Перикл и Алкмеониды

с.14 Навер­ное, ни одна из мно­го­чис­лен­ных работ, посвя­щен­ных Пери­к­лу, не обхо­дит­ся без упо­ми­на­ния о его при­над­леж­но­сти по жен­ской линии к роду Алк­мео­ни­дов. Неко­то­рые иссле­до­ва­те­ли пря­мо назы­ва­ют Перик­ла Алк­мео­ни­дом¹. Одна­ко даль­ше кон­ста­та­ции фак­та дело обыч­но не идет: при харак­те­ри­сти­ке родо­слов­ной Перик­ла при­во­дят­ся неко­то­рые общие све­де­ния из исто­рии Алк­мео­ни­дов, ино­гда дает­ся стем­ма и… этим, как пра­ви­ло, экс­курс закан­чи­ва­ет­ся². В каче­стве наи­бо­лее зна­чи­мо­го исклю­че­ния из дан­но­го пра­ви­ла сле­ду­ет назвать в выс­шей сте­пе­ни инте­рес­ную ста­тью Р. Сили «Вступ­ле­ние Перик­ла в исто­рию» (впер­вые опуб­ли­ко­ван­ную в 1956 г.), в кото­рой пред­при­ни­ма­ет­ся аргу­мен­ти­ро­ван­ная попыт­ка про­сле­дить связь меж­ду про­ис­хож­де­ни­ем Перик­ла и его поли­ти­че­ской дея­тель­но­стью³. Одна­ко ста­тья эта появи­лась уже сорок лет назад, кро­ме того, мно­гие ее поло­же­ния спор­ны и даже созна­тель­но-дис­кус­си­он­ны. Без­услов­но, попыт­ки свя­зать «поли­ти­ку и гене­а­ло­гию» в жиз­ни и дея­тель­но­сти Перик­ла пред­при­ни­ма­лись и позд­нее⁴, но не в спе­ци­аль­ных рабо­тах об этом дея­те­ле, а в иссле­до­ва­ни­ях более обще­го харак­те­ра, авто­ры кото­рых не зада­ва­лись целью осве­тить про­бле­му в сово­куп­но­сти всех ее аспек­тов.

Вопрос, преж­де все­го вста­ю­щий в све­те отме­чен­ной выше род­ствен­ной свя­зи Перик­ла с Алк­мео­ни­да­ми, заклю­ча­ет­ся в сле­ду­ю­щем: про­яв­ля­лась ли эта связь в его жиз­ни и дея­тель­но­сти, и если про­яв­ля­лась, то каким обра­зом, когда и при каких обсто­я­тель­ствах? Дан­ный вопрос пред­став­ля­ет инте­рес еще и пото­му, что Алк­мео­ни­ды — род в афин­ской исто­рии уни­каль­ный во мно­гих отно­ше­ни­ях: по сво­ей роли в поли­ти­че­ской жиз­ни Афин VII—V вв. до н. э., по срав­ни­тель­но­му оби­лию отно­ся­ще­го­ся к нему источ­ни­ко­во­го мате­ри­а­ла, нако­нец, в рели­ги­оз­ном плане — постоль­ку, посколь­ку над ним тяго­те­ло ста­рин­ное родо­вое про­кля­тие (Кило­но­ва сквер­на). Этот послед­ний фак­тор не сле­ду­ет сбра­сы­вать со сче­тов: свя­зан­ная с ним антич­ная тра­ди­ция не поз­во­ля­ет пре­не­бречь им как мало­важ­ным⁵. Памя­туя о том, что весь­ма с.15 важ­ная роль род­ствен­ных свя­зей в поли­ти­че­ской жиз­ни V в., осо­бен­но для ста­рой ари­сто­кра­тии, со вре­мен иссле­до­ва­ний Р. Сили, Р. Кон­но­ра и др.⁶ ста­ла в опре­де­лен­ной сте­пе­ни общим местом исто­рио­гра­фии, уже a priori пред­став­ля­ет­ся мало­ве­ро­ят­ным пред­по­ло­же­ние, что «алк­мео­ни­дов­ское» про­ис­хож­де­ние Перик­ла не влек­ло за собой ника­ких послед­ствий.

В анти­ко­ве­де­нии суще­ству­ют раз­лич­ные точ­ки зре­ния отно­си­тель­но того, отра­жа­ла ли поли­ти­ка Перик­ла инте­ре­сы Алк­мео­ни­дов или же он руко­вод­ство­вал­ся исклю­чи­тель­но бла­гом Афин. Пер­во­го взгля­да при­дер­жи­вал­ся в свое вре­мя Эд. Мей­ер⁷, счи­тав­ший даже, что Перикл пла­ни­ро­вал вве­сти в Афи­нах наслед­ствен­ное прав­ле­ние Алк­мео­ни­дов с Алки­ви­а­дом в каче­стве пре­ем­ни­ка (это послед­нее пред­по­ло­же­ние, на наш взгляд, не нахо­дит ника­ко­го под­твер­жде­ния в источ­ни­ках). В зна­чи­тель­но смяг­чен­ной фор­ме этот тезис выска­зы­вал­ся в тече­ние послед­них деся­ти­ле­тий Р. Сили, П. Бик­нел­лом, Р. Литт­ма­ном, Ч. Фор­на­рой и Л. Сэмон­сом в выше­упо­мя­ну­тых рабо­тах (см. прим. 3 и 4).

Нет недо­стат­ка и в при­ме­рах про­ти­во­по­лож­ной точ­ки зре­ния. Так, В. Эрен­берг счи­тал, что Перикл не руко­вод­ство­вал­ся инте­ре­са­ми Алк­мео­ни­дов, несмот­ря на род­ствен­ные свя­зи с ними; ана­ло­гич­ные свя­зи с этим родом (по жене) были и у Кимо­на, поли­ти­че­ско­го про­тив­ни­ка Перик­ла⁸. М. Фин­ли пола­гал, что Перикл (как за сто­ле­тие до него Писи­страт), напро­тив, прин­ци­пи­аль­но борол­ся с вли­я­ни­ем ари­сто­кра­ти­че­ских родов⁹. По мне­нию Дж. Обе­ра, хотя по про­ис­хож­де­нию и богат­ству Перикл был выход­цем из тра­ди­ци­он­ной ари­сто­кра­тии, по типу прак­ти­ко­вав­ших­ся им в поли­ти­че­ской дея­тель­но­сти свя­зей он при­над­ле­жал уже к ново­му типу «эли­ты» в демо­кра­ти­че­ском поли­се¹⁰. В любом слу­чае под­чер­ки­ва­ет­ся, что Перикл — пере­ход­ная фигу­ра, зна­ме­ну­ю­щая собой опре­де­лен­ную гра­ни­цу, веху в исто­рии афин­ской поли­ти­че­ской борь­бы. Мето­ды этой борь­бы, меха­низ­мы вли­я­ния, да и сами дей­ству­ю­щие лица в после­пе­ри­к­лов­скую эпо­ху совсем иные, чем до нее. Перик­ла по досто­ин­ству мож­но назвать послед­ним пред­ста­ви­те­лем ста­рой ари­сто­кра­тии у вла­сти в Афи­нах¹¹. Этот рез­кий пере­лом про­изо­шел имен­но в годы дли­тель­но­го фак­ти­че­ско­го прав­ле­ния «пер­во­го чело­ве­ка» (Thuc. I. 139. 4), и ясно, что он, как никто дру­гой, сво­ей дея­тель­но­стью спо­соб­ство­вал пере­мене. Как же вый­ти из столь пара­док­саль­ной ситу­а­ции: Перикл — знат­ней­ший ари­сто­крат и Перикл — поли­тик, рез­ко сни­зив­ший роль ари­сто­кра­тии, рас­чи­стив­ший доро­гу дема­го­гам? Без­услов­но, в пре­де­лах дан­ной ста­тьи нет воз­мож­но­сти дать ответ на столь гло­баль­ный вопрос. Мы рас­смот­рим лишь те его аспек­ты, кото­рые пря­мо свя­за­ны с Алк­мео­ни­да­ми.

Штри­хи к гене­а­ло­гии Перик­ла. Перикл, сын Ксан­тип­па из Холар­га, по муж­ской линии про­ис­хо­дил из знат­но­го атти­че­ско­го рода Бузи­гов (Βουζύγαι), о чем сви­де­тель­ству­ет коме­дио­граф кон­ца. V в. до н. э. Евпо­лид (Aristid. XLVI. 130 cum schol. = Eupolis Fr. 96 Kock). В кон­це про­шло­го века У. Вила­мо­виц высту­пил про­тив такой иден­ти­фи­ка­ции¹², опи­ра­ясь на тот факт, что Бузи­гом в дру­гом месте у Евпо­ли­да (fr. 97 Kock = Schol. Aristoph. Lys. 397), а так­же у Ари­сто­фа­на (Lys. 397 — точ­нее, с.16 «Холо­зи­гом», Χολοζύγης) назван Демо­страт, ора­тор кон­ца V в. Одна­ко, насколь­ко мож­но судить, дан­ный аргу­мент ирреле­ван­тен. Если Демо­страт был Бузи­гом, из это­го отнюдь не выте­ка­ет, что Перикл тако­вым не являл­ся. В таком слу­чае они были род­ствен­ни­ка­ми, что, кста­ти, кос­вен­но под­твер­жда­ет­ся дву­мя обсто­я­тель­ства­ми. Во-пер­вых, в паро­дий­ном «Холо­зи­ге» Ари­сто­фа­на (смесь слов χολή, «желчь», и Βουζύγης) явствен­но слы­шит­ся еще и аллю­зия на дем Холарг, к кото­ро­му, оче­вид­но, при­над­ле­жал Демо­страт. Перикл, как извест­но, тоже был из Холар­га. Во-вто­рых, в 415 г. Демо­страт высту­пал как актив­ный сто­рон­ник Алки­ви­а­да (Aristoph. Lys. 391 sqq.; Plut. Alc. 18; Nic. 12), близ­ко­го род­ствен­ни­ка Перик­ла. Таким обра­зом, отри­цать при­над­леж­ность Перик­ла к Бузи­гам нет доста­точ­ных осно­ва­ний¹³.

Род Бузи­гов не отно­сил­ся к чис­лу наи­бо­лее бле­стя­щих и вли­я­тель­ных афин­ских родов, как Фила­и­ды или Алк­мео­ни­ды, но так­же был весь­ма древним и почтен­ным. Род этот был жре­че­ским (ἱερός, ср. Schol. Aristid. loc. cit.), т. е. кон­тро­ли­ро­вал локаль­ный культ (впро­чем, такой кон­троль осу­ществ­ля­ла, ско­рее все­го, одна из семей рода, и вряд ли это была семья, из кото­рой про­ис­хо­дил Перикл). Это был культ осно­во­по­лож­ни­ка рода, геро­изи­ро­ван­но­го под име­нем Эпи­ме­нид (Hesych. s. v. Βουζύγης). Этот Бузиг-Эпи­ме­нид при­над­ле­жал к окру­же­нию извест­но­го зем­ле­дель­че­ско­го героя Трип­то­ле­ма и почи­тал­ся как пер­вый чело­век, впряг­ший быков в ярмо (отсю­да — назва­ние рода). Ста­туя Эпи­ме­ни­да сто­я­ла в Афи­нах рядом с хра­мом Трип­то­ле­ма и мед­ным изва­я­ни­ем быка. Пав­са­ний (I. 14. 4) пере­пу­тал его с Эпи­ме­ни­дом Кри­тя­ни­ном. Таким обра­зом, Бузиг вхо­дил в круг элев­син­ских геро­ев (Serv. in Verg. Georg. I. 19), что под­твер­жда­ет­ся жре­че­ски­ми обя­зан­но­стя­ми рода Бузи­гов в Элев­сине по содер­жа­нию свя­щен­ных быков уже в исто­ри­че­скую эпо­ху (Schol. Aristid. loc. cit.). А это гово­рит о том, что сам род, веро­ят­нее все­го, элев­син­ско­го про­ис­хож­де­ния.

Одна­ко одна из вет­вей рода, а имен­но та, из кото­рой про­ис­хо­дил Перикл, оче­вид­но, уже в весь­ма ран­нюю эпо­ху пере­се­ли­лась в Афи­ны и заня­ла там доста­точ­но вли­я­тель­ное поло­же­ние. В спис­ке пожиз­нен­ных афин­ских архон­тов, сохра­нив­шем­ся у элли­ни­сти­че­ско­го исто­ри­ка Касто­ра (FGrHist 250 F4), фигу­ри­ру­ет имя неко­е­го Ари­фро­на. Ари­фрон — очень ред­кое имя, в Афи­нах зафик­си­ро­ван­ное толь­ко у Бузи­гов. Это дает осно­ва­ние пола­гать, что уже в пери­од ран­ней арха­и­ки Бузи­ги нахо­ди­лись в отно­ше­ни­ях род­ства с пра­вя­щей дина­сти­ей Медон­ти­дов¹⁴. Кста­ти, ана­ло­гич­ное род­ство с Медон­ти­да­ми наблю­да­ет­ся в это вре­мя и у Алк­мео­ни­дов, о чем гово­рят име­на Мегакл и Алк­ме­он, встре­ча­ю­щи­е­ся в том же спис­ке.

