К 315-летию вхождения Камчатки в состав Российского государства

Отписка казака
Семена Дежнева
якутскому воеводе...

Отписка казака Семена Дежнева якутскому воеводе И. П. Акинфову о морском походе на р. Анадырь и о судьбе своих спутников // Русская тихоокеанская эпопея. - Хабаровск, 1979. - С. 77-79.
Не ранее 1654 г. сентября 1-го - не позднее 1655 г. апреля 5-го

Государя царя и великого князя Алексея Михайловича всея Русии воеводе Ивану Павловичю да диаку Осипу Степановичю Ленского острогу служилой человек Семейка Иванов Дежнев челом бьет.
В прошлом в 156 году июня в 20 день с Ковымы реки послан я, Семейка, на новую реку на Онандырь для прииску новых неясачных людей. И в прошлом же, во 157 году месеца сентября в 20 день, идучи с Ковымы реки морем, на пристанище торгового человека Федота Алексеева чюхочьи люди на драке ранили. И того Федота со мною, Семейкою, на море рознесло без вести. И носило меня, Семейку, по морю после Покрова богородицы всюду неволею и выбросило на берег в передней конец за Онандырь реку. А было нас на коче всех 25 человек, и пошли мы все в гору, сами пути себе не знаем, холодны и голодны, наги и боси. А шел я, бедной Семейка, с товарищи до Онандыры реки ровно 10 недель, и пали на Онандырь реку вниз близско море, и рыбы добыть не могли, лесу нет. И с голоду мы, бедные, врознь розбрелись. И вверх по Анандыре пошло 12 человек. И ходили 20 ден, людей и аргишниц, дорог иноземских, не видали. И воротились назад и, недошед за 3 днища до стану, обночевались, почели в снегу ямы копать. А с ними был промышленой человек Фомка Семенов Пермяк, учал им говорить, что де тут нам ночевать нечево, пойдемте де к стану к товарищам. И с ним, Фомкою, только пошел промышленой человек Сидорко Емельянов да Ивашко Зырянин, а достальные люди тут остались, потому что з голоду итти не могут. А приказали ему, Фомке, чтоб де я, Семейка, послал им постеленко спальные и парки худые, чем бы де нам напитатися и к стану добрести. И Фомка и Сидорко до стану дошли и мне, Семейке, сказали. И я, Семейка, последнее свое постеленка и одеялишка и с ним, Фомкою, к ним на Камень послал. И тех достальных людей на том месте не нашли, неведомо и их иноземцы розвезли. А что статков записных приказщиков Безсона Остафьева да Офонасья Ондреева осталось, и у тех статков оставлен был, и приказано ему, покрученик их Елфимко Меркурьев. А в те поры у нас не было подъячих, записывать некому, а осталось нас от 25 человек всего нас 12 человек.
И пошли мы, 12 человек, в судах вверх по Онандыре реке и шли до онаульских людей. И взяли 2 человека за боем, и ранили меня смертною раною, и ясак с них взяли. И то ясачным книгам поимянно, с кого что взято, и что взято государева ясаку, и больше того я, Семейка, у тех анаульских людей что взять государева ясаку хочю. И те анаульские люди говорили, что де у нас соболя нет, живем де не у лесу, а приходят де к нам оленные люди. И те оленные люди придут, и мы де у них соболи купим, и ясак государю принесем.
И пришел Михайло Стадухин, [к] ясачному зимовью не приворочивал и тех анаульских людей погромил. И после того анаульские люди Лок да Колупай на прошлые на 159 год и на 160 год дать нечево, потому что де отца ево, Колупаева, Обытая и Негова с родниками в нынешнем, в 160 году тесть ево, Колупаев, Мекара осенью побил всех до смерти и ясаку де промышлять некому. И в нынешнем же де, во 160 году апреля в 15 день Колупай и Лок пошли на Камень к оленным ходынским мужикам для соболиного торгу на государев ясак. И того Колупая и Лока те ходынские [люди отвезли их] на Камень и к ясачному зимовью не бывали. И тот Лок живет по сторонним рекам, а к ясачному зимовью не бывал. А того Колупая те ходынцы убили. А в которую пору Лок и Колупай на Камень ходили, и без них родников их побил анаульской князец Микера всех до смерти.
А с Ковымы реки итти морем на Онандирь реку и есть Нос, вышел в море далеко, а не тот Нос, которой от Чухочьи реки лежит, до того Носу Михайло Стадухин не доходил, а против того Носу есть два острова. А на тех островах живут чухчи, а врезываны у них зубы, прорезываны губы кость рыбей зуб. А лежит тот Нос промеж сивер на полуношник, а с рускую сторону Носа признака вышла: речка, становье тут у чухоч делано, что башня ис кости китовой, и Нос поворотит круто к Онандыре реке под лето. А доброво побегу от Носа до Анандиры реки трои сутки, а боле нет, а итти от берегу до реки недалече, потому что река Андирь пала в губу.
А в прошлом в 162 году ходил я, Семейка, возле моря в поход и отгромил я, Семейка, у коряков якутскую бабу Федота Алексеева. И та баба сказывала, что де Федот и служилой человек Ерасим померли цынгою, а иные товарищи побиты и остались невеликие, сеи побежали в лотках с одною душою, не знаю де куда. А что я, Семейка, государева ясаку взял соболей, и та соболиная казна на Анандыре реке. Служилого человека убитого Семена Моторы статки взял служилой человек Никита Семенов.
Служилой человек Евсейко Павлов, которой збежал из Ленсково острогу, служил он, Евсейко, с Михаилом Стадухиным и от Михаила збежал же, и служил со мною, Семейкою. И от того Евсейка промышленым людям обида великая. И промышленые люди в обидах на него, Евсейка, бьют челом. И он, Евсейко, под суд не дается. И в прошлом в 161 году в походе бил челом на него, Евсейка, промышленой человек Терешка Никитин в обиде и стал на суду говорить, невежливо о посох оперса. И я, Семейка, за то невежество хотел ево, Евсейка, ударить батогом. И он, Евсейко, ис [с]тану побежал и ясаулу Ветошке Емельянову и промышленым людям сказал за собою государево дело. А как пришел Юрье Селиверстов, и он, Евсейко, перешел убегом к нему, Юрью. И от [т]ого Евсейка Павлова меж служилыми и промышлеными великая смута.
На л. 2 об. помета: 164-го апреля в 11 день. Подал отписку охочей служилой человек Данилко Филипов.
ЦГАДА, ф. Якутская приказная изба, оп. 3, 1656 г., № 18, лл. 2-4. Подлинник. Опубл.: Русские арктические экспедиции XVII-XX вв. Вопросы истории изучения и освоения Арктики. Л., 1964, стр. 130-132; копия опубл.: ДАИ, т. IV. М., 1852, № 7; частично в сб.: Русские мореходы в Ледовитом и Тихом океанах. М.-Л., 1952, № 38.
"Скаска" служилого человека Михаила Стадухина...

"Скаска" служилого человека Михаила Стадухина о рр. Колыме, Чюхче, Погыче и о населении по их берегам // Русская тихоокеанская эпопея. - Хабаровск, 1979. - С. 73-74.
1647 (155) г. апреля 26-го

1649 года не ранее сентября 7. Отписка с Колымы якутским воеводам Василию Пушкину, Кириллу Супоневу и дьяку Петру Григорьевичу Стеншину ленского служилого человека Михаила Стадухина с товарищами о походе к востоку от Колымы // Колумбы земли русской : сб. - Хабаровск, 1989. - С. 34-35.
