших высших офицеров Красной Армии после долгих обсуждений и нелегкой внутренней борьбы, приняла решение взять на себя ответственность за судьбы миллионов соотечественников, брошенных одним бесчеловечным режимом на произвол другого, и организационно оформить мечту, надежду, идею избавления России от навязанного ей режима и создания новой государственности.
Получив определенную свободу действий, организационное ядро первоочередной задачей поставило спасение жизни военнопленных и остарбайтеров, облегчение их участи. Другой задачей было проведение массированной разъяснительной работы в среде узников лагерей. Люди должны были, наконец, узнать всю тщательно скрывавшуюся от них правду о советской действительности, о существе и чудовищных преступлениях сталинского режима, о настоящем положении дел на родине, о перспективах возможной свободной жизни. Это были единственно верные, однако трудно выполнимые в тех условиях задачи.
И вот, первым наиболее целенаправленным и результативным началом организационного ядра Освободительного дви-жения стала Дабендорфская школа. В сущности это образование представляло собой лагерь со штатом порядка 1200 человек, организованный в небольшом барачном городке под Берлином. Дав согласие на создание этого образования, немцы, конечно, преследовали свои цели. Понятно поэтому, что и условия существования здесь были никак не сравнимы даже с рядовыми гитлеровскими лагерями.
Но главное было в другом. И руководство лагеря (из бывшего генералитета Красной Армии), и преподаватели школы (из бывшей советской военной и гражданской интеллигенции), и контингент слушателей (в основном военнопленные), и все, кто так или иначе участвовал в этом образовании, все они были объединены единодушным неприятием большевистского режима. В этом смысле все они были равны. Все они, от генералов и ученых до рабочих и колхозников, прошли тяжкую дорогу физических, нравственных или духовных страданий и на родине, и в плену, а некоторым довелось воочию убедиться в иллюзорности прелестей жизни в культурной Германии.
Чего же большинство их них хотело? Да просто жить по-человечески, быть свободными людьми в свободной России. Они искренне желали ее преображения и страстно искали цели и пути перемен. В Дабендорфе открыто проводились диспуты и семинары, завязывались острые дискуссии на самые злободнев-ные темы. Скрупулезно анализировались различные аспекты политической, общественной и культурной жизни СССР, фашистской Германии, стран западной демократии. Обсуждались концепции и практические возможности установления новой государственности России, избавленной от противоестественных проявлений этих систем. Выполнялись научные исследования в области философии и политологии.
На территории лагеря размещались редакции двух русских газет Заря и Доброволец, в которых сотрудничали талант-ливые журналисты и писатели. Из написанного в Дабендорфе могла бы сложиться немалая библиотека публицистики, научных работ, художественных, драматических и даже музыкальных произведений. Коснется ли когда-нибудь рука исследователя этого интереснейшего материала...
В одной из своих книг Дж. Фишер очень метко охарактеризовал Дабендорф как один из редчайших, сравнительно независимых островов в тоталитарном мире гитлеровской Германии . Именно здесь зарождались истоки основных идей Пражского манифеста. Именно здесь, рядом с логовом немецкого фашизма, формировались кадры убежденных, сознательных участников Освободительного движения народов России Движения, направленного на борьбу против Сталина и Гитлера.
Правильнее было бы все-таки, и опять-таки, называть его Русским освободительным движением еще одна тема для размышлений будущего историка.
Волею судеб старшим в Движении стал и был весь период 194345 годов А.А. Власов. Именно старшим, а никак не генералом, не командиром, не начальником. Не он возглавил Движение оно выдвинуло его во главу. Не оно руководилось указаниями Власова он сделался выразителем духа Движения, представителем его чаяний и целей, стал его символом. Оттого и начали называть Освободительное движение власовским. Только, вот, слово власовец, которое с гордостью произно-сили участники Освободительного движения, стало на родине синонимом предателя. С нелегкой руки работников сталинского репрессивого и пропагандистского аппарата с именем Власова ассоциировались в сознании советских людей и продолжают оставаться в их памяти зверства, чинившиеся карательными подразделениями немецкой армии и полицейскими отрядами на оккупированных территориях СССР, боевые действия национальных и казачьих формирований против Красной Армии, войск союзников и партизан в странах Европы.
Эти люди не были власовцами, не они были выразителями идей Власова, идей Освободительного движения. Это были те, кого советская власть довела до крайней черты отчаяния, те, о ком мы уже говорили выше.
Власов не был изменником Родины. Генерал-лейтенант Красной Армии, он не посчитал для себя возможным не выполнить приказ и был взят в плен после провала заведомо авантюрной операции, инициированной Сталиным. Военно-пленный Власов не изменил своему народу и в стане врага. Из талантливого военачальника, каким он проявил себя при обороне Москвы, Власов превратился в искусного дипломата. Он сделался политическим представителем тех миллионов русских людей, которые были обречены на уничтожение Гитлером. Так или иначе. Заключеные немецких лагерей тянулись к Власову, как к человеку, как к единственной надежде, и он многое сделал для спасения многих. И не его вина, что среди них оказались те, кто не добавил чести его имени.
Власову удалось, казалось бы, невероятное. В условиях жесткого противодействия верхушки нацистского руководства он сумел организационно оформить чисто русское образование, что в принципе противоречило расистским концепциям Гитлера. Власов сумел обеспечить жизнедеятельность Движения, по существу враждебную Гитлеру. Наконец, он смог обособить Движение и от националистических, и, самое главное, от нацистских тенденций. Наемником фашистов, несмотря на многочисленные попытки использовать его в своих интересах, ни лично Власов, ни Движение в целом никогда не были.
Справедливости ради, следует отметить сочувственное отношение и к Власову, и к Движению, носившему его имя, антигитлеровски настроенной части германского военного командования. Но этого сочувствия было, конечно, недостаточ-но. Вплоть до самого конца войны гитлеровская верхушка опаса-лась расширения деятельности Власова и, надо отдать должное, не без оснований.
Идеологическая работа интеллектуалов второй эмиграции стала приносить все более ощутимые результаты. В то же время она приобрела более глубокое содержание. Возникло само-осознание роли второй волны в Освободительном движении народа. Наибольший резонанс и в среде бывших советских, оказавшихся под властью Германии, и в рядах бойцов Красной Армии вызвал Манифест Комитета освобождения народов России, или по-иному Пражский, или Власовский манифест. Этот программный документ декларировал цели Освободительного движения, способы их реализации, основы новой государ-ственности России и условия, не затрагивающие чести и незави-симости нашей Родины, на которых Движение могло принять помощь со стороны Германии. Это был поистине эпохальный документ, в котором будущее России утверждалось без боль-шевиков и эксплоататоров.
