На вопрос «Что такое справедливая война?» пытается ответить Гарри Уилс в своей статье, опубликованной в последнем номере New York Review of Books. Традиционно понятие «справедливая война» принято связывать с тремя составляющими — причиной войны, способом ведения войны и, наконец, последствиями войны. Главным критерием оценки войны как справедливой и несправедливой становится второй компонент этой триады, а именно способ ведения войны. Два главных правила, определяющих способ ведения войны, связаны с разделением на военнослужащих и гражданское население. Выдвигается требование гуманного обращения с гражданскими лицами, с одной стороны, и требование по возможности минимизировать насилие, применяемое противоборствующими сторонами — с другой.

Многие, начиная от древнегреческого историка Фукидида и прусского военного теоретика Карла Клаузевица и заканчивая писателем Львом Толстым и президентом США Авраамом Линкольном, обращали внимание на то, что война требует от человека особого душевного состояния, проявляющегося в ненависти к врагу и готовности бороться с ним не на жизнь, а на смерть. Для того чтобы человек пришел в такое состояние, необходимо преодолеть сдерживающие начала в его душе, а вернейшим способом достижения этой цели является моральная демонизация противника, позволяющая без всякого сожаления и раскаяния вести против него «войну на уничтожение». Как только это происходит, война попадает в порочный круг ненависти. Ненависть порождает жестокость, которая, в свою очередь, порождает ответную жестокость, и так до бесконечности. По словам Клаузевица, это означает, что война всегда стремится к экстремальным формам. А из этого, в свою очередь, следует, что так называемые «ужасы войны» вовсе не являются ее случайными или преходящими моментами, но относятся к самой ее природе.

Принято считать, что именно стремление сделать войны менее человеконенавистническими и разрушительными, обезвредить таящийся в них взрывоопасный потенциал самоуничтожения являлось главным побудительным мотивом, подталкивавшим даже средневековых интеллектуалов к разработке концепции справедливых и несправедливых войн. Хотя концепция справедливых и несправедливых войн продолжает сохранять определенное значение, она мало помогает в определении моральной оправданности современных войн. Это вызвано тем, что само это классическое морально-правовое учение полно противоречий и несообразностей, которые делают его использование крайне проблематичным и затруднительным.

Наиболее известным современным социальным теоретиком, занимающимся разработкой концепции справедливых и несправедливых войн, является американский философ Майкл Уолцер. В своей последней книге «Споря о войне» (Michael Walzer. Arguing About War. Yale: Yale University Press, 2004) Уолцер применяет понятие «справедливая война» для рассмотрения таких войн и конфликтов, как первая и вторая войны в Ираке, в Югославии, израильско-палестинский конфликт, а также так называемая война администрации Дж. Буша с международным терроризмом. Центральное место в книге, конечно же, занимает обсуждение моральной правомерности войны в Ираке. У человека, знакомого с прежними работами Уолцера, могло бы сложиться впечатление, что он выскажется в поддержку этой войны. Ведь он посчитал справедливыми превентивную «шестидневную» войну Израиля против арабских государств в 1967 г. и нападение израильских ВВС на иракский ядерный реактор в 1981 г., а также войну в Заливе 1991 г. и интервенцию НАТО в Косове. Однако в книге Уолцер решительно отвергает тезис о моральной оправданности войны против Ирака. По его мнению, эта война со стороны США была несправедливой как в том, что касается причин войны, так и в способе ее ведения и последствиях.

Он указывает, что одной из ее главных причин послужило нежелание администрации Буша соглашаться с продолжением инспекции под эгидой ООН по поиску оружия массового уничтожения в Ираке. Если бы инспектора продолжали оставаться в Ираке, то у американской администрации не было бы оснований для вторжения в эту страну. Кроме того, утверждения, что достаточным поводом для войны могло послужить желание США наказать Саддама Хусейна за массовые убийства курдского и шиитского населения на севере и юге Ирака после окончания войны 1991 г., также отвергаются Уолцером. Ведь в последние годы режим Хусейна не имел ни возможности, ни намерения проводить массовые убийства или этнические чистки, поэтому стремление наказать его за прошлые деяния можно объяснить исключительно чувством мести, а не морально-правовыми соображениями в строгом смысле слова. Рассматривая ход ведения войны, Уолцер подчеркивает, что армия вторглась в Ирак, не имея выверенной стратегии ведения войны.

Что касается результатов войны и последовавшей затем оккупации Ирака, то и здесь Уолцер не находит доводов, которые оправдывали бы поведение администрации Дж. Буша. Уже одно распределение контрактов на восстановление Ирака в пользу компаний, тесно связанных с Белым домом и ключевыми деятелями нынешней администрации, указывает на то, что декларируемые цели по отношению к Ираку, такие, как восстановление в этой стране демократии, являются не более чем дымовой завесой, за которой скрываются коммерческие интересы крупнейших американских корпораций. Все это дает Уолцеру основание заявить, что политика администрации Дж. Буша по отношению к Ираку является несправедливой.

Главный вопрос, над которым предлагает задуматься книга Уолцера, — это вопрос о том, кто в конечном счете имеет решающее право на объявление войны. Вплоть до последнего времени было принято считать, что эта проблема была разрешена в Новое время, когда образовавшиеся национальные государства, субстанциальным ядром которых является верховная власть суверена, возложили это право на себя. Но поскольку в демократическом государстве высшим носителем суверенитета является народ, вполне закономерно возникает вопрос: должен ли он принимать участие в определении легитимности войны, и если «да», то в каких формах? Современные правительства, формально признавая политико-правовой статус народа как высшего носителя суверенитета, на деле стараются свести его влияние на процесс принятия решений по вопросам войны и мира до минимума. В частности, именно по этому пути пошла администрация Дж. Буша, которая, видя широкую оппозицию войне в Ираке со стороны различных слоев американского общества, постаралась исключить из процесса принятия решения об объявлении войны демократическое волеизъявление граждан. Этому в немалой степени способствовала отмена всеобщей воинской повинности, что, по мнению Уолцера, приводит к тому, что индивиды начинают более прохладно относиться к другим своим гражданским обязанностям. Утверждение же апологетов войны в Ираке о том, что войны нового типа, основанные на широкомасштабном применении высокоточного современного оружия, позволяют избежать риска больших потерь и закончить военную кампанию в короткие сроки, также носит морально двусмысленный характер, поскольку убивать других людей с крайне невысокой степенью риска быть убитым самому пристало скорее душегубам, чем профессиональным военным.

Прекрасным способом держать граждан подальше от актуальных вопросов войны и мира является завеса секретности, которая по воле властей традиционно их «окутывает». В результате граждане оказываются отрезанными от достоверной информации о происходящих событиях, а само понятие «справедливая война» — малоприменимым к международным реалиям в силу отсутствия компетентной и наделенной авторитетом инстанции, которая могла бы объявлять войну. Заслуга Уолцера как раз и заключается в том, что он поставил эти проблемы, связанные с теорией справедливой войны, в центр современных политических дебатов.