Расстрига

Сергей Доренко:
Телевидение - это искусство для бедных, необразованных женщин

- Сергей, страна знает Вас как телекиллера.
- Нет, страна знает меня по-другому, это навязанная точка зрения.
- Навязанная? Так давайте развенчаем этот миф.
- Давайте не будем этого делать, меня устраивают все существующие обо мне мифы. Каждый миф - это прелестно! Часть мифов я конструировал и запускал сам, все они живы, и я счастлив. Термин «телекиллерство» стали применять по отношению ко мне в девяносто девятом году. Тогда Лужковская партия облекла в эти слова свою боль поражения. Я говорю об этом с гордостью, смешанной с жалостью к проигравшим.
- В чем заключалась ваша роль в ту предвыборную кампанию?
- У меня, собственно, не было никакой роли. Я обладал свободным сознанием, то есть мог назвать вещи своими именами - сказать то, о чем не принято говорить. В прошлой кампании я всего лишь сказал: «Лужков – лицемер». Все, больше я ничего не говорил. Потом он уже сам завелся, начал кричать, а я просто показывал, как он кричит. Вот и все.
Лужков – лицемер, когда он говорит, что не знает «Мобетекс» и Паколли. У меня лежат фотографии, на которых он обнимется с Паколли. И после этого он говорит, что не знает, что такое «Мобетекс»? Все это просто смешно, я считаю, что Лужков – лицемер, и я об этом сказал. После этого Юрий Михайлович стал обо мне много говорить в прессе и по телевидению, а я все это показывал, и, по-моему, вполне остроумно, с шуточками, прибауточками все это препарировал. По-моему очень мило получалось. То есть я просто ходил за ним с зеркалом, и получилось, что его отражение вышло разрушительным для него. И кто в этом виноват, спрашивается? Я или он?
- А Примакова вы тоже считаете лицемером?
- Примакова я никогда не критиковал. Я просто честно рассказал о состоянии его здоровья. Лужков тогда, помнится, протестовал против больного президента (Ельцина – М.В.), я с ним был полностью в этом согласен. Только вот, в отличие от Юрия Михайловича, я в девяносто пятом году из-за этой информации потерял работу. Ложью тогда занимались все вокруг Ельцина, все лгали, что у него легкий приступ стенокардии, а я сказал, что это неправда, что у него серьезные проблемы с сердцем. Меня выгнали с работы из-за того, что я сказал правду, а Юрий Михайлович, между инфарктом и шунтированием Ельцина, зная о состоянии его здоровья, танцевал с ним в обнимку на Васильевском спуске. Как вам? Не надо врать. Ельцин не здоров и Евгений Максимович тоже не здоров, а вы нам его, как говорится, суете в президенты. Это уже, Юрий Михайлович, не просто лицемерие, это - цинизм. Зачем так издеваться над бедным стариком, который только что в Швейцарии сделал себе операцию, заменив свой собственный сустав на железный?
Отстаньте от пожилого человека - ему в девяносто девятом году было семьдесят лет! Я, собственно это и сказал и показал.
- Вы здорово подпортили тогда репутацию обоим.
- Что значит подпортил? Как это подпортил? Я просто рассказал правду в то время, когда все лицемерно молчали. Вот и все.
- Насколько я знаю, Путин приглашал вас работать в свою команду, но вы отказались. Почему?
- Да, он меня приглашал. Я отказался потому, что я не человек команды. Я не понимаю, что значит командный журналист? Что он делает? Что решила команда, что ли? Я уж лучше в команде телезрителей буду. А вообще я искал способ занять более высокую социальную нишу, наверное, лет до тридцати пяти. Потом мне стало интересно просто делать все, что мне захочется. Собственно, я сейчас этим и занимаюсь.
- Да, но вы могли бы сделать тогда неплохую карьеру, почему вы отказались?
- Я абсолютно не интересуюсь карьерой, да и вообще, что значит сделать карьеру? Это значит стать чиновником?
- У вас появились бы большие возможности для самореализации.
- Я полагаю, что в профессиональном поле я все доказываю себе сам. Абсурдно искать каких-то доказательств из уст президента. Когда Путин сделал мне это предложение, я попросил, чтобы меня пустили в
Видяево. Меня туда пустили. Я сделал стопроцентно честный репортаж - рассказал все, что видел. И что же? Меня за это выгнали – вот что. Ну, значит, они считают, что в их команде надо работать по-другому, ну а я считаю, что по-другому работать не надо. Тогда, скажите мне, в чем смысл всего этого? Нет смысла работать в команде, в которой люди считают, что я должен что-то утаивать. Мне в такой команде не интересно.
-Как вы относитесь к Путину? Что думаете о нем, как о политике?