... Стремительно приближался конец войны. Все кипело вокруг имени Власова. Но если радикальная часть первой эмиграции с упрямой настойчивостью требовала незамедли-тельного комплектования воинских соединений, объединенных общим командованием, то почти вся вторая эмиграция (рабы, пленные, остовцы, пришлые люди) находились в это время во власти какой-то странной иллюзии, упования на чудесное избавление от близившейся кровавой развязки. Это было похоже на оцепенение кролика перед пастью удава.
Такое необъяснимое, на первый взгляд, психическое состояние многомиллионной массы людей имело свои причины. Их было, по крайней мере, две. Во-первых, имевшая достаточные основания надежда на открытое проявление потаенных умо-настроений в рядах Красной Армии: добьем Гитлера, а потом расправимся со Сталиным.
Другой причиной было много значившее для многих молчание их кумира, человека, слову которого они привыкли верить. Пишущему, или вернее диктующему эти строки довелось быть свидетелем, даже участником и, если угодно, поводом конфликта, имевшего место в конце весны 45-го между Власовым и командиром 1-й дивизии РОА С.К. Буняченком. Позиция Власова была четкой и непреклонной: В столкновение с Красной Армией не вступать, нашим оружием должно быть слово .
В самом деле, о какой вооруженной борьбе против Советского Союза могла идти речь, когда в реальном подчинении Власова находилось всего два более или менее крупных строевых подразделения та самая 1-я дивизия РОА и еще одна, сформированная в самом конце войны. Но и их комплектование было скорее исключением, нежели правилом для магистральной линии Освободительного движения. Это правда, что перед самым окончанием войны Власов получил возможность собрать под свои знамена весьма значи-тельные вооруженные силы. Но он не сделал этого.
Это правда, что будучи на верху Движения, окруженный уважением соратников, признанием благодарных ему миллио-нов порабощенных людей, Власов, как человек, прекрасно понимая двусмысленность своего положения, тяжело его переживал, остро чувствовал свое одиночество. Он мог покончить со всем этим. Но он не сделал этого.
Правда и то, что Власов предвидел трагический конец и сознательно шел на мученическую смерть. В начале 1945 года, завершая один из разговоров с автором этих строк (речь шла о жизни в будущей свободной России), Власов с грустью заметил: Но ничего из этого не выйдет, мы должны будем погибнуть. И, может быть, только в будущем кто-то поднимет наши знамена и понесет их в чистоте и правде. И на недоуменный вопрос, зачем же тогда мы все это делаем, обычно не выдававший своих чувств Власов, борясь со спазмом в горле, изменившимся голосом, тон которого невозможно забыть, ответил: Но надо же кому-нибудь начинать наше дело! В конце войны он мог спасти свою жизнь. Но он не сделал и этого.
Приведенные нами свидетельства, конечно же, не могут служить доказательствами. Тем не менее они не должны пройти мимо взгляда пытливого историка. Особенно при оценке столь сложного и, безусловно, во многом противоречивого явления, каким было Русское освободительное движение периода 1943 45 годов. Впрочем, иным оно и не могло быть. Слишком много противоречий между благородным стремлением к свободе и способами ее получения. Слишком много политических инте-ресов, случайностей, предположений и преднамерений, челове-ческих судеб, характеров, душевных и духовных качеств и предпочтений сплелись в единый клубок трагедии, в которой решалось будущее России. Тем более важно отделить семена от плевел.
Но, по-видимому, существовала еще одна причина того состояния, в котором застыла вторая волна в ожидании разрешения своей участи. Это надежда на поддержку, сочувствие или хотя бы на снисхождение со стороны так называемых союз-ников. Однако в коровьих глазах свободного мира не отрази-лось и намека на сострадание ни к этим людям, ни к другим подсоветским.
Всю их многомиллионную массу так и не смогла до конца войны переработать адская машина гитлеровских лагерей. Когда нацистский режим пал, все они вдруг оказались на свободе. На короткое время они стали свободными от издева-тельств надзирателей лагерей, свободными от приказов немецких командиров, свободными от подневольного труда на бауэров. Хотя это был только глоток свободы, его было достаточно, чтобы вторая волна вновь всколыхнулась. Слишком резок был переход от существования порабощенных к хотя и не сладкой, но жизни раскрепощенных. Слишком резок был контраст увиденной ими жизни с тем, что они помнили о своем подсовет-ском прошлом. Слишком многое они теперь уже знали об истинном лице сталинского режима. И тем более устрашающей виделась им перспектива попасть в новую мясорубку, которая ждала их на родине.
В этом свете вторая волна и все, так или иначе затронутые ее настроениями, предстали перед сталинским руководством нешуточной силой, грозившей подрывом режиму, его разложе-нием. И именно эта сила, а никак не национальные и казачьи формирования и русские части, входившие в состав капитули-ровавшей германской армии, и уж никак не две дивизии РОА, именно эта сила представляла грозную опасность для сталин-ского руководства.
Тиран все-таки добился своего. Мы уже отметили, что первая часть его дьявольского плана уничтожения свободомыс-лия в России была исполнена, хотя и не до конца, безумцем Гитлером. Но вряд ли бы Сталину удалась вторая часть плана, если бы начало делу не положили дальновидные союзники, которые отнюдь не были доброжелателями России свободной. Довершить этот план, закончить начатое союзниками поста-рался сам Сталин, а впоследствии его подельники и верные последователи на родине и его косвенные пособники на Западе.
Кровавый конвейер, отправивший на тот свет не менее трех миллионов жизней,переместился с подвластных фашистской Германии территорий Европы в Сибирь и на Крайний Север СССР. Работу гитлеровской машины смерти с еще более чем пятью миллионами человек продолжила другая, не менее чудовищная. Руками палачей СМЕРШа, на спецпоселениях и в лагерях ГУЛАГа были физически уничтожены или морально сломлены и те, кто осмелился встать на борьбу с режимом, и те, кто спасался от него. А заодно и те, кто был к нему безразличен, лоялен или даже предан режиму: лес рубят щепки летят (любимая пословица следователей Лубянки).
