Гордость Московского университета — его профессора. Как правило, для истинных учёных университет становится вторым домом, любовью на всю жизнь. Так было всегда, на всех факультетах. В анналах Московского университета записаны имена профессоров, ставших гордостью отечественной науки. Есть в этих списках имена наших современников. Академик Валентин Лаврентьевич Янин поступил на исторический факультет МГУ в 1946 году и с тех пор не расставался с университетом. Специализировался молодой учёный у известного археолога Артемия Владимировича Арциховского, основателя кафедры археологии и Новгородской экспедиции (давно уже всемирно известной).

Академик Валентин Лаврентьевич Янин.

Теперь кафедрой археологии заведует Валентин Лаврентьевич, с 1962 года он руководит также Новгородской экспедицией. Огромен вклад академика Янина в изучение средневекового Новгорода. Им разработаны методические приёмы комплексного источниковедения; впервые в отечественной науке выявлены процессы формирования древнерусской денежно-весовой системы, определены принципы формирования феодальной вотчины. Важное место в творчестве учёного занимает исследование берестяных грамот, во многих работах наглядно продемонстрированы возможности этих документов как важнейших исторических источников. Редакция попросила Валентина Лаврентьевича рассказать о наиболее интересных находках последних лет в Новгороде.

На сегодняшний день в Новгороде обнаружено 953 берестяных письма (это при том, что там исследовано не более 2% средневекового культурного слоя), а в городах Новгородской области — Старой Руссе и Торжке — 40 и 19 грамот соответственно.

Но дело, разумеется, не в количестве новых находок, а в результатах их изучения. Замечательной человеческой находкой стал для нашей экспедиции её новый постоянный участник выдающийся лингвист академик Андрей Анатольевич Зализняк.

Следует напомнить, что прошло два столетия со времён энциклопедистов. Уже в начале XIX века науки стали развиваться по пути дифференциации. Если поначалу история и филология образовывали нерасторжимое содружество, что, в частности, проявилось в существовании историко-филологических факультетов в высших учебных заведениях, то затем не только разошлись пути и цели родственных наук, но и внутри каждой из них процессы дифференциации неуклонно прогрессировали.

Общий вид административной усадьбы XII века.

Историков, изучающих в архивах старинные документы, не интересовали ведущиеся под окнами архивов раскопки. Нумизматы были далеки от проблем текстологии, а специалистов в области исторической географии не волновали памятники древнего законодательства. Каждая дисциплина разрабатывала собственные методики и начинала говорить на своём „птичьем“ языке, понятном лишь посвящённым. Столкновение результатов, полученных от изучения ограниченных групп источников, порождало противоречия, нуждающиеся в перекрёстной проверке.

Открытие в Новгороде берестяных грамот стало поводом к тому, чтобы за один стол сели историки-археологи и филологи-лингвисты. Процесс дифференциации знаний сменился процессом интеграции, темпы успешного развития которого нарастали с каждым годом. Сегодня в исследовании новгородских древностей историки уже не могут работать без помощи лингвистов, как и лингвисты достигают бoльших успехов в творческом союзе с историками и археологами.

Первым заметным достижением этого союза стало изучение проблемы славянского заселения русского Северо-Запада. На протяжении более двухсот лет в отечественной исторической науке формировалось убеждение, что это заселение своим исходным пунктом имело среднее Поднепровье. Хорошо помню, как в годы моего студенчества наши учителя внушали нам мысль о том, что простое население бежало на север, спасаясь от классового гнёта приднепровских землевладельцев. Аналогичным было убеждение лингвистов, полагавших, что на заре существования Древнерусского государства на юге и на севере Руси бытовал единый язык, не имевший локальных диалектных различий (благо, все восточные славяне распространились из единого приднепровского центра), а диалекты появились в процессе удельной раздробленности Руси, усугублённой монгольским нашествием XIII века.

Помост на административной усадьбе XII века. Здесь происходили заседания совместного суда.

Предпринятое Зализняком исследование языка берестяных грамот привело к диаметрально противоположному выводу. Оказалось, что чем древнее берестяные тексты, тем больше в них местных диалектных особенностей. В текстах XI-XII столетий обнаружено около тридцати отличий от южнорусского диалекта, считавшегося прежде единым восточнославянским языком. Напротив, лишь с XIII века начинается активный процесс стирания диалектных особенностей в результате усилившегося взаимодействия с соседними областями, население которых говорило на своих диалектах.