- Я в нем разочарован. Считаю, что Путин серьезно не доработал в чеченском вопросе и в вопросе подавления сепаратизма. Вариант с Кадыровским правлением для меня не идеальный - думаю, что во главе сегодняшней Чечни должен был бы стоять русский генерал-губернатор Шаманов. Это мой идеал. Путин сплоховал, струсил - он слабак.
Мне казалось, что Россия должна вступить на путь модернизации, но за эти почти девять лет, пока он у власти, в России не построено ни одной дороги. Последние дороги были построены ещё при Брежневе! Какая уж там модернизация? Но зато мы только и слышим, что про нано-технологии, а больше ничего нет.
Путин запретил свободу политической дискуссии в стране - для меня это принципиально важно. Я с ним ссорился и до трагедии Курска, я поддержал НТВ, когда они защищали Гусинского. В момент ареста Гусинского, я вышел и осудил Путина. То есть, у нас с ним был целый ряд принципиальных разногласий и разговоров на эту тему до того, как мы разлучились. Путин не хотел со мной по-настоящему ссориться и всегда приглашал поговорить, но всякий раз пропасть между нами оказывалась все более и более широкой, и в какой-то момент мне стало понятно, что с ним просто не интересно. С ним скучно. Он скучный парень.
- А что бы вы сделали в стране, помимо дорог, если бы оказались на месте Путина?
- Занялся бы модернизацией социальной жизни через широкий общественный диалог. А он все уничтожил, оставив табуретку на одной ножке. Почему мы так боимся, что он уйдет? Да потому, что табуретка на одной ножке. Все остальные ножки Путин собственноручно уничтожил.
- У вас была возможность самому заняться политикой, почему вы её не использовали?
- А мне нравится быть в стороне. Политик должен все время что-то обещать, что-то врать. Я слишком критичен и саркастичен для того, чтобы быть политиком. Только я начну говорить избирателю, например: «О, избиратель, давайте есть булочки с повидлом», и через мгновение я остановлюсь и скажу: «А, впрочем, почему с повидлом? Почему не с медом или не с маком? А, может быть, вообще не нужно есть булочки?» То есть моя критичность не позволяет мне продвигать какую-либо идею. Что бы я ни сказал - сразу же это оспариваю. А если я оспариваю, то как я буду это продавать? Ведь политик – это продавец.
- Политиком, значит, быть не можете, а за КПРФ людей агитируете?
- Я рассказываю людям о том, что у них есть единственная сила, которая ни от кого не зависит. Ни от олигархов, ни от кого-то ещё, а только от избирателей. КПРФ идет за собственным народом - в этом её отличие и сила.
- За кого вы отдали свой голос на прошедших выборах в Госдуму?
- Я член КПРФ с 27 сентября 2003 года. Я голосовал, естественно, за них.
- Вы вели одну из предвыборных кампаний КПРФ, насколько я знаю, довольно успешных.
- Да, я тогда ездил по деревням и селам, объездил тридцать один участок. Везде, где я выступал, победил Харитонов. К сожалению, у меня тогда не было под рукой телевидения. Было б телевидение, он бы у меня везде победил.
- А как вы работали с народом? У вас есть какие-то свои «фирменные» приемы?
- Мы собирали народ в клубе, давали денег электрику, чтобы он включил свет - и вперед. Как я работал? Сначала говорил какую-то преамбулу, а потом уже со мной начинали спорить. Я всегда говорю с людьми о главном – о том, что такое Россия, что такое будущее России, а также о том, что болит – думаю, что в этом, собственно, и заключается секрет успеха. Мы могли говорить на эти темы часами, и люди продолжали говорить ещё долго после того, как я уезжал. Были деревни, где люди никак не хотели расходиться после таких встреч.
- За кого будете голосовать на предстоящих президентских выборах? Кому симпатизируете?
- Я симпатизирую Геращенко. Мне кажется, что он остроумный, неожиданный, опытный и успешный. Геракл - самый классный.
- Сергей, ощущали ли вы когда-нибудь на себе давление руководства?
- Я никогда не испытывал и не испытываю на себе никакого давления. Если это вдруг случалось – всегда подавал заявление и сразу же уходил. Помню, при Горбачеве была введена цензура после вильнюсских и рижских событий. Я не стал этого терпеть и ушел.
В апреле девяностого года, была горбачевская блокада, я сделал серию репортажей из Литвы - все они прошли в эфир. Эдуарда Сагалаева потом таскали в ЦК КПСС за эти репортажи, а меня чуть не выгнали с работы, но Сагалаев прикрыл. В январе того же года зам. пред. Гостелерадио СССР Решетов рвал мои тексты и кидал их на пол со страшными криками. Я тут же подал заявление об увольнении и ушел, потому что у меня не было никакого желания смотреть на идиотов и клоунов любого ранга, которые будут рвать мои тексты.