Государя царя и великого князя Алексея Михайловича всеа Русии воеводам Василью Никитичю, Кирилу Осиповичю, Петру Григорьевичю Ленского острогу служилой человек Михалко Стадухин с товарищи челом бьют. В прошлом 157 году ходил я, Михалко, с Ковыми реки на новую Погычю реку в кочах морем, и от Ковыми реки морем бежали семеры сутки, паруса не отпущаючи, а реки не дошел, и поймал языков, живут возле моря на берегу, иноземцов коряцких людей; и в роспросе... сказывали, что де реки мы близко не знаем, потому что возле моря лежит Камень утес, конца Каменю не знают. А которые служилые и торговые люди, Ерасимко Анкидинов, Семейка Дежнев, а с ними девяносто человек в прошлом во 156 году с Ковыми реки пошли на ту же реку на семи кочах, и про них те ж языки сказывали: два коча де на море розбило, и наши де люди их побили, а достальные люди жили де край моря, и про них де мы не знаем, живы ли оне или нет. И по иноземцовым скаскам вперед по морю итти не посмели, потому чтоб служилые люди напрасною смертию не померли. И пришли на Ковыму реку в 158 году, сентября в 7 день. А моржа и зуба моржевого добре много, и буде государь производит велит послать служилых людей с хлебными запасами, и в том море моржа добре много, и прибыль государю будет многая. А про тот морж и про зуб моржевой и про морской ход все знает Юшка Селиверстов, и то морское дело ему, Юшку, за обычай. И я, Михалко, того Юшка с Ковымы реки выслал в Ленской острог з государевою казною, с моржевым зубом и велел явитца в съезжей избе с тою государевою казною, с моржевым зубом - две головы четыре зуба весом 29 фунтов, да спаской кости полпуда, а в полпуда четыре зуба, топор и два обломка. А у государевы казны у кости рыбья зуба печать и ярлыки. А про то мне, Михалку, учинилось ведомо, что та река через гору близко. И я, Михалко, с Ковымы реки пошел нартами с великою нужею. Да бил я челом торговому человеку Михаилу Баеву о подъеме и о ссуде. И он, Михайло, пошел с нами и поднял нас на государеву службу хлебными запасы и всяким заводом. А имали у него пуд муки по осьми рублев. А которые служилые люди сошли из Якуцкого без государева указу и без вашего воеводского отпуску - Васька Бугор с товарищи, и те служилые люди били челом государю царю и великому князю Алексею Михайловичю всеа Русии, а челобитные подали мне, Михалку, что служить государева служба со мною, Михалком, на новой реке. И я их принял и челобитные их послал к вам под сею отпискою.
Две "скаски" Владимира Атласова об открытии Камчатки

Две "скаски" Владимира Атласова об открытии Камчатки // Встречь солнцу. - М., 1987. - С. 457-470.
208 (1700) году, июня в 3 день, явился в Якутцком в приказной избе перед стольником и воеводою Дорофеем Афанасьевичем Траурнихтом да перед дьяком Максимом Романовым Якутцкий пятидесятник казачей Володимер Отласов и сказал:
В прошлом в 203 (1695) году по указу великого государя посылан был он, Володимер, с служилыми людьми за Нос в Анандырское зимовье для государева ясачного сбору. И собрав казну великого государя в Анандырском с ясачных юкагирей на 205 (1697) год, выслал в Якуцкой город с служилыми людьми. И после ясачного платежю, в том же 205 году, по наказной памяти пошел он, Володимер, из Анандырского на службу великого государя для прииску новых землиц и для призыву под самодержавную великого государя высокую руку вновь неясачных людей, которые под царскою высокосамодержавною рукою в ясачном платеже не бывали. А служилых де и промышленных людей ходило с ним, Володимером, 60 человек, да для соболиного промыслу анандырских ясачных юкагирей 60 человек.
И шли де они из Анандырского чрез великие горы на оленях полтретьи недели и наехали подле моря к губе на Пенжине реке в Акланском и в Каменном и в Усть-Пенжинском острожках неясачных сидячих пеших коряк, человек ста с три и болыни; и призвал их под государеву самодержавную высокую руку ласково и приветом; и собрав с них ясак лисицами красными, выслал в Якуцкой с служивыми людьми, с Олешкою Пещерою с товарищи. А бою де у них с ними не было, потому что по государской участе учинились они, неясашные коряки, покорны.
А ружье де у них - луки и копье, и начального человека они над собою не знают, а слушают которой у них есть богатой мужик. А товары де надобны им - железо, ножи и топоры и палмы, потому что у них железо не родитца. А соболей де у них на устье Пенжины реки нет, а питаютца они рыбой, и аманатов не держатца.
И от тех де острогов поехал он, Володимер, с служилыми людьми в Камчатцкой нос, и ехал на оленях подле моря 2 недели. И от того Камчатцкого носа по скаскам иноземцев - вожей пошли они через высокую гору и, пришед к Люторским острогам, к иноземцам к люторам, и по наказной памяти под царскую высокую руку призывал ласкою и приветом и, призвав их, немногих людей, и в ясак писал с них лисицы. А промышляют де они те лисицы себе на одежю близ юрт своих, а соболи де от них по горам недалече белые, и соболей де они не промышляют, потому что в соболях они ничего не знают. И русские люди у них преж ево, Володимерова с товарищи, приезду нихто не бывали, для того они соболей не промышляли. И бою де у них с ними никакова не было. А ружье де у них - луки и стрелы - костяные и каменные, а железа у них нет и не родитца; а опричь железново - ножей и палем и копей - иного они ничего у них не берут. А аманатов де своих они не держатца ж.
И от того острожка отпустил он, Володимер, 30 человек служилых людей да 30 юкагирей подле Люторское море для проведывания той земли и островов и для призыву под царскую высокосамодержавную руку вновь неясичных людей с ясачным платежем. А сам де он, Володимер, с достальными служилыми людьми и юкагирями пошли подле Пенжинское море к Камчатке и к иным рекам.
И не дошед Камчатки-реки, наехали неясачных оленых коряк 2 юрты и ласкою их под царскую руку призывал, и они ясаку великому государю платить не стали и грозили их побить всех. И он, Володимер, поговоря с служилыми людьми, громил их и побил.
И после того ясачные юкагири, Почина с родниками, послали от себя к родником своим, Коме с родниками, юкагиря Позделя, и велел им их, Володимера с товарищи, побить и отнюдь бы де их, Володимера с товарищи, не спущали, а он де, Почина с родинками своими, русским людем не спустит - побьет их всех. И после того, пришед они, юкагири, к Анандырскому острогу, хотели взять и служилых людей побить. А пронеслась де та речь от них же, юкагирей; по тому их согласию, идучи подле Пенжинское море, ясачные юкагири Ома с родниками, трое человек, отходили от него, Володимера, в сторону и, пришед, сказали: подсмотрели де они на дороге коряцкой лыжной след. И он, Володимер, для подлинного проведывания послал с ними служилых людей 4 человек. И он, Ома с родниками, отведя их, казаков, от него обманом, следу им не оказал, и заночевались. И ночною порою 3 человек казаков (Ома) убил до смерти, а родник де их, Еремка Тугуланов, на четвертого человека, па Яшку Волокиту, пал и убить не дал; и они, юкагири, ево, Яшку, в 4-х местех изранили. И послал он, Еремка, к ним, Володимеру с товарищи, родника своего и велел ему про убийство сказать. И родник ево им про убийство не известил и, совестясь с родниками своими, с Омою с товарищи, послал их, чтоб они их побили.
И они, Ома с родинками, на Палане-реке великому государю изменили, и за ним, Володимером, пришли и обошли со всех сторон, и почали из луков стрелять, и 3 человек казаков убили и его, Володимера, во шти местех ранили, и служилых и промышленных людей 15 человек переранили. И божиею милостию и государевым счастием они, служилые, справились и их, иноземцов, от себя отбили, и сели в осаде, и послали к товарищем своим, служилым людем, с ведомостью юкагиря, и те служилые люди к ним пришли и из осады их выручили.
И услыша изменниковы родники от коряк весть, что родник их Почина с родниками товарищев ево, служилых людей, обманом побить не могли, учали быть покорны. И он де, Володимер, на Кыгыле-реке дал им страсть - бил батоги. А изменники де, Ома с товарищи, от них ушли.
И на Кыгыле-реке били челом великому государю, а ему, Володимеру, служилые и промышленные люди подали за своими руками челобитную, чтоб ему с ними итти на Камчатку-реку и проведать подлинно, какие народы над Камчаткою-рекою живут. И он де, Володимер, по челобитью их с Кыгыла-реки, взяв вожев дву человек, пошел с служилыми людьми и с осталыми ясачными юкагири, которые не в измене, подле море на оленях и дошел на Камчатку-реку.
И наехали 4 острога, а около тех острогов юрт ста с четыре и боле, и подозвал их под царскую высокосамодержавную руку, и ясак с них вновь имал, а с кого имяны, подаст книги.
