В. Д. КОСАРЕВ
Из единого истока:
Происхождение айнов и японцев
Главы
книги
Краткое изложение замысла
В
книге: Ч. М. Таксами, В. Д. Косарев «Кто вы, айны? Очерк истории и культуры»
(М., 1990) мы писали, основываясь на сумме данных, известных тогда науке, о первобытном
населении Японских островов эпохи Дзёмон как о
предках преимущественно айнов, а упоминаемых в древнеяпонских
письменных источниках эмиси-эбису определяли, в
согласии с общепринятой научной традицией, как вполне вероятных древних айнов.
Соответственно, население Ямато, начиная с царства легендарной
Химико, союзов Ва-Кюсю и Ва-Кинаи, рассматривалось нами как древнеяпонское.
Вообще до недавнего времени принято было считать, что
«японские племена» или даже единое «японское племя», вторгшись на Японский
архипелаг, предположительно (но порой и утвердительно) с Корейского
полуострова, покорило, истребило, отчасти ассимилировало аборигенные племена, и
на обломках предыдущей этнорасовой ситуации создало древнеяпонское государство, в рамках которого вскоре
возникла исключительно гомогенная японская нация. Весь этот период оно
последовательно уничтожало, ассимилировало и теснило на север айнов. Такой
схемы мы и придерживались в книге.
За
истекшие десятилетия в науке, изучающей этнорасогенез
как японцев, так и айнов, начиная с древнейшей праистории архипелага, под
влиянием новых открытий и наработок палеоантропологии и археологии, произошли
существенные изменения подходов, а также их значительная поляризация. При этом в самой Японии и в ее ближайшем окружении возникла резкая
конфронтация, с одной стороны, ученых, придерживающихся традиционно
исторического национализма, с другой, – части корейских (в основном из Южной
Кореи) и (в меньшем числе) китайских ученых, а также исследователей из других
стран, словно ставящих целью обрушить эту историографическую схему Страны
Восходящего Солнца. Суть такой оппозиции вкратце сводится к тому, что
истоки японской культуры находятся на Корейском полуострове или же, по другому
варианту, в долине реки Хуанхэ. Корейские авторы при этом неустанно отбиваются
как от китайских, так и от японских оппонентов, и, таким образом, одеяло
научной тематики трещит по швам, растаскиваемое одновременно в три стороны.
Те
ученые, как в упомянутых странах региона, так и вне его, которые понимают, что
такая пристрастная борьба ничего общего с наукой не имеет, пытаются объективно
разобраться в противоречивой сумме сообщаемых данных и, по возможности, стать
рефери в научных спорах. Однако эти усилия в западной науке
тормозятся, в частности, тем, что масса исторических, археологических и
антропологических данных, опубликованных по-японски, по-китайски или
по-корейски, но не переведенных на английский или иной европейский язык, доступны
лишь малому кругу знающих эти языки специалистов, для остальных же быстро
нарастающая на Японских островах информация, требующая коллективного анализа и
обобщения, оказывается закрытой.
Тем
не менее, из общедоступных на настоящий момент данных можно сделать ряд выводов
и предположений, существенно отличающихся от тех, которые мы делали в
упомянутой книге – первой в XX столетии
отечественной монографии по истории и этнографии айнов.
Прежде всего, аборигенное население Японского архипелага I тысячелетия н. э. ни в каком смысле нельзя называть айнами – даже в том случае, если имеются в виду регионы их
действительного, исторически зафиксированного пребывания здесь во II тысячелетии, в частности, регион, ныне называемый Тохоку, а в древности – земли Хитаками, Коси, Осю, Муцу и
т. д. Наряду с этим и в соответствии с той же
научной логикой, не было японским (вполне сформировавшейся и идентичной нынешней
нации) население завоевателей и создателей государства Ямато. На эти два
обстоятельства жестко указывают палеоантропологические и некоторые другие
свидетельства. По коренным расовым признакам как современные айны, так и
современные японцы существенно отличаются от своих предшественников в I – начале II тысячелетия н. э. Соответственные различительные «по вертикали»
признаки обнаруживаются и в этнической культуре тех и других. Иными словами,
исследования конкретных этапов этнорасогенеза и культурогенеза выявляют комплексы до-айнов
и до-японцев, качественно отличающих их от исторических айнов и японцев.