Рези­ден­ци­ей дан­ной семьи рода Бузи­гов уже тогда, судя по все­му, был Холарг, впо­след­ствии дем город­ской трит­тии филы Ака­ман­ти­ды, нахо­див­ший­ся в долине Кефи­са, к севе­ро-запа­ду от Афин, по сосед­ству с внеш­ним Кера­ми­ком¹⁵. Имен­но в Холар­ге про­жи­вал отец Перик­ла Ксан­типп на момент кли­сфе­нов­ских реформ, к это­му дему были при­пи­са­ны и его потом­ки (Plut. Per. 3). Про­жи­ва­ние на атти­че­ской рав­нине (πεδίον), в непо­сред­ствен­ной бли­зо­сти от горо­да для знат­ной и бога­той семьи, как пра­ви­ло, влек­ло за собой ран­нее уча­стие в поли­ти­че­ской жиз­ни, кон­так­ты с дру­ги­ми вли­я­тель­ны­ми рода­ми. И дей­стви­тель­но уже в VI в. до н. э. мож­но обна­ру­жить тес­ные свя­зи Бузи­гов (так мы для крат­ко­сти будем впредь назы­вать семью Перик­ла по муж­ской линии) как с Писи­стра­ти­да­ми, так и с Алк­мео­ни­да­ми.

Дед Перик­ла Ари­фрон, насколь­ко мож­но судить, был доста­точ­но замет­ной фигу­рой в Афи­нах сере­ди­ны VI в. Сохра­нив­ший­ся на одном из окси­ринх­ских папи­ру­сов фраг­мент фило­соф­ско­го диа­ло­га неиз­вест­но­го авто­ра позд­не­клас­си­че­ской эпо­хи изоб­ра­жа­ет Ари­фро­на в каче­стве собе­сед­ни­ка Писи­стра­та (Pap. Oxy. IV. 664. 101—102)¹⁶, с.17 т. е. близ­ко­го к нему лица. Что каса­ет­ся ран­них свя­зей Бузи­гов с Алк­мео­ни­да­ми, необ­хо­ди­мо оста­но­вить­ся на выдви­ну­той П. Бик­нел­лом¹⁷ в выс­шей сте­пе­ни инте­рес­ной гипо­те­зе, соглас­но кото­рой жена Ари­фро­на (сле­до­ва­тель­но, мать Ксан­тип­па и баб­ка Перик­ла) про­ис­хо­ди­ла из это­го рода. Дан­ное пред­по­ло­же­ние не может счи­тать­ся окон­ча­тель­но дока­зан­ным, но пре­крас­но впи­сы­ва­ет­ся в исто­ри­че­ский кон­текст, поз­во­ля­ет непро­ти­во­ре­чи­во раз­ре­шить неко­то­рые дис­кус­си­он­ные про­бле­мы (подроб­нее см. ниже), а в послед­нее вре­мя полу­ча­ет новые кос­вен­ные под­твер­жде­ния¹⁸.

Рекон­струк­ция собы­тий, выте­ка­ю­щая из гипо­те­зы Бик­нел­ла, име­ет при­мер­но сле­ду­ю­щий вид. Свя­зи меж­ду Бузи­га­ми, Алк­мео­ни­да­ми и близ­ки­ми к послед­ним в тот пери­од Писи­стра­ти­да­ми суще­ство­ва­ли еще в пер­вой поло­вине VI в. до н. э. (все эти роды отно­си­лись к окру­же­нию Соло­на¹⁹). После изгна­ния Писи­стра­том Алк­мео­ни­дов в 546 г.²⁰ Бузи­ги, судя по все­му, оста­лись в Афи­нах. После смер­ти Писи­стра­та про­изо­шло при­ми­ре­ние сыно­вей тира­на с Алк­мео­ни­да­ми и воз­вра­ще­ние послед­них (и ряда дру­гих ари­сто­кра­ти­че­ских родов) в Атти­ку. В это вре­мя Алк­мео­ни­ды вос­ста­нав­ли­ва­ют свои ста­рые свя­зи посред­ством ряда поли­ти­че­ских бра­ков. С одной сто­ро­ны, Гип­по­крат, брат архон­та 525/4 г. Кли­сфе­на, женит­ся на доче­ри Гип­пия (от это­го бра­ка роди­лась Ага­ри­ста, буду­щая мать Перик­ла²¹). С дру­гой сто­ро­ны, тогда же сест­ру Гип­по­кра­та и Кли­сфе­на (имя ее неиз­вест­но) выда­ют замуж за Ари­фро­на; от их бра­ка око­ло 526 г. на свет появил­ся отец Перик­ла Ксан­типп, в самом име­ни кото­ро­го с кор­нем ἵππος зву­чит ари­сто­кра­тизм про­ис­хож­де­ния, что под­ме­тил еще Ари­сто­фан (Nub. 64 cum schol.). Харак­тер­но, что тако­го рода «гип­по­тро­фи­че­ские» име­на часты у Алк­мео­ни­дов и осо­бен­но Писи­стра­ти­дов, но боль­ше не встре­ча­ют­ся у Бузи­гов (не счи­тая стар­ше­го сына Перик­ла — Ксан­тип­па, назван­но­го по деду).

В 514 г. до н. э. Алк­мео­ни­ды были в оче­ред­ной раз изгна­ны из Афин, веро­ят­но, в свя­зи с неудав­шим­ся заго­во­ром Гар­мо­дия и Ари­сто­ги­то­на, к кото­ро­му они были при­част­ны. В это изгна­ние Бузи­ги, судя по все­му, после­до­ва­ли за Алк­мео­ни­да­ми. Их свя­зи про­дол­жа­ли укреп­лять­ся. Гип­по­крат (брат Кли­сфе­на и дядя по мате­ри Ксан­тип­па), брак кото­ро­го с доче­рью Гип­пия был рас­торг­нут, око­ло 511 г. женил­ся вто­рич­но, на этот раз на сво­ей пле­мян­ни­це, доче­ри Ари­фро­на и сест­ре Ксан­тип­па (имя неиз­вест­но²²). Сын, родив­ший­ся от это­го бра­ка, так­же полу­чил имя Ксан­типп. Этот Ксан­типп, сын Гип­по­кра­та, был впо­след­ствии архон­том-эпо­ни­мом 479/8 г. (Marm. Par. A52; Diod. XI. 27. 1); не сле­ду­ет путать его с Ксан­тип­пом, отцом Перик­ла, кото­рый в том же году был стра­те­гом (Diod. XI. 27. 3)²³.

Жизнь и дея­тель­ность Ксан­тип­па, сына Ари­фро­на, — одно­го из круп­ней­ших поли­ти­че­ских дея­те­лей и пол­ко­вод­цев ран­не­клас­си­че­ских Афин — крайне скуд­но и фраг­мен­тар­но осве­ще­ны антич­ной тра­ди­ци­ей и в силу это­го прак­ти­че­ски не были с.18 пред­ме­том иссле­до­ва­ния²⁴. Ксан­типп уже в силу сво­е­го про­ис­хож­де­ния в тече­ние всей жиз­ни был тес­но свя­зан с Алк­мео­ни­да­ми. Его бли­зость к это­му роду ока­за­лась для моло­до­го поли­ти­ка весь­ма полез­ной после воз­вра­ще­ния Алк­мео­ни­дов в Атти­ку (510 г.)²⁵ и их фак­ти­че­ско­го при­хо­да к вла­сти в Афи­нах во гла­ве с Кли­сфе­ном (507 г.). Таким обра­зом, Ксан­типп полу­чил воз­мож­ность начать поли­ти­че­скую карье­ру в рядах наи­бо­лее вли­я­тель­ной груп­пи­ров­ки. Он про­дол­жил линию сво­ей семьи на все более тес­ные свя­зи с Алк­мео­ни­да­ми, всту­пив око­ло 496 г.²⁶ в брак с Ага­ри­стой (Herod. VI. 131. 2), доче­рью Гип­по­кра­та и сво­ей дво­ю­род­ной сест­рой. От это­го бра­ка роди­лись двое извест­ных нам сыно­вей: стар­ший — Ари­фрон²⁷ и млад­ший — Перикл, появив­ший­ся на свет око­ло 494 г.²⁸, а так­же дочь (Plut. Per. 36. 7), веро­ят­но, быв­шая несколь­ко моло­же.

Воз­ник­шее в резуль­та­те пере­чис­лен­ных «поли­ти­че­ских» бра­ков крайне слож­ное пере­пле­те­ние семей­ных свя­зей не мог­ло не пове­сти к тому, что Ксан­типп (а сле­до­ва­тель­но — и его потом­ство) вос­при­ни­мал­ся совре­мен­ни­ка­ми все­це­ло в кон­тек­сте Алк­мео­ни­дов.

В этот пери­од Ксан­типп уже был вид­ной фигу­рой в афин­ской поли­ти­че­ской жиз­ни. Сле­ду­ет, на наш взгляд, вни­ма­тель­но отне­стись к сло­вам Ари­сто­те­ля (Ath. pol. 28. 2) о том, что Ксан­типп сме­нил Кли­сфе­на в роли лиде­ра демо­кра­ти­че­ской груп­пи­ров­ки (τοῦ δήμου προειστήκει). В иссле­до­ва­ни­ях послед­не­го вре­ме­ни неод­но­крат­но и спра­вед­ли­во отме­ча­лось, что дуаль­ная схе­ма «демо­кра­ты-оли­гар­хи», пред­ла­га­е­мая Ста­ги­ри­том, для V в. до н. э. явля­ет­ся без­услов­ным упро­ще­ни­ем; реаль­ная кар­ти­на поли­ти­че­ской борь­бы была намно­го слож­нее. Поли­ти­че­ская жизнь ран­не­клас­си­че­ских Афин была не бипо­ляр­ной, а поли­цен­трич­ной: суще­ство­ва­ло боль­шое коли­че­ство малых поли­ти­че­ских групп, из кото­рых фор­ми­ро­ва­лись коа­ли­ции в свя­зи с кон­крет­ной ситу­а­ци­ей²⁹. Оче­вид­но, дан­ный пас­саж «Афин­ской поли­ти­ки» сле­ду­ет трак­то­вать в с.19 том смыс­ле, что Ксан­типп был после Кли­сфе­на гла­вой груп­пи­ров­ки, кон­цен­три­ро­вав­шей­ся вокруг Алк­мео­ни­дов.

Это пред­став­ля­ет­ся весь­ма веро­ят­ным. Зача­стую счи­та­ет­ся, что гла­вой Алк­мео­ни­дов в это вре­мя стал Мегакл, сын Гип­по­кра­та, а это вряд ли соот­вет­ству­ет дей­стви­тель­но­сти. Мегакл, люби­тель колес­нич­ных бегов, пифий­ский побе­ди­тель 486 г. до н. э. и друг-госте­при­и­мец поэта Пин­да­ра, совер­шен­но неиз­ве­стен как поли­тик; к тому же он был, судя по все­му, моло­же Ксан­тип­па. Логич­нее пред­по­ло­жить, что Алк­мео­ни­дов в нача­ле V в. воз­гла­вил имен­но Ксан­типп, свя­зан­ный с ними тес­ней­ши­ми уза­ми.

Харак­тер­но, что после Мара­фон­ско­го сра­же­ния Ксан­типп, в отли­чие от боль­шин­ства Алк­мео­ни­дов (Herod. VI. 115. 2), не навлек на себя обви­не­ний в пер­сид­ской измене, и авто­ри­тет его еще в 489 г. был весь­ма высок: об этом мож­но судить по тому фак­ту, что им был выиг­ран судеб­ный про­цесс про­тив Миль­ти­а­да, про­хо­див­ший не в дика­сте­рии, а непо­сред­ствен­но в народ­ном собра­нии (δῆμος, ср. Herod. VI. 136); иск носил фор­му προβολή³⁰. Инте­рес­но, что по сооб­ще­нию одно­го позд­не­го авто­ра (Schol. Aristid. XLVI. 160), Миль­ти­ад был обви­нен Алк­мео­ни­да­ми. Это еще один кос­вен­ный аргу­мент в поль­зу наше­го пред­по­ло­же­ния, соглас­но кото­ро­му Ксан­типп был лиде­ром Алк­мео­ни­дов и их груп­пи­ров­ки.

В 484 г. до н. э. Ксан­типп стал жерт­вой чет­вер­той остра­кофо­рии. Остра­ка, отно­ся­щи­е­ся к ней, пока не обна­ру­же­ны архео­ло­га­ми. Най­де­но несколь­ко десят­ков остра­ка с име­нем Ксан­тип­па, отно­ся­щих­ся к дру­гим, более ран­ним остра­кофо­ри­ям. В их чис­ле — долж­но быть, самый инте­рес­ный из всех най­ден­ных остра­ка, содер­жа­щий эпи­грам­му (эле­ги­че­ский дистих), в кото­рой Ксан­типп назван «осквер­нен­ным» (ἀλειτηρός)³¹. Недав­но опуб­ли­ко­ван­ные³² остра­ка про­тив дру­го­го Алк­мео­ни­да — Мегак­ла, сына Гип­по­кра­та — так­же назы­ва­ют его ἀλειτηρός. Таким обра­зом, не оста­ет­ся ника­ких сомне­ний отно­си­тель­но того, о каких «осквер­нен­ных» идет речь. Име­ет­ся в виду зна­ме­ни­тая Кило­но­ва сквер­на; в свя­зи с ней антич­ны­ми авто­ра­ми (Thuc. I. 126. 11; Eupolis fr. 96 Kock; ср. Andoc. I. 130—131; Lycurg. Leocr. 117) упо­треб­ля­ет­ся тер­мин ἀλιτήριος (= ἀλειτηρός). Перед нами новое сви­де­тель­ство того, что Ксан­типп, а зна­чит и Перикл, в обще­ствен­ном мне­нии был нераз­рыв­но свя­зан с осквер­нен­ны­ми Алк­мео­ни­да­ми (мне­ние Дж. Дей­ви­са, что после 489 г. эта связь была разо­рва­на³³, не име­ет под собой доста­точ­ных осно­ва­ний).