Так завершился еще один, до предела насыщенный трагическими событиями этап пути второй волны. Казалось, вторая эмиграция навсегда прекратила свое существование. И действительно, спастись от изуверской акции насильственной репатриации, проводившейся советскими спецслужбами при деятельном участии свободного мира, удалось по имеющимся оценкам (на наш взгляд, завышенным) не более чем 250 тыс. человек. Да и то каким-то чудом.
Чтобы избежать гибели, они меняли фамилии, возраст, национальность, место рождения, скрывали свою принадлеж-ность к эмиграции. Охота за ними началась еще до окончания войны и продолжалась не один год, и не только в Европе. Она сопровождалась лживыми обещаниями и посулами, провокаци-ями и покушениями на их жизнь. Ощущение постоянной опасности и по сию пору сопровождает многих из тех, кто еще жив. До сих пор они предпочитают не упоминать о своем прошлом, хотя в душе не чувствуют за собой никакой вины, да и в самом деле не имеют ее за душой.

Тем не менее малочисленные остатки второй волны лишь на время скрылись с поверхности в бурном водовороте событий и судеб, образовавшемся в результате крушения гигант-ского пиратского корабля гитлеровской Германии. Мечта о свободной России не позволила этим людям уйти на дно и подобно премудрому пискарю дожидаться мирной кончины. Пренебрегая ежеминутной угрозой быть опознанными и советскими, и западными спецслужбами, они стали настойчиво искать способы возобновить борьбу против сталинской тирании.
И вторая волна вновь поднялась. Собственно, сперва поднялся ее гребень. Но теперь уже не стихия Движения вознесла на этот гребень интеллектуалов второй эмиграции. Они сами, влекомые своей неуемной мечтой, сначала возродили идею борьбы против ненавистного режима, а затем воплотили ее в свои дела, без колебаний подняв знамена, выпавшие было из рук их зверски замученных соратников, и понесли эти знамена в чистоте и правде.
Это они, без какой бы то ни было материальной поддерж-ки со стороны, основали Союз борьбы за освобождение народов России (СБОНР) политическую организацию, вступившую на путь открытого непримиримого противостояния сталинской системе и агентам СМЕРШа.
Это они создали Русскую библиотеку в Мюнхене. Сво-бодную, не подчиненную кому-либо, ставшую очагом русской культуры и прибежищем бывших подсоветских (скрывавшихся теперь под именами перемещенных лиц) в оккупированой Герма-нии конца 40-х годов.
Это они организовали церковные приходы, оказывая так необходимую в то время духовную помощь исстрадавшимся полуголодным, бездомным, всеми преследуемыми людям, нахо-дившимся на грани душевного равновесия.
Это они породили уникальное в своем роде образование Институт по изучению истории и культуры СССР. В период 195055 годов Институт сделался крупнейшим из когда-либо существовавших в эмиграции научным и издательским учреж-дением. При нем сосредоточились всесторонние исследования советской системы, он стал центром идейного противостояния советизму. При этом, в отличие от идеологов первой эмиграции, интеллектуалы второй волны не были обременены иллюзиями относительно действительных целей советских руководителей, их морального облика и нравственных устоев. Результаты исследований штатных и внештатных сотрудников Института в тысячах изданий распространялись по всему свободному миру, их твердый голос проникал за железный занавес, противопостав-ляя правдивую информацию лжи и клевете, идеологию истины и свободы идеологии мракобесия и насилия.
Именно в этот период кажущейся сейчас невероятной полной свободы творчества остатки второй волны развернули энергичную исследовательскую работу в направлении развития и обоснования тех взглядов и суждений, которые так горячо дискутировались в тяжкие дни и ночи фашистской неволи, оставившие неизгладимый след в их памяти. Тех взглядов и суждений, которые легли в основу стержневых положений Пражского манифеста. Тех взглядов и суждений, которые породила пронесенная ими через страдания и смерть мечта об освобождении России.
Кто знает, может быть, логично выстроенные концепции новой российской государственности, изложенные во множестве публикаций того периода духовной свободы второй волны, окажутся небесполезными теперь для исцеления до предела ис-терзанной Родины?
Конец этого периода напряженной организационной и интеллектуальной работы остатков второй эмиграции совпадает по времени с окончанием, по всей видимости, предпоследнего этапа исторического пути второй волны. Того этапа, когда единственным оружием всей второй эмиграции в борьбе против советской системы сделалось слово.
Активность второй волны начала падать. Иссякла в ней та энергия, которую подпитывали неукоснительно соблюдав-шиеся до тех пор руководством и Института, и СБОНРа осно-вопологающие принципы функционирования этих образований: преданность идее, независимость и свобода самовыражения.
Впрочем, наивно было бы предполагать, что свободное царство интеллектуалов второй эмиграции могло достаточно долго существовать в свободном мире. Цели Запада расходи-лись с их целями. Начиная с середины 50-х годов, власть имущие стали все более бесцеремонно вмешиваться в дела Института, постепенно подчинили себе и Институт, и руководство СБОНРа, а в 1972 году Мюнхенский институт по изучению истории и культуры СССР был закрыт. Скорее всего это курьез, но примерно полгода спустя в Москве открыли Институт США и Канады при Академии наук СССР...
Как бы то ни было, единого организационного центра второй эмиграции постепенно не стало. В его отсутствие разбросанные в силу разных причин по всему свету эмигранты второй волны оказались в не малой мере изолированными друг от друга и фактически предоставленными сами себе.
Те, в ком еще были сердца для чести живы, кому позволяли здоровье, силы и добываемые нелегким трудом средства, сплачивали вокруг себя единомышленников в более или менее крупные региональные образования и с бульшим или меньшим успехом продолжали дело активного противостояния политичес-ким акциям и идеологическим построениям советизма. Другие работали в одиночку. Однако акценты сместились в сторону осмысления событий и действий прошедших лет, подбора и систематизации личных и общественных архивов, сохранения и пополнения интеллектуаль-ного и духовного наследия второй эмиграции. Не была забыта и первая. Примерами на североамериканской земле могут служить Музей русской культуры в Сан-Франциско, Музей общества Родина в Лейквуде, знаменитый Свято-Троицкий монастырь в Джорданвилле, сделавшийся подлинным духовным центром русского зарубежья в значительной мере усилиями эмигрантов второй волны.