Установление суммы отличий древненовгородского диалекта, естественно, направило исследовательскую мысль к поискам аналогов этим диалектным признакам в других славянских языках. Результатом таких поисков стал вывод о том, что исходная область славянского заселения Псковского и Новгородского регионов находилась на территории славянской южной Балтики. Именно в языках живших здесь славян, в первую очередь в лехитских (древнепольских), обнаружена сумма аналогов древненовгородскому. Этот вывод совпал с капитальными наблюдениями над древностями курганов и поселений недавно ушедшего из жизни выдающегося исследователя древнего славянства академика Валентина Васильевича Седова.

Замки-„цилиндры“, обнаруженные на административной усадьбе.

Не менее значительна проблема участия скандинавов в становлении Древнерусского государства. Уже в середине XVIII века возникла дискуссия между „норманистами“ и „антинорманистами“. Последние провозгласили рассказ о призвании Рюрика антипатриотическим мифом. Между тем при раскопках на Новгородском городище, предпринятых в последние десятилетия петербургским археологом Е.Н. Носовым, обнаружили, что княжеская резиденция, обладающая яркими признаками скандинавского присутствия, возникает именно в середине IX столетия, когда, по рассказу летописи, эта крепость и была построена Рюриком, призванным союзом северозападных племён — новгородскими словенами, кривичами и аборигенной чудью (финно-уграми). Побудительной причиной этого призвания, как сообщает летописец, была возникшая в союзе племён усобица. Перед этим они, объединив свои силы, прогнали бравших с них дань скандинавов. Отдать власть кому-либо из своих предводителей союзники не захотели и предпочли пригласить третейского судью. Вряд ли такого судью они отыскали бы среди вчерашних угнетателей. Скандинавский мир велик, и если изгнанные угнетатели были родом из Швеции, то предводителя будущим новгородцам естественно было искать на своей прародине. Ряд источников называет Рюрика „Датским“ или „Фрисландским“, то есть выходцем из южной Балтики.

Берестяная грамота, адресованная Хотену: „От Домагости к Хотену. Езьске роздрубили полъпятадесяте гривьн. Да яз ти ту сежу. А Вълчину сипосли мужь ин“.

Наиболее важной проблемой, решённой в ходе раскопок последних двух десятилетий, является вопрос об истоках своеобразной новгородской государственности, которую исследователи называют „вечевым строем или „боярской республикой“. Если это республика, то она выглядит весьма странно, поскольку Новгород с боярским посадником во главе никогда не обходился без князя. „Вольные в князьях“, новгородцы могли прогнать князя, оказавшегося неугодным, и призвать на его место другого, но княжеский стол у них почти никогда не бывал вакантным. Однако и князю в Новгороде не было уютно. Согласно дошедшим до нас договорам Новгорода с приглашаемыми князьями (а самый древний сохранился от 60-х годов XIII века с ссылками на более ранние подобные договора), князь не имел права владеть вотчинами на территории Новгородской земли, собирать государственные доходы лично или при помощи своих людей. Это могли делать только сами новгородцы, выплачивая князю „дар“, то есть некое жалование. Будучи центральной фигурой в совместном суде князя и посадника, князь тем не менее не имел права „кончать суд без посадника“.

Несколько замков для запирания мешков с собранными доходами. На них указаны имена мечников, территории сбора и объём доходов. Один из замков принадлежит Хотену.

Известно, что к концу XI века новгородское боярство достигло существенных успехов в государственном управлении. Уже в 1080-х годах оно стало избирать из своей среды соправителя князю — боярского посадника. В то же время очевидно, что перечисленные ограничения княжеской власти не были изначальными, а возникали постепенно. Например, в ходе раскопок в 1998 году была открыта административная усадьба, которая служила местопребыванием совместного суда князя и посадника, этому суду в XII веке подлежали все дела — уголовные, гражданские, земельные и т. д. Исследование её построек и берестяных грамот (их было найдено около сотни) обнаружило, что совместный суд впервые возник в 1126 году. Не ранее конца XI века мог быть установлен запрет князю владеть в Новгородской земле вотчинами, так как права частного землевладения на севере до того просто не существовало. Сложнее обстояло дело с установлением времени возникновения запрета князю на сбор государственных доходов. Прежде исследователи считали, что этот запрет был пожалован новгородцам Ярославом Мудрым в благодарность за их помощь в овладении киевским столом в 1015 году.