Подроб­ный экс­курс в гене­а­ло­гию Перик­ла по муж­ской линии был необ­хо­дим для демон­стра­ции того фак­та, что его связь с Алк­мео­ни­да­ми была глуб­же и ухо­ди­ла древ­нее, чем может пока­зать­ся на пер­вый взгляд. Бузи­ги дав­но, уже по мень­шей мере с VI в. до н. э., име­ли тес­ные отно­ше­ния с родом «про­кля­тых». Если сле­до­вать изло­жен­ной выше гипо­те­зе П. Бик­нел­ла (а она нахо­дит все новые под­твер­жде­ния и при­ня­та в насто­я­щее вре­мя мно­ги­ми иссле­до­ва­те­ля­ми³⁴), Перикл был даже не напо­ло­ви­ну, а на три чет­вер­ти Алк­мео­ни­дом. К тому же роду при­над­ле­жа­ла и его пер­вая жена, имя кото­рой неиз­вест­но³⁵.

Место Алк­мео­ни­дов в афин­ской поли­ти­че­ской жиз­ни. Необ­хо­ди­мо преж­де все­го тер­ми­но­ло­ги­че­ское уточ­не­ние отно­си­тель­но при­ме­не­ния к Алк­мео­ни­дам обо­зна­че­ния с.20 «род»: такое сло­во­упо­треб­ле­ние может пока­зать­ся уяз­ви­мым в све­те име­ю­щих­ся в анти­ко­ве­де­нии суще­ствен­ных раз­но­гла­сий по пово­ду опре­де­ле­ния при­ро­ды афин­ско­го рода (γένος). Этот вопрос был и оста­ет­ся одним из наи­бо­лее ожив­лен­но дис­ку­ти­ру­е­мых в лите­ра­ту­ре³⁶. Для луч­ше­го пони­ма­ния фено­ме­на рода очень важ­ное зна­че­ние име­ют вышед­шие в 1970-е годы рабо­ты фран­цуз­ских уче­ных Ф. Бур­рио и Д. Рус­се­ля³⁷, про­ти­во­по­ста­вив­ших тра­ди­ци­он­но­му пони­ма­нию гре­че­ско­го рода как кла­на (иду­ще­му еще от Дж. Гро­та, Л. Г. Мор­га­на, Ф. Энгель­са и др.) аль­тер­на­тив­ную кон­цеп­цию. В част­но­сти, соглас­но Бур­рио³⁸, сло­во γένος не явля­лось terminus technicus и в раз­ные эпо­хи име­ло раз­лич­ный смысл. В целом в Афи­нах мож­но выде­лить три типа объ­еди­не­ний, в отно­ше­нии кото­рых упо­треб­лял­ся тер­мин γένος: жре­че­ские кор­по­ра­ции (Кери­ки, Евмол­пи­ды), древ­ние общи­ны, сохра­нив­шие соб­ствен­ные куль­ты (Гефи­реи, Сала­ми­нии), нако­нец, поли­ти­че­ски вли­я­тель­ные семьи (οἴκοι), к кото­рым тер­мин γένος начи­на­ет при­ме­нять­ся лишь с IV в. до н. э. (Алк­мео­ни­ды, Фила­и­ды). Нали­чие в Афи­нах древ­ней кла­но­вой орга­ни­за­ции с родо­вой земель­ной соб­ствен­но­стью, родо­вы­ми усы­паль­ни­ца­ми и т. п. уче­ный отри­ца­ет. Эта точ­ка зре­ния с теми или ины­ми вари­а­ци­я­ми ста­но­вит­ся все более популяр­ной в нау­ке³⁹, хотя встре­ча­ют­ся и прин­ци­пи­аль­ные воз­ра­же­ния⁴⁰.

Суще­ству­ет и про­ме­жу­точ­ная точ­ка зре­ния, соглас­но кото­рой γένος (род) был реа­ли­ей, но дей­ство­вал на поли­ти­че­ской арене не как тако­вой, а посред­ством одной или несколь­ких сво­их важ­ней­ших семей или «агнат­ных групп»⁴¹.

Все выше­ска­зан­ное в пол­ной мере отно­сит­ся к Алк­мео­ни­дам. Еще в 1931 г. Г. Уэйд-Гери выска­зал пред­по­ло­же­ние, что они явля­лись не родом, а семьей (ὀικία)⁴². Эта гипо­те­за была под­хва­че­на рядом иссле­до­ва­те­лей⁴³. Дей­стви­тель­но, ни один из авто­ров V в. до н. э. (ни Пин­дар, ни Герод­от, ни Фуки­дид) не име­ну­ет Алк­мео­ни­дов родом (γένος) в «тех­ни­че­ском» смыс­ле. На наш взгляд, в слу­чае с Алк­мео­ни­да­ми поня­тия γένος и οἶκος на прак­ти­ке сов­па­да­ют, в отли­чие от неко­то­рых дру­гих родов (напри­мер, Кери­ков). Одна­ко здесь в нашу зада­чу не вхо­дит окон­ча­тель­ное суж­де­ние по это­му вопро­су; мы толь­ко хоте­ли бы обос­но­вать упо­треб­ле­ние нами сло­ва «род» по отно­ше­нию к ним. Мы опи­ра­ем­ся на то обсто­я­тель­ство, что в рус­ском язы­ке сло­во это (как и гре­че­ское γένος, по заме­ча­нию Бур­рио) не име­ет тех­ни­че­ско­го смыс­ла и может упо­треб­лять­ся в раз­ных зна­че­ни­ях. Так, гово­ря о рус­ских дво­рян­ских родах, име­ют в виду вовсе не какой-то клан, а семью (или систе­му семей), свя­зан­ную про­ис­хож­де­ни­ем от обще­го, отнюдь не фик­тив­но­го пред­ка. Имен­но в этом смыс­ле мы упо­треб­ля­ли до сих пор и будем впредь упо­треб­лять тер­мин «род», без­от­но­си­тель­но к его кон­крет­но­му смыс­ло­во­му напол­не­нию.

Отно­си­тель­но про­ис­хож­де­ния Алк­мео­ни­дов суще­ству­ют две вза­и­мо­ис­клю­ча­ю­щие тра­ди­ции. С одной сто­ро­ны, Пав­са­ний (II. 18. 8—9) выво­дит их из Пило­са, счи­тая потом­ка­ми дина­стии Неле­идов. С дру­гой сто­ро­ны, Герод­от если и не назы­ва­ет пря­мо Алк­мео­ни­дов автох­то­на­ми (его ἀνέκαθεν в VI. 125. 1 мож­но истол­ко­вать в этом смыс­ле), то, во вся­ком слу­чае, посвя­щая Алк­мео­ни­дам нема­ло пас­са­жей, нигде ни сло­вом не с.21 упо­ми­на­ет об их неа­фин­ском про­ис­хож­де­нии. В то же вре­мя о неа­фин­ских кор­нях Писи­стра­ти­дов (V. 65. 4), Фила­и­дов (VI. 35. 1), Гефи­ре­ев (V. 57) он гово­рит вполне одно­знач­но⁴⁴. Каких-то иных сви­де­тельств о про­ис­хож­де­нии Алк­мео­ни­дов не суще­ству­ет, поми­мо не вполне ясно­го ука­за­ния лек­си­ко­на Суды (s. v. Ἀλκμαιωνίδαι), выво­дя­ще­го род от неко­е­го Алк­мео­на, жив­ше­го (в Афи­нах?) во вре­ме­на Тесея (τοῦ κατὰ Θησέα).

В дан­ной ситу­а­ции любое суж­де­ние о кор­нях это­го рода может опи­рать­ся толь­ко на срав­ни­тель­ную цен­ность сооб­ще­ний Герод­о­та и Пав­са­ния. Мы склон­ны вслед за рядом иссле­до­ва­те­лей⁴⁵ отда­вать пред­по­чте­ние мол­ча­нию «отца исто­рии» перед сви­де­тель­ством пери­еге­та II в. н. э., кото­рый, кста­ти, в том же месте без какой бы то ни было аргу­мен­та­ции кос­вен­но отвер­га­ет абсо­лют­но аутен­тич­ную тра­ди­цию о неле­ид­ском про­ис­хож­де­нии Писи­стра­ти­дов. Пав­са­ний, оче­вид­но, отра­зил более позд­нюю (атти­до­гра­фи­че­скую?) тра­ди­цию, о кото­рой Герод­о­ту еще ниче­го не извест­но. Мож­но с доста­точ­ной долей уве­рен­но­сти утвер­ждать, что, во вся­ком слу­чае, в сере­дине V в. до н. э. Алк­мео­ни­ды рас­смат­ри­ва­лись в Афи­нах как автох­тон­ный евпат­рид­ский род⁴⁶.

Земель­ные вла­де­ния и рези­ден­ции Алк­мео­ни­дов бес­спор­но зафик­си­ро­ва­ны в двух дру­гих реги­о­нах. Во-пер­вых, это три дема в бли­жай­ших окрест­но­стях Афин, к югу от горо­да — Ало­пе­ка (ныне Куцо­по­ди), судя по все­му, являв­ша­я­ся глав­ной рези­ден­ци­ей, Агри­ла (ныне Пан­кра­ти) и Кси­пе­та (ныне Агиос-Сотир). Во-вто­рых — демы в соб­ствен­но Пара­лии, т. е. на юго-запад­ном побе­ре­жье Атти­ки вне окрест­но­стей Афин: Анафлист, Фре­ар­ры, Эги­лия. Недав­нее пред­по­ло­же­ние Дж. Кэм­па⁴⁷ «рас­ши­рить» рай­о­ны кон­тро­ля Алк­мео­ни­дов, вве­дя туда демы юго-восточ­но­го побе­ре­жья (Торик, Сти­рия, Пра­сии, Пота­мии), а так­же руд­ни­ки Лаврия и свя­ти­ли­ще Посей­до­на на Сунии (кото­рое в таком слу­чае ока­зы­ва­ет­ся их куль­то­вым цен­тром), до появ­ле­ния даль­ней­ших архео­ло­ги­че­ских сви­де­тельств нель­зя назвать доста­точ­но убе­ди­тель­ным; в то же вре­мя оно про­ти­во­ре­чит устой­чи­во­му мне­нию, соглас­но кото­ро­му Алк­мео­ни­ды не име­ли соб­ствен­но­го локаль­но­го куль­то­во­го цен­тра.

В тече­ние всей сво­ей исто­рии Алк­мео­ни­ды про­во­ди­ли чрез­вы­чай­но актив­ную мат­ри­мо­ни­аль­ную поли­ти­ку, направ­лен­ную на уста­нов­ле­ние внут­ри­по­лис­ных меж­ро­до­вых свя­зей, на фор­ми­ро­ва­ние раз­но­го рода коа­ли­ций⁴⁸. «Алк­мео­ни­дов­ские» име­на сре­ди пожиз­нен­ных архон­тов (Castor, FGrHist 250 F4) гово­рят о том, что уже в эпо­ху ран­ней арха­и­ки Алк­мео­ни­ды пород­ни­лись с Медон­ти­да­ми. Впо­след­ствии, в VI—V вв., эта тен­ден­ция была про­дол­же­на и упро­че­на. Про­со­по­гра­фи­че­ские иссле­до­ва­ния послед­них деся­ти­ле­тий (осо­бен­но рабо­ты П. Бик­нел­ла) все в боль­шей сте­пе­ни откры­ва­ют огром­ный раз­мах внут­ри­ат­ти­че­ских брач­ных свя­зей Алк­мео­ни­дов. К VI в. до н. э. вос­хо­дят свя­зи с Писи­стра­ти­да­ми, Бузи­га­ми (о чем гово­ри­лось выше), Кери­ка­ми (семья Кал­лия-Гип­по­ни­ка), воз­мож­но, так­же с Гефи­ре­я­ми. В V в. были уста­нов­ле­ны подоб­ные же сою­зы с Фила­и­да­ми (семья Миль­ти­а­да-Кимо­на), Сала­ми­ни­я­ми (семья Алки­ви­а­да-Кли­ния) и др.