В этом смысле, в смысле наследников, первой эмиграции повезло. Останутся ли такие же бережные после нас? Здесь, на чужой земле вряд ли. Поэтому так важно, чтобы все еще не отправленные в макулатуру ценнейшие для истории русской эмиграции документы немые свидетели и беспристрастные доказательства трагедии России и ее народа, разыгравшейся в середине уходящего века, как можно скорее оказались на родине.
... Отгремели казавшиеся холостыми залпы холодной, или, как ее иногда называют, третьей мировой войны. Последствия ее оказались катастрофическими для Советского Союза и стали, по-видимому, не последней причиной его распада. Спрятав в себя горькую печаль по поводу территориальных потерь великого государства и тяжелейшей ситуации, сложившейся в настоящее время на родине, мы должны констатировать, что 1991 год знаменовал День освобождения России, когда с ее народов были, наконец, сняты кандалы самого бесчеловечного, самого кроваво-го государственного режима на памяти человечества.
Признав это, мы, казалось бы, должны таким же образом констатировать, что миссия второй волны, путь которой на всем своем протяжении был неразрывно связан с борьбой за освобождение народов России, эта миссия исчерпала себя.
К такому выводу подталкивает и тот факт, что самые молодые из второй эмиграции уже разменяли седьмой десяток. И очень скоро последние накаты второй волны навсегда погло-тит золотистый песок так и оставшихся чуждыми для нее берегов...
Что ж, в таком случае, рискуя повториться, попытаемся подвести итоги. Что же вынесла вторая волна на эти и родные берега за свой более чем полувековой исторический путь?
Прежде всего это миллионы жизней наших соотечест-венников, которые в годы войны приняли мученическую смерть на чужбине, спасаясь от ужасов сталинского режима. Это сотни тысяч жизней и миллионы судеб наших соотечественников, насильственно выданных тирану свободным миром, которые в послевоенные годы приняли мученическую смерть от рук сталинских палачей или были морально сломлены в советских концлагерях. Своей гибелью и страданиями они много прибли-зили День освобождения России.
Светлая им память и вечный покой!
Уже этих жертв, положенных на алтарь свободы Отечества, было бы достаточно для выделения исторической роли второй эмиграции в судьбе России. Однако эта роль не ограни-чивается только самоотвержением ради свободы.
В годы войны с Германией вторая волна породила беспрецедентное за все время существования Советского Союза массовое политическое образование Освободительное движе-ние народов России, представленное всеми слоями населения страны. По своим масштабам оно было сравнимо с белым движением времен Гражданской войны, однако в отличие от него Освободительное движение как таковое не вступило в вооружен-ный конфликт с Красной Армией. По своей направленности оно представляло бескомпромиссное противостояние сталинскому режиму. Отзвуки этого противостояния не могли не способство-вать приближению Дня освобождения России.
В период конца 40-х середины 50-х годов вторая волна создала наиболее дееспособную в то время эмигрантскую политическую организацию, а также мощный научный и информационный центр и пропагандистский аппарат, направ-ленный на подрыв советской системы и коммунистической идеологии в целом. Деятельность этих учреждений базировалась на принципе невмешательства в их дела властей предержащих, свято хранившемся с власовского периода Освободительного движения и безусловно соблюдавшемся. Нет сомнения, что плоды работы этих учреждений, которые объединили интеллектуалов второй волны, поддержали и сконцентри-ровали их потенциал, оказали не малое влияние на приближение Дня освобождения России.
Симптоматично, что это наследие второй волны и сколько-нибудь объективная информация о первых этапах ее исторического пути были обречены на полное замалчивание не только советским режимом. Почти аналогичной была реакция свободного мира. Может быть, по общему согласию? Во всяком случае, одну из немаловажных причин такой согласо-ванности можно усмотреть в том, что идейные установки и политическая платформа Освободительного движения резко расходились с идеологией и практикой и той, и другой системы.
В последующие годы деятельность второй волны уже не была столь плодотворной. Но и она достаточно добавила в тот значительный пласт культуры русского зарубежья, который в неимоверно тяжелых условиях разрабатывала вторая эмиграция.
Таким образом, наследие второй волны, в котором не малое место занимают законченные философские, историчес-кие, социологические и политологические исследования, до сих пор остается неизвестным, а потому и не востребованным на родине. Между тем, вкупе с архивами второй эмиграции, в которых картина глобальных событий и общественных явлений, преломленная сквозь призму индивидуального восприятия и личностных оценок, перемежается грустными, радостными или забавными подробностями частной жизни, письмами, фотогра-фиями, пометками на полях книг, эти материалы должны помочь воссоздать не преукрашенную, но и не вымаранную дегтем историю Освободительного движения, историю второй волны. Тогда, может быть, во всех ракурсах предстанет перед соотечественниками ее портрет и раскроется подлинная значимость ее наследия для становления новой России сокровенной мечты и неутолимой боли второй эмиграции.
Сформулированный в конце предыдущей рубрики вывод об исчерпавшей себя миссии второй эмиграции, кажется, все-таки преждевременен. День освобождения России от коммунистического рабства действительно наступил. Однако День становления новой России еще не пришел. И здесь мы позволим себе высказать некоторые соображения, которые могут оказаться кстати строителям новой российской государственности, но отнюдь не претендуют на статус конкретных рецептов, и уж тем более не должны быть восприняты в качестве докучливых нравоучений.
Начнем с того, что резкое и для многих неожиданное изменение политической обстановки в России в начале 90-х годов привело в смятение бывшее советское общество. К этому времени основная его масса почти смирилась с противоестественными условиями существования, узаконенными за 70 с лишком лет правления партийной олигархии. И не мудрено, когда на протяжении трех поколений, не останавливаясь ни на минуту, работала адская машина подавления личности, попрания таких собственно человеческих качеств, как мораль и нравственность, определяющих бытие человека в правовом обществе. Не говоря уже о духовности, как высшем проявлении человеческого существа. Эти основополагающие понятия с откровенной наглостью были подменены советскими эквивалентами, суррогатами типа морального кодекса строителя коммунизма. Время от времени эти идеологические извращения подновляли или перекрашивали, приспосабливая под текущие, порой абсурдные, но всегда низменные цели правящей верхушки.