А остроги де они делают для того, что меж собою у них бывают бои и драки, род с родом, почасту. А соболи до и лисицы у них в земле есть много, а в запас не промышляют, потому что они никуды ясаку не плачивали, только что промышляют себе на одежду. А по государскому счастию руским людем они были рады. А ружье у них - луки усовые китовые, стрелы каменные и костяные, а железа у них не родитца.
И они, камчадальские иноземцы, стали ему, Володимеру с товарищи, говорить, что де с той же реки Камчатки приходят к ним камчадалы и их побивают и грабят, и чтоб ему, Володимеру, с ними на тех иноземцов итти в поход и с ними их смирить, чтоб они жили в совете. И он де, Володимер, с служилыми людьми и с ясачными юкагири и с камчадальскими людьми сели в струги и поплыли по Камчатке-реке на низ. И плыли три дни и, на которые они остроги звали, доплыли; и их де, камчадалов, в том месте наехали юрт ста с четыре и боле, и под царскую высокосамодержавную руку их в ясачной платеж призывали. И они, камчадалы, великому государю не покорились и ясаку платить не стали. И он де, Володимер, с служилыми людьми их, камчадалов, громили и небольших людей побили, и посады их выжгли, для того чтоб было им в страх и великому государю поклонились. А иные иноземцы от них розбежались.
А как плыли по Камчатке, по обе стороны реки иноземцов гораздо много: посады великие, юрт ста по 3, и но 4, и по 5 сот и больши есть. И оттоле пошел он, Володимер, назад по Камчатке вверх; и которые острожки проплыл, заезжал и тех камчадалов под государеву руку призывал и ясаку просил; и они, камчадалы, ясаку ему не дали, и дать де им нечего, потому что они соболей не промышляли и руских людей не знали, и упрашивались в ясаке до иного году.
И с того места пришли, откуды поплыли но Камчатке; и у них де оленные коряки олени их хотели украсть, для того чтоб им, Володимеру с товарищи, великому государю служить, было не на чем. И он де, Володимер с служилыми людьми, увидя их дорогу и следы, за ними погнались, и, сугнав их у Пенжинского моря, поставили они с ними, служилыми людьми, бой; и бились день и ночь, и божиею милостию и государевым счастием их, коряк, человек ста с полтора убили, и олени отбили и тем питались; а иные коряки розбежались по лесам.
И от того до места пошел он, Володимер, вперед, подле Пенжинское море на Ичю-реку. И услышал он, Володимер с товарищи, у камчадалов: есть де на Нане-реке у камчадалов же полоненик, а называли они, камчадалы, ево русаком. И он де, Володимер, велел ево привесть к себе; и камчадалы, боясь государской грозы, того полоненика привезли. И сказал тот полоненик ему, Володимеру; он де Узакинского государства, а то де государство под Индейским царством. Шли де они из Узакинского государства в Индею на 12 бусах, а в бусах де у них было - у иных хлеб, у иных вино и всякая ценинная посуда. И у них де на одной бусе дерево сламило, и отнесло их в море, и носило шесть месяцев, и выкинуло к берегу 12 человек, и взяли де их, 3 человек, курильского народа мужики, а достальные де подле того же морского носу в стругу угребли вперед, а где девались - того он им не сказал. И товарищи де ево, 2 человека, живучи у курилов, померли, потому что к их корму не привычны: кормятца де они, курила, гнилою рыбою и кореньем. И тот де индеец им, Володимеру с товарищи, что они руского народа, обрадовался и сказал про себя, что он по своему грамоте умеет и был подьячим, и объявил книгу индейским письмом, и ту книгу привез он, Володимер, в Якутцкой. И взяв ево, он, Володимер, к себе, и оставил на Иче-реке у своего коша с служилыми людьми.
А сам де он, Володимер, с служилыми людьми пошел подле Пенжинское море вперед. И послыша их приход, оленные коряки с жилищ своих убежали вдаль, и он де за ними гнался 6 недель. И мимо идучи, на Нане, и на Гиги, и на Ники, и на Сиунчю, и на Харюзове реках неясашных камчадалов под царскую высокосамодержавную руку призывал и ясак с них ласкою и приветом имал, а с кого имяны - тому подаст книги.
И оттуды де пошли они вперед; и на Кукше и на Кыкше реках оленных коряк сугнали и подзывали их под царскую высокую руку в ясашной платеж. И они, коряки, учинились непослушны и пошли от них на побег. И он, Володимер с товарищи, их постигли, и они, иноземцы, стали с ними битца, и божиею милостию и государевым счастием их, коряк, многих побили и домы их и олени взяли и тем питалися, а иные коряки от них убежали.
И оттуды пошед, наехали они курильских мужиков 6 острогов, а людей в них многое число; и их под царскую высокую руку призывали ж и ясаку просили, и те де курила учинились непослушны: ясаку с себя не дали и учинили с ними бой. И они де, Володимер с товарищи, из тех острожков один взяли и курилов человек с 50; которые были в остроге и противились - побили всех; а к иным острожкам не приступали, потому что у них никакова живота нет и в ясак взять нечего. А соболей и лисиц в их земле гораздо много, только они их не промышляют, потому что от них соболи и лисицы никуды нейдут.
А до Бобровой реки, которая на Пенжинской стороне, не доходил он, Володимер, за 3 дни. А от той реки, сказывают иноземцы, по рекам людей есть гораздо много. И оттого воротился он, Володимер, с служилыми людьми назад и пришел на Ичю-реку. Божиим изволением олени у них выпали и итти им было вскоре в Анадырской острог не на чем, и он де на той Иче-реке поставил зимовье. А на Камчатку-реку послал от себя служилых людей, Потапа Сюрюкова, всего 15 человек, да ясачных юкагирей 13 человек. И он, Потап, писал к нему, Володимеру: камчадалы де все живут в совете, а в ясаке упрашиваютца до осени.
И на Иче-реке служилые люди били челом великому государю и подали ему за своими руками челобитную, чтоб им с той Ичи-реки итти в Анандырской, потому что у них пороху и синицу нет - служить не с чем. И по тому их челобитью он, Володимер, с служилыми людьми и с полонеником с той Ичи-реки пошли в Анандырское зимовье. И идучи дорогою, оленной коряка Эвонто, который убежал из Анандырского, и сказал ясашным юкагирям, что де Анандырской острог взят, служилые и промышленные люди побиты и аманаты выпущены, и чюванского роду Омеля Тюляпсин с товарищи, 39 человек, изменили и дву человек, казака да промышленного, убили.
А в сборе у него, Володимера, ясачной казны: 8 сороков 10 соболей, 191 лисица красных, 10 лисиц сиводущатых, 10 бобров морских, парка соболья, 7 лоскутов бобровых, 4 выдры, да староплатежных юкагирей, которые ходили с ним в поход, 42 соболи, 26 лисиц красных. А у многих де соболей хвостов нет, для того что они, камчадалы, у соболей хвосты режут и мешают в глину и делают горшки, чтоб глину с шерстью вязало; а из иных шьют наушки.
А из Анандырского ходу до Пенжины-реки тихим путем 3 недели, а от Пенжины до люторских народов 2 недели, а от лютор до камчадальских первых рек 6 недель, а от Кыгыла-рски до Камчатки переход па оленях 2 недели, а до Курил ходу от Кыгыла ж 5 месяцев.
И он де, Володимер, из Анандырского с служилыми людьми и с казною великого государя и с полонеником пошел в Якутцкой город. И тот полоненик шел с ними 5 дней и ногами заскорбел, потому что ему на лыжах ход не за обычай и итти было ему невмочь; и он де, Володимер, того полоненика с дороги с провожатыми возвратил в Анандырской. И после того, встретя на дороге прикащика Григорья Посникова, и о том ему говорил, чтоб он ево не задержав выслал в Якутцкой с служилыми людьми, и дал ему, Григорью, 35 лисиц красных, чем тому полоненику дорогою наймывать под себя подводы.
А книги де он, Володимер, вышеписанной ясачной сборной казне, с кого имяны что взял, подаст за своею рукою вскоре. А дорогою де он, Володимер, тех книг не написал, потому что не было у них писчие бумаги.
