О Федоре Сологубе: критика, статьи, воспоминания, исследования
Константин Эрберг. ВОСПОМИНАНИЯ. <ФЕДОР СОЛОГУБ>
С Федором Кузьмичом Сологубом я познакомился еще тогда, когда он, скромный учитель математики и русского языка, жил на 7-й линии Васильевского острова в маленькой казенной квартире Андреевского городского училища1. Дом был двухэтажный; визжавшая входная дверь на лестницу захлопывалась при помощи блока; в конце веревки ездила вверх и вниз бутылка с песком. В 1904 году Сологуб казался гораздо старше своих лет. Ему шел тогда сорок первый год. Это я знаю от Карачаровой, моей жены2, сразу сблизившейся с сестрой Сологуба Ольгой Кузьминичной, ранее бывшей акушеркой3. С детства они с Сологубом жили вместе, и Ольга Кузьминична очень любила брата, заботилась о нем не только как сестра, но и как мать. Души в нем не чаяла, как говорится. Причину не по летам старого вида тогдашнего Сологуба я отношу к его рано поседевшей бороде, которую он впоследствии сбрил.
Внешние отношения Сологуба к людям были всегда ровные и спокойные. Говорил он не спеша и, видимо, всегда обдуманно. Такое впечатление производили его характеристики людей. Он никогда не спорил с теми, кто с его мнением не соглашался: ты-де вправе думать так, как тебе хочется думать, но и я также вправе говорить так, как я говорю. Он любил читать свои стихи и любил собирать у себя по воскресеньям тех, кто не прочь был их слушать. Сологубовские чтения привлекали к нему многих. Тут бывали и писатели-модернисты, и писатели-знаньевцы, и просто люди, любившие Сологуба за его большой талант, несомненность которого признавали тогда еще немногие. Со временем число слушателей и друзей Сологуба увеличилось, притом значительно, так что маленькая квартира его на 7-й линии не вмещала всех его воскресных посетителей.
Теперь трудно вспомнить, кто бывал у Сологуба чаще, а кто реже. Вспоминаю поэта Влад<имира> Вас<ильевича> Гиппиуса, историка Пав<ла> Елис<еевича> Щеголева, Вяч<еслава> Иванова, историка Богучарского, Аким<а> Львов<ича> Волынского, Тэффи, Г. И. Чулкова, Л<еонида> Евг<еньевича> Галича, Юр<ия> Никандр<овича> Верховского, А. А. Блока, Л. Вилькину (жену Минского), П. Н. Ге, Зин<аиду> Афан<асьевну> Венгерову, Серг<ея> Митр<офановича> Городецкого, Ос<ипа> Ис<идоровича> Дымова, Александра Кондратьева, Сергеева-Ценского, С. Л. Рафаловича, художников Конст<антина> Андр<еевича> Сомова, Мстисл<ава> Валер<иановича> Добужинского, также Бор<иса> Зайцева, Дм<итрия> Цензора, Корнея Чуковского4. Наездом у Сологуба бывали Андрей Белый, Максимил<иан> Волошин, Минский.
После смерти сестры (летом 1907 г.) Сологуб переехал на Петербургскую сторону (Широкая ул., 19). Там бывали Леонид Андреев, Чапыгин, Найденов, Чириков, кажется Куприн.
На Широкой улице Сологуб жил недолго. Следующая его квартира была на Гродненском пер. в доме 115, где он жил вместе со своей женой Анастасией Ник<олаевной> Чеботаревской, сразу взявшей курс на внешнее поддержание уже утвердившейся к тому времени известности своего мужа6. Она по-своему любила его, но, ценя талант Сологуба, думала, что шумиха, ею создаваемая вокруг его имени (причем часто неумелая!), может как-то способствовать «славе» писателя. Премьеры, венки, цветы, ужины на много персон, многолюдные вечерние собрания и даже домашние маскарады сначала, видимо, забавляли Федора Кузьмича, никогда всего этого не испытавшего, но потом надоели.
И никуда я не поеду —
В квартире на Разъезжей собирался почти весь тогдашний театральный, художественный и литературный Петербург. Появились новые лица. Здесь я помню: из театрального мира — Тиме, Ведринскую, Евреинова, Мейерхольда; из музыкального — композиторов Сенилова, Лурье9; еще помню Кузмина, Ахматову. К концу этого же периода относятся и заграничные поездки Сологуба с Чеботаревской10, а также гастрольные его чтения в провинции вместе с Игорем Северяниным11.
Серьезные литературные чтения у Сологуба времен Андреевского училища постепенно сменились застольными (нередко очень остроумными) с речами хозяина на литературные и общекультурные темы. Но собиравшееся в обширной столовой смешанное и многолюдное общество было слишком шумно и слишком занято ужином (особенно артисты, приехавшие после спектакля), для того чтобы ценить по достоинству эти речи и спичи Федора Кузьмича. Тогда наступил период домашних маскарадов, к которым Сологуб относился больше как зритель и наблюдатель, чем как участник. Были и танцы. Всем этим заправляла А. Н. Чеботаревская. Ее маскарады носили характер домашний. Друзья приходили, кто в чем хотел, и вели себя, как кто хотел. Помню артистку Яворскую (Борятинскую) в античном хитоне12 и расположившегося у ее ног Алексея Н. Толстого, облаченного в какое-то фантастическое одеяние из гардероба хозяйки; помню профессора Ященко в одежде древнего германца13, со шкурой через плечо; Ремизова, как-то ухитрившегося сквозь задний разрез пиджака помахивать обезьяньим хвостом14; помню и самого Сологуба, без обычного pince-nez и сбрившего седую бороду и усы, чтобы не нарушать стиля древнеримского легионера, которого он изображал, и выглядеть помоложе. Впрочем, театральные костюмы на этих импровизированных маскарадах не преобладали.
По поводу сологубовских ужинов должен оговориться: за столом у него принятой среди русской литературной богемы старых времен водки не было, пили легкое вино, но пили шумно и весело, как мне тогда казалось. По поводу водки при особом мнении оставались лишь некоторые актеры старого закала, да еще А. И. Куприн. — «Без водки, — говорил он угрюмо, — русскому человеку никак нельзя. Вот увидите: это до добра не доведет!».
Обширный зал Сологуба был свидетелем докладов и политического характера. Помню, например, пораженческий доклад Иванова-Разумника15 на международную тему. Председательствовал и, конечно, возражал «Дарданельских дел мастер» П. Н. Милюков16, говорил Карташев17, всегда и слушавший, и выступавший с закрытыми глазами, говорил Леонид Андреев, говорили еще несколько человек «кадетов», но все с оглядкой (дело было во время войны в марте 1916 года). Хотя я тогда плохо разбирался в тонких вопросах политики, но меня все же что-то отталкивало от «кадетов», и в «Речи» я не принимал участия из принципа, хотя меня туда неоднократно звали. Знаю, что такое сообщение никому не интересно, все же пишу об этом, чтобы подчеркнуть мое участие во всех собраниях у Сологуба и Чеботаревской как участие зрителя, наблюдателя — летописца своего времени. Сологуба я любил и уважал за его большой талант. Политические доклады, впрочем, не были типичны для вечеров Сологуба.
Эта квартира Сологуба была, как я говорил, обширна, но холодна. Особенно холодным был «ледник». Так называли они кабинет, помещавшийся как раз