Самое страшное, что эти иезуитские установления были обязательны для всех без исключения видов интеллектуальной деятельности, всех жанров литературы и искусства. Тот, кто отказывался подчиняться правилам игры, был обречен на безмолвие, других подвергали остракизму или безжалостно уничтожали. Остальные послушно исполняли назначенные им роли в дьявольской пьесе, поставленной на одной шестой части суши: те превозмогая себя, иные не испытывая угрызений совести.
И когда неожиданно распахнулись двери свободы, она встретила бывшую советскую интеллигенцию в состоянии, которое нельзя охарактеризовать иначе, как дьяволиадой : одних потерявшими дар слова, других клянущими себя за проявленное малодушие, третьих в растерянности от потери щедрого антрепренера. Именно в таком состоянии морального, нравственного и духовного опустошения оказалась российская интеллигенция, элита которой по своей сути призвана была представлять духовный потенциал нации и по своей традиции должна была генерировать концепции ее государственного развития.
Тех же, кто не склонил головы и не потерял способности работать во благо России, осталось так немного. Они, понятно, не смогли сдержать напор сначала еще робкого ручейка, а теперь уже широкого потока бывшей партноменклатуры, оторванной было от лакомого российского пирога, но очень скоро принявшейся с удвоенной энергией расхищать национальное достояние. Этот поток, продолжающий пополняться четвертым поколением россиян, которое выросло на ядовитой почве советской идеологии, вольно или невольно вовлек современную Россию в так называемое мировое сообщество. Причем не в качестве великой державы, и даже не в качестве его равноправного члена. Сделав этот шаг и не руководствуясь собственной концепцией государственности, Россия была вынуждена в обмен на кредиты принять как нечто, само собой разумеющееся, систему рыночной экономики, скроенную по меркам западной демократии и прав человека. Мало того, новый апостол сообщества Ф. Фукуяма трактует эту систему не только как завершающую фазу развития общественных отношений, но и как идеальную форму государственности, прототипом которой преподносится сосуществование капитала и частного предпринимательства в США.
И тут невольно возникают вопросы, навеянные в том числе и скорбными воспоминаниями о роковых последствиях услуг, которые были оказаны Сталину союзниками накануне оконча-ния и после войны. Не слишком ли часто благожелательные иноземцы протягивали и продолжают протягивать руку с внешне бескорыстной помощью и правителям России, и ниспроверга-телям ее государственности? Так ли уж эта помощь бескорыстна? Может быть, есть смысл трижды подумать, прежде чем ее принимать? И не лучше ли в поисках пути становления новой России ориентироваться не на западные прописи, а на богатейшее отечественное наследие?
В самом деле, сейчас Россия в предрассветных сумерках пытается ощупью обойти многочисленные ухабы на пути к рыночным, то есть капиталистическим отношениям по запад-ному образцу. Путь этот, однако, освещается не солнечными лучами соборности христианского Востока, но люминесцентными лампами эгоцентризма Запада, высвечивающими по обочинам зловещие призраки беззакония, коррупции, оганизо-ванной преступности. Такое состояние не мало способствует по крайней мере двум негативным тенденциям: усилению центробежных настроений в регионах и оттоку интеллектуальных кадров.
Но путь этот в том оформлении, как теперь, не имеет здоровых корней на исторической почве России. Он не мотиви-рован ни философскими и духовными исканиями русской интеллигенции XIX начала ХХ столетия, ни установлениями православия, ни национальными традициями русского народа, ни многовековым опытом российской государственности. И этот путь, и события 1917 года, и последовавшее за ними лихолетье суть следствия и проявления болезненных человеческих наклон-ностей, стимулированных ханжеской буржуазной идеологией или доведенных до последней степени уродства марксовыми, ленинскими, сталинскими и другими коммунистическими теориями, которые ввергли многих в соблазн вхождения в земной рай неограниченного материального достатка, комфорта и плотских наслаждений в обмен на отступничество от принципов морали, нравственных и духовных устоев.
Не так давно, минувшим летом, когда уже стала очевидной победа Ельцина в его неистовой борьбе за второй президентский срок, в одной из передач радиостанции Голос России удалось услышать запись его выступления, кажется, перед московскими избирателями. В нем сквозь эфирные помехи прозвучал призыв разработать новую идеологию земли Российской.
Но, помилуйте, зачем же ломиться в открытые двери? Такая идеология давно существует. Только, может быть, она кого-то не устраивает теперь так же, как и прежде? Ведь подобного рода призывы не новы, мы слышали их и от совет-ского руководства.
Эту идеологию называют русской идеей. Это она споспешествовала Александру Невскому. Это она благословила Дмитрия Донского. Это она вдохновила Ивана Сусанина. Это она подняла народ русский на борьбу с Наполеоном. Это она владела сердцами и умами миллионов людей, вставших на борьбу против Сталина. Это к ее помощи прибегнул трусливый и коварный тиран, в минуту нависшей над ним смертельной опасности взывая к братьям и сестрам. Это она, а никак не идеология западной государственности, способна исцелить своей живой водой пораженные страшной болезнью душу и тело земли Российской.
Русская идея это система идей, представлений, понятий и одновременно концепция развития российской государствен-ности, представляющая собой совокупный продукт осмысления исторического, духовного, культурного прошлого одинаково великих и одинаково несчастных народа и государства. С другой стороны русская идея есть мотивированное этой идеологией внутренне осознанное представление каждого русского человека, или правильнее каждого российского славянина, о своем национальном достоинстве, о своей сопричастности судьбам одинаково великих и одинаково несчастных народа и государства, собравшего и объединяющего другие его народы. Обе эти составляющие русской идеи суть сзаимосвязанные, вза-имозависимые, взаимопроникающие, взаимопобуждающие.
В таком понимании эту идеологию было бы точнее называть славянской идеей. Но оставим это замечание для размышлений будущего историка.
Тысячу лет назад, после крещения Руси Владимиром Мономахом, из утробы ее, родилась и начала жить своей особенной жизнью Русская земля. Трудны были роды ее, не простым оказался и ее путь. Шло время. Разрушительные ураганы с Востока и Запада налетали на нее, внутренние катаклизмы сотрясали ее до основания. Но каждый раз она возрождалась и продолжала дорогу. Со временем множился ее народ, вместе с нею, как единый организм, деливший все тяготы ее пути. Накапливался родовой и государственный опыт, свято чтимый и бережно хранимый, передававшийся из поколения в поколение и малыми, и великими земли Русской. Создавалась ее история, формировались национальные традиции. Многое со временем менялось. Менялся быт, различавшийся, конечно, в разных общественных слоях. Единственное, что оставалось незыблемым, это фундамент православия, на котором зиждились моральные и нравственные устои русского народа. На этом же фундаменте крепло национальное самоосознание, помимо прочего почти отождествлявшее понятия народ и государство, почти не различавшее степени ответственности за судьбы России простого русского человека и государя-импера-тора. Но, конечно же, не в смысле бредового тезиса об участии в управлении государством каждой кухарки.