И естли из Якуцкого на Камчатку служилым людем впредь будет посылка, и с ними надобно послать 2 пушечки небольшие для страха иноземцом, потому что после их, Володимера с товарищи, тех вышеписанных родов иноземцы остроги свои от приходу русских людей почали крепить. Якуцкого города пятидесятник Волотька Атласов руку приложил.
1701 году, февраля в 10 день, явился в Сибирском приказе якуцкой казачей пятидесятник Володимер Отласов, а по допросу сказал:
Из Якуцкого де он, Володимер, пошел в 203 (1695) году, августа в последних числах, в Анандырское зимовье для государева ясачного сбору, а с ним было якуцких служилых людей 13 человек. Из Якуцкого де, переплыв он в лодках через Лену-реку, взяв конные подводы, шли еланными и луговыми местами до Алдану-реки дни с три. А ходу в день будет верст по 30-ти. А переехали через Алдан в лодках, а коней от Алдану наймовали и через Алдан плавили повыше устья за день, против реки Токулана.
А Алдан-река величиною будет против Москвы-реки вдвое. А против реки Токулана вверх по правой стороне шли коньми ж по грязным и каменистым местам до самой вершины 11 дней. А зима захватила их на устье Токулана-реки. А та Токулан-река меньши Москвы-реки. И перешед Токулан-реку, пришли на вершину Яны-реки, через камень 1 день, и шли по Яне-реке вниз коньми недели с две до Верхоянского зимовья. И в Верхоянском зимовье, наняв новых лошадей, шли на низ по Яне; а Яна-река шире Москвы-реки. И перешли на Тастак; а Тастак-река меньши Москвы-реки и мелка. А с Тастаку на Голяндину-речку, а та Галянда-речка пала в Индигирку-реку под Индигирским острогом. II шли тою Галяндою-речкою до Индигирского острожку на конех же. А всего ходу и с простоем от Якуцкого до Индигирского острожку недель но шести и по семи.
А из Индигирского острожку на низ по Индигирке шли на наемных оленях дней с 5 или с 6 до Уяндинского зимовья. А та Уяндина-река пала в Индигирку с левой стороны. А от Яндина шли небольшое место на низ по Индигирке и перешли через хребет до Алазейского зимовья, а ходу дней с 8 или с 10. А от Алазейского зимовья на оленях же через хребет шли до Колымы-реки, до урочища Ярмонги 2 дни. А с Ярмонги шли на низ по Колыме дней с 10 на нартах до Нижняго Колымского зимовья, а то зимовье близ самого устья. А от Колымского зимовья пошли вверх по Анюю-реке и через хребет до Яблонной реки, а по Яблонной вниз до Анандыря-реки, и по Анандырю вниз до Анандырского острогу, недели с 4, а налехке весною выходят недели с три. А в подводы коней и оленей наймуют они, служилые люди, собою у ясачных иноземцов.
А меж Колымы и Анандыря-реки Необходимой нос, которой впал в море, и по левой стороне того носу на море летом бывают льды, а зимою то море стоит мерзло, а по другую сторону того носу весною льды бывают, а летом не бывают. А на том Необходимом носу он, Володимер, не бывал. А тутошние инородцы чюкчи, которые живут около того носу и на устье Анадыря-реки, сказывали, что против того Необходимого носу есть остров, а с того острову зимою, как море замерзнет, приходят иноземцы, говорят своим языком и приносят соболи худые, подобны зверю хорьку, и тех соболей, соболя с три, он, Володимер, видел. А хвосты у тех соболей длиною с четверть аршина, с полосами поперечными, черными и красными.
И в Анандырской де зимовье собрал он, Володимер, служилых и промышленных людей человек с 60, а что с теми людьми он, Володимер, учинил и куды ходил, и то де писано в допросе ево, которой прислан из Якуцкого, и в ево, Володимерове, челобитной, что прислана из Якуцкого под отпискою.
А идучи в Камчадальскую землю и из Камчадальской земли, питались они оленями, которые полонили они у иноземцов, и рыбою, которую они имали у иноземцев, а иную рыбу сами ловили сетьми, которые взяты были с ними из Анандырского зимовья.
А рыба в тех реках в Камчатской земле морская, породою особая, походит одна на семгу, и летом красна, а величиною больши семги, а иноземцы ее называют овечиною. И иных рыб много - 7 родов розных, а на руские рыбы не походят. И идет той рыбы из моря по тем рекам гораздо много, и назад та рыба в море не возвращается, а помирает в тех реках и в заводях. И для той рыбы держится по тем рекам зверь - соболи, лисицы, выдры.
А ходили они по той Камчатской земле летом и зимою на оленях, и зимою тех оленей впрягают в нарты, а летом на оленях ездят верхом с седлами, а седла бывают деревяные.
А зима в Камчатской земле тепла, против московского, а снеги бывают небольшие, а в курильских иноземцах снег бывает меньши. А солнце на Камчатке зимою бывает в день долго, против Якуцкого блиско вдвое. А летом в курилах солнце ходит прямо против человеческой головы, и тени против солнца от человека не бывает.
А в Курильской земле зимою у моря птиц, уток и чаек много, а по ржавцам лебедей много ж, потому что те ржавцы зимою не мерзнут. А летом те птицы отлетают, а остаетца их малое число, потому что летом от солнца бывает гораздо тепло, и дожди, и громы большие, и молния бывает почасту. А чает он, что та земля гораздо подалась на полдень.
А в Камчатской и в Курильской земле ягоды - брусница, черемха, жимолость - величиною меньши изюму и сладка против изюму. Да ягоды ж ростут на траве, от земли в четверть, а величиною та ягода немного меньши курячья яйца, видом созрелая зелена, а вкусом, что малина, а семена в ней маленькие, что в малине. А на деревьях никакова овоща не видал.
А есть трава - иноземцы называют агататка, вышиною ростет в колено, прутиком, и иноземца тое траву рвут и кожуру счищают, а средину переплетают таловыми лыками и сушат на солнце, и как высохнет, будет бела, и тое траву едят - вкусом сладка, а как тое траву изомнет - и станет бела и сладка, что сахар.
А деревья ростут - кедры малые, величиною против мозжевельнику, а орехи на них есть. А березнику, лиственничнику, ельнику на Камчадальской стороне много, а на Пенжинской стороне по рекам березняк да осинник.
А на Пенжине живут коряки пустобородые, лицом русоковаты, ростом средние, говорят своим особым языком, а веры никакой нет, а есть у них их же братья шеманы - вышеманят, о чем им надобно: бьют в бубен и кричат. А одежду и обувь носят оленью, а подошвы нерпичьи. А едят рыбу и всякого зверя и нерпу. А юрты у них оленьи и рондужные.
А за теми коряками живут иноземцы люторцы, а язык и во всем подобие коряцкое, а юрты у них земляные, подобны остяцким юртам.
А за теми люторцы живут по рекам камчадалы: возрастом невелики, с бородами средними, лицом походят на зырян. Одежду носят соболью и лисью и оленью, а пушат то платье собаками. А юрты у них зимные земляные, а летные на столбах, вышиною от земли сажени по три, намощено досками и покрыто еловым корьем, а ходят в те юрты по лесницам. И юрты от юрт поблизку, а в одном месте юрт ста по 2, и по 3, и по 4.
A питаются рыбою и зверем. А едят рыбу сырую, мерзлую, а в зиму рыбу запасают сырую: кладут в ямы и засыпают землею, и та рыба изгноет, и тое рыбу, вынимая, кладут в колоды и наливают водою, и розжегши каменья, кладут в те колоды и воду нагревают, и ту рыбу с тое водою розмешивают и пьют, а от тое рыбы исходит смрадной дух, что рускому человеку по нужде терпеть мочно.
А посуду деревянную и глиненые горшки делают те камчадальцы сами, а иная посуда у них есть левкашеная и олифляная, а сказывают оне, что идет к ним с острова, а под которым государством тот остров - того не ведают.
А веры никакой нет, только одне шаманы, а у тех шаманов различье с иными иноземцы: носят волосы долги.
А по хребтам живут в Камчадальской земле оленные коряки. И с теми камчадальцы всякую речь, о чем руским людем доведетца говорить, говорят коряцким языком ясыри, которые живут у русских людей. А он, Володимер, по коряцкому и по камчадальскому языку говорить ничего по знает.
