В. Д. КОСАРЕВ

Из единого истока:

Происхождение айнов и японцев

Главы книги

Краткое изложение замысла

В книге: Ч. М. Таксами, В. Д. Косарев «Кто вы, айны? Очерк истории и культуры» (М., 1990) мы писали, основываясь на сумме данных, известных тогда науке, о первобытном населении Японских островов эпохи Дзёмон как о предках преимущественно айнов, а упоминаемых в древнеяпонских письменных источниках эмиси-эбису определяли, в согласии с общепринятой научной традицией, как вполне вероятных древних айнов. Соответственно, население Ямато, начиная с царства легендарной Химико, союзов Ва-Кюсю и Ва-Кинаи, рассматривалось нами как древнеяпонское. Вообще до недавнего времени принято было считать, что «японские племена» или даже единое «японское племя», вторгшись на Японский архипелаг, предположительно (но порой и утвердительно) с Корейского полуострова, покорило, истребило, отчасти ассимилировало аборигенные племена, и на обломках предыдущей этнорасовой ситуации создало древнеяпонское государство, в рамках которого вскоре возникла исключительно гомогенная японская нация. Весь этот период оно последовательно уничтожало, ассимилировало и теснило на север айнов. Такой схемы мы и придерживались в книге.

За истекшие десятилетия в науке, изучающей этнорасогенез как японцев, так и айнов, начиная с древнейшей праистории архипелага, под влиянием новых открытий и наработок палеоантропологии и археологии, произошли существенные изменения подходов, а также их значительная поляризация. При этом в самой Японии и в ее ближайшем окружении возникла резкая конфронтация, с одной стороны, ученых, придерживающихся традиционно исторического национализма, с другой, – части корейских (в основном из Южной Кореи) и (в меньшем числе) китайских ученых, а также исследователей из других стран, словно ставящих целью обрушить эту историографическую схему Страны Восходящего Солнца. Суть такой оппозиции вкратце сводится к тому, что истоки японской культуры находятся на Корейском полуострове или же, по другому варианту, в долине реки Хуанхэ. Корейские авторы при этом неустанно отбиваются как от китайских, так и от японских оппонентов, и, таким образом, одеяло научной тематики трещит по швам, растаскиваемое одновременно в три стороны.

Те ученые, как в упомянутых странах региона, так и вне его, которые понимают, что такая пристрастная борьба ничего общего с наукой не имеет, пытаются объективно разобраться в противоречивой сумме сообщаемых данных и, по возможности, стать рефери в научных спорах. Однако эти усилия в западной науке тормозятся, в частности, тем, что масса исторических, археологических и антропологических данных, опубликованных по-японски, по-китайски или по-корейски, но не переведенных на английский или иной европейский язык, доступны лишь малому кругу знающих эти языки специалистов, для остальных же быстро нарастающая на Японских островах информация, требующая коллективного анализа и обобщения, оказывается закрытой.

Тем не менее, из общедоступных на настоящий момент данных можно сделать ряд выводов и предположений, существенно отличающихся от тех, которые мы делали в упомянутой книге – первой в XX столетии отечественной монографии по истории и этнографии айнов.

Прежде всего, аборигенное население Японского архипелага I тысячелетия н. э. ни в каком смысле нельзя называть айнами – даже в том случае, если имеются в виду регионы их действительного, исторически зафиксированного пребывания здесь во II тысячелетии, в частности, регион, ныне называемый Тохоку, а в древности – земли Хитаками, Коси, Осю, Муцу и т. д. Наряду с этим и в соответствии с той же научной логикой, не было японским (вполне сформировавшейся и идентичной нынешней нации) население завоевателей и создателей государства Ямато. На эти два обстоятельства жестко указывают палеоантропологические и некоторые другие свидетельства. По коренным расовым признакам как современные айны, так и современные японцы существенно отличаются от своих предшественников в I – начале II тысячелетия н. э. Соответственные различительные «по вертикали» признаки обнаруживаются и в этнической культуре тех и других. Иными словами, исследования конкретных этапов этнорасогенеза и культурогенеза выявляют комплексы до-айнов и до-японцев, качественно отличающих их от исторических айнов и японцев.