Постепенно оформлялось общественное самосознание интеллигенции. Осмысление ею исторического пути Российского государства, ее духовные искания как раз и привели к зарождению и последующему развитию русской идеи. Ее активными разработчиками и страстными выразителями были такие выдающиеся представители русской культуры, как Хомяков, К.С.Аксаков, Достоевский, А.К. и Л.Н. Толстые, С.Н. Трубецкой, о. Павел Флоренский и многие, многие другие, быв-шие перед ними (и, может быть, даже не подозревавшие о своей причастности к ее разработке) и последовавшие за ними, неся и развивая мысли и чаяния предшественников через годы тяжких испытаний. Они разнились, иногда существенно, по исходным посылкам и следствиям своих умозаключений, но цель их поисков была единой осуществление справедливого и достой-ного человека государственного устройства России, которое должно обеспечить благоприятные условия духовного и нрав-ственного развития личности. Мы приведем здесь несколько выдержек из работ Вл. Соловьева (да простится нам, не по тексту первоисточников), характеризующих одну из концепций русской идеи, разраба-тывавшуюся в последней четверти прошлого века.
Целью своих построений он видит оправдать веру наших отцов, возведя ее на новую ступень разумного сознания, показать как эта древняя вера, освобожденная от оков местного обособления и народного самолюбия, совпадает с вечною и вселенскою истиною...
В качестве философской основы своих построений он приводит следующие положения.
Нравственная деятельность, теоретическое познание и художественное творчество человека необходимо требуют безусловных норм или критериев, которыми бы определялось внутреннее достоинство их произведений, как выражающих собою благо, истину и красоту. Верховный нравственный принцип, долженствующий определять практическую деятельность человека, не исчерпывается ни отвлеченно-эмпирическими понятиями удовольствия, счастья, пользы, симпатии, ни отвлеченно-рациональным понятием долга или категорического императива. Все эти понятия входят в высший нравственный принцип как его признаки материальные, или формальные, но не составляют его собственной сущности.
Нравственная деятельность должна не только представ-лять известные качества, а именно доставлять наслаждение, иметь в виду общую пользу, вытекать из чувства симпатии или альтруизма, иметь форму долга или категорического императива, но она необходимо должна сверх того иметь некоторый опреде-ленный предмет; таким предметом может быть только нормальное общество, определяемое характером свободной общинности или практического всеединства, в силу которого все составляют цель деятельности для каждого и каждый для всех (подчеркнуто нами Н.Т.). Такой нравственно-нормальный характер общества не может зависеть ни от правильности экономических отношений отдельно взятых, ибо экономические отношения сами по себе определяются материальным интересом, безназличным к нрав-ственным и безнравственным мотивам; он не может опреде-ляться также и правомерностью или формальною справедли-востью, осуществляемою правовым государством, ибо право пола-гает только границу, а не цели и содержание деятельности.
Нравственное значение общества, независящее таким образом ни от материального или природного начала в человеке, практически выражающегося в отношениях экономических, ни от его рационального начала, выражающегося в отношениях юриди-ческих и государственных, определяется религиозным или мисти-ческим началом в человеке, в силу которого все члены общества составляют не границы друг для друга, а внутренне восполняют друг друга в свободном единстве духовной любви (подчеркнуто нами Н.Т.), которая должна иметь непосредственное осуществление в обществе духовном или церкви.
Таким образом, в основе нормального общества должен лежать духовный союз или церковь, определяющая собой безуслов-ные цели общества; сферы же государственная и экономическая должны служить формальною и материальною средой для осуществления божественного начала, представляемого церковью. Так как в силу принципа всеединства или свободной общинности это осуществление божественного начала в обществе человечес-ком должно быть свободно и сознательно, а не основываться на внешнем авторитете и слепой вере, как того требует исключи-тельный клерикализм, то истинное нормальное общество должно быть определено как свободная теократия.
Но для свободного и сознательного осуществления божественного начала в практике необходимо убеждение в его безуслов-ной истине, а это зависит от разрешения общего вопроса об истине и истинном знании.
...То, чту есть безусловное, ... и составляет собственный предмет истинного знания. Этот предмет не может быть определен ни как факт, ни как вещь, ни как природа вещей, ни как материя, ни как мир явлений, ни, наконец, как система логически развивающихся понятий; все эти отвлеченно-эмпирические и отвлеченно-рациональные определения входят в состав истины, как ее материальные и формальные признаки, но не составляют ее собственного существа. Это последнее не может быть ни данным опыта, ни понятием разума, оно не может быть сведено ни к фактическому ощущению, ни к логическому мышлению оно есть сущее всеединое. Как такое, оно познается первее чувственного опыта и рационального мышления в тройственном акте веры, воображения и творчества, который предполагается всяким действительным познанием. Таким образом, в основе истинного знания лежит мистическое или религиозное восприятие, от которого только наше логическое мышление получает свою безусловную разумность, а наш опыт значение безусловной реальности. Будучи непосред-ственным предметом знания мистического, истина (всеединое сущее) становится предметом знания естественного, т.е., будучи сознательно усвояема человеческим разумом и человеческими чувствами, она вводится в формы логического мышления и реали-зуется в данных опыта. Этим образуется система истинного знания, или свободной теософии, основанной на мистическом знании вещей божественных, которое она посредством рациональ-ного мышления связывает с эмпирическим познанием вещей природных, представляя, таким образом, всесторонний синтез теологии, рациональной философии и положительной науки. Развивая выделенные выше идеи о характере нормальной государственности, он пишет: Никакой человек, ни при каких условиях и ни по какой причине не может рассматриваться только как средство для каких бы то ни было посторонних целей... Общее благо или общая польза, чтобы иметь значение нравственного принципа, должны быть в полном смысле слова общими, т.е. относиться не ко многим только или к большинству, а ко всем без исключения. Касаясь бедственного положения народа, проистекающего, по его убеждению, от полукультурности русского общест-ва и бескультурности народа России, он настаивал на общест-венной организации именно культурной помощи народу. Он счи-тал, что необходим прочный союз свободных индивидуальных сил, солидарно и сознательно действующий для улучшения народной жизни. Следствием полукультурности общества он считал и русский национализм, выделяя три фазы его развития: Поклонение своему народу как преимущественному носителю вселенской правды; затем поклонение ему как стихийной силе, независимо от вселенской правды; наконец, поклонение тем нацио-нальным односторонностям и историческим аномалиям, которые отделяют наш народ от образованного человечества, т.е. поклонение своему народу с прямым отрицанием вселенской правды.