Решить проблему помогли необычные находки, определить назначение которых долгое время не удавалось. Речь идёт о деревянных ольховых или берёзовых цилиндрах с двумя сквозными взаимно-перпендикулярными каналами — продольным и поперечным. Таких цилиндров в ранних напластованиях найдено уже более пятидесяти. У многих поперечный канал забит неизвлекаемой деревянной пробкой, а на поверхности цилиндров имеются надписи, называющие различные денежные суммы, имена мечников и емцов (сборщиков государственных доходов) и названия некоторых территорий.

Замок-„цилиндр“ в разрезе.

Совокупность всех этих признаков решила загадку о назначении таких предметов. Это были замки-пломбы для гарантированного запирания мешков с собранными мечниками или емцами доходами. Через горловину мешка пропускали верёвку либо кожаный ремешок. Концы этой связи вводили с двух сторон в длинный канал, вместе выпускали наружу. Их связывали узлом, убирали узел внутрь цилиндра, забивали расклиненной пробкой короткий поперечный канал, концы пробки обрезали заподлицо. Мешок заперт. Чтобы проникнуть внутрь него и украсть часть пушнины (а доходы были в виде ценных шкурок) либо заменить её менее ценными мехами, нужно было расколоть цилиндр, или разрезать веревку, или же распороть сам мешок. В любом случае преступление было бы тотчас обнаружено.

Важно то, что подобные предметы находят не в княжеской резиденции, а на усадьбах зажиточных новгородцев, потомки которых хорошо известны летописцам как бояре, часто владевшие высшими государственными должностями. Приведу один яркий пример. На упомянутой административной усадьбе дважды был найден цилиндр рубежа XI-XII столетий с процарапанным на нём именем мечника „Хотен“. На этой усадьбе обнаружена берестяная грамота № 902 того же времени со следующим текстом: „От Домагости к Хотену. Езьске роздрубили полъпятадесяте гривьн. Да яз ти ту сежу. А Вълчину си посли мужь ин“. Помощник мечника Хотена “отрок„ Домагостя сообщает, что в Езьске (так назывался городок на Мологе, теперешнее село Еськи) он разверстал по плательщикам податей 45 гривен и теперь там засел надолго. Поэтому на Волчину (реку, берущую начало близ Вышнего Волочка и впадающую в Мологу напротив Езьска) надо бы послать другого человека.

Согласно обычному праву, зафиксированному уже в древнейшей редакции Русской Правды, сборщикам государственных доходов полагался определённый процент с собранных ими сумм. Именно это и послужило главным источником постепенно нарастающих доходов новгородских бояр, которые уже к концу XI века стали крупными землевладельцами.

Выяснилось, что древнейшие из загадочных цилиндров обнаружены в Новгороде в слоях конца Х века и имеют изображение княжеского знака отца Ярослава Мудрого — Владимира Святославича. Иными словами, порядок сбора государственных доходов в Новгороде существовал ещё до пожалования Ярослава. Такие же цилиндры найдены в слоях Х века в польском городе Щецине и в ирландском Дублине. Поскольку все эти пункты входили в сферу тогдашнего скандинавского правления, наиболее возможным представляется датировка интересующего нас ограничения княжеской власти моментом заключения прецедентного (принимаемого за образец) договора с князем Рюриком. Если это так, становится понятным уход преемника Рюрика — Олега — с малолетним княжичем Игорем на юг. Завоевание Смоленска и Киева превращало князей в полноправных монархов, не ограниченных условиями унижающего их договора. Там, на юге, сам князь во главе своей дружины организовывал „полюдье“, то есть сбор государственных доходов и контроль за их распределением. Разница между древним Новгородом и древним Киевом предстаёт перед нами как разница в исходном пункте столь непохожих одна на другую государственных структур.

„Наука и жизнь“

Академик В. Л. Янин
У истоков новгородской государственности
беседа с корреспондентом „Знание—сила“ Галиной Бельской

О раскопках Новгорода, этой русской Трои, наш журнал рассказывает регулярно. Это стало уже традицией. Потому что для археологов во главе с академиком Валентином Яниным традиция — почти каждый сезон делать сенсационные открытия. Сегодня Валентин Янин рассказывает нашему корреспонденту Галине Бельской о блестящих результатах прошлогоднего сезона, а мы пользуемся случаем и поздравляем этого великого археолога с наградой — медалью М.В. Ломоносова, учреждённой Академией наук и вручаемой за выдающиеся достижения в науке.

Бельская: — Вначале хочу спросить об одном противоречии, бросающемся в глаза. Мы уже давно привыкли называть „вечевой строй“ Новгорода боярской республикой. Но что же это за республика, если в ней есть княжеский престол и сама система власти включает в себя князя как обязательное условие действия этой системы?