В
части расогенетической можно утверждать, что в
доисторический и раннеисторический периоды население
Ямато составляла совокупность пришлых и аборигенных племен, говоривших на
разных языках и занимавшихся регионально и этнически разной хозяйственной
деятельностью, так что наряду со значительной частью
вошедших в племенной союза Ямато местных племен оставались, как минимум до IX-X вв. и даже,
возможно, позже значительные группы «диких племен», не только не ассимилированные
завоевателями, но весьма нередко, напротив, ассимилировавшие их. Такой пример являют «северные эмиси», в составе которых
растворились оторвавшиеся от центра Ямато отряды ранних завоевателей, лидеры
которых далее, как правило, возглавляли борьбу аборигенов против войск «дворца».
Даже полностью инкорпорированное в Ямато население Канто,
не говоря о более северных землях, долгое время, фактически
до начала II тысячелетия, представляло собой разнородную
смесь туземцев и пришельцев с существенной долей дзёмонского
антропологического типа, который довольно медленно изменялся в сторону типично
монголоидную. О появлении специфически этнорасового
типа японцев, видимо, можно говорить только с XII-XIII вв., по мере «подавления» дзёмонской основы древнекорейским,
древнекитайским, древнетунгусским и, с юга, со
стороны архипелага Рюкю, австронезийским расовыми
комплексами.
Что
касается айнов, то и их этногенез имел сложный, многоэтапный характер, при
котором выводить древних айнов прямо из первобытного населения эпохи Дзёмон явно неверно. На этом пути выделяется культура постдзёмона с характерными расовыми признаками, затем
упомянутая культура и этническая группа северных
эмиси, приживавших в исторической области позднейших айнов, т. е. на
северо-западе и северо-востоке Хонсю, далее – культура и население культуры сацумон, и только в XII-XIII вв. на арене истории появляются
собственно айны. Таков разработанный современной японской наукой сценарий по
поводу этногенеза айнов, разделяемый и вовлеченными в эту проблематику
западными учеными. Не вступая в прямую полемику по столь позднему происхождению
айнов, я, однако, считаю нужным обратить внимание на необходимость
соответствующей поправки по хронологическому моменту, который должен быть
обозначен и для японцев.
Дело
вот в чем. Поскольку предки японцев и предки айнов, имея изначально единый
исток в эпохе Дзёмон, трансформировались, пройдя ряд этапов,
в свои современные соответствия, радикально разделившись, причем эти процессы
были взаимосвязанными и взаимообусловленными, – было бы логичным считать, что
оба эти этногенетических процесса завершились относительно синхронно. Иными словами, коль скоро японская историческая наука пришла ныне к
выводу (который в целом разделяет и западная наука) о том, что айны как сформировавшийся
этнос появляются только по завершении эпохи Сацумон
(называются в качестве стартовой даты и XII, и XIV
вв.), – то совершенно нелогично в то же время утверждать, будто японский этнос появился
много раньше, например, при формировании древнеяпонского
государства Ямато. К тому же время этого рубежа – тоже весьма спорный
вопрос: предлагаются такие даты, как эпоха государя Судзина, т. е. IV в., выход «Манифеста Тайка» в VII в. или, в крайнем случае, момент, когда царство
Ямато, примерно столетие спустя, было официально
переименовано в Нихон – в пресловутую Японскую империю. При этом и сегодня
можно столкнуться с усилиями ортодоксов отстоять традиционно-мифологическую
версию о том, что Японская империя была основана «первым императором» и
«посланцем Неба» Дзимму за более чем полтысячелетия до
н. э., что противоречит всем научным данным. Впрочем, в последнем случае речь
идет не о научной, а о чисто клерикальной позиции, которую я не рассматриваю.