с.22 Харак­тер­но, что при заклю­че­нии брач­ных аль­ян­сов Алк­мео­ни­ды отли­ча­лись исклю­чи­тель­ной поли­ти­че­ской инту­и­ци­ей, вся­кий раз уста­нав­ли­вая имен­но те кон­так­ты, кото­рые мог­ли ока­зать­ся наи­бо­лее полез­ны­ми в дан­ный момент, и не оста­нав­ли­ва­ясь перед раз­ры­вом этих кон­так­тов в слу­чае необ­хо­ди­мо­сти. Мат­ри­мо­ни­аль­ная поли­ти­ка Алк­мео­ни­дов рас­про­стра­ня­лась и за пре­де­лы Афин (Эре­трия, Сики­он). Впро­чем, прак­ти­ко­ва­лись в этом роде так­же и эндо­гам­ные бра­ки (напри­мер, брак Мегак­ла (IV) и его дво­ю­род­ной сест­ры Кеси­ры, доче­ри Кли­сфе­на⁴⁹); послед­ние, насколь­ко мож­но судить, вооб­ще харак­тер­ны для гре­че­ской ари­сто­кра­тии.

Ряд уче­ных выска­зы­вал (порой весь­ма кате­го­рич­но) мне­ние, соглас­но кото­ро­му Алк­мео­ни­ды уже с очень ран­не­го вре­ме­ни, с VII в. до н. э. были как бы «отчуж­де­ны» от общей мас­сы афин­ской ари­сто­кра­тии, даже про­ти­во­по­став­ле­ны ей⁵⁰. Воз­мож­но, эта отчуж­ден­ность несколь­ко пре­уве­ли­че­на и во вся­ком слу­чае не име­ет прин­ци­пи­аль­ной идео­ло­ги­че­ской подо­пле­ки⁵¹. Тем не менее сам ее факт отри­цать труд­но. Дей­стви­тель­но, суще­ство­ва­ла опре­де­лен­ная (порой весь­ма суще­ствен­ная) спе­ци­фи­ка в меха­низ­мах вли­я­ния, при­ме­няв­ших­ся Алк­мео­ни­да­ми. В их поли­ти­ке боль­шую роль, неже­ли у дру­гих родов, игра­ли такие фак­то­ры, как внеш­ние свя­зи, про­яв­ле­ние щед­ро­сти (μεγαλοπρέπεια), в част­но­сти, затра­ты на побе­ды в состя­за­ни­ях⁵², дина­сти­че­ские бра­ки, нако­нец, пря­мая апел­ля­ция к демо­су⁵³. В конеч­ном сче­те имен­но пред­ста­ви­те­ли Алк­мео­ни­дов (Кли­сфен, Перикл) сыг­ра­ли пер­во­сте­пен­ную роль в ста­нов­ле­нии поли­ти­че­ской систе­мы афин­ской демо­кра­тии. Мно­гие иссле­до­ва­те­ли обос­но­ван­но отме­ча­ют, что в этих и дру­гих осо­бен­но­стях дея­тель­но­сти Алк­мео­ни­дов мож­но про­сле­дить нема­ло­важ­ное вли­я­ние Кило­но­вой сквер­ны, осо­бо­го поло­же­ния «осквер­нен­но­го рода»⁵⁴.

Нача­ло поли­ти­че­ской карье­ры Перик­ла и Алк­мео­ни­ды. Дет­ство Перик­ла при­шлось на деся­ти­ле­тие меж­ду Мара­фо­ном и Сала­ми­ном. На него, вне вся­ко­го сомне­ния, ока­за­ли тягост­ное впе­чат­ле­ние оче­ред­ные «гоне­ния» на Алк­мео­ни­дов, раз­вер­нув­ши­е­ся в это вре­мя⁵⁵. В 486 г. до н. э. был изгнан ост­ра­киз­мом его дядя по мате­ри Мегакл, два года спу­стя — его отец Ксан­типп⁵⁶. Под­вер­га­лись угро­зе изгна­ния мно­гие дру­гие чле­ны рода (их име­на про­чи­та­ны на остра­ка). На Алк­мео­ни­дов сыпа­лись обви­не­ния в Кило­но­вой скверне (ἀλιτήριοι), пер­сид­ской измене (προδόται, Μῆδοι), свя­зях с тира­на­ми (φίλοι τῶν τυράννων). Когда сам Перикл поз­же всту­пил на поли­ти­че­скую аре­ну, обви­не­ния подоб­но­го рода долж­ны были предъ­яв­лять­ся и ему лич­но; не слу­чай­но, по заме­ча­нию Плу­тар­ха (Per. 7), в моло­до­сти Перикл очень боял­ся ост­ра­киз­ма.

Пер­вое упо­ми­на­ние о Перик­ле как о прак­ти­че­ском дея­те­ле отно­сит­ся к 472 г. до н. э. (IG II². 2318, 9—11). В этом году Перикл высту­пил в каче­стве хоре­га при поста­нов­ке эсхи­лов­ских «Пер­сов». На этом эпи­зо­де карье­ры начи­на­ю­ще­го поли­ти­ка сто­ит оста­но­вить­ся подроб­нее. В 472 г. Перикл был юно­шей 22 лет, и вряд ли хоре­гия была с.23 воз­ло­же­на на него лич­но. Судя по все­му, пер­во­на­чаль­но литур­гом был Ксан­типп. В таком слу­чае он умер в кон­це 473 или нача­ле 472 г.⁵⁷, и хоре­гию пере­нял его сын.

Хоре­гия, как и вся­кая литур­гия, была в Афи­нах пре­крас­ной воз­мож­но­стью заре­ко­мен­до­вать себя для любо­го граж­да­ни­на, всту­па­ю­ще­го на поли­ти­че­ское попри­ще (ср. Thuc. VI. 16. 3 — в свя­зи с Алки­ви­а­дом). Дума­ет­ся, совер­шен­но не слу­чай­но в ходе этой хоре­гии рядом ока­за­лись име­на Перик­ла и Эсхи­ла. Свя­зи хоре­га и дра­ма­тур­га не были, как пра­ви­ло, вызва­ны про­стым сов­па­де­ни­ем. Они зна­ме­но­ва­ли лич­ную и поли­ти­че­скую бли­зость (как, напри­мер, у Феми­сток­ла и Фри­ни­ха). В свя­зи с этим упо­мя­нем два инте­рес­ных фак­та. Во-пер­вых, Эсхил был родом из Элев­си­на, отку­да, как мы выяс­ни­ли, про­ис­хо­дил род Бузи­гов. Во-вто­рых, имя послед­не­го афин­ско­го пожиз­нен­но­го архон­та (755/4—754/3 гг. до н. э.), упо­ми­на­е­мое Касто­ром, — Алк­ме­он, сын Эсхи­ла⁵⁸. Афин­ская ари­сто­кра­ти­че­ская оно­ма­сти­ка — тема почти не иссле­до­ван­ная, но извест­ные фак­ты гово­рят о том, что име­на в этой сре­де дава­лись отнюдь не слу­чай­но. Каж­дый знат­ный род имел более или менее устой­чи­вый набор лич­ных имен; пере­ме­ще­ние послед­них из рода в род, как пра­ви­ло, явля­лось зна­ком род­ствен­ных и мат­ри­мо­ни­аль­ных свя­зей (наи­бо­лее ясно это вид­но как раз на при­ме­ре Алк­мео­ни­дов). Таким обра­зом, мож­но с нема­лой долей веро­ят­но­сти утвер­ждать, что лич­ные свя­зи Эсхи­ла и Перик­ла были дав­ни­ми, уна­сле­до­ван­ны­ми от пред­ков. Кста­ти, Эсхил был ровес­ни­ком или почти ровес­ни­ком Ксан­тип­па.

Неод­но­крат­но отме­ча­лось, что в ряде драм Эсхи­ла при­сут­ству­ют аллю­зии на лич­ность Перик­ла, на исто­рию рода Алк­мео­ни­дов, в част­но­сти, в свя­зи с Кило­но­вой сквер­ной⁵⁹. Такие аллю­зии почти несо­мнен­ны в «Эвме­ни­дах» и вооб­ще в «Оре­стее», весь­ма веро­ят­ны в тра­ге­дии «Семе­ро про­тив Фив», воз­мож­ны в «Про­ме­тее». Цель их в общем мож­но опре­де­лить как ока­за­ние под­держ­ки моло­до­му Пери­к­лу на заре его поли­ти­че­ской дея­тель­но­сти, в част­но­сти, оправ­да­ние начи­на­ю­ще­го и пер­спек­тив­но­го поли­ти­ка от дис­кре­ди­ти­ру­ю­щих его наве­тов, свя­зан­ных с Алк­мео­ни­да­ми, от обви­не­ний в родо­вом про­кля­тии.

Веро­ят­но, уже тогда у Перик­ла воз­ник­ло жела­ние изба­вить­ся от обре­ме­ни­тель­но­го насле­дия Алк­мео­ни­дов, по воз­мож­но­сти умень­шить свою зави­си­мость от «про­кля­то­го» рода. Но это было для него еще совер­шен­но невоз­мож­но: любая поли­ти­че­ская дея­тель­ность в пер­вой поло­вине V в. до н. э. обу­слов­ли­ва­лась преж­де все­го под­держ­кой род­ствен­ни­ков⁶⁰. Перикл же начи­нал свою карье­ру по всем пра­ви­лам афин­ской поли­ти­ки. После хоре­гии 472 г. мы встре­ча­ем его в кон­це 460-х годов в каче­стве стра­те­га (Plut. Cim. 13). Эта, судя по все­му, пер­вая стра­те­гия Перик­ла стран­ным обра­зом была упу­ще­на из вида Ч. Фор­на­рой. В сво­ей моно­гра­фии об афин­ских стра­те­гах V в. до н. э. он дати­ру­ет первую стра­те­гию Перик­ла лишь 454/3 г. (Thuc. I. 111. 2)⁶¹. Э. Бади­ан, пер­вым обра­тив­ший серьез­ное вни­ма­ние на ука­зан­ный пас­саж Плу­тар­ха (точ­нее, Кал­ли­сфе­на, на кото­ро­го тот ссы­ла­ет­ся), отно­сит его к 465—463 годам⁶². Кажет­ся, внут­ри это­го вре­мен­но­го про­ме­жут­ка мож­но обо­зна­чить и более точ­ную дату. При­ни­мая 494 г. как год рож­де­ния Перик­ла и пом­ня о воз­раст­ном цен­зе для заня­тия долж­но­сти стра­те­га (30 лет), мы долж­ны будем отне­сти первую стра­те­гию Перик­ла к 464/3 г. Кста­ти, он испол­нял эту маги­стра­ту­ру сов­мест­но с Эфи­аль­том, к груп­пи­ров­ке кото­ро­го в тот пери­од при­мы­кал (Arist. Pol. 1274a10; Plut. Per. 9; Mor. 812d). Есте­ствен­но, уже с моло­до­сти высту­пал Перикл и в каче­стве ора­то­ра в народ­ном собра­нии и судах, сра­зу снис­кав себе репу­та­цию вели­ко­леп­но­го масте­ра крас­но­ре­чия.

с.24 Таким обра­зом, уже с пер­вых лет поли­ти­че­ской дея­тель­но­сти Перик­ла в ней соче­та­лись и сопер­ни­ча­ли две тен­ден­ции: опо­ра на Алк­мео­ни­дов, на их обшир­ные свя­зи, и оттал­ки­ва­ние от них. Будучи реа­ли­стом, Перикл не мог не пони­мать, что без под­держ­ки рода успе­ха достичь прак­ти­че­ски невоз­мож­но⁶³, и поэто­му в пер­вый пери­од его карье­ры, до сере­ди­ны 440-х годов, пер­вая тен­ден­ция без­услов­но пре­об­ла­да­ла. Наби­ра­ю­щий силу поли­тик дей­ство­вал пона­ча­лу все­це­ло в клю­че тра­ди­ци­он­ных для Алк­мео­ни­дов меха­низ­мов вли­я­ния, в первую оче­редь укреп­ляя внут­ри­ро­до­вые и меж­ро­до­вые свя­зи⁶⁴. В сере­дине 450-х годов он женил­ся на сво­ей дво­ю­род­ной сест­ре, быв­шей жене Гип­по­ни­ка из рода Кери­ков (Plat. Prot. 314e; Plut. Per. 24)⁶⁵. Этим, кста­ти, укреп­ля­лись уже суще­ство­вав­шие свя­зи Алк­мео­ни­дов с назван­ным родом. Такие свя­зи небез­осно­ва­тель­но пред­по­ла­га­ют­ся уже в VI в.⁶⁶ Око­ло 480 г. до н. э. был заклю­чен мощ­ный мат­ри­мо­ни­аль­ный союз меж­ду Алк­мео­ни­да­ми, Кери­ка­ми и Фила­и­да­ми: Исо­ди­ка из рода Алк­мео­ни­дов была выда­на замуж за Кимо­на, а сест­ра Кимо­на Эль­пи­ни­ка — за Кери­ка Кал­лия, отца Гип­по­ни­ка⁶⁷.

Стар­ший из двух сыно­вей, родив­ших­ся от пер­во­го бра­ка Перик­ла, был назван Ксан­тип­пом, а вто­рой — Пара­лом (Πάραλος), что долж­но было засви­де­тель­ство­вать связь с Пара­ли­ей, про­ста­та­ми кото­рой издав­на высту­па­ли Алк­мео­ни­ды.