А за камчадальцами вдаль живут курильские иноземцы: видом против камчадальцов чернее, и бороды меньши. А в той Курильской земле против Камчадальской теплее. А одежду носят такую ж, что и камчадальцы, только камчадальцев они скуднее. А соболи у них есть, только плохи, для того что место стало быть теплое. А бобров больших и лисиц красных много. А вдаль за теми курильскими иноземцами какие люди есть и далека ль та земля - неведомо.
А от устья итти вверх по Камчатке-реке неделю, есть гора, подобна хлебному скирду, велика гораздо и высока; а другая близь ее же подобна сенному стогу и высока гораздо: из нее днем идет дым, а ночью искры и зарево. А сказывают камчадалы: буде человек взойдет до половины тое горы, и там слышат великой шум и гром, что человеку терпеть невозможно. А выше половины той горы которые люди всходили, назад не вышли, а что тем людем на горе учинилось, не ведают. А из-под тех гор вышла река ключевая, в ней вода зелена, а в той воде, как бросят копейку, видеть в глубину сажени на три.
А вышеписанные иноземцы державства великого над собою не имеют, только кто у них в котором роду богатее, того больши и почитают. И род на род войною ходят и дерутся. А летом те все иноземцы мужеского полу ходят наги. А к бою временем бывают смелы, а в иное время плохи и торопливы. А наперед сего дани с тех иноземцов никуды не имано. А жен имеют всяк по своей мочи: по одной, и по 2, и по 3, и по 4. А скота никакова у них нет, только одне собаки, величиною против здешних, только мохнаты гораздо: шерсть на них длиною в четверть аршина. А соболей промышляют кулемами у рек, где рыбы бывает много, а иных соболей на деревье стреляют.
А воюются те иноземцы меж собою род с родом. А огненного ружья гораздо боятся и называют руских людей огненными людьми. А бои с рускими людьми у них были только до тех мест, как сойдутся с рускими, и против огненого ружья стоять не могут и бегут назад. А на бои выходят зимою камчадальцы на лыжах, а коряки оленные на нартах: один правит, а другой из лука стреляет. А летом на бои выходят пешком, наги, а иные и в одежде.
А товары к ним надобны: одекуй лазоревой, ножи. А у них против того брать соболи, лисицы, бобры большие, выдры.
А на море около люторов зимою лед ходит, а все море не мерзнет. А против Камчатки на море лед бывает ли, не ведает. А летом на том море льду ничего не бывает.
А по Камчатке-реке к морю посылал он, Володимер, казака для проведыванья иноземцов. И тот казак по Камчатке до моря ходил и сказывал, что он видел по Камчатке камчадальских иноземцев от Еловки-речки до моря 160 острогов. А в остроге в одной зимной юрте, а в иных острогах в 2 юртах живет людей человек по 200 и по 150. А летние юрты около острогов на столбах, у всякого человека своя юрта. А до руских людей острогов у них было меньши, а при руских людех острожков наставили больши для опасения, и из тех острожков бьются: бросают каменьем, пращами и из рук большим каменьем с острогу мечют, и обвостренным кольем и палками бьют. И к тем острожкам руские люди приступают из-за щитов и острог зажигают, и станут против ворот, где им бегать, и в тех воротах многих их, иноземцов-противников, побивают.
А где острожки сделаны земляные, и к тем руские люди приступают и розрывают землю кольем, а иноземцам на острог взойтить из пищалей не допустят.
А по другую сторону той Камчадальской земли море зимою льду не бывает, только от Пенжины-реки до Кыгылу на берегах лед бывает небольшой, а от Кыгыла вдаль ничего льду не бывает. А от Кыгыла-реки до устья ходу бывает скорым ходом пешком до Камчатки-реки, через камень, в 3-й и в 4-й день. А Камчаткою на низ плыть в лотке до моря 4 дни. А подле моря медведей и волков много.
А против первой курильской реки на море видел как бы острова есть; и иноземцы сказывают, что там острова есть, а на тех островах городы каменные и живут люди, а какие - про то иноземцы сказать не умеют. А с тех де островов к курильским иноземцом приходит ценинная посуда и платье даб полосатых и пестрых китаек и лензовые азямы. И сказывали те курильские иноземцы, что де тое посуду и одежду дают им даром, а ни на что не покупают. А на чом с тех островов к курилам приходят, того иноземцы сказать не умеют.
Да иноземцы ж сказывали, что в Камчадальской стороне повыше Камчатки-реки, к Каланской Бобровой реке, приходят по вся годы бусы и берут у иноземцов нерпичей и каланской жир, а к ним что на бусах привозят ли - неведомо.
А в море бывают киты великие, нерпа, каланы; и те каланы выходят на берег по большой воде, и как вода убудет, и каланы остаются на земле, и их копьями колют и по носу палками бьют, а бежать те каланы не могут, потому что ноги у них самые малые, а береги крепкие.
А Амур-река далеко ль - про то он не ведает.
А у пенжинских иноземцов для морского ходу бывают вместо лодок байдары; сшиты из нерпичей кожи, в длину сажень 6, а поперег сажени 1?, и в средине ставят деревянные распорки и решетки; и в тех байдарах человек по 30 и по 40 на море плавают для нерпичего и жирового промыслу, а далеко ль на море в тех байдарах выходят, про то он не ведает. А у камчадалов бывают лодки, которые поднимают человек по 10 и по 20-ти, а иных судов не видали. А у курилов никаких судов к водному ходу не видал, для того что был зимним временем.
А в Камчадальской и в Курильской земле хлеб пахать мочно, потому что места теплые и земли черные и мягкие, только скота нет и пахать не на чем, а иноземцы ничего сеять не знают.
А руды серебряные и иные какие есть ли, того не ведает и руд никаких не знает.
А полоненик, котораго на бусе морем принесло, каким языком говорит - того не ведает. А подобием кабы гречанин: сухощав, ус невелик, волосом черн. А как увидел у русских людей образ божий, зело плакал и говорил, что и у них такие образы есть же. А с ними говорил тот полоненик иное по-руски, для того что жил он с ним, Володимером, 2 годы; а иное говорил через толмачь по корятцкому языку, для того что у иноземцов жил он до него, Володимера, два ж годы. А сказывался индейцом, и золота де у них родится много, и палаты цениные, а у царя де индейского палаты сребряные и вызолочены.
А у курильских иноземцев взял он, Володимер, серебряную копейку, весом блиско золотника, а полоненик называл ее индейскою копейкою. А соболей и никакова зверя у них не употребляют. А одежду носят тканую, всяких парчей, стежную на бумаге хлопчатной.
И тот полоненик; шел с ним, Володимером, на лыжах от Анандырского зимовья 6 дней, и стали у него ноги пухнуть, и заскорбел, и затем поворотил ево назад в Анандырское зимовье; и буде он оздоровеет, то он с русскими людьми в Якутцкой выйдет. А нравом тот полоненик гораздо вежлив и разумен.
Да он же, Володимер, вез с собою камчадальского князца к Москве для подлинного о той земле уведомления, и тот иноземец говорил по-руску, и в Кайгородцком уезде воспою умер.
А у сибирских иноземцев у всех учтивости никакой нет: люди худые, чистоты никакой не имеют.
К сему допросу якуцкой пятидесятник Волотка Атласов руку приложил.
Б. Полевой
Открытие Камчатки со стороны Пенжины

Полевой Б. Открытие Камчатки со стороны Пенжины // Норд-ост. Люди. Природа. История. - Петропавловск-Камчатский, 1984. - С. 51-62.
Еще в 40-х гг. XVIII в. Г. В. Стеллер (Steller, 1774, с. 223) высказал предположение, что русские землепроходцы впервые появились на полуострове Камчатка не со стороны Берингова моря, а со стороны реки Пенжины. Наши архивные изыскания полностью подтвердили это предположение. И наша новая статья ставит своей задачей подробно рассказать, когда и как русские смогли проведать этот западный путь к Камчатке.