При этом представление о российском государстве, как об абсолютном воплощении русской народной силы, называл подлинно-мусульманским фанатизмом, будучи твердо убежденным, что христианство сохраняет национальность, но упраздняет национализм. Он призывал возвратить патриотизму его истинный смысл понять его не как ненависть к инородцам и иноверцам, а как деятельную любовь к своему страждущему народу.
Мы привели эти пространные выдержки для того, чтобы будущий пытливый исследователь наших архивов, архивов второй эмиграции, мог усмотреть сколь созвучны мыслям выдающегося русского философа те установления русской идеи, которые в сатанинском советско-фашистском котле смерти переплавляла вторая волна в свою собственную мечту о буду-щей России. Конечно, мы учитывали огромную разницу между ситуацией в России конца прошлого века и той, что имела место в Советском Союзе в наше время, в период 4050-х годов. Мы учитывали, что концепция российской государственности, намеченная русскими интеллектуалами, уже стала было вопло-щаться в начале века во вполне осязаемые формы делами Витте, Столыпина и, как это ни непривычно теперь звучит для уха соотечественника, делами самого Николая II, в частности высту-пившего с миротворческими инициативами в межгосударственных отношениях, которые далеко опередили свое время.
Мы учитывали, что все эти воплощения, так или иначе реализовавшиеся в период между японской и германской войнами, не могли не вызвать все более растущей тревоги Запада. Убоявшегося не только и, может быть, не столько мощного подъема экономики России, сколько цельности новой идеологии российской государственности, которая уже начала овладевать массами российских тружеников и в перспективе представляла угрозу идеологии государственности западной. И дальновидный Запад приложил достаточно усилий для ликвидации этой угрозы как непосредственно, так и руками разного толка явных и тайных ниспровергателей; последний удар нанесли большевики во главе с Лениным.
В результате февральских и октябрьских событий и предшествовавшей им смуты в обществе были не только с корнем вырваны ростки новой российской государственности. Оказалась на десятилетия повергнутой та составляющая русской идеи, которая сплачивала в единое целое народ и государство. Мировоззрение и мировосприятие основной массы русского народа, за много веков впитавшего нравственные установления православия, запечатлело в себе образы благоверных князей Бориса и Глеба и не позволило воспротивиться убийцам. По их подобию десятки миллионов россиян во главе со своим последним государем с лишком пополнили череду известных и безвестных мучеников земли Российской. Отечество обратилось в безжалостную мачеху, а любовь к нему народа в ненависть к режиму. Теперь режим пал. А идеология земли Российской, концепция российской государственности, русская идея, выдержав все, что было уготовано ей перенести, осталась. Она живет в виде своего богатейшего философского наследия. Она живет в виде своих теоретических построений и практических рекомендаций. Она живет в виде позитивного опыта своей реализации, в том числе и в новейшей истории. Она живет в традициях православия, помимо прочего подразумевающих соборность, то есть, в частности, единение нации. Она живет в трудах и делах элиты отечественной интеллигенции, в частности и в особенности В. А. Коптюга, Д.С.Лихачева, ее наиболее ярких современных предста-вителей. Наконец, она живет еще в сознании большинства простых людей земли Российской.
Трагический опыт искоренения, или даже забвения русской идеи более чем достаточен. Поэтому задача российской интелли-генции состоит совсем не в поисках новой идеологии. Святой ее долг влить новое вино в старые, но надежные меха русской идеи подобно тому, как это сделали в свое время интеллектуалы второй волны.
И главные усилия интеллигенции при выполнении этой своей благородной обязанности должны быть приложены к свершению великого подвига очищения личности от комму-нистической скверны. Прежде всего самоочищения, а затем и возрождения в каждом и в обществе в целом полурастоптанных и полузабытых морали, нравственности, духовности. Вне следования этим основополагающим принципам русской идеи не может быть и речи о достойном становлении России в ряду других государств. На первых же порах важно повышение общей человеческой культуры, приведение ее к таким хотя бы количест-венным нормам, когда каждый сможет ощутить себя вправе участвовать в общественном и государственном строительстве.
Много опасностей, помимо уже отмеченных, подстерегает российское общество на пути становления новой государственности.
Одна из них кроется в том, что уровень жизни интеллигенции в современной России, особенно гуманитариев, приз-ванных одухотворять общественные и политические процессы, уровень их материальной и бытовой обеспеченности невообра-зимо низок. Пожалуй, его можно сравнить с таковым второй эмиграции. Если не во время войны, то уж в первые послевоенные годы наверное. Однако нынешняя российская интеллигенция имеет неизмеримые преимущества, находясь в гуще жизни. И эти преимущества ни в коем случае не должны быть сведены к минимуму экономическими удавками, которые, взамен политических, в любой момент могут быть наброшены и своими, и иноземными власть и деньги имущими.
Другую опасность представляет, на наш взгляд, экуменизм. Это, вообще говоря, позитивное движение вряд ли найдет отклик у православных христиан России в обозримом будущем. Однако наш опыт позволяет усомниться в искренности западных апологетов экуменизма, во всяком случае светских. В их представлении вектор этого движения должен быть направлен на Восток, а не наоборот. Кроме того, они преследуют далеко небескорыстные цели, зачастую не имеющие ничего общего с религией. В этом же ряду стоит явно различимая опасность экспансии российского общества разного рода эзотерическими учениями, могущими посеять недобрые семена в еще не окрепших после тяжелой болезни душах.
Наконец, еще одна опасность имеет глобальный характер. Она исходит от так называемого научно-технического прогресса. Его отрицательные последствия нависли над планетой свинцовой тучей экологической катастрофы, а народу России грозят еще и катастрофой генетической.
Но это только видимая часть айсберга. Гораздо серьезнее нравственные и духовные опустошения, которые оставляет за собой безудержное развитие техники. И военной, и промышлен-ной, и бытовой, многократно ускоренное компьютерной революцией.