Перикл рас­ши­рил мат­ри­мо­ни­аль­ные свя­зи Алк­мео­ни­дов на ветвь рода Сала­ми­ни­ев: есть вес­кие осно­ва­ния пред­по­ла­гать, что брак сво­я­че­ни­цы Перик­ла Дино­ма­хи с его ста­рым дру­гом и сорат­ни­ком Кли­ни­ем (Plat. Alc. I. 105d, 123c) состо­ял­ся имен­но по его ини­ци­а­ти­ве⁶⁸. Не слу­ча­ен тот факт, что после гибе­ли Кли­ния в 447 г. опе­ку­ном его мало­лет­не­го сына, буду­ще­го зна­ме­ни­то­го Алки­ви­а­да, стал имен­но Перикл (Isocr. XVI. 28; Plat. Alc. I. 104, 118e, 124c; Plut. Alc. 1; 3). Они были доста­точ­но близ­ки­ми род­ствен­ни­ка­ми: Алки­ви­ад при­хо­дил­ся само­му Пери­к­лу дво­ю­род­ным пле­мян­ни­ком, а его жене — род­ным.

Гре­че­ские авто­ры назы­ва­ют Алки­ви­а­да ἀνεψιαδοῦς Перик­ла. Прав­да, Кор­не­лий с.25 Непот (Alc. 2) счи­та­ет, что Алки­ви­ад был его «пасын­ком» (privignus)⁶⁹, но это сто­я­щее особ­ня­ком сооб­ще­ние — ско­рее все­го плод неред­кой у рим­ско­го био­гра­фа пута­ни­цы.

Неров­но раз­ви­ва­лись отно­ше­ния Перик­ла с Фила­и­да­ми. Свя­зи род­ства, без­услов­но, не мог­ли не давать о себе знать: Перикл и Исо­ди­ка, жена Кимо­на, были тро­ю­род­ны­ми бра­том и сест­рой.

С дру­гой сто­ро­ны, отцы Перик­ла и Кимо­на были вра­га­ми: Ксан­типп в свое вре­мя добил­ся осуж­де­ния Миль­ти­а­да. Напря­жен­ность меж­ду семья­ми была отча­сти сня­та брач­ным аль­ян­сом 480 г., но в целом в отно­ше­ни­ях Перик­ла и Кимо­на, насколь­ко мож­но судить, чере­до­ва­лись пери­о­ды коа­ли­ции и кон­флик­та⁷⁰.

Во мно­гом в рус­ле родо­вой, ари­сто­кра­ти­че­ской поли­ти­ки лежит еще и извест­ный закон Перик­ла о граж­дан­стве 451 г. до н. э.⁷¹, соглас­но кото­ро­му афин­ски­ми граж­да­на­ми счи­та­лись те, кто мог под­твер­дить свою при­над­леж­ность к граж­дан­ско­му кол­лек­ти­ву и по муж­ской, и по жен­ской лини­ям. Если ранее в этой сфе­ре дей­ство­вал ста­рин­ный прин­цип, учи­ты­вав­ший лишь при­над­леж­ность отца и не при­ни­мав­ший в рас­чет про­ис­хож­де­ние мате­ри (этот прин­цип про­сле­жи­ва­ет­ся еще у Эсхи­ла, ср. Eum. 657—666), то Перикл при­влек вни­ма­ние афи­нян к жен­ской линии. Этим, поми­мо про­че­го, нано­сил­ся удар по Кимо­ну, мате­рью кото­ро­го была фра­кий­ская царев­на Геге­си­пи­ла (Plut. Cim. 4; Marcellin. Vita Thuc. 17). Инте­рес­но, что в дан­ном слу­чае Перикл вел весь­ма рис­ко­ван­ную игру: воз­буж­де­ние инте­ре­са к жен­ской линии кос­вен­но уда­ря­ло и по нему, напо­ми­ная, что он при­ча­стен к Кило­но­вой скверне по мате­ри. Одна­ко, будучи изощ­рен­ным и талант­ли­вым поли­ти­ком, Перикл не боял­ся уда­ра по этой «боле­вой точ­ке»: он знал, что воз­буж­дать вопрос о родо­вом про­кля­тии отнюдь не в инте­ре­сах Кимо­на, имев­ше­го детей от «осквер­нен­ной» Исо­ди­ки.

Вопрос о детях Кимо­на отно­сит­ся к чис­лу дис­кус­си­он­ных. Автор V в. до н. э. Сте­сим­брот в про­из­ве­де­нии «О Феми­сток­ле, Фуки­ди­де и Перик­ле» (FGrHist 107 F6) счи­та­ет Лаке­де­мо­ния и Улия (Элея) рож­ден­ны­ми от мате­ри-арка­дян­ки (из горо­да Кли­тор); в таком слу­чае толь­ко Фес­сал ока­зы­ва­ет­ся сыном Исо­ди­ки. Одна­ко Сте­сим­брот не поль­зу­ет­ся репу­та­ци­ей авто­ри­тет­но­го источ­ни­ка⁷². Види­мо, бли­же к истине сооб­ще­ние пери­еге­та Дио­до­ра (FGrHist 372 F37), соглас­но кото­ро­му все три сына Кимо­на были рож­де­ны в закон­ном бра­ке с Исо­ди­кой⁷³. Оче­вид­но, Перикл, ведя не вполне чистую поли­ти­че­скую игру, попро­сту пуб­лич­но кле­ве­тал на сыно­вей Кимо­на, попре­кая их мате­рью-неа­фи­нян­кой (Plut. Per. 29) и этим застав­ляя их самих рас­кры­вать свое истин­ное про­ис­хож­де­ние от «про­кля­тых».

Раз­рыв. К сере­дине 440-х годов до н. э. Перикл дости­га­ет пол­но­го успе­ха, покон­чив с.26 со все­ми серьез­ны­ми сопер­ни­ка­ми (в 444 г. был изгнан ост­ра­киз­мом Фуки­дид, сын Меле­сия, пород­нив­ший­ся с Фила­и­да­ми⁷⁴) и заняв исклю­чи­тель­ное поло­же­ние в афин­ском поли­се. Теперь он, в прин­ци­пе, не нуж­дал­ся в суще­ствен­ной под­держ­ке рода или какой-либо поли­ти­че­ской груп­пи­ров­ки и мог опи­рать­ся на соб­ствен­ные силы, высту­пая от име­ни все­го демо­са.

В этих усло­ви­ях про­ис­хо­дит быст­рое отчуж­де­ние Перик­ла от Алк­мео­ни­дов. Око­ло 445 г. он раз­во­дит­ся со сво­ей пер­вой женой и всту­па­ет в брак с неа­фи­нян­кой Аспа­си­ей⁷⁵. Вокруг Перик­ла, насколь­ко мож­но судить, имен­но в пери­од его бли­зо­сти к Аспа­сии скла­ды­ва­ет­ся зна­ме­ни­тый кру­жок дея­те­лей куль­ту­ры, не имев­ший ниче­го обще­го с тра­ди­ци­он­ны­ми гете­ри­я­ми, стро­ив­ших­ся на прин­ци­пах род­ства, кли­ен­те­лы и «поли­ти­че­ской друж­бы» (φιλία)⁷⁶. Новые сорат­ни­ки Перик­ла не были ни его род­ствен­ни­ка­ми, ни в боль­шин­стве слу­ча­ев и афи­ня­на­ми. Анак­са­гор про­ис­хо­дил из Кла­зо­мен, Про­та­гор — из Абде­ры, Герод­от — из Гали­кар­насса; Фидий, хотя и являл­ся афин­ским граж­да­ни­ном, был, как и подо­ба­ло худож­ни­ку, мало при­вя­зан к како­му-то кон­крет­но­му поли­су, рабо­тая во мно­гих горо­дах Элла­ды — Дель­фах, Олим­пии, Пла­тее и др.⁷⁷

Здесь необ­хо­ди­мо отме­тить, что «кру­жок Перик­ла» зача­стую при­об­ре­та­ет в лите­ра­ту­ре чрез­мер­но широ­кие, рас­плыв­ча­тые очер­та­ния. Порой в него стре­мят­ся вклю­чить едва ли не всех пред­ста­ви­те­лей гре­че­ской интел­лек­ту­аль­ной эли­ты V в., так или ина­че свя­зан­ных с Афи­на­ми⁷⁸. Так, по рас­про­стра­нен­но­му мне­нию, к это­му круж­ку при­мы­кал Софокл. Одна­ко несо­мнен­но, что, во вся­ком слу­чае, в нача­ле сво­ей дея­тель­но­сти Софокл поль­зо­вал­ся под­держ­кой Кимо­на (Plut. Cim. 8), как Эсхил — Перик­ла. Вик­тор Эрен­берг посвя­тил моно­гра­фию⁷⁹ дока­за­тель­ству того, что по край­ней мере в обла­сти миро­воз­зре­ния Перикл и Софокл были анти­по­да­ми. Софокл являл­ся харак­тер­ным пред­ста­ви­те­лем тра­ди­ци­он­но­го, кон­сер­ва­тив­но­го бла­го­че­стия, что с осо­бой силой ска­зы­ва­лось на его неиз­мен­но пие­ти­че­ском отно­ше­нии к Дель­фам. Но это неиз­беж­но долж­но было про­ти­во­по­ста­вить его Пери­к­лу и в поли­ти­че­ской сфе­ре, посколь­ку в тече­ние Пен­те­кон­та­этии отно­ше­ния меж­ду Афи­на­ми и Дель­фа­ми, не в послед­нюю оче­редь бла­го­да­ря Пери­к­ло­вой поли­ти­ке (см. ниже), неуклон­но ухуд­ша­лись. С дру­гой сто­ро­ны, нет осно­ва­ний отри­цать бли­зость к Пери­к­лу Герод­о­та (вспом­ним, кста­ти, об уча­стии послед­не­го в выве­де­нии Фурий), хотя из это­го, разу­ме­ет­ся, отнюдь не выте­ка­ет с неиз­беж­но­стью мни­мая «про­пе­ри­к­лов­ская» пози­ция исто­ри­ка. Инте­рес­но, что Герод­от, судя по все­му, был бли­зок к Софо­клу (Plut. Mor. 785b).

Имен­но к пери­о­ду после 445 г. сле­ду­ет, судя по все­му, отне­сти и сви­де­тель­ство Плу­тар­ха (Per. 7) о едва ли не демон­стра­тив­ном отка­зе Перик­ла от тес­но­го обще­ния с дру­зья­ми и род­ствен­ни­ка­ми. Даже на сва­деб­ном пире сво­е­го дво­ю­род­но­го бра­та Еврип­то­ле­ма⁸⁰ он не остал­ся до кон­ца. Тра­ди­ция сохра­ни­ла заяв­ле­ние Перик­ла (оче­вид­но, поль­зо­вав­ше­е­ся популяр­но­стью), что он не посту­пит­ся ради друж­бы закон­но­стью и обще­ствен­ной поль­зой (Plut. Mor. 186b; 531c; 808ab). Ины­ми сло­ва­ми, Перикл отка­зал­ся от услуг гете­рии.

Чрез­вы­чай­но инте­ре­сен еще один факт. Авто­ром декре­та (IG I². 77), отно­ся­ще­го­ся, судя по все­му, имен­но ко вто­рой поло­вине 440-х годов (или чуть поз­же) и уста­нав­ли­ва­ю­ще­го наслед­ствен­ные поче­сти потом­кам тира­но­убийц Гар­мо­дия и Ари­сто­ги­то­на, был имен­но Перикл, если вер­но никем не оспа­ри­ва­е­мое вос­ста­нов­ле­ние его име­ни из с.27 сохра­нив­ше­го­ся […] κλες ⁸¹. Таким обра­зом, и в дан­ном вопро­се Перикл если и не опро­вер­га­ет пря­мо, то, во вся­ком слу­чае, отнюдь не раз­де­ля­ет быто­вав­шую сре­ди Алк­мео­ни­дов тра­ди­цию, соглас­но кото­рой честь осво­бож­де­ния Афин при­над­ле­жа­ла их роду, а не тира­но­убий­цам. В про­ти­во­вес «алк­мео­ни­дов­ской» вер­сии собы­тий Перикл опи­ра­ет­ся на обще­а­фин­скую, осо­бен­но популяр­ную в широ­ких сло­ях демо­са.

Внеш­няя поли­ти­ка Перик­ла во мно­гих отно­ше­ни­ях так­же не толь­ко вышла из рус­ла алк­мео­ни­дов­ской тра­ди­ции, но и при­об­ре­ла про­ти­во­по­лож­ную направ­лен­ность. Осо­бен­но ясно это вид­но в отно­ше­нии Перик­ла к Дель­фам⁸².

Хоро­шо извест­ны дав­ние и проч­ные свя­зи Алк­мео­ни­дов с этим авто­ри­тет­ней­шим рели­ги­оз­ным цен­тром гре­че­ско­го мира. Свя­зи эти вос­хо­дят еще к нача­лу VI в. до н. э., к Пер­вой Свя­щен­ной войне⁸³. Тогдаш­ний гла­ва рода Алк­ме­он в 595 г. коман­до­вал афин­ским воен­ным кон­тин­ген­том в этом кон­флик­те (Plut. Sol. 11); впо­след­ствии он был настоль­ко вли­я­те­лен в кру­гах дель­фий­ско­го жре­че­ства, что смог ока­зать весь­ма серьез­ное содей­ствие при­быв­шим к ора­ку­лу послам лидий­ско­го царя (Herod. VI. 125). Уста­нов­лен­ные кон­так­ты не пре­ры­ва­лись, судя по все­му, в тече­ние все­го VI в. Во вся­ком слу­чае, в пери­од сво­их изгна­ний из Афин при тира­нах в 546—527 и 514—510 гг. до н. э. Алк­мео­ни­ды избра­ли местом сво­е­го пре­бы­ва­ния имен­но Дель­фы, где и при­ня­ли уча­стие в рестав­ра­ции после пожа­ра хра­ма Апол­ло­на. Алк­мео­ни­ды завер­ши­ли вос­ста­нов­ле­ние это­го соору­же­ния, взяв­шись за него в пери­од сво­е­го вто­ро­го изгна­ния, т. е. после 514 г.⁸⁴; види­мо, стро­и­тель­ство про­дол­жа­лось и после воз­вра­ще­ния Алк­мео­ни­дов в Афи­ны, в 500-х годах.