В 1645 г. на Индигирке русские впервые столкнулись с юкагирами, которые со своими оленями часто ходили через верховья Колымы вдоль Гыдана к реке Пенжине и оттуда через Парень - к верховьям Гижиги. Именно от них русские сперва услышали о богатой реке "Погыче" - Похаче. Так до русских дошло самое раннее известие, относившееся к современной северной части Камчатской области и к западному пути, идущему на юг по Пенжине (Полевой, 1970). Несколько позже - уже на Колыме русские услышали географическое название "Чендон" (юкагирское название верхней Гижиги). И, естественно, эти известия не могли не заинтересовать русских. Поэтому еще в 1647 г. из Якутска, на поиски реки "Погычи" был отправлен отряд Михаила Стадухина, а уже в 1649 г. на поиски "Чендона" пошел с верхней Колымы отряд Ивана Баранова. Обе эти экспедиции в ту пору не достигли своей цели. М. В. Стадухин пошел морем, но так и не смог тогда определить, где же находилась река "Погыча". Одно время он даже пытался уверить, что "Погычей" будто бы называлась река Анадырь, на которую он впервые пришел весной 1650 г. Но это толкование было опровергнуто самими анадырскими казаками. Что касается Ивана Баранова, то он заблудился на Омолоне, правом притоке Колымы. Именно после этой неудачи русские и стали называть р. Омолон рекой "Блудной".
В 1650 г. Семен Дежнев первым узнал о существовании южного пути с Анадыря на реку Пенжину. Он даже сам предпринял неудачную попытку пройти на нее. Жалуясь на грубое поведение Михаила Стадухина на Анадыре в 1650 г., Семен Дежнев сообщал в 1655 г.: "И мы служивые и промышленные люди Семен Мотора и яз, Семейка Дежнев с товарищы, с служивыми и промышленными людьми, бегаючи и укрываючись от его, Михайловы изгони, пошли мы осенью (1650 г.) нартным путем вперед на захребетную реку Пянжын для прииску и приводу под государеву царскую (высокую) руку вновь неясашных людей и у нас на ту реку ведомых вожев (не) было, а ходили мы 3 недели и реки не нашли. И мы, видя нужную голодную и холодную смерть назад на Анандырь воротились (РАЭ, с. 135). В другом случае Дежнев назвал эту реку "Пянжиной" (РАЭ, с. 139). Однако из русских первым смог достичь Пенжину лишь М. В. Стадухин - в конце 1650 г. Впоследствии (в 1657 г.) он сообщил: "А Пенжина река безлесная, а людей по ней живет много, род словут коряки" (ОРЗ, с. 157).
Известный советский этнограф Б. О. Долгих высказал предположение, что название реки "Пенжина" возникло от собственного имени Пянжи, Пенжи, Пунжи - именно так именовался первый вож, который водил русских на эту реку и с Анадыря и с колымского Омолона. Нам это предположение кажется вполне правдоподобным, потому что в XVII в. русские весьма часто в этих районах называли реки по именам местных жителей. Поэтому от имени "Пенжи" ("Пянжи") и "Пенжиных родников" - "Пянжин" вполне могли возникнуть все первоначальные варианты названия этой реки: "Пянжина", "Пянжин", "Пенжина", "Пенжень" и др. Возможно, "Пянжины" - "Пенжины" - это предки современных коряков Пензиных, живущих в этом же районе.
Несмотря на отсутствие леса, М. В. Стадухин и его спутники каким-то образом у Пенжины на море "поделали кочи" (ДАИ, т. 4, с. 120). Не исключена возможность, что за лесом они совершили небольшой поход по западному берегу полуострова Камчатка, ибо именно там они смогли бы достать необходимый лес для строительства судов. Говоря о своем походе 1650-1651 гг., М. В. Стадухин сообщал: "...с Анадыря зимой перешел с товарищи своими на лыжах с нартами за Нос на Пенжину реку" (РМ, с. 263). Здесь "Носом" явно был назван полуостров Камчатка. Но тогда же "Носом" стали называть и Чукотский полуостров (дежневский "Большой Каменный нос"). Поэтому в дальнейшем, чтобы не путать два полуострова, южный "Нос" (Камчатку) стали называть "Ламским носом" ("Лама" - Охотское море, от тунгусского слова "лама" - море) или "Носом в Теплое море".
Стадухин на Камчатку не пошел. Он избрал путь на запад - ему хотелось найти легендарный "Чендон" ("Изигу"). Позже он писал: "а верх Изиги туж реку зовут Чондоном" (РМ, с. 263). Но пребывание на Гижиге оказалось небезопасным из-за действий воинственных коряков. Поэтому летом следующего, 1652 г., Стадухин пошел на юг морем на кочах вдоль Охотского побережья. В середине сентября 1652 г. он первым из русских достиг района современного Магадана. А 20 сентября на пять лет обосновался на эвенской реке Тауе.
В 1655 г. возобновились русские походы с Колымы вверх по Омолону - "Блудной" (IIIа, л. 5). Стал возрождаться интерес и к реке "Чендон" (Гижиге).
В 1657 г. по Ледовитому океану с Лены на восток шел казак Петр Афанасьев с наказом сменить на Анадыре Семена Дежнева. На Яне он вдруг объявил, что намерен идти "на новую реку на Чондон для прииску и приводу под... высокую руку неясачных людей" (ОРЗ, с. 312). К нему сразу же примкнули все казаки, которым хотелось попасть "на новую запольную реку Чендон" (там же). Среди них были Иван Хворой, Макей Игнатов и Нехорошко Перфирьев (ОРЗ, с. 312, 313). Но позже Петр Афанасьев вновь изменил свои планы. Дело в том, что на Колыме "на нижней ярмонге" колымскому приказному Ивану Ерастову подал челобитную служилый человек Григорий Горбун, спутник Афанасьева, в которой рекомендовал выслать на Анадырь "на малою стать человек пятьдесят, потому что много сторонних людей иноземцов, коряки и чюхчи и чюванцы" (IIIв, л. 6). Ерастов признал, что "на Анадыре же реке острогу от ыноземцов крепости нет, потому что живет люд промышленной оплошливо, а мне бог даст весна приспиет и яз велю поставить острог на Анандыре реке и ясачное зимовье, ама(на)тцкое зимовье велю построить (IIIв, л. 6). И Ерастов решил туда послать Афанасьева (ОРЗ, с. 313). Те же, кто хотел идти на легендарный Чендон, пошли вверх по Колыме до Крестов (ОРЗ, с. 323). Там они присоединились к отряду служилого человека Федора Алексеева Чюкичева, который был еще ранее официально направлен с Колымы на Омолон, Пенжину и "Чендон" (Гижигу).
В составе отряда Ф. А. Чюкичева были казак Иван Иванов Камчатой и беглый красноярский казак "Пронька" Федоров Травин (или Травник). Свое главное зимовье они поставили на Омолоне ("Блудной"). Вскоре сюда же прибыла группа торгового человека Алексея Яковлева Усольца. Эта группа переманила к себе Проньку Федорова и Фому Яковлева и послала на Колыму челобитную с просьбой отпустить их "вверх по Омолону реке, а с Омолону реки на новую, на Пенжен для... ясашного збору и для ради прииску и приводу вновь... немирных, неясашных иноземцев юкагирей и коряков" (IIIл, л. 110; см. также IIIв, л. 35; IIIд, л. 340).
Между тем в конце 1657 г. отряд Ф. Л. Чюкичева отправился через Пенжину и Парень к верховьям Гижиги ("Чендона"). Там они основали новое русское Чендонское зимовье и стали собирать ясак с коряков (ДАИ, т. 4, с. 147). До нас даже дошли две ясачные книги Чендонского зимовья, которые там вели Ф. А. Чюкичев и И. И. Камчатой (IIIм, н).
Отряд Усольца задержался на Омолоне на два года и лишь в 1659 г. 20 человек пошли на Пенжину. В их распоряжении были пищали, порох и свинец. Из похода они обещали привезти на Колыму 40 соболей. В этот поход на реку "Пянжину" их повел вновь "вож" (проводник) "Пянжа", что еще раз подтверждает гипотезу Б. О. Долгих о том, что река Пенжина получила свое наименование от собственного имени "вожа".
В этот же период на Пенжину прошли беглый колымский казак Леонтий Федотов и промышленный человек Савелий Анисимов Сероглаз или Шароглаз. Впоследствии анадырские казаки обвиняли С. А. Шароглаза в том, что он "на Пенжине с Леонтием с Федотовым был, и те две реки от нево же запустели" (IIIж, л. 12; Полевой, 1964б, с. 234).