Янин: — Да, вот такое противоречие. Ведь и княжеством Новгородское государство называть невозможно. В этом мы легко убеждаемся, рассматривая особенности государственного устройства этого города. Здесь вся деятельность приглашённого со стороны князя поставлена под строгий контроль местного боярства, то есть князь лицо подконтрольное.

Судите сами. „А бес посадника ти, княже, волостии не роздавати, ни кграмотъ даяти“; „А волостии ти, княже, новгородьскыхъ своими мужи не держати, нъ держати мужи новгородьскыми; а дарьъ от техъ волостии имати“; „ни сель ти держати по Новгородьскои волости, ни твоеи княгыни, ни бояромъ твоимъ, ни твоимъ дворяносъ“… Получается, что князь связан по рукам и ногам не только условиями традиционного договора, но и гордой формулой „вольности в князьях“. Это значит, что новгородцы вольны как пригласить князя, так и изгнать, если действия его не заслужат их одобрения.

Бельская: — И как долго такой порядок длится?

Янин: — Условия, которые я цитировал, извлечены из договора Новгорода с князем Ярославом Ярославичем, братом Александра Невского. Договор этот был заключён в 1264 году, и его условия повторяются пунктуально во всех последующих соглашениях с князьями вплоть до потери новгородской независимости в 1478 году.

Договор этот древнейший из сохранившихся до нашего времени, более ранние не сохранились из-за превратностей исторической судьбы Новгорода и гибели его древних архивов. Уцелевшие договорные грамоты второй половины XIII-XV столетий дошли до нас в составе иных — не новгородских — архивных хранилищ. Поэтому вопрос о времени сложения государственного строя Новгорода в том виде, как он обрисован договором 1264 года, принадлежит к числу давних исследовательских проблем. Добавлю — очень важных. Летопись, описывая принесение князем клятвы Новгороду, неоднократно ссылается на „грамоты Ярославли“ как на некий прецедент.

Бельская: — А какой Ярослав имеется в виду?

Янин: — В разное время до 1264 года в Новгороде княжили пять человек с таким именем: Ярослав Мудрый (10-е годы XI века), Ярослав Изяславич (1148–1154 годы), Ярослав Мстиславич (1176–1177), Ярослав Владимирович (1181–1184, 1187–1196, 1197–1199), Ярослав Всеволодович (1215–1216, 1223–1224, 1226–1229, 1230–1236).

Сам прецедент описывается в договорах весьма туманно. Например, в договоре с князем Александром Михайловичем 1327 года говорится: „На семь, княже, целуи крьстъ къ всему Новугороду, на чемь целовалъ дедъ твои Ярославъ“. Дедом же князя Александра был тот самый Ярослав Ярославич, договор с которым 1264 году уже цитирован; в договоре же этом князь призывается целовать крест, „на цемъ то целовалъ хрьстъ отецъ твои Ярославъ“, то есть Ярослав Всеволодович. В летописном рассказе 1228 года Ярослав Всеволодович целует крест „на вьсехъ грамотахъ Ярославлихъ“, то есть вряд ли на своих собственных договорах 1215 и 1223 годов, а скорее на более ранних соглашениях князя с этим именем. В одном из вариантов договора 1264 года говорится: „на цемь то целовали деди, и отци, и тець твои Ярославъ“. Иными словами, сами новгородцы возводили прецедент договора ко временам дедов, то есть к далёкому прошлому.

Бельская: — Далёкое прошлое — это какое же время?

Янин: — Есть в историографии мнение, и думаю, оно справедливо, что под „грамотами Ярослава“ подразумеваются документы, выданные в начале XI века Ярославом Мудрым. Они конституируют государственное устройство Новгорода. И есть основание этому — летописный рассказ о том, как в 1019 году новгородцы деятельно помогли Ярославу Владимировичу победить Святополка Окаянного и овладеть киевским столом, за что Ярослав дал новгородцам „правду и устав“, сказав: „по сеи грамоте ходите, якоже списах вамъ, такоже держите“. Под „правдой“ надо понимать древнейший вариант главного древнерусского закона „Русской правды“, помещённый в летописи вслед за сообщением 1019 года. А что касается „устава“, то надо полагать, он тождествен „грамоте“, которую написал новгородцам Ярослав.

Бельская: — Но ведь условия княжеских ограничений весьма разнообразны, в какой степени они могут восходить к началу XI века?