Во мно­гом бла­го­да­ря рас­по­ло­же­нию со сто­ро­ны Дель­фов Алк­мео­ни­дам уда­лось в 510 г. вер­нуть­ся на роди­ну, добив­шись изгна­ния тира­нов спар­тан­ским вой­ском Клео­ме­на I⁸⁵. Выска­зы­ва­лось мне­ние, что в лик­ви­да­ции афин­ской тира­нии была более всех заин­те­ре­со­ва­на Спар­та, исполь­зо­вав­шая и Дель­фы, и Алк­мео­ни­дов лишь для при­кры­тия⁸⁶. Без­услов­но, эта акция пре­крас­но укла­ды­ва­лась в рус­ло общей анти­ти­ра­ни­че­ской поли­ти­ки Спар­ты в VI в. до н. э.⁸⁷; осво­бож­де­ние Афин мог­ло спо­соб­ство­вать вовле­че­нию это­го поли­са в спар­тан­скую сфе­ру вли­я­ния, вплоть до вклю­че­ния его в Пело­пон­нес­ский союз. Одна­ко, по наше­му мне­нию, нель­зя сбра­сы­вать со сче­тов и рели­ги­оз­ный авто­ри­тет Дель­фов, и боль­шое зна­че­ние, при­да­вав­ше­е­ся их ора­ку­лам (в част­но­сти, толь­ко Дель­фы мог­ли санк­ци­о­ни­ро­вать раз­рыв ксе­нии меж­ду Спар­той и Писи­стра­ти­да­ми), и, нако­нец, дей­стви­тель­но серьез­ное отно­ше­ние спар­тан­цев к рели­гии, в осо­бен­но­сти к ора­ку­лам⁸⁸.

с.28 При этом вовсе не обя­за­тель­но при­ни­мать вер­сию Герод­о­та о пря­мом под­ку­пе ора­ку­ла Кли­сфе­ном. Даже всех богатств Алк­мео­ни­дов, без­услов­но, попро­сту не хва­ти­ло бы, чтобы под­ку­пить жре­че­ство бога­тей­ше­го в Гре­ции свя­ти­ли­ща. Соб­ствен­но, под­куп как тако­вой был и не нужен: Дель­фы сим­па­ти­зи­ро­ва­ли Алк­мео­ни­дам как в силу их дав­них вза­и­мо­от­но­ше­ний, так и в свя­зи с рестав­ра­ци­ей хра­ма τοῦ παραδείγματος κάλλιον (Herod. V. 62. 3).

Бли­зость Алк­мео­ни­дов к Дель­фам про­яви­лась и в покро­ви­тель­стве послед­них рефор­мам Кли­сфе­на, в част­но­сти, в бла­го­при­ят­ном отве­те Пифии на запрос афи­нян, свя­зан­ный с пере­име­но­ва­ни­ем фил (Arist. Ath. pol. 21. 6). При нега­тив­ном отно­ше­нии к рефор­мам ора­кул мог бы дать пря­мо отри­ца­тель­ное, как в ана­ло­гич­ной ситу­а­ции Кли­сфе­ну Сики­он­ско­му (Herod. V. 67. 3), или дву­смыс­лен­ное про­ри­ца­ние⁸⁹.

После Кли­сфе­на, в нача­ле V в. до н. э., сим­па­тии Дель­фов к Алк­мео­ни­дам не пре­кра­ща­ют­ся. Уме­рен­но про­пер­сид­ская пози­ция, заня­тая Алк­мео­ни­да­ми в Афи­нах нака­нуне мидий­ских воин, вполне сов­па­да­ла с пози­ци­ей дель­фий­ско­го жре­че­ства⁹⁰. Отнюдь не слу­чай­но Мегакл (IV), изгнан­ный из Афин ост­ра­киз­мом в 486 г., прак­ти­че­ски сра­зу ока­зал­ся в Дель­фах, где в том же году стал побе­ди­те­лем в Пифий­ских играх. На его побе­ду напи­сал VII Пифий­скую оду Пин­дар. Этот близ­кий к Дель­фам поэт нахо­дил­ся, судя по все­му, в весь­ма тес­ных отно­ше­ни­ях с Алк­мео­ни­да­ми. Ему при­над­ле­жал так­же трен на смерть Гип­по­кра­та — отца Мегак­ла, бра­та Кли­сфе­на и деда Перик­ла (Pind. fr. 137)⁹¹.

VII Пифий­ская ода отли­ча­ет­ся более интим­ным, лич­ным тоном, чем боль­шин­ство дру­гих од Пин­да­ра. Чув­ству­ет­ся, что автор лич­но зна­ет заказ­чи­ка, его семью, нахо­дит­ся с ним в дру­же­ских отно­ше­ни­ях. В оде про­хо­дят аллю­зии на построй­ку Алк­мео­ни­да­ми хра­ма Апол­ло­на (ст. 10—12), на их побе­ды в панэл­лин­ских играх (ст. 13—17), на недав­ний ост­ра­кизм Мегак­ла (ст. 18—19). Ни сло­вом не упо­ми­на­ет­ся Мара­фон, где роль Алк­мео­ни­дов была дву­смыс­лен­ной.

Итак, вплоть до Перик­ла мно­го­лет­ние свя­зи Алк­мео­ни­дов и Дель­фов отли­ча­ют­ся проч­но­стью и ста­биль­но­стью. Одна­ко затем про­ис­хо­дит доста­точ­но серьез­ный пере­лом. Вся эпо­ха Перик­ла ста­но­вит­ся вре­ме­нем рез­ко­го ухуд­ше­ния отно­ше­ний меж­ду Афи­на­ми и Дель­фа­ми. К момен­ту нача­ла Пело­пон­нес­ской вой­ны ора­кул ока­зы­ва­ет­ся все­це­ло на сто­роне Спар­ты (Thuc. I. 118. 3). В самом тре­бо­ва­нии «изгнать сквер­ну», направ­лен­ном спар­тан­ца­ми афи­ня­нам в 432 г. (Thuc. I. 126—127; Plut. Per. 33), ощу­ти­мо дель­фий­ское вли­я­ние⁹². Таким обра­зом, при Перик­ле тра­ди­ци­он­ная друж­ба Дель­фов с его родом реши­тель­но пре­сек­лась.

Дума­ет­ся, при­чи­на недру­же­лю­бия дель­фий­ско­го жре­че­ства к Пери­к­лу та же, что в свое вре­мя к Писи­стра­ту и Писи­стра­ти­дам⁹³. Импер­ские при­тя­за­ния пери­к­ло­вых Афин рас­про­стра­ня­лись не толь­ко на поли­ти­че­скую, но и на рели­ги­оз­ную и куль­тур­ную сфе­ры. И вот здесь они всту­па­ли в пря­мое про­ти­во­ре­чие с инте­ре­са­ми Дель­фов, по-преж­не­му отста­и­вав­ших свой авто­ри­тет как глав­но­го обще­гре­че­ско­го рели­ги­оз­но­го с.29 цен­тра. Вся дея­тель­ность Перик­ла и объ­ек­тив­но, и субъ­ек­тив­но была направ­ле­на на под­рыв это­го дель­фий­ско­го авто­ри­те­та. В замыс­лах афин­ско­го «олим­пий­ца» имен­но Афи­ны, а не Дель­фы и не какое-нибудь дру­гое место, долж­ны были стать пер­вой свя­ты­ней Элла­ды⁹⁴.

Анти­дель­фий­ская направ­лен­ность вид­на во мно­гих меро­при­я­ти­ях Перик­ла. Сле­ду­ет отме­тить пред­при­ня­тую им в 448 г. (после воз­об­нов­ле­ния Кал­ли­е­ва мира) попыт­ку созы­ва в Афи­нах обще­эл­лин­ско­го кон­грес­са, глав­ны­ми вопро­са­ми кото­ро­го долж­ны были стать куль­то­вые — вос­ста­нов­ле­ние сожжен­ных пер­са­ми гре­че­ских хра­мов и бла­годар­ствен­ные жерт­во­при­но­ше­ния по пово­ду побе­ды (Plut. Per. 17). В слу­чае уда­чи этой акции Афи­ны, несо­мнен­но, при­об­ре­ли бы огром­ное зна­че­ние в рели­ги­оз­ной жиз­ни Гре­ции. Одна­ко уси­ли­я­ми лаке­де­мо­нян кон­гресс был сорван. Откры­то афи­но-дель­фий­ская враж­деб­ность про­яви­лась во Вто­рой Свя­щен­ной войне (наи­бо­лее веро­ят­ная дата — 448 г.⁹⁵; мож­но рас­смат­ри­вать ее как одну из кам­па­ний Малой Пело­пон­нес­ской вой­ны). В ходе воен­ных дей­ствий Дель­фы были вре­мен­но отби­ты Пери­к­лом у дель­фий­ско­го жре­че­ства, под­дер­жи­ва­е­мо­го Спар­той, и пере­да­ны фоки­дя­нам (Thuc. I. 112. 5; Plut. Per. 21).

В этом же кон­тек­сте сле­ду­ет рас­смат­ри­вать осно­ва­ние в 443 г. по ини­ци­а­ти­ве Перик­ла и под эги­дой Афин обще­гре­че­ской коло­нии Фурии в Ита­лии (Strabo. VI. 263; Plut. Per. 11). Дан­ная акция не мог­ла не быть вызо­вом дель­фий­ско­му Апол­ло­ну, тра­ди­ци­он­но счи­тав­ше­му­ся покро­ви­те­лем коло­ни­за­ции. О рели­ги­оз­ном зна­че­нии осно­ва­ния Фурий гово­рит уже тот факт, что ойки­стом коло­нии (по край­ней мере, со сто­ро­ны афи­нян) был назна­чен извест­ный про­ри­ца­тель Лам­пон⁹⁶. Лам­пон был замет­ной фигу­рой в пери­к­ло­вых Афи­нах⁹⁷. Он являл­ся не толь­ко про­ри­ца­те­лем (χρησμολόγος καὶ μάντις, ср. Schol. Aristoph. Av. 521), но и жре­цом (θύτης), и экзе­ге­том (Eupolis fr. 297 Kock), а, кро­ме того, при­над­ле­жал к бли­жай­ше­му окру­же­нию Перик­ла (Arist. Rhet. 1419a2; Plut. Per. 6).

Нако­нец, сле­ду­ет ска­зать несколь­ко слов и о гран­ди­оз­ной стро­и­тель­ной про­грам­ме Перик­ла, в ходе реа­ли­за­ции кото­рой город укра­сил­ся архи­тек­тур­ны­ми памят­ни­ка­ми, вели­че­ствен­но­стью и кра­со­той пре­вос­хо­див­ши­ми все, что дото­ле при­хо­ди­лось видеть афи­ня­нам, да и не толь­ко им (ср. Plut. Per. 12—13)⁹⁸. Было бы непро­сти­тель­ным упро­ще­ни­ем трак­то­вать эту про­грам­му толь­ко в рам­ках афи­но-дель­фий­ско­го сопер­ни­че­ства, одна­ко суще­ству­ют серьез­ные осно­ва­ния пола­гать, что и этот аспект в ней так­же при­сут­ство­вал. Перикл стре­мил­ся сде­лать род­ной город не толь­ко поли­ти­че­ским геге­мо­ном гре­че­ско­го мира, но и его важ­ней­шим куль­тур­ным, рели­ги­оз­ным цен­тром; он видел в Афи­нах не толь­ко сто­ли­цу мор­ской дер­жа­вы, но и «шко­лу Элла­ды» (Thuc. II. 41. 1). Если же в пред­ше­ству­ю­щую эпо­ху какой-нибудь город и мог заслу­жить столь почет­ное наиме­но­ва­ние, то это были имен­но Дель­фы, санк­ци­о­ни­ро­вав­шие сво­им авто­ри­те­том ряд важ­ных нов­шеств в идей­ном раз­ви­тии арха­и­че­ской эпо­хи (в част­но­сти, фено­мен ран­не­го гре­че­ско­го зако­но­да­тель­ства). Теперь эту роль гото­ви­лись пере­нять пери­к­ло­вы Афи­ны, что никак не мог­ло быть встре­че­но с энту­зи­аз­мом в Апол­ло­но­вом свя­ти­ли­ще.