В части расогенетической можно утверждать, что в доисторический и раннеисторический периоды население Ямато составляла совокупность пришлых и аборигенных племен, говоривших на разных языках и занимавшихся регионально и этнически разной хозяйственной деятельностью, так что наряду со значительной частью вошедших в племенной союза Ямато местных племен оставались, как минимум до IX-X вв. и даже, возможно, позже значительные группы «диких племен», не только не ассимилированные завоевателями, но весьма нередко, напротив, ассимилировавшие их. Такой пример являют «северные эмиси», в составе которых растворились оторвавшиеся от центра Ямато отряды ранних завоевателей, лидеры которых далее, как правило, возглавляли борьбу аборигенов против войск «дворца». Даже полностью инкорпорированное в Ямато население Канто, не говоря о более северных землях, долгое время, фактически до начала II тысячелетия, представляло собой разнородную смесь туземцев и пришельцев с существенной долей дзёмонского антропологического типа, который довольно медленно изменялся в сторону типично монголоидную. О появлении специфически этнорасового типа японцев, видимо, можно говорить только с XII-XIII вв., по мере «подавления» дзёмонской основы древнекорейским, древнекитайским, древнетунгусским и, с юга, со стороны архипелага Рюкю, австронезийским расовыми комплексами.

Что касается айнов, то и их этногенез имел сложный, многоэтапный характер, при котором выводить древних айнов прямо из первобытного населения эпохи Дзёмон явно неверно. На этом пути выделяется культура постдзёмона с характерными расовыми признаками, затем упомянутая культура и этническая группа северных эмиси, приживавших в исторической области позднейших айнов, т. е. на северо-западе и северо-востоке Хонсю, далее – культура и население культуры сацумон, и только в XII-XIII вв. на арене истории появляются собственно айны. Таков разработанный современной японской наукой сценарий по поводу этногенеза айнов, разделяемый и вовлеченными в эту проблематику западными учеными. Не вступая в прямую полемику по столь позднему происхождению айнов, я, однако, считаю нужным обратить внимание на необходимость соответствующей поправки по хронологическому моменту, который должен быть обозначен и для японцев.

Дело вот в чем. Поскольку предки японцев и предки айнов, имея изначально единый исток в эпохе Дзёмон, трансформировались, пройдя ряд этапов, в свои современные соответствия, радикально разделившись, причем эти процессы были взаимосвязанными и взаимообусловленными, – было бы логичным считать, что оба эти этногенетических процесса завершились относительно синхронно. Иными словами, коль скоро японская историческая наука пришла ныне к выводу (который в целом разделяет и западная наука) о том, что айны как сформировавшийся этнос появляются только по завершении эпохи Сацумон (называются в качестве стартовой даты и XII, и XIV вв.), – то совершенно нелогично в то же время утверждать, будто японский этнос появился много раньше, например, при формировании древнеяпонского государства Ямато. К тому же время этого рубежа – тоже весьма спорный вопрос: предлагаются такие даты, как эпоха государя Судзина, т. е. IV в., выход «Манифеста Тайка» в VII в. или, в крайнем случае, момент, когда царство Ямато, примерно столетие спустя, было официально переименовано в Нихон – в пресловутую Японскую империю. При этом и сегодня можно столкнуться с усилиями ортодоксов отстоять традиционно-мифологическую версию о том, что Японская империя была основана «первым императором» и «посланцем Неба» Дзимму за более чем полтысячелетия до н. э., что противоречит всем научным данным. Впрочем, в последнем случае речь идет не о научной, а о чисто клерикальной позиции, которую я не рассматриваю.