Потом я работал с Добродеевым, это был девяносто первый год. Нас было тридцать человек и мы начинали делать «Вести» на Российском телевидении. Я был одним из отцов-основателей этой программы. Работать с Олегом было очень приятно, он никогда не лез ко мне с дурацкими советами. Он мог поспорить, но очень деликатно, он вообще деликатно спорящий был парень.
В девяносто втором в программе «Время» тоже никто не вмешивался в творческий процесс - у нас была концепция, суть которой заключалась в том, что ведущий программы новостей – хозяин этой программы, и вмешиваться не имеет права никто.
В девяносто третьем году Эдуард Сагалаев позвал меня делать «ТВ-6» вместе с Тедом Тернером. Я занимался «ТВ-6», но как-то не очень у нас получилось с Тедом Тернером.
В девяносто четвертом я пошел к Олегу Попцову и делал для него программу под названием «Подробности Российского телевидения» (канал «Россия» - М.В.). Попцов вообще никогда не давил. Один только раз он не дал мне камеру, когда я поехал с покойным Юшенковым в Грозный освобождать наших ребят-танкистов. Элла Панфилова, Сергей Юшенков и Владимир Лысенко - три депутата - поехали туда. Я попросил СNN, чтобы мне дали камеру и они мне её дали. Я взял прекрасного оператора, мы поехали и все сняли. И тут надо сказать огромное спасибо Олегу Попцову за то, что он выдал в эфир все то, что я привез из Грозного. Более того, я должен был выдать восемь с половиной минут, а выдал в итоге двадцать - Попцов дал время. Он, конечно, просто герой. Его за это ФСБ чуть ли не под расстрел повело, так как это была операция секретных служб, а мы все рассекретили ради того, чтобы спасти ребят – танкистов. Министр обороны Павел Грачев объявил тогда, что в Чечне нет пленных - мы боялись, что их просто не станут искать. Мы хотели спасти ребят, и мы их спасли. Спасли тем, что стали об этом говорить.
В январе меня уволили с работы, и я пошел к Ирене Лесневской на Ren-TV.
- Вы работали с Борисом Березовским… .
- Начиная с осени 96-го года я работал с Борисом Березовским, который тогда по поручению Ельцина заштатно руководил Первым каналом в качестве акционера. Так вот с Березовским мы завтракали по вторникам, и я в это время задавал ему все интересующие меня вопросы, а он, в свою очередь, задавал вопросы мне. После выпуска он мог позвонить мне не иначе, как восхищенным - больше никак. Один единственный раз он позвонил мне и попросил меня поддержать в своей программе президента Башкортостана Рахимова, потому что он тогда покаялся перед Кремлем. Это был один единственный раз. И я Березовскому отказал.
Вот такой вот уровень самостоятельности продолжался до двухтысячного года, до тех пор, пока меня не закрыли. После этого меня несколько раз приглашал Путин – он надеялся, что я буду работать в его команде, но я отказался.
Представьте, что было бы, если бы меня сейчас вернули на ТВ? Через неделю бы и выгнали, это точно. Этим бы все и закончилось.
- По какому принципу вы выбирали работу раньше, и по какому принципу выбираете ее сейчас?
- Я всегда выбирал работу исключительно по принципу интереса. Сейчас мне интересно попробовать некие новые жанры, мне интересна вербализация. Дело в том, что люди немножко устали от какого-то мутного цветного пятна, которое они видят все время на своих экранах. Для меня важным критерием является то, что в визуальных жанрах вы, зажмурив глаза, не можете вспомнить ничего из того, что вы смотрели. Именно поэтому для меня важно назвать вещь и обсудить её с аудиторией. На радио я пытаюсь вербализовать некие смутные ощущения, которые испытывает моя аудитория. Но это не значит, что я собираюсь этим заниматься всю свою жизнь. Может быть, скоро мне в голову придет что-то новое, но у меня нет каких-то четких планов, я всегда следую за спонтанным порывом.
- Чем бы вам сейчас хотелось заниматься в жизни? В профессиональном или личном плане?
- Мне не хочется ничего такого, что бы я не мог осуществить. Для меня нет ничего несбыточного. Мое недавнее желание – стать яхтсменом. Мне представляется бесконечная вода и я, идущий под парусом откуда-нибудь из Бали в Австралию. Думаю, что сделаю это, когда у меня немножко сын подрастет - мы будем с ним вместе на яхте ходить.
А вообще, я не могу слишком долго сидеть в одном проекте (неважно в каком), мне это кажется абсурдным. Раньше я занимался дайвингом, пилотировал легкомоторный самолет - то есть, что хотел, то и делал. Одно время я активно нырял. За два года сделал 75 погружений. Потом расхотелось. Я начал стрелять из лука. Стрелял, пока не надоело. Недавно я купил аляскинских ездовых собак – хочу ездить на них зимой. Но мое главное хобби, вы удивитесь, это чтение дома, лежа на спине. Это мое главное хобби, и главный спорт.