Некоторые из перечисленных землепроходцев вскоре смогли побывать и в северной части полуострова Камчатка. Об этом свидетельствуют следующие факты. На ремезовской копии "Чертежа земли Якутцкого города" (первооснова которого была составлена в Якутске в 1697 г.) достаточно четко показан полуостров Камчатка (Полевой, 1964б, с. 233). В северной части Камчатского полуострова имеется надпись "Р. Воемля. Тут Федотовско зимовье бывало" (Полевой, 1964б, с. 232-233). Река "Воемля" действительно упоминается в документах о ранних русских походах на Камчатку (IIIл, л. 10). "Воемля" - это камчатская река Лесная: по-корякски "Уемлян" (точнее: "В'эемлен"), что, по данным большого знатока корякского языка и местной топонимики А. Н. Жуковой, означает "изломанная река". В 1697 г. в Якутске еще не было каких-либо сведений о полуострове Камчатка, исходивших от Атласова. Поэтому сообщение о когда-то существовавшем на реке Лесной "Федотовском зимовье" было получено, несомненно, еще до похода Атласова. Именно поэтому в конце XVII - начале XVIII в. в Якутске не раз вспоминали о когда-то жившем в XVII в. на полуострове Камчатка "Федотове сыне". По документам XVII в. видно, что дежневец Федот Алексеев Попов погиб от цинги где-то на берегу моря недалеко от устья Анадыря. Между рекой Лесной и предполагаемым местом гибели Федота Алексеева расстояние около 2 тысяч километров. Поэтому трудно допустить, что существует какая-либо связь между "Федотовским зимовьем" на Лесной и Федотом Алексеевым. Более правдоподобно, что здесь жил уже упоминавшийся беглый казак Леонтий Федотов, пришедший со стороны реки Пенжины.
Русское зимовье было создано на реке Уемлян-Лесная отнюдь не случайно. Во-первых, здесь был лес, необходимый для строительства кочей и самого зимовья. (Рекой "Лесной" ее могли назвать только русские, пришедшие на нее с севера со стороны безлесной Пенжины). Во-вторых (и это особенно важно), именно на Лесной русские могли взять под свой контроль наиболее удобный переход с Охотского моря на Берингово: с вершины Лесной всего лишь за один день можно было перейти на вершину р. Караги и по ней попасть на Берингово море. Показательно, что у реки Караги также остались следы раннего пребывания здесь русских: там одна из рек в XVIII в. называлась Русаковкой. С. П. Крашенинников (1949, с. 131) утверждал: "Оная Русаковка для того называется, что в прежние годы после Федота кочевщика из русских, бывавших тогда на Камчатке, один прижил у иноземческой девки сына, от которого колена по сие время ведется и называются русаками, на устье ее живет русак с родом".
Русские здесь могли появиться с двух направлений: или перейдя перевал с реки Лесной или при плавании морем с севера. Первый вариант нам кажется более правдоподобным, тем более, что существует еще одно предположение относительно перехода русских в этот период через перешеек в северной части полуострова.
Из отписки Федора Чюкичева видно, что в конце 50-х гг. "в коряках" с Гижиги - "Чендона" был проведен путь к морю "на другую сторону", где "на море костьи рыбьи много" (ДАИ, т. 4, с. 147). Если мы вспомним, что на севере Охотского моря моржовой кости вообще не было: еще М. В. Стадухин указывал, что на Охотском море "костья рубья зуба нету" (ДАИ, т. 4, с. 121), то и возникает предположение, что русские с Гижиги уже из группы Чюкичева и Камчатого ходили на Берингово море, на котором имелись моржи. Скорее всего для этого им потребовалось перейти через упомянутый узкий перешеек полуострова по рекам Лесной и Караги. И позже Федор Чюкичев и Иван Камчатой продолжали ходить в различные походы на юг. Так, в 1660 г. Федор Чюкичев "с Ивашком Камчатым, с Мокейко Игнатьевым да с охочими с промышленными людьми одиннадцатью человеками" пошли на юг "в коряки" - "для государева ясачного соболяно збору и для прииска и приводу вновь под государеву руку неясачных закаменных иноземцев" (IIIб, л. 2). Видимо, это был еще один поход па Камчатку.
Из южных походов на "закаменных иноземцов" Федор Чюкичев и его спутники вывезли несколько "ясырок"-корячек. Одна из них была позже крещена, названа "Марфунькой Титовой" и отвезена в Якутск, где в 1670 г. получила свободу (IIIе, л. 260-261).
Все эти новые архивные данные ценны и тем, что они позволяют лучше разобраться в сообщениях о сибирском северо-востоке, которые появились в некоторых письменных памятниках Тобольска начала 70-х гг. XVII в. Так, в одной из тобольских росписей тех лет есть такой отрывок: "А в Калыму реку пала река Блудная и на той реке до волоку восемь недель... а через тот камень есть проход от моря и до моря, а как взойдет человек на верх того камени и он видит оба моря..." (II, л. 20; Полевой, 1964а, с. 288). Вне всякого сомнения, это известие исходило от тех русских, которые с Омолона ("Блудной") ходили на юг на Пенжину, "Чендон" (Гижигу) и, наконец, на полуостров Камчатка. В одной из найденных мною Тобольских росписей сказано: "а ходу до Чондона реки от Кавымского нижнего зимовья на судах по Омолону реке вверх восемь недель до Пенжинского хребта" (IIIи, л. 1). По русским представлениям тех лет, этот "камень" поворачивал на юг и шел в море. И именно там с одного моря на другое имелся переход "через камень", то есть переход с р. Лесной на р. Карагу. Этот уходящий в море "Камень" в росписях именовался то "носом каменным в полуденную страну" (II, л. 20), то "каменной переградой" (роспись чертежа Сибири 1673 г. - Титов, 1890, с. 53-54), поскольку он "преграждает" морской путь с Берингова моря на Охотское. Эти данные еще раз подтверждают ранее сделанный (Полевой, 1964, с. 227) вывод, что известное сообщение росписи чертежа 1673 г.: "А через тот камень ходу день, а как на него человек взойдет и он оба моря видит - Ленское и Амурское..." также относилось к самой узкой части северного перешейка Камчатки, с вершины которого в хорошую погоду действительно видны оба моря - "Амурское", т. е. Охотское, и "Ленское" - море, по которому можно было доплыть до устья Лены. Напомню, что еще С. П. Крашенинников (1949, с. 99) писал: "Для того, что в тех местах земля узка, что по достоверным известиям с высоких гор в ясную погоду на обе стороны море видно..." Эта же мысль высказывалась и в лоции А. Де-Ливрона (1910, т. IV, с. 136).
Теперь несколько слов о самом изображении северо-востока на схематическом общем чертеже Сибири, который многими считался общим чертежом 1673 г. Здесь двумя изгибами береговой линии впервые дается чисто условное изображение двух главных полуостровов Дальнего Востока - Чукотки и Камчатки.
Эти данные еще раз подтверждают ранее высказанную мысль (Полевой, 1964б, с. 230-231) о том, что в росписи чертежа Сибири 1673 г. при описании сибирского северо-востока в одном случае говорится о трудном плавании вокруг Чукотского полуострова ("насилу обходят"), а в другом - о существовании "каменной преграды" (полуострова Камчатка) на пути к Охотскому ("Амурскому") морю. Вместе с тем на чертеже четко показано, что от реки Колымы путь шел к "вершине Блудной"! (Омолона) с дальнейшим переходом к морю. Поэтому даже по схематическому общему чертежу Сибири 1673 г. можно сделать правильный вывод, что к реке Камчатке с севера можно было пройти двумя главными путями: один - с Колымы с "вершин Блудной", по которому еще в 50-х гг. XVII в. ходили Федор Чюкичев, Иван Камчатой, Макей Игнатьев, "Пронька" Федоров, Леонтий Федотов и др., и второй - морской - к "каменной преграде" или "носу на полдень", т. е. на юг к реке Камчатке, по которому плыли в 1662 г. Иван Рубец и его спутники. Главным был первый путь. Поэтому на общем чертеже Сибири 1673 г. и было особое внимание уделено "вершинам" Блудной, а река Камчатка была ошибочно показана не на полуострове, а на материке южнее Чендона. В Тобольске уже знали, что, идя с верховьев "Блудной" (Омолона) к реке Камчатке, землепроходцы сперва обычно заходили на Чендон - Гижигу, а уж потом шли к реке Камчатке. Так стало совершенно очевидным, что в чертеже Сибири 1673 г. и его росписи нашли отражение и новейшие известия русских землепроходцев, бывавших в тех местах со стороны Пенжины.