Итак, японцы как этнос сформировались не ранее, чем смогли
не просто завоевать подавляющую часть Японского архипелага (за исключением
острова Хоккайдо – фактор, оказавшийся спасительным, судьбоносным и
определяющим для сложения айнского этноса), но и
покрыть его общим, более или менее однородным культурным и
социально-экономическим укладом (а это произошло только во II тысячелетии, и даже не в самом его начале) и, мало
того, образовать на этом государственном и социально-культурном
пространстве единый по самоидентификации этнорасовый
тип. Было бы весьма интересным и важным в этом отношении уточнить, когда именно
население бывшего Ямато, ставшего государством Нихон, стало идентифицировать
себя посредством слова nihonjin (японец), ибо термины wa и yamato такими
универсальными для японцев этническими маркерами быть не могут.
Для
формирования японского этноса было принципиально важным поглотить,
ассимилировать и «переплавить» разнородные элементы как аборигенов (эбису-эмиси, хаято, ама, кумасо, кудзу и др.), так и пришельцев (таковыми, помимо несуществовавших «японских племен», были
прежде всего древние корейцы и древние китайцы, затем тунгусо-маньчжурские и,
предположительно, тюрко-монгольские элементы, включая выходцев из Приморья,
Приамурья и Маньчжурии, издревле смешанных с населением Корейского полуострова;
не исключаются также, наряду с более ранними, поздние
инфильтрации или миграции на Японские острова обитателей Южных морей – через
Филиппины, остров Тайвань и гряду Рюкю. Этот маршрут,
думается, был достаточно оживленным не только в эпоху Яёи и после нее, но и
значительно раньше. Только одолев сию этноисторическую
задачу, что заняло, безусловно, все I тысячелетие н.
э., создатели царства Ямато, преобразовавшегося в «империю Нихон», и стали
собственно японцами.
В
свою очередь, для формирования айнского этноса
равноценно значимым было спастись от ассимиляции; ранее считалось, что таким
образом они сохранили в средневековье и новое время свою уже имевшуюся
этническую идентичность, из древних айнов превратившись в айнов исторических.
Теперь ясно, что процесс не был таким простым и прямолинейным. Коротко говоря, миграция постдзёмонского
населения аборигенов из восточных и северных областей Хонсю на Хоккайдо, уклонявшихся
от инноваций культуры яёи и агрессии ее носителей, сопровождалась сменой
экологической ниши и неоднократными изменениями хозяйственных занятий (поскольку
вмешалось также резкое изменение климата на севере Хонсю и на Хоккайдо), в
результате чего все это, не исключая и культурные заимствования от своих
исторических гонителей с юга, – привело к появлению айнов, причем между позднедзёмонской и постдзёмонской
культурами севера Хонсю и Хоккайдо и айнской
культурой был промежуточный этап культуры сацумон (этапно
преемственный или некий феноменальный «аппендикс» этнокультурной
эволюции – сказать пока трудно).
И
последнее, что важно отметить в этом кратком вступлении. Проникновение
культуры яёи и ее носителей, начиная с III в. до н. э., с Азиатского материка – факт бесспорный, весьма
спорно другое – что пресловутые «завоеватели» или так называемые «японские
племена» были пришельцами. Ни археологические, ни раннеписьменные
данные не дают не только достаточных, но, по-моему, и
минимальных оснований для поиска истоков японской этничности и инициаторов
японской государственности вне архипелага. Все артефакты, известные сегодня, хорошо
интерпретируются на основе древних культурных влияний или автохтонного
происхождения и, напротив, нет никаких «твердых свидетельств» о вторжениях,
масштабных войнах или массовых единовременных вторжениях. Из «Кодзики» и
«Нихонги» можно понять, что Восточный поход, с которого началось завоевание Хонсю,
предпринял отряд захватчиков, проживавших в местности Химука на юго-востоке
Кюсю; смутные намеки на то, что эта группа откуда-то пришла на юг Кюсю, весьма
кратки и двусмысленны; вполне вероятно, что захват Химуки
предками Дзимму произошел не далее как из какой-то соседней общины или, в
крайнем случае, с ближайших южных островов группы Рюкю.
Другие намеки в древнеяпонских хрониках показывают,
что Дзимму завоевал ту территорию на юге Хонсю, где уже жили его соплеменники
или родственные племена, – но жили они в иноэтническом
окружении, собственно, так же, как клан Дзимму на Кюсю.