Янин: — Это как раз очень важный вопрос, над решением его мы давно бьёмся, а возможность приблизиться к ответу дают сенсационные результаты раскопок в Новгороде в 1998 и 1999 годах.

Бельская: — О раскопках 1998 года вы рассказывали читателям „Знание — сила“, но об этом речь не шла.

Янин: — На территории древнего Людина конца Новгорода тогда была исследована громадная усадьба, которая во второй и третьей четверти XII века имела общественное назначение — служила местопребыванием сместного (совместного) суда князя и посадника. В этом суде формально князь занимал приоритетное положение, но … он не имел права принимать окончательных решений без санкции главы новгородского боярства — посадника. Заметим, что такой порядок полностью соответствует одной из цитированных формул позднейших договоров с князьями. А дендрохронологические исследования настилов судейской площадки установили, что древнейший из них относится к 1126 году.

Бельская: — А это значит…

Янин: — …что к этому времени можно отнести первоначальную организацию сместного суда. И это находит полное подтверждение в летописных сообщениях и в показаниях свинцовых печатей, которыми скреплялись акты земельных пожалований, купли и продажи, а также судебные решения. Замечу, что именно со времени княжения Всеволода Мстиславича (1117–1136) начинают существование многочисленные печати новгородских князей.

Расскажу один интересный эпизод. Под 6633 годом (он соответствует марту 1125 — февралю 1126) летопись поместила странное, на первый взгляд, сообщение: „В то же лето посадиша на столе Всеволода новгородци“.

Бельская: — Почему странное?

Янин: — Да потому, что Всеволод стал новгородским князем ещё в 1117 году, когда его отец Мстислав Владимирович был отозван из Новгорода Владимиром Мономахом. Каких-либо летописных намёков на то, что Всеволод до 1125 года лишался новгородского стола, нет. Между тем смысл загадочного второго провозглашения Всеволода новгородским князем проясняется, когда сопоставляем разные источники. И оказывается, история эта имеет смысл и для наших попыток ответить на главный вопрос о власти.

19 мая 1125 года умер отец Мстислава киевский князь Владимир Мономах, и на киевском столе утвердился Мстислав. В связи с этим событием летопись рассказывает: „Ходи Всеволодъ къ отцю Кыеву, и приде опять Новугороду на столь месяця февраря в 28“. Казалось бы, речь идёт о том, чтобы похоронить деда и поздравить отца с киевским столом. Однако летом 1999 года в Новгороде была найдена свинцовая печать с надписью „Спаси, Господи, князя Ивора Всеволодовича“, принадлежавшая сыну Всеволода, который в крещении носил имя Иоанн. Его биография весьма коротка. Всеволод женился в 1123 году. Его сын, следовательно, родился не раньше конца этого года. В 1127 году Всеволод начал строительство церкви св. Иоанна на Опоках в честь ангела-хранителя своего сына, а в 1128 году этот мальчик скончался. Коль скоро на печати он титулован князем, значит, уходя в 1125 году в Киев, Всеволод оставил его в Новгороде подобно тому, как в 1117 его самого отец оставил в Новгороде вместо себя. Значит, перемена в новгородском княжении в 1125 всё же была, и новое утверждение Всеволода в феврале 1126 года было необходимо. Возникновение же сместного суда именно в этот момент позволяет понять, что утверждение князя состоялось уже на новых условиях.

Бельская: — На каких условиях? Что же из всего этого следует?

Янин: — А следует вот что. Формула, запрещающая князю выдавать грамоты без посадника, никак не может восходить ко временам Ярослава Мудрого, коль скоро сам посадничий контроль за деятельностью князя по выдаче грамот возникает лишь с учреждением сместного суда князя и посадника в 1126 году.

Невозможно возвести к началу XI века и положения договоров, запрещающие князю раздавать волости без посадника и владеть сёлами на территории Новгородской земли. По очень простой причине — древнейший вариант „Русской правды“ Ярослава Мудрого не знает частной собственности на землю. В южной Руси первые вотчины появляются лишь в третьей четверти XI века, что зафиксировано так называемой „Правдой Ярославичей“. В северной же Руси вотчинная система начинает складываться на рубеже XI-XII веков. Не существовало в Новгородской земле до XII века и домениальных княжеских владений. Это настолько ограничивало финансовые возможности князя, получавшего лишь „дар“ от волостей, что Мстислав Владимирович, передав новгородский стол Всеволоду, вынужден был из состава своего Смоленского княжества выделить сыну значительный массив земель на условиях обеспечения только прямых потомков. Если в Новгород приглашался князь, например, из Чернигова или Суздаля, то доходы с этого домена поступали не в Новгород, а в Смоленск. Когда новгородцы в 1136 году прогнали Всеволода и пригласили на его место князя Святослава Ольговича из Чернигова, ему был выделен массив земель в Заволочье (на Двине). Впрочем, позднее (к XIII веку) и этот район перестал быть княжеским, а для того, чтобы обеспечить княжеский аппарат, новгородцы установили особый статус обонежских и бежецких земель, заключив с князем „Обонежский и Бежецкий ряды (договоры)“.