Однако схематический общий чертеж Сибири 1673 г. отнюдь не был первым тобольским чертежом, на котором появилось изображение реки Камчатки. Впервые она была показана еще на общем чертеже Сибири 1667 г. Это ясно видно по копии этого чертежа в "Хорографической чертежной книге" (Remezov, 1958, л. 4). В. И. Греков (1960, с. 334) высказал предположение, что Ремезов якобы спутал из своей копии Камчатку с Колымой. Однако здесь В. И. Греков не учел, что "Колыма" вместо "Камчатки" появилась лишь на копиях, снятых в Москве, потому что в Тобольске, видимо, сознательно решили на схематическом общем чертеже, отправленном в Москву, заменить тогда еще малоизвестную реку Колымой, которая была достаточно подробно описана в росписи чертежа Сибири 1667 г. Поэтому скорее всего Ремезов при копировании тобольского общего чертежа Сибири никакой ошибки не допустил, и Л. С. Берг (1920, с. 25, 1946, с. 58) был прав, когда писал, что на тобольском оригинале общего чертежа Сибири 1667 г. уже было изображение реки Камчатки.
Пока не удалось еще точно установить, каким образом сведения о реке Камчатке смогли дойти до Тобольска. Повторявшаяся в литературе версия М. И. Белова о том, что "со слов Стадухина, проезжавшего в 1659 г. через Тобольск, воевода тобольский Петр Годунов нанес реку Камчатку на свой чертеж Сибирской земли 1667-1668 гг." (РМ, с. 264), не выдерживает критики. Воевода Годунов прибыл в Тобольск лишь в мае 1667 г., когда уже Михаила Стадухина не было в живых (он был убит в 1666 г.). Сбор географических сведений для чертежа Годунов провел летом и осенью 1667 г. А главное, нет вообще ни одного документа, исходившего от М. В. Стадухина или С. И. Дежнева, в котором имелось бы название "Камчатка".
Весьма любопытно, что название "Камчатка" впервые появилось лишь после похода Ивана Камчатого в сторону этой реки.
Еще в 1660-1661 гг. до далекого Якутска дошли какие-то сведения о дальних походах Ивана Камчатого и возникавших там тогда каких-то конфликтах. Поэтому в наказную память казаку Ивану Хворому, вновь посланному в июле 1661 г. из Якутска на дальнюю службу на Омолон, Пенжину и Гижигу ("Чендон"), и было включено особое задание "выслать в Якутцкой острог с приставы служилых людей Ивашка Камчатова, да Макейка Игнатьева, да промышленных людей Проньку Федорова Травина да Алешку Яковлева Усольца" (I, л. 1).
Все эти лица, безусловно, бывали на полуострове Камчатка еще в 50-х гг. XVII в. со стороны реки Пенжины, Макей Игнатьев дважды ходил на юг с Иваном Камчатым в 1657-1658 гг. и в 1660-1661 гг. Мы уже знаем, что "Пронька" Федоров Травин (или Травник) и Алексей Яковлев Усолец впервые появились за Пенжиной в конце 50-х гг. Несомненно, всех их потребовали в Якутск для разбора различных конфликтных дел, а заодно для "распроса" о "новых землицах".
Однако Иван Хворой никого из этих лиц выслать в Якутск не смог. Иван Камчатой и Макей Игнатьев в 1661 г. были убиты на Омолоне вместе с Федором Чюкичевым (Полевой, 1967, с. 107). Алексей Яковлев Усолец ушел куда-то на юг за реку Пенжину на промысел. А "Пронька" Федоров Травин с Пенжины перешел по Омолону и Колыме на Анюй и оттуда на Анадырь. Так Иван Хворой и не смог исполнить эту часть данного ему наказа.
Теперь также появилась возможность определить, от кого именно Иван Рубец смог узнать о существовании на юге реки "Камчатки". Очевидно, что им мог стать лишь тот человек, до которого дошли сведения об открытиях казака Камчатого. Первым таким информатором у Рубца мог быть все тот же "Пронька" Федоров Травин. С ним Рубец встретился еще на Анадырской корге в 1662 г. и поплыл па юг.
Другим информатором Рубца о южных землях и реке Камчатке мог быть и уже упоминавшийся промышленный человек С. А. Шароглаз. До нас дошел документ о возникшем между Рубцом и Шароглазом каком-то конфликте, во время которого "Савка Шароглаз, ведомой вор" будто бы "Ивана Рубца хотел копьем проколоть в ясашном зимовье" IIIз, л. 12).
Существуют также глухие свечения о том, что еще зимой 1660-1661 гг. анадырские казаки в течение нескольких месяцев (с "Михайлова дни" до "мясное заговенно" (ОРЗ, с. 324-325) ходили с Анадыря на юг "на сильных людей, на неясашных на коряк". Вероятно, это тоже был поход в сторону Пенжины. Поэтому и другие анадырские казаки также вполне могли поведать Рубцу о южной реке Камчатке.
Любопытно, что на Анадырь Иван Рубец из своего южного похода на Камчатку вернулся без Федорова. По документам видно, что отношения между ними обострились еще на Анадырской корге летом 1662 г. Анадырцы утверждали, что Рубец еще "на корге сажал для бабы красноярского служилого человека Проньку Федорова в колоду" (IIIж, л. 18). Впрочем, возможно, Рубец арестовал Федорова потому, что знал, что в наказной памяти Ивана Хворого, с которым он вместе плыл на коче до Колымы, имелось указание о принудительной высылке Федорова в Якутск. Но тогда Рубец не имел возможности исполнить этот наказ. Вполне вероятно, что "Пронька" Федоров, опасаясь наказания в Якутске за его различные проступки, самовольно остался на реке Камчатке.
Удалось также документально установить, что и в середине 60-х гг. XVII в. в южных районах находились какие-то беглые казаки и промышленные люди. Так, в 1668 г. в Омолонском зимовье с Пенжины появились какие-то 15 русских (IIIг, л. 12). В течение нескольких лет они не уплачивали налоги, потому что были в "дальних землицах". Среди них был и некий "гуляка" Федоров, который не платил налоги с "171 (1663) года). Уж не был ли это исчезнувший "Пронька" Федоров? Эти документы также подтверждают рассказы ительменов о том, что русские с реки Камчатки посуху обычно возвращались по западному берегу полуострова. С реки Камчатки путь на западный берег шел обычно через Тигиль. И именно о Тигиле сообщали С. П. Крашенинников (1949, с. 740) и Г. В. Стеллер (Steller, 1774, с. 223). В других случаях С. П. Крашенинников (с. 152, 740, 749) упоминал реку Парень. Из документов XVII в. видно, что именно по Парени тогда шел путь в Чендонское зимовье на верхней Гижиге, где было зимовье Ф. А. Чюкичева и И. И. Камчатого.
В 1668 г. Иван Ермолин был официально "наряжен... на службу на новую на Пенжину реку для приводу под государеву царскую высокую руку новых землиц и для прииску жемчюгу и узорочного камени" (IIIд, л. 340) с заданием побывать на реке Камчатке.
После гибели в 1670 г. Ивана Ермолина (Полевой, 1976) уже вскоре были возобновлены русские походы па Пенжину. В 70-х гг. на Пенжине приказными были последовательно: Андрей Шипунов, Василий Бурлак, Василий Пермяк (Долгих, 1960, с. 413), в 80-х гг. - Михаил Ворыпаев, Иван Исаков Тобольский, Иван Осипов Голыгин, "Силка" Дехтярев (IIIк, лл. 84, 89, 153 и др.). Наиболее видными пенжинскими приказными в 90-х гг. были Дмитрий Потапов и племянник бывшего украинского гетмана - Михаил Зиновьев Многогрешный. Некоторые из этих приказных организовывали походы на полуостров Камчатка. Подробности этих походов, возможно, еще удастся выявить в архивных документах.
Таким образом, теперь не только документально установлено, что первое открытие Камчатки было сделано со стороны Пенжины, но и выяснено, что еще до похода В. В. Атласова русские неоднократно появлялись на полуострове, главным образом с реки Пенжины.