Отме­тим в свя­зи с выше­ска­зан­ным два инте­рес­ных обсто­я­тель­ства. Во-пер­вых, нача­ло стро­и­тель­ства на Акро­по­ле отно­сит­ся к 440-м годам, т. е. как раз к тому пери­о­ду, с.30 когда про­изо­шло отчуж­де­ние Перик­ла от Алк­мео­ни­дов. Во-вто­рых, сре­ди пери­к­ло­вых постро­ек мы обна­ру­жи­ва­ем почти исклю­чи­тель­но хра­мы и дру­гие куль­то­вые соору­же­ния. Афин­ский «олим­пи­ец» совер­шен­но пре­не­бре­гал граж­дан­ской архи­тек­ту­рой, обще­ствен­ны­ми зда­ни­я­ми ути­ли­тар­но­го назна­че­ния⁹⁹. Не уди­ви­тель­но, что обнов­лен­ные Афи­ны почти сра­зу же ста­ли цен­тром палом­ни­че­ства гре­ков (ср. Aristoph. Nub. 300 sqq.).

В то вре­мя как Афи­ны демон­стра­тив­но про­ти­во­по­став­ля­ли себя Дель­фам, Спар­та систе­ма­ти­че­ски под­чер­ки­ва­ла свое почте­ние к ора­ку­лу, давая понять, что она не пре­тен­ду­ет на духов­ное гос­под­ство в Элла­де, доволь­ству­ясь поли­ти­че­ской геге­мо­ни­ей. Это и обу­сло­ви­ло недву­смыс­лен­но лако­но­филь­скую пози­цию жре­че­ства Апол­ло­на в Пело­пон­нес­ской войне. Харак­тер­но, что и в самих Афи­нах про­тив­ни­ки Перик­ла, лако­но­фи­лы, выска­зы­ва­ли пие­тет к Дель­фам. Так, Кимон посвя­тил в дель­фий­ский храм скульп­тур­ную груп­пу рабо­ты Фидия (Paus. X. 10. 1)¹⁰⁰.

Впро­чем, неко­то­рые иссле­до­ва­те­ли¹⁰¹, опи­ра­ясь на зафик­си­ро­ван­ный в источ­ни­ках (Thuc. II. 13. 1; Plut. Per. 33) факт ксе­нии, суще­ство­вав­шей меж­ду Пери­к­лом и спар­тан­ским царем Архи­да­мом, счи­та­ют, что и Перикл был поли­ти­ком ско­рее рас­по­ло­жен­ным к Спар­те, неже­ли враж­деб­ным ей. Рас­смат­ри­ва­е­мая ксе­ния была ско­рее все­го заклю­че­на в 479 г., в тот момент, когда отец Перик­ла Ксан­типп и дед Архи­да­ма Лео­ти­хид коман­до­ва­ли гре­че­ским фло­том при Мика­ле. В пери­од ухуд­ше­ния афи­но-спар­тан­ских отно­ше­ний эта ксе­ния, оче­вид­но, надол­го ото­шла на зад­ний план, о ней едва ли не забы­ли. Ана­ло­гич­ная ксе­ния со Спар­той (с семьей эфо­ра Эндия) в семье Алки­ви­а­да была попро­сту разо­рва­на в 460-х годах¹⁰². Ксе­нов в Спар­те име­ли мно­гие афин­ские поли­ти­ки, и не толь­ко лако­но­фи­лы Иса­гор (Herod. V. 70. 1) или Кимон (Plut. Cim. 14), но и те, о сим­па­тии кото­рых к Спар­те ниче­го не извест­но, — упо­ми­нав­ший­ся выше Алки­ви­ад, а так­же семья Кал­лия-Гип­по­ни­ка (Xen. Hell. V. 4. 22; VI. 3. 4). Таким обра­зом, спар­тан­ская ксе­ния не может слу­жить сви­де­тель­ством тес­ных кон­так­тов Перик­ла со Спар­той.

«Воз­мез­дие». Годы фак­ти­че­ско­го прав­ле­ния Перик­ла, вто­рой пери­од его дея­тель­но­сти мож­но оха­рак­те­ри­зо­вать как вре­мя нарас­та­ния рацио­на­лиз­ма в афин­ском обще­стве¹⁰³. Опо­ра на лич­ные отно­ше­ния усту­па­ет место без­лич­ным сооб­ра­же­ни­ям закон­но­сти и государ­ствен­но­го инте­ре­са. При­мер само­го лиде­ра, демон­стра­тив­но поры­ва­ю­ще­го с семей­ны­ми, родо­вы­ми свя­зя­ми, ста­но­вит­ся пара­диг­ма­тич­ным для власт­ных струк­тур поли­са. Кста­ти, не лише­но осно­ва­ний пред­по­ло­же­ние, что имен­но к «Пери­к­ло­ву веку» отно­сит­ся изме­не­ние поряд­ка избра­ния стра­те­гов: теперь они изби­ра­ют­ся не по филам, как преж­де, а из все­го соста­ва граж­дан¹⁰⁴. Это озна­ча­ет тот же крен от тра­ди­ци­он­ных свя­зей и струк­тур к рацио­наль­ной кон­со­ли­да­ции поли­са.

с.31 Судя по все­му, рацио­на­ли­стом был Перикл и в рели­ги­оз­ной обла­сти¹⁰⁵. По мне­нию Ф. Шахер­май­е­ра, он являл­ся чело­ве­ком глу­бо­ко рели­ги­оз­ным, но пред­ста­ви­те­лем новой, «про­све­щен­ной» рели­ги­оз­но­сти, при­хо­див­шей в столк­но­ве­ние со ста­рой, тра­ди­ци­он­ной. К тому же Перикл не мог не пони­мать важ­но­сти почи­та­ния богов для внут­рен­ней и внеш­ней поли­ти­ки. Даже скеп­ти­че­ски отно­сясь к при­ме­там, он как государ­ствен­ный дея­тель в слу­чае появ­ле­ния тако­вых не впра­ве был пре­не­бречь кон­суль­та­ци­ей экзе­ге­та (Plut. Per. 6; ср. 13)¹⁰⁶. Б. Нокс¹⁰⁷ обра­тил вни­ма­ние на то, что в зна­ме­ни­той над­гроб­ной речи Перик­ла (Thuc. II. 35—46) ни разу не встре­ча­ет­ся сло­во θεός, и вооб­ще Фуки­дид нигде не вкла­ды­ва­ет ему в уста это­го сло­ва. Рас­ту­щая δύναμις Афин — вот реаль­ный объ­ект рели­ги­оз­но­го чув­ства Перик­ла.

Одна­ко тра­ди­ци­он­ное миро­воз­зре­ние было еще, в сущ­но­сти, непо­ко­ле­би­мо в мас­се афи­нян; не уда­лось пошат­нуть его устои и Пери­к­лу. Во вто­рой поло­вине 430-х годов до н. э. наби­ра­ет силу оппо­зи­ция афин­ско­му «олим­пий­цу», в кото­рой сли­ва­ют­ся как его ста­рые ари­сто­кра­ти­че­ские про­тив­ни­ки (воз­вра­тив­ший­ся из изгна­ния Фуки­дид, сын Меле­сия), так и ради­каль­ные дема­го­ги (Кле­он). Тех и дру­гих объ­еди­ня­ло непри­я­тие имен­но рацио­наль­ных начал в пери­к­лов­ской поли­ти­ке: с одной сто­ро­ны, его пре­не­бре­же­ния свя­зя­ми род­ства, с дру­гой — его «про­све­щен­ной рели­ги­оз­но­сти», под­ры­вав­шей усто­яв­ши­е­ся пред­став­ле­ния о богах и боже­ствен­ном¹⁰⁸.

Оппо­зи­ция, в кру­гах кото­рой сло­жи­лась насто­я­щая анти­пе­ри­к­лов­ская тра­ди­ция (ярче все­го про­явив­ша­я­ся у авто­ров древ­ней коме­дии, цита­та­ми из кото­рых бук­валь­но усе­я­на плу­тар­хов­ская био­гра­фия Перик­ла), нано­си­ла удар за уда­ром по ста­ре­ю­ще­му пер­во­му стра­те­гу, в том чис­ле и по одной из глав­ных его боле­вых точек — по алк­мео­ни­дов­ско­му про­ис­хож­де­нию Перик­ла, о кото­ром он так хотел бы забыть. Вновь всплы­ли ста­рые обви­не­ния Алк­мео­ни­дов в друж­бе с тира­на­ми, в пер­сид­ской измене, в родо­вом про­кля­тии. Пери­к­лу и его «моз­го­во­му цен­тру» при­шлось всту­пить в эту вой­ну про­па­ган­ды, изыс­ки­вая опро­вер­же­ния и оправ­да­ния¹⁰⁹.

Ата­ка на Перик­ла достиг­ла апо­гея в чере­де судеб­ных про­цес­сов про­тив чле­нов его круж­ка. С бо́льшим или мень­шим успе­хом обви­не­ни­ям под­верг­лись Анак­са­гор, Фидий, Аспа­сия (Plut. Per. 31—32; Diog. Laert. II. 12). Харак­тер­но, что во всех этих про­цес­сах фигу­ри­ро­ва­ла ἀσέβεια (нече­стие) или ана­ло­гич­ные кате­го­рии. С одной сто­ро­ны, в этом виден про­тест про­тив рацио­на­лиз­ма Перик­ла и его окру­же­ния в рели­ги­оз­ных вопро­сах; с дру­гой — древ­нее пре­ступ­ле­ние Алк­мео­ни­дов во вре­мя подав­ле­ния мяте­жа Кило­на было имен­но асе­би­ей¹¹⁰.

В кон­тек­сте анти­пе­ри­к­лов­ских выступ­ле­ний сле­ду­ет рас­смат­ри­вать и тре­бо­ва­ние «изгнать сквер­ну» (τὸ ἄγος ἐλαύνειν), предъ­яв­лен­ное в 432 г. афи­ня­нам Спар­той¹¹¹

с.32 В анти­ко­ве­де­нии суще­ству­ет тен­ден­ция недо­оце­ни­вать роль это­го тре­бо­ва­ния, сво­дить его к обыч­но­му про­па­ган­дист­ско­му манев­ру, к тому же совер­шен­но не достиг­ше­му цели¹¹². Впро­чем, есть и попыт­ки отне­стись к инци­ден­ту более вни­ма­тель­но. Так, по заме­ча­нию Э. Бер­на, спар­тан­цы, поми­мо обыч­но­го выбо­ра рели­ги­оз­но­го casus belli, еще и направ­ля­ли свой удар пер­со­наль­но про­тив Перик­ла, стре­мясь подо­рвать дове­рие к нему¹¹³. На это ука­зы­ва­ют так­же Л. Пир­сон, Дж. Уилья­ме, Л. Омо, Ф. Шахер­майр, Ф. Эдкок и Д. Мос­ли, Д. Джил­лис, Ч. Фор­на­ра и Л. Сэмонс¹¹⁴. По мне­нию М. Ниль­со­на, спар­тан­ское тре­бо­ва­ние пока­за­ло вли­я­ние Дель­фов и живу­честь пред­став­ле­ний о родо­вом про­кля­тии¹¹⁵. На послед­нее обсто­я­тель­ство обра­ща­ют вни­ма­ние так­же А. И. Дова­тур, Р. Пар­кер, У. Эллис¹¹⁶. Как отме­тил Г. Бенгт­сон, дан­ное тре­бо­ва­ние сви­де­тель­ству­ет о важ­ной роли обще­ствен­но­го мне­ния в рас­смат­ри­ва­е­мую эпо­ху¹¹⁷. Л. Пран­ди, Д. Кэген нахо­дят пря­мую связь меж­ду спар­тан­ским уль­ти­ма­ту­мом и пошат­нув­шим­ся внут­рен­ним поло­же­ни­ем Перик­ла¹¹⁸.

Тре­бо­ва­ние Спар­ты «изгнать сквер­ну» было воз­мож­но при сле­ду­ю­щих двух пред­по­сыл­ках. Во-пер­вых, Перикл дол­жен был вос­при­ни­мать­ся (во вся­ком слу­чае, его про­тив­ни­ка­ми) как один из Алк­мео­ни­дов. Во-вто­рых, память о скверне двух­сот­лет­ней дав­но­сти была еще доста­точ­но жива, чтобы если и не при­ве­сти к удо­вле­тво­ре­нию уль­ти­ма­ту­ма, то, во вся­ком слу­чае, «полу­чить наи­луч­ший повод к войне» и заро­нить в созна­ние афи­нян подо­зре­ния в отно­ше­нии Перик­ла (Thuc. I. 126. 1; 127. 2). Весь­ма веро­ят­но, что спар­тан­цы пере­ня­ли лозунг «изгна­ния сквер­ны» у афин­ских про­тив­ни­ков Перик­ла. Без­услов­но, они не рас­счи­ты­ва­ли на его немед­лен­ное изгна­ние. Их пла­ны были более реа­ли­стич­ны­ми, но так­же дале­ко иду­щи­ми: дис­кре­ди­ти­ро­вать афин­ско­го лиде­ра, добить­ся под­ры­ва его авто­ри­те­та. На пер­вых порах это не уда­лось: афи­няне (оче­вид­но, по ини­ци­а­ти­ве само­го Перик­ла) отпа­ри­ро­ва­ли ответ­ным тре­бо­ва­ни­ем к спар­тан­цам — очи­стить­ся от «соб­ствен­ных» скверн (Thuc. I. 128).

Одна­ко пер­вые годы Пело­пон­нес­ской вой­ны изме­ни­ли ситу­а­цию. Осо­бую роль сыг­ра­ла раз­ра­зив­ша­я­ся в Афи­нах эпи­де­мия — «чума» (λοιμός), по опре­де­ле­нию Фуки­ди­да (II. 54. 3). Афи­няне ско­ро свя­за­ли болезнь со сво­им лиде­ром, при­чем на двух уров­нях. С одной сто­ро­ны, осо­зна­ва­лось, что эпи­де­мия и ее раз­мах ста­ли во мно­гом след­стви­ем избран­ной Пери­к­лом обо­ро­ни­тель­ной так­ти­ки с эва­ку­а­ци­ей сель­ско­го насе­ле­ния в город, вызвав­шей пере­на­се­ле­ние Афин и анти­са­ни­тар­ные быто­вые усло­вия (ср. Thuc. II. 17). С дру­гой сто­ро­ны, на уровне рели­ги­оз­ных пред­став­ле­ний чума, неиз­мен­но ассо­ци­и­ро­вав­ша­я­ся со сквер­ной, была рас­це­не­на зна­чи­тель­ной частью насе­ле­ния как кара богов за родо­вое про­кля­тие Алк­мео­ни­дов. В соче­та­нии с обви­не­ни­я­ми про­тив Перик­ла, как пред­ста­ви­те­ля это­го рода, со спар­тан­ским уль­ти­ма­ту­мом с.33 432 г., нако­нец, с одно­знач­но антиа­фин­ской пози­ци­ей Дель­фов — все это пове­ло к новой и наи­бо­лее серьез­ной ата­ке на Перик­ла¹¹⁹.

«Пер­вый граж­да­нин» и фак­ти­че­ский коман­ду­ю­щий воору­жен­ны­ми сила­ми, стре­ми­тель­но впав в неми­лость, был досроч­но отстра­нен от долж­но­сти стра­те­га. Судя по все­му, имен­но в этот пери­од состо­ял­ся и судеб­ный про­цесс про­тив Перик­ла по обви­не­нию в финан­со­вых зло­упо­треб­ле­ни­ях (Thuc. II. 65. 3; Plut. Per. 32. 35). Харак­тер­но, что его про­тив­ни­ки поста­ра­лись при­дать суду сакраль­ный харак­тер: было выдви­ну­то пред­ло­же­ние (впро­чем, не про­шед­шее), чтобы про­цесс про­хо­дил на Акро­по­ле и судьи бра­ли камеш­ки для голо­со­ва­ния с алта­ря Афи­ны, осквер­нен­но­го в свое вре­мя Алк­мео­ни­да­ми¹²⁰.

Выска­зы­ва­лось пред­по­ло­же­ние, что тогда же, в нача­ле Пело­пон­нес­ской вой­ны, при посред­ни­че­стве Никия было орга­ни­зо­ва­но очи­ще­ние Атти­ки с помо­щью при­ве­зен­ных с Кри­та свя­тынь, свя­зан­ных с Эпи­ме­ни­дом¹²¹. Такая акция, если она дей­стви­тель­но име­ла место, так­же долж­на была вызы­вать одно­знач­ную ассо­ци­а­цию с про­кля­ти­ем Алк­мео­ни­дов: в нача­ле VI в. до н. э. имен­но Эпи­ме­нид очи­стил Афи­ны от Кило­но­вой сквер­ны. Инте­рес­но, что к Никию был бли­зок Дио­пиф (Schol. Aristoph. Equ. 1085) — про­ри­ца­тель, начав­ший в кон­це 430-х годов кам­па­нию напа­док на кру­жок Перик­ла, внес­ший псе­физ­му про­тив «без­бож­ни­ков», ἀπερειδόμενος εἰς Περικλέα δι᾿ Ἀναξαγόρου τὴν ὑπόνοιαν (Plut. Per. 32). Дио­пиф явля­ет­ся так­же, судя по все­му, сопер­ни­ком и вра­гом Лам­по­на (Aristoph. Av. 988 cum schol.). Бли­зок к Никию в эти годы был и Софокл (Plut. Nic. 15), о пози­ции кото­ро­го будет ска­за­но ниже. Воз­мож­но, в то же вре­мя, в тех же очи­сти­тель­ных целях на Акро­по­ле была постав­ле­на ста­туя Кило­на, кото­рую еще во II в. н. э. видел Пав­са­ний (I. 28. 1)¹²².

Око­ло 429 г. до н. э. была постав­ле­на тра­ге­дия Софок­ла «Эдип-царь»¹²³. Твор­че­ству Софок­ла, как и Эсхи­ла, отнюдь не были чуж­ды аллю­зии на кон­крет­ные поли­ти­че­ские собы­тия, в той или иной мере про­яв­ляв­ши­е­ся в отдель­ных его дра­мах¹²⁴. Не сле­ду­ет забы­вать и того, что сам дра­ма­тург был актив­ным поли­ти­ком — зани­мал долж­ность элли­но­та­мия, два­жды был стра­те­гом (о вто­рой стра­те­гии Софок­ла см. Plut. Nic. 41; Anonym. Vita Sophocl. 9), уже в пре­клон­ных годах вхо­дил в состав кол­ле­гии про­бу­лов (Arist. Rhet. 1419a25)¹²⁵. Вполне резон­ной поэто­му пред­став­ля­ет­ся попыт­ка обна­ру­жить в «Эди­пе» отклик на обще­из­вест­ные пери­пе­тии вре­ме­ни, в кото­рое он был постав­лен.

Софокл пошел по тому же пути, что и Эсхил в «Эвме­ни­дах»¹²⁶, уже в пер­вых стро­ках дра­мы зада­вая кон­текст, вызы­ва­ю­щий вполне опре­де­лен­ные ассо­ци­а­ции. Опи­са­ние чумы в Фивах (Oed. Rex 1—30) явля­ет­ся оче­вид­ной парал­ле­лью к афин­ской эпи­де­мии; в этих усло­ви­ях Эдип в созна­нии зри­те­лей дол­жен был отож­деств­лять­ся с Пери­к­лом. Это отож­деств­ле­ние затем под­креп­ля­ет­ся обра­ще­ни­ем жре­ца к Эди­пу (Oed. Rex 33): ἀνδρῶν πρῶτος; ср. πρῶτος ἀνήρ — так антич­ные авто­ры (напри­мер, Thuc. I. 139. 4) обыч­но харак­те­ри­зу­ют поло­же­ние Перик­ла в Афи­нах. Связь чумы с родо­вым про­кля­ти­ем с.34 Эди­па рож­да­ет аллю­зию на сквер­ну Алк­мео­ни­дов и Перик­ла даже у иссле­до­ва­те­лей XX в.¹²⁷

В даль­ней­шем цепь ассо­ци­а­ций про­дол­жа­ет­ся. Эдип в изоб­ра­же­нии Софок­ла пред­ста­ет про­све­щен­ным пра­ви­те­лем, рацио­на­ли­сти­че­ски под­хо­дя­щим к рели­ги­оз­ным вопро­сам (Oed. Rex 387 sqq., 964 sqq.), в част­но­сти, неод­но­крат­но выска­зы­ва­ю­щим сомне­ние в право­те веща­ний дель­фий­ско­го ора­ку­ла. Кста­ти, само вве­де­ние дель­фий­ской темы напо­ми­на­ет о роли и пози­ции Дель­фов в нача­ле Пело­пон­нес­ской вой­ны. Во мно­гих чер­тах интел­лек­ту­аль­но ода­рен­ной, рас­су­ди­тель­ной, крас­но­ре­чи­вой Иока­сты видит­ся Аспа­сия. Финал дра­мы — кру­ше­ние всех пла­нов и надежд Эди­па, его вынуж­ден­ное при­зна­ние право­ты ора­ку­ла (Oed. Rex 1182) — вызы­ва­ет в памя­ти тяже­лую пред­смерт­ную болезнь Перик­ла, кон­чи­ну его детей, опа­лу, духов­ный кри­зис в кон­це жиз­ни¹²⁸.

На лек­си­че­ском уровне сло­ва ἄγος, ἐλαύνειν и про­из­вод­ные от них, исклю­чи­тель­но часто упо­треб­ля­е­мые Софо­к­лом в отно­ше­нии Эди­па¹²⁹, вполне могут быть реми­нис­цен­ци­ей тре­бо­ва­ния спар­тан­цев в 432 г. до н. э. (Thuc. I. 126. 2) — τὸ ἄγος ἐλαύνειν (име­ют­ся в виду Алк­мео­ни­ды и Перикл). Уче­ный-фило­лог про­шло­го века Дж. Магаф­фи даже отри­цал дати­ров­ку Эди­па-царя пер­вы­ми года­ми Пело­пон­нес­ской вой­ны, счи­тая, что в таком слу­чае это была бы про­спар­тан­ская, антиа­фин­ская и анти­пе­ри­к­лов­ская пье­са¹³⁰. Дей­стви­тель­но, такая направ­лен­ность выгля­дит доста­точ­но стран­но, если счи­тать Софок­ла чело­ве­ком из круж­ка Перик­ла.

Одна­ко В. Эрен­берг в упо­ми­нав­шей­ся кни­ге «Софокл и Перикл» убе­ди­тель­но пока­зал, что Перикл и Софокл были пред­ста­ви­те­ля­ми про­ти­во­по­лож­ных миро­воз­зре­ний. По поли­ти­че­ским убеж­де­ни­ям Софокл, кажет­ся, был при­вер­жен­цем «прав­ле­ния луч­ших», не исклю­че­но, что и лако­но­фи­лом; об этом гово­рят и его бли­зость к Кимо­ну, и его уча­стие в кол­ле­гии про­бу­лов и уста­нов­ле­нии оли­гар­хии Четы­рех­сот. В рели­ги­оз­ной же обла­сти для Софок­ла харак­тер­на недву­смыс­лен­но про­дель­фий­ская ори­ен­та­ция. Несмот­ря на пря­мую враж­деб­ность к Афи­нам со сто­ро­ны Дель­фов, в обста­нов­ке рас­про­стра­нив­ше­го­ся в сре­де афи­нян скеп­ти­циз­ма и индиф­фе­рент­но­сти по отно­ше­нию к про­ри­ца­ни­ям и ман­ти­ке вооб­ще (Thuc. II. 17. 1; 103. 2; VIII. 1. 1) дра­ма­тург занял пози­цию пол­но­го при­я­тия и почте­ния к ора­ку­лу Апол­ло­на. В трех из четы­рех дошед­ших до нас его тра­ге­дий пери­о­да Пело­пон­нес­ской вой­ны («Эдип-царь», «Элек­тра», «Эдип в Колоне») важ­ней­шую роль игра­ют имен­но дель­фий­ские про­ри­ца­ния. Ф. Ф. Зелин­ский отно­сил к про­дель­фий­ским так­же дошед­шие во фраг­мен­тах тра­ге­дии Софок­ла «Гер­ми­о­на» и «Кре­уса»¹³¹. В этих усло­ви­ях пози­ция поэта поне­во­ле ста­но­ви­лась не толь­ко рели­ги­оз­ной, но и поли­ти­че­ской. В све­те выше­ска­зан­но­го не кажет­ся столь необыч­ной направ­лен­ность ана­ли­зи­ру­е­мых аллю­зий в Эди­пе-царе Направ­лен­ность эта явно не в поль­зу Перик­ла.

Харак­тер­но, что, как толь­ко Перикл лишил­ся сыно­вей и забо­лел сам, афи­няне не толь­ко пол­но­стью про­сти­ли его, вновь избрав стра­те­гом (Thuc. II. 65. 4), но и ока­за­ли ред­кую милость, вне­ся в спис­ки граж­дан его неза­кон­но­рож­ден­но­го сына вопре­ки зако­ну, пред­ло­жен­но­му ранее самим же Пери­к­лом (Plut. Per. 37). По сло­вам Плу­тар­ха, афин­ские граж­дане сочли, «что постиг­шее его несча­стие есть кара раз­гне­ван­но­го с.35 боже­ства» (пере­вод С. И. Соболев­ско­го). Види­мо, выра­бо­та­лось мне­ние, что Перикл, пре­тер­пев уда­ры судь­бы, иску­пил про­кля­тие рода. Воз­мож­но, имен­но по этой при­чине вопрос о скверне Алк­мео­ни­дов, насколь­ко мож­но судить, после Перик­ла боль­ше нико­гда не вста­вал в откры­той фор­ме. Даже Алки­ви­а­ду не предъ­яв­ля­лись обви­не­ния подоб­но­го рода, в том чис­ле и таки­ми яры­ми его вра­га­ми, как Лисий или Псев­до-Анд­о­кид¹³².

В общем и целом про­тив­ни­кам Перик­ла (как внеш­ним, так и внут­рен­ним) уда­лось добить­ся сво­е­го. Изму­чен­ный пре­сле­до­ва­ни­я­ми и болез­нью, в послед­нюю пору сво­ей жиз­ни «афин­ский олим­пи­ец» пере­жи­вал тяже­лый душев­ный кри­зис (Plut. Per. 36; 38)¹³³. Бре­мя родо­во­го про­кля­тия Алк­мео­ни­дов всей сво­ей тяже­стью лег­ло на поли­ти­ка, кото­рый при­ло­жил в тече­ние сво­ей карье­ры мак­си­мум уси­лий, чтобы от него изба­вить­ся.