Таким
образом, если культура яёи с ее металлическими технологиями и практикой
поливного рисосеяния действительно оказала
существенное воздействие в сторону более быстрого социально-экономического
развития на Японских островах, что привело к социальному расслоению и появлению
здесь государственности, – то о ее носителях
корейского и китайского происхождения сказать этого нельзя. Они не были ни
захватчиками, ибо вторжений корейских или китайских государств на архипелаг не
было, ни господствующими этническими элементами, а долгое время, в период яёи –
бесспорно – не были ни социально-политической элитой, ни даже равноправными
подданными Ямато, пребывая в подавляющей массе на положении, близком к рабскому.
Поэтому
воздействие пришельческих элементов на
этногенетические и государствообразующие процессы
здесь следует оценить по-иному. Это воздействие, начавшись медленно и
исподволь, нарастало, и шло оно преимущественно через культуру, полностью
китайскую, носителями которой, однако, долго оставались в основном корейцы. Можно сказать, что ученые из Кореи, сумевшие обольстить правителей
Ямато благами китайской культуры, в которую они сами были ранее обращены, стали
«пятой колонной» Поднебесной, склонившей властвующие кланы архипелага к
«открытию дверей», полной культурной перестройке и политическому перевороту в
духе радикальной китаизации Ямато, – и тем расчистила
дорогу просветителям из Китая.
Есть
много разных, порой взаимоисключающих подсчетов по демографической динамике
рассматриваемой эпохи; учитываются и стихийные инфильтрации корейцев и
китайцев, убегавших от ужасов своей «цивилизации» и гнета собственных сатрапов на
Японские острова, и целенаправленные переселения, в том числе по прямому заказу
двора Ямато, аграрных, мастеровых, торговых и ученых кадров с материка. Согласно
документу “Shinsen-Jouroku”, составленному при
японском дворе, 30% всех японских фамилий в начале IX в. принадлежали "guihua-ren" – натурализованным в Японии китайцам. Все
более нараставшая иммиграция в Ямато из Китая началась еще с IV в., когда Китай
погрузился в хаос, связанный с распадом Поднебесной и захватом ее территорий
кочевыми варварами. Это нараставшее в течение I
тысячелетия «вливание новой крови» и объясняет монголизацию
предков собственно японцев, которые изначально имели, видимо, весьма малую
монголоидную примесь и были, в сущности, айноидами,
исключая, конечно, те группы завоевателей Хонсю, которые приобрели с юга, со
стороны Рюкю, изначальную долю австронезийских (южномонголоидных) расовых признаков.
Что
касается айноидов севера, в конце концов
сконцентрировавшихся на Хоккайдо и составивших там этнический тип айнов, то они
тоже испытали ряд этнорасовых и культурных «вливаний»
– отчасти от южных соседей-теснителей, еще более – от
еще точно не определенного наукой древнего этноса мисихасэ
(возможно, это сушэни, илоу
и более поздние бохайцы, жившие в Маньчжурии и
Приморье), затем – от носителей охотской культуры (отчасти отождествляемых с коропокгуру Хоккайдо и тончами
Сахалина).
Наконец,
существенно своеобразным был этногенез сахалинских
айнов, культура, верования и этнический тип которых весьма отличаются от
таковых на Хоккайдо. Эта отрасль айнского этноса,
бесспорно, всегда была неотделима от соплеменников, живших на Хоккайдо, но
испытала многосторонние влияния, связанные в том числе
с хозяйственными занятиями в суровых условиях региона, со стороны нивхов, ороков и отчасти амурских племен. В общем
то же самое относится и к айнам Курильских островов,
или «мохнатым курильцам», которые на юге тесно
контактировали с айнами Хоккайдо, а на севере с
арктическими народами – ительменами и алеутами.
Такова
краткая суть всего, что составляет предмет данной работы по этнической истории
айнов и японцев, точнее – по их общему этническому происхождению. Это не попытка осуществить второе, как принято выражаться,
дополненное и исправленное издание совместной с Ч. М. Таксами книги «Кто вы,
айны?», а целиком другое научное произведение, ответственность за которое
возлагается полностью на меня. Выйти за рамки проблематики, определившей
содержание названной книги, меня вынудило осознание того, что айнский этногенез неотделим от японского и необъясним вне
его; именно поэтому и потребовалось не «второе издание» прежней, а создание
новой книги.