Итак, японцы как этнос сформировались не ранее, чем смогли не просто завоевать подавляющую часть Японского архипелага (за исключением острова Хоккайдо – фактор, оказавшийся спасительным, судьбоносным и определяющим для сложения айнского этноса), но и покрыть его общим, более или менее однородным культурным и социально-экономическим укладом (а это произошло только во II тысячелетии, и даже не в самом его начале) и, мало того, образовать на этом государственном и социально-культурном пространстве единый по самоидентификации этнорасовый тип. Было бы весьма интересным и важным в этом отношении уточнить, когда именно население бывшего Ямато, ставшего государством Нихон, стало идентифицировать себя посредством слова nihonjin (японец), ибо термины wa и yamato такими универсальными для японцев этническими маркерами быть не могут.

Для формирования японского этноса было принципиально важным поглотить, ассимилировать и «переплавить» разнородные элементы как аборигенов (эбису-эмиси, хаято, ама, кумасо, кудзу и др.), так и пришельцев (таковыми, помимо несуществовавших «японских племен», были прежде всего древние корейцы и древние китайцы, затем тунгусо-маньчжурские и, предположительно, тюрко-монгольские элементы, включая выходцев из Приморья, Приамурья и Маньчжурии, издревле смешанных с населением Корейского полуострова; не исключаются также, наряду с более ранними, поздние инфильтрации или миграции на Японские острова обитателей Южных морей – через Филиппины, остров Тайвань и гряду Рюкю. Этот маршрут, думается, был достаточно оживленным не только в эпоху Яёи и после нее, но и значительно раньше. Только одолев сию этноисторическую задачу, что заняло, безусловно, все I тысячелетие н. э., создатели царства Ямато, преобразовавшегося в «империю Нихон», и стали собственно японцами.

В свою очередь, для формирования айнского этноса равноценно значимым было спастись от ассимиляции; ранее считалось, что таким образом они сохранили в средневековье и новое время свою уже имевшуюся этническую идентичность, из древних айнов превратившись в айнов исторических. Теперь ясно, что процесс не был таким простым и прямолинейным. Коротко говоря, миграция постдзёмонского населения аборигенов из восточных и северных областей Хонсю на Хоккайдо, уклонявшихся от инноваций культуры яёи и агрессии ее носителей, сопровождалась сменой экологической ниши и неоднократными изменениями хозяйственных занятий (поскольку вмешалось также резкое изменение климата на севере Хонсю и на Хоккайдо), в результате чего все это, не исключая и культурные заимствования от своих исторических гонителей с юга, – привело к появлению айнов, причем между позднедзёмонской и постдзёмонской культурами севера Хонсю и Хоккайдо и айнской культурой был промежуточный этап культуры сацумон (этапно преемственный или некий феноменальный «аппендикс» этнокультурной эволюции – сказать пока трудно).

И последнее, что важно отметить в этом кратком вступлении. Проникновение культуры яёи и ее носителей, начиная с III в. до н. э., с Азиатского материка – факт бесспорный, весьма спорно другое – что пресловутые «завоеватели» или так называемые «японские племена» были пришельцами. Ни археологические, ни раннеписьменные данные не дают не только достаточных, но, по-моему, и минимальных оснований для поиска истоков японской этничности и инициаторов японской государственности вне архипелага. Все артефакты, известные сегодня, хорошо интерпретируются на основе древних культурных влияний или автохтонного происхождения и, напротив, нет никаких «твердых свидетельств» о вторжениях, масштабных войнах или массовых единовременных вторжениях. Из «Кодзики» и «Нихонги» можно понять, что Восточный поход, с которого началось завоевание Хонсю, предпринял отряд захватчиков, проживавших в местности Химука на юго-востоке Кюсю; смутные намеки на то, что эта группа откуда-то пришла на юг Кюсю, весьма кратки и двусмысленны; вполне вероятно, что захват Химуки предками Дзимму произошел не далее как из какой-то соседней общины или, в крайнем случае, с ближайших южных островов группы Рюкю. Другие намеки в древнеяпонских хрониках показывают, что Дзимму завоевал ту территорию на юге Хонсю, где уже жили его соплеменники или родственные племена, – но жили они в иноэтническом окружении, собственно, так же, как клан Дзимму на Кюсю.