Схема происходящего достаточно проста. Отправным пунктом развития техники является некая насущная обществен-ная потребность. За право ее удовлетворения возникает конку-рентная борьба между обладателями капитала. Фактор жесткой конкурентной борьбы заставляет победителя в ней совершен-ствовать или обновлять продукцию до тех пор, пока потребность не будет удовлетворена. В конце концов, она будет удовлетворена полностью, поскольку, по очевидности, материальные потребности и индивида, и общества в целом (нравственного общества) имеют разумные пределы. Казалось бы, позитивная цель общественного производства достигнута. Ан нет! Тот же фактор, мотивированный негативными устремлениями обладателей капитала, заставляет повторить цикл производства продукции, но уже на более высоком уровне совершенства. Однако теперь, чтобы сбыть продукцию, нужны соответствую-щие, по очевидности, безнравственные доводы для убеждения и индивида, и общества в целом в необходимости, и даже целесообразности, допустим, неуклонного повышения материального благосостояния народа. Столь же очевидно, что рано или поздно такая идеология должна привести к подрыву нравственных устоев и производителя, и потребителя продукции, то есть к нравственной деградации общества в целом.
Побочным, но уже вполне осязаемым результатом этой лицемерной идеологии являются те самые негативные последствия научно-технического прогресса, о которых говорилось выше.
Аналогичным образом обстоит дело с интеллектуальной продукцией и продукцией для души. С той разницей, что жажда познания и духовная жажда человека не имеют границ. А тот же фактор жесткой конкурентной борьбы направляет на потребителя поток такого рода продукции все более сомнитель-ного качества с соответствующей идеологической подоплекой. Однако и этому находится подходящее обоснование. Совершенно очевидно, что рано или поздно такая идеология должна привести к подрыву духовных устоев и производителя, и потре-бителя продукции, то есть к духовной деградации общества в целом. Таким образом, исходые цели деятельности обладателей капитала, буди они даже позитивными, мотивированными благородными социальными устремлениями, рано или поздно оказываются утерянными и вольно или невольно подменяются негативными, ведущими к духовной и нравственной деградации личности и общества. Это следствие все ускоряющейся гонки воспроизводства продукции, непременного атрибута рыночных отношений капитализма, порождение идеологии западной государственности, время от времени подпитываемой обнадежи-вающими общество построениями в духе уже упоминавшегося Ф.Фукуямы. Вне всякого сомнения, эта бешеная гонка стимулируется достижениями научно-технического прогресса. Достижениями, эксплуатируемыми, а потому и поощряемыми обладателями капитала. Достижениями, приносящими ощутимый внешний комфорт, а потому и поощряемыми основной массой пребы-вающего в состоянии безмятежной эйфории общества. Достиже-ниями ученых, изобретателей, инженеров и, если речь идет об интеллектуальной продукции и продукции для души, гуманита-риев и работников искусства. Часть интеллигенции уже охвачена повальной эпидемией опустошающего душу индивидуализма и потеряла интерес к целям развития общества. Мотивы деятель-ности других могут быть позитивными, проистекающими из жажды познания и созидания, стремления к творчеству на благо общества. Однако объективно и они способствуют осуществле-нию негативных побуждений обладателей капитала, жаждущих либо материального обогащения, либо власти над людьми и действующими по принципу после нас хоть потоп.
Это последнее предостережение строителям новой российской государственности не должно быть воспринято как тирада против ярчайших достижений научной и инженерной мысли. Конечно же, похоронить их нельзя, да и было бы неразумно. Однако иметь в виду и предотвратить роковые угрозы их последствий для будущих поколений (и не только россиян) насущная задача российской интеллигенции.
На наш взгляд, существуют по крайней мере две возможности решения этой задачи. Одна из них состоит в наложении ограничений на пределы роста промышленного производства, соответствующих разумному удовлетворению жизненных (мате-риальных, бытовых) потребностей человека и отвечающих небеспредельным запасам природных ресурсов. Эта возможность достаточно обоснована в разработках Римского клуба.
Другая требует формулирования новых критериев оценки результатов научно-технической деятельности, которыми по необходимости должны будут руководствоваться и обладатели капитала, и эксплуатируемая ими техническая интеллигенция, и общество в целом. Нужны не локальные критерии, не чисто экономические, в основу которых положена корыстная выгода. Нужны критерии глобальные, позволяющие со всех точек зрения оценить социальную значимость любой продукции с учетом ограничений на последствия вхождения этой подукции в общественное потребление. Причем последствий не только физических, но и вызывающих нравственные и духовные изме-нения в обществе.
Рамки и цели нашего изложения не позволяют подробно обсудить эти и иные возможности если не изменить, то скор-ректировать технологический путь развития цивилизации. Впро-чем, не следует категорически исключать из пространства поиска новых идей и эту возможность постепенного перехода с технологического пути. Не назад к существованию пещерного человека. А вперед в общество Духа и Разума, где удов-летворение материальных потребностей перейдет из категории основных функций hominis sapientis в категорию обеспечивающих. Прецедент, указывающий на практическую осуществимость в современном мире попыток такого рода, имеется. Это так называемый энвайронментализм мощное движение в защиту окружающей среды, заставившее умерить аппетиты обладателей капитала, а общество в целом сместить акценты в оценке результатов научно-технического прогресса и научно-технической деятельности, в частности.

Окончим на этом. Окончим пожеланиями гражданам России и, в первую очередь, элите российской интеллигенции. Пожеланиями исцеления российского общества от перенесенной болезни советизма. Пожеланиями восстановить нравственные и духовные начала народа и на этой основе построить новую Россию, Россию без большевиков и эксплоататоров, свободную Россию, свободную для всех граждан от самого великого до самого малого. Пожеланиями оправдать веру наших отцов и пройти со светильником Слова трудный, мучительный, но неиз-бежный путь становления российской государственности, не обремененной ни великодержавным шовинизмом, ни раболепием перед моделями государственности западной. Пожеланиями воплотить русскую идею в Великую Россию, которой будут уступать дорогу другие народы и государства не из опасения ее военного могущества, а преклоняясь перед духовным богатством ее интеллигенции и нравственной чистотой ее народа.
С мечтой и надеждой на осуществление этих пожеланий уходит вторая волна. С мечтой, надеждой и верой в их осуществление.