- А что читаете?
- Все читаю: религиозную литературу, много читаю Библию, китайских авторов, философию. Сейчас читаю, а точнее перечитываю Марка Твена для того, чтобы развеселиться.
- К какой религии вы себя относите?
- Ни к какой.
- А вы верующий человек?
- Нет, конечно. Религия для меня вообще к вере не относится - это некие моральные коды, прошивка такая. И я очень уважаю то, что русский народ, с которым я разделяю судьбу, живет с моральными кодами, которые прошиты в Православии, но для меня само Православие с его ритуалами - не более, чем забавный кич, но сами моральные коды – это, де факто, суперуважаемая вещь.
- А зачем читаете Библию?
- Потому что это наше культурное наследие, это очень интересно. Я потрясенный, изумленный, преданный читатель Библии. Очень люблю слушать молитвы: православные, буддийские, суры из Корана и т.д. В молитве есть некий момент правды. Само пение пробивает, даже если человек неверующий слушает. И важно: даже если неверующий поёт.
- Есть ли у вас какие-то надежды или мечты, которые не сбылись?
- Нет. Ничего такого нет. Ну, может быть только какие-то экономические вещи – деньги, например. Мне уже давно приходится зарабатывать на стороне – заниматься биржевой торговлей, журналистика не кормит. Я, кстати, не знаю, должна ли она кормить.
- Ну а когда-то она кормила?
- Да. На Первом канале, например, было не так сытно, как сейчас, но совсем неплохо. Сейчас там, кстати, существенно больше платят, в разы больше. Раньше реклама не покрывала даже расходы канала. Поэтому Ельцин и дал Березовскому «Сибнефть», чтобы с нее кормить Первый канал. Сегодня ситуация с рекламой такова, что на телевидении уже можно прилично зарабатывать. Хотя и сейчас даже «звезды», которые сегодня могут похвастаться серьезными гонорарами, зарабатывают ничтожно мало по сравнению с теми, кто зарабатывает на них. Поэтому лучше быть бизнесменом, чем журналистом, однозначно. Но журналистика - это наслаждение. Это странноватый способ рефлексии, это способ думать. Для меня журналистика - это счастье быть.
- Вы на ТВ с 1985-го года. На телевидении с тех пор многое изменилось – оно попросту стало другим.
- Я не знаю ничего про современное телевидение, потому что у меня в доме нет телевизора. Что касается старого ТВ, на котором я работал, делая, репортажи для ТСН как корреспондент, могу сказать, что то телевидение мне нравилось. Мы с коллегами верили в то, что мы отстроим красивое западное ТВ. Западное, потому что телевидение само по себе - западное искусство.
Мы хотели сделать настоящее CNN. В этих идеях, конечно, была доля наивности. Ничего из этого не было сделано и не могло быть сделано потому, что телевидение превратилось в механизм пропаганды.
- А сколько лет вы не смотрите телевизор?
- А я вообще никогда его не смотрел. Я смотрел новости только тогда, когда был директором информации Первого канала. Смотрел для того, чтобы после просмотра устроить «разбор полетов» своим сотрудникам. Вы не поверите, но я даже такие фильмы, как «Семнадцать мгновений весны» и «Место встречи изменить нельзя» ни разу не видел. Мне это абсолютно не интересно. И мне особенно противно смотреть их вместе со всеми. То есть, если я знаю, что вся страна прильнула к голубым экранам и что-то там смотрит, то я мгновенно пойду и выключу телевизор.
Я делал телевидение, но сидеть и таращиться – это не для меня. Телевидение - это искусство для бедных, необразованных женщин, судя по рекламе. Она ориентирована именно на этот контингент зрителей.
- И в заключение, такой вопрос. Недавно вы подали с суд на Бориса Немцова из-за информации, которую он написал про вас в своей книге «Исповедь бунтаря». Что именно вас оскорбило?
- Немцов зачем-то напал на меня этой осенью в своей книге предвыборной - придумал сюжет с проститутками, которого никогда не было в моей программе. Придумав же - обиделся на собственную выдумку. Потом ещё придумал моё покаяние в нью-йоркском аэропорту, которого не было. И снова обиделся. Надеюсь, он делал всё это не из подлости, а из-за своих интеллектуальных особенностей. Я попросил адвоката Максима Смаля подать на Немцова в суд. Хочу, чтобы Немцов доказал свою ложь. Интересно посмотреть ему в глаза. Я же юный натуралист, знаете ли.

Беседовала
Мария Владимирова