Таким образом, если культура яёи с ее металлическими технологиями и практикой поливного рисосеяния действительно оказала существенное воздействие в сторону более быстрого социально-экономического развития на Японских островах, что привело к социальному расслоению и появлению здесь государственности, – то о ее носителях корейского и китайского происхождения сказать этого нельзя. Они не были ни захватчиками, ибо вторжений корейских или китайских государств на архипелаг не было, ни господствующими этническими элементами, а долгое время, в период яёи – бесспорно – не были ни социально-политической элитой, ни даже равноправными подданными Ямато, пребывая в подавляющей массе на положении, близком к рабскому.

Поэтому воздействие пришельческих элементов на этногенетические и государствообразующие процессы здесь следует оценить по-иному. Это воздействие, начавшись медленно и исподволь, нарастало, и шло оно преимущественно через культуру, полностью китайскую, носителями которой, однако, долго оставались в основном корейцы. Можно сказать, что ученые из Кореи, сумевшие обольстить правителей Ямато благами китайской культуры, в которую они сами были ранее обращены, стали «пятой колонной» Поднебесной, склонившей властвующие кланы архипелага к «открытию дверей», полной культурной перестройке и политическому перевороту в духе радикальной китаизации Ямато, – и тем расчистила дорогу просветителям из Китая.

Есть много разных, порой взаимоисключающих подсчетов по демографической динамике рассматриваемой эпохи; учитываются и стихийные инфильтрации корейцев и китайцев, убегавших от ужасов своей «цивилизации» и гнета собственных сатрапов на Японские острова, и целенаправленные переселения, в том числе по прямому заказу двора Ямато, аграрных, мастеровых, торговых и ученых кадров с материка. Согласно документу “Shinsen-Jouroku”, составленному при японском дворе, 30% всех японских фамилий в начале IX в. принадлежали "guihua-ren" – натурализованным в Японии китайцам. Все более нараставшая иммиграция в Ямато из Китая началась еще с IV в., когда Китай погрузился в хаос, связанный с распадом Поднебесной и захватом ее территорий кочевыми варварами. Это нараставшее в течение I тысячелетия «вливание новой крови» и объясняет монголизацию предков собственно японцев, которые изначально имели, видимо, весьма малую монголоидную примесь и были, в сущности, айноидами, исключая, конечно, те группы завоевателей Хонсю, которые приобрели с юга, со стороны Рюкю, изначальную долю австронезийских (южномонголоидных) расовых признаков.

Что касается айноидов севера, в конце концов сконцентрировавшихся на Хоккайдо и составивших там этнический тип айнов, то они тоже испытали ряд этнорасовых и культурных «вливаний» – отчасти от южных соседей-теснителей, еще более – от еще точно не определенного наукой древнего этноса мисихасэ (возможно, это сушэни, илоу и более поздние бохайцы, жившие в Маньчжурии и Приморье), затем – от носителей охотской культуры (отчасти отождествляемых с коропокгуру Хоккайдо и тончами Сахалина).

Наконец, существенно своеобразным был этногенез сахалинских айнов, культура, верования и этнический тип которых весьма отличаются от таковых на Хоккайдо. Эта отрасль айнского этноса, бесспорно, всегда была неотделима от соплеменников, живших на Хоккайдо, но испытала многосторонние влияния, связанные в том числе с хозяйственными занятиями в суровых условиях региона, со стороны нивхов, ороков и отчасти амурских племен. В общем то же самое относится и к айнам Курильских островов, или «мохнатым курильцам», которые на юге тесно контактировали с айнами Хоккайдо, а на севере с арктическими народами – ительменами и алеутами.

Такова краткая суть всего, что составляет предмет данной работы по этнической истории айнов и японцев, точнее – по их общему этническому происхождению. Это не попытка осуществить второе, как принято выражаться, дополненное и исправленное издание совместной с Ч. М. Таксами книги «Кто вы, айны?», а целиком другое научное произведение, ответственность за которое возлагается полностью на меня. Выйти за рамки проблематики, определившей содержание названной книги, меня вынудило осознание того, что айнский этногенез неотделим от японского и необъясним вне его; именно поэтому и потребовалось не «второе издание» прежней, а создание новой книги.

(См. далее)