Бельская: — Теперь понятно, что какие-либо формулы, касающихся частных прав князя на землю в Новгороде, не могли возникнуть ранее рубежа XI-XII веков. Но ведь именно в это время, как давно известно, и формируются государственные органы боярского управления во главе с избираемым на вече посадником. Что же остаётся для более раннего времени?

Янин: — Вот здесь-то и пришла пора рассказать о новгородских раскопках 1999 года. Впрочем, начало этого рассказа восходит к лету 1951, когда была найдена не только первая берестяная грамота, но и некий загадочный предмет, настолько загадочный, что понадобилось целых тридцать лет, чтобы понять, что это такое. Речь идёт об обрезке берёзового ствола в форме цилиндра с двумя взаимно перпендикулярными каналами. Обрезок невелик — длина восемь, диаметр — пять с половиной сантиметров. А на его поверхности вырезаны княжеская геральдическая эмблема и надпись „Емьця гривны 3“. „Емцом“ в „Русской правде“ назывался княжеский чиновник, собиравший государственные доходы с податного населения. „3 гривны“ — достаточно значительная денежная сумма, принадлежавшая, как ясно из надписи, этому чиновнику.

Историческое значение находки с самого начало было очевидным, однако функциональное — совершенно неясно. За 46 лет раскопок мы нашли ещё двенадцать таких предметов. Шесть с надписями, говорившими о принадлежности князю, или „емцу“, или „мечнику“ (последний термин — синоним того же „емца“). На некоторых вырезаны княжеские эмблемы, на цилиндре „мечника“ — меч (от этого атрибута власти происходит и должностное обозначение этого чиновника). Цилиндр с упоминанием „мечника“ в своей надписи упоминает принадлежащий ему „мех“ (мешок). Что это всё означало, мы тогда так и не поняли, но на трёх предметах зафиксирована была важная деталь. Короткий (поперечный) канал в них плотно забит деревянной неизвлекаемой пробкой, концы которой обрезаны вровень с поверхностью цилиндра. В конце концов, сочетание всех этих деталей и прояснило назначение цилиндров.

Бельская: — И для чего ж они?

Янин: — Они маркировали завязанный мешок с долей доходов, обозначая принадлежность мешка князю (то есть государству) или самому сборщику, который, согласно „Русской правде“, получал определённый процент от собранных им сумм. В мешке могла быть и пушнина или какие-то другие ценности.

Как „работал“ цилиндр, было проверено на специально изготовленной модели. Концы верёвки, продёрнутой через холстину мешка, завязывались узлом, туго стягивая горловину мешка. После этого свободные концы вводились с двух сторон навстречу друг другу в продольный канал цилиндра и уже вместе выпускались наружу через поперечный канал. Затем концы связывались ещё одним узлом, который убирался внутрь цилиндра, оставаясь на линии поперечного канала (выходившие наружу концы веревки позволяли фиксировать его в нужном положении). И наконец, в поперечный канал вбивалась деревянная пробка, с одной стороны она расклинивалась и обрезалась так, чтобы невозможно было её извлечь. Закрытый таким способом мешок можно открыть либо разрезав верёвку, либо расколов цилиндр, либо распоров холстину. Иными словами, замок надёжно гарантировал сохранность и неприкосновенность узла, а значит — и сохранность содержимого мешка.

Из тринадцати найденных в 1951 — 1997 годах цилиндров десять были в культурных напластованиях XI века, а два — в слоях первой половины XII века, дата ещё одного, найденного не при раскопках, неизвестна.

Ещё в начале 1980-х годов мы обратили внимание, что, демонстрируя принадлежность к княжескому хозяйству, своими геральдическими эмблемами и должностными титулами цилиндры во всех случаях оказывались на усадьбах представителей местной аристократической верхушки. А из этого следует, что в отличие от южнорусских земель, где сбор государственных доходов осуществлялся князем и его дружинниками в процессе так называемого полюдья, в Новгороде сборщиками доходов („емцами“, „мечниками“) были сами новгородцы. Они сами контролировали бюджет, а князю передавали лишь ту часть доходов, которая была обусловлена договором с ним.

Бельская: — Но ведь именно такой порядок, как вы говорили, фиксируется договорами Новгорода с князьями XIII-XV веков как традиционный, существовавший с древних времён.

Янин: — Совершенно верно. Вот эти древние времена мы и раскопали. Все наши наблюдения и предположения подтвердились в полевом сезоне 1999 года в результате сенсационного открытия на Троицком раскопе, раскопе богатейшем. Именно Троицкий раскоп дал нам беспрецедентный комплекс древностей. В 1998 году, когда раскопки велись в слоях середины XII века, стало ясно, что средневековая усадьба — важнейший административный центр, где проходили судебные заседания представителей князя и местной аристократии. И вот 1999 год. При углублении в слои первой четверти XII — 30-x годов XI веков общественный характер усадьбы был подтверждён, но её назначение оказалось иным. В этих слоях было найдено 38 цилиндров, подобных уже известным нам. Если же учесть, что два ранее найденных цилиндра ещё в 1980 году происходят с той же усадьбы, то всего в одном месте было найдено 40 цилиндров.

Конечно, это не случайно.

Вот этот „загадочный“ предмет, настолько загадочный, что понадобилось целых тридцать лет, чтобы понять, что это такое. Такие цилиндры с надписями на них маркировали завязанный мешок с долей доходов.

Для нас, во всяком случае, очевидно, что большая усадьба в XI — начале XII веков была местом, куда свозили в Новгород мешки с государственными доходами и где производилась их сортировка по принадлежности. Коль скоро подавляющее большинство цилиндров отрезано от мешков, содержавших долю сборщиков податей, значит, контроль над государственными доходами принадлежал самой местной аристократии Новгорода. Собственно, именно это — отрезанные замки-цилиндры — являются ещё одним подтверждением того, что местная аристократия выполняла в системе княжеской власти ту функцию, какая на юге русских земель принадлежала самому князю и его дружинникам.

Среди сорока цилиндров исследованной усадьбы двенадцать с надписями, хорошо сохранившимися, в четырёх случаях речь в них идёт о принадлежности „мехов“ (мешков) „мечникам“. В семи случаях на цилиндрах изображён меч. В десяти — княжеские геральдические эмблемы.

В четырёх названы имена владельцев мешков, то есть сборщиков доходов или начальников этих сборщиков.

Бельская: — Интересно, пересекаются ли надписи, их содержание на цилиндрах с текстами берестяных грамот, ведь их, если не ошибаюсь, на сегодня более тысячи.

Янин: — Да, иногда пересекаются, и это чрезвычайно важно. На одном из цилиндров имеется надпись „Нежятинъ мех (10) гр(ивен)“ (мешок Нежаты с ценностями на 10 гривен). Нежата уже хорошо известен как адресат нескольких берестяных грамот рубежа XI-XII веков с Троицкого раскопа. И потому мы хорошо понимаем, о ком идёт речь. Интересна находка двух цилиндров с надписью „Хотенъ“ (содержимое мешков предназначалось некоему Хотену) и берестяной грамоты № 902, адресованной Хотену и написанной человеком по имени Домагость: „От Домагости къ Хотену. (В)Езьске роздроубили 45 гривьнъ. Да язъ ти тоу сежоу. А (на) Вълъчиноу си посъли моужь инъ“. Домагость послан Хотеном собирать доходы с двух податных территорий, расположенных примерно в 240–280 километрах к востоку от Новгорода (Езьск — древний городок на Мологе, ныне село Еськи неподалёку от Бежецка; Волчина — река, берущая начало около Вышнего Волочка, текущая на восток и впадающая в Мологу). Домагость сообщает, что в Езьске он разверстал причитающуюся с его жителей сумму в 45 гривен и застрял там в ожидании денег. Поэтому на Волчину он просит отправить другого сборщика. Хотен тоже хорошо нам известен. Ему адресовано несколько берестяных грамот (№ 909 и 912, возможно, от него исходит берестяное письмо № 742).

Бельская: — Это ведь ещё и география, наверное, — откуда идут доходы.

Янин: — Да, в надписях трёх цилиндров указаны местности, где осуществлялся сбор доходов. В двух случаях это район реки Вага, притока Северной Двины. Названный на одном из этих цилиндров пункт Устье Ваги расположен в 780 километрах к северо-востоку от Новгорода. На одном из цилиндров названа местность по речке Тихменге в 520 километрах к северо-востоку от Новгорода. А надпись ещё одного цилиндра сообщает о сборе мехов на реке Пинеге („В Пинезе 3 тысяче“), притоке Северной Двины, отстоящем от Новгорода более чем на 900 километров. Можно сказать, что именно благодаря этим цилиндрам сегодня мы знаем о размерах новгородской земли, знаем территории, в неё входившие. Понятно, как это важно.

Хочу сказать ещё об одной интересной истории. Она связана с находкой берестяной грамоты № 907, обнаруженной в слое самого начала XII века. Адресована грамота Гюряте — персонажу, хорошо известному из летописных текстов; Гюрята Рогович был посадником и одним из новгородских информаторов Нестора, составителя древнейшей русской летописи „Повести временных лет“. А написана эта грамота была неким человеком по имени Тук, которому Гюрята поручил расследовать дело о краже у князя. Тук установил, что эту кражу совершил смерд некоего Иванки. Но не названный в его письме человек, в доме которого произошла другая кража, за взятку в 3 гривны согласился не доносить на вора. Теперь этот человек пытается утверждать, что обе кражи произошли в одно время и в одном месте и, следовательно, тогда же было украдено княжеское имущество. Коль скоро письмо Тука обнаружено в контексте описанного выше комплекса, можно догадаться, что смерд совершил кражу из мешка с доходами, предназначенными князю, или подменил в ней меха на менее ценные. И это опять-таки подтверждает, что доход князя был лишь частью всего дохода.

Бельская: — И всё-таки мой главный вопрос. Удалось ли вам решить, когда контроль над государственной казной был предоставлен самим новгородцам?

Янин: — По привычной трактовке инициатива эта связана с Ярославом Мудрым, с его „Уставом“. Однако есть основание и для иного решения.

В 1980 году один из цилиндров был датирован лишь в пределах широкой хронологической вилки 973–1051 годов. Формально его можно было бы отнести ко времени после 1019, однако княжеская геральдическая эмблема, вырезанная на нём, тождественна эмблеме на монетах Владимира Святославича, отца Ярослава Мудрого. Он княжил в Новгороде с 970 по 980 годы, уступив его в 977–980 году брату Ярополку, но имел прямое отношение к новгородским доходам вплоть до 1014. В это время Ярослав Владимирович отказался платить дань в Киев своему отцу. Следовательно, цилиндр со знаком Владимира датируется временем до 1014 года, когда ярославского „Устава“ ещё не существовало. Это находка очень важная. Она позволяет связать возникновение права новгородцев самим собирать и контролировать государственные доходы с исходным соглашением, каким был договор с приглашённым на новгородское княжение Рюриком в середине IX века. Княжеская власть в Новгородской земле возникает как результат договора между местной межплеменной верхушкой и приглашённым князем. И договор этот с самого начала ограничил княжескую власть в существенной сфере — организации государственных доходов. В этом — коренное отличие новгородской государственности от монархической государственности Смоленска и Киева. Там, как известно, княжеская власть Рюриковичей утверждается не договором, а завоеванием.

Вот главный ответ — именно исходное условие ограничения княжеской власти в Новгороде заложило основы его своеобразного устройства. А остальное было уже делом времени и успехов боярства в его стремлении к власти.

В 1019 году Ярослав, по-видимому, подтверждает действенность существующих норм взаимоотношения новгородцев и князя. Его грамоты, в отличие от исходного договора с Рюриком, сохраняются на протяжении следующих столетий, когда на них приносят клятву приглашаемые князья. В конце XI века боярство добивается создания посадничества и контроля над движением земельной собственности, а в 1126 — создания сместного суда князя и посадника с реальным приоритетом в нём боярского представителя. Таким образом, формуляр отношений с князем в действительности создаётся не сразу, а в процессе длительного развития. Что же касается исследуемой раскопками усадьбы, то в XI — начале XII веков она, как мы видели, служила местопребыванием древнейшей русской „налоговой инспекции“.

„Знание-сила“

Статьи близкой тематики:
Этногенез ранних славян.  В. В. Седов.
Восточные славяне: какие они? Григорий Зеленко.
Портрет человека Древней Руси.  
Древнейшая славянская книга.  В. Л. Янин.
Славянская Троя.  В. Л. Янин.
«Пращуры, где вы?»  Владимир Губарев.
Легендарная Русь.  Игорь Данилевский.
Невостребованная столица.  Андрей Чернов.
Как появилась письменность у древних славян.  Р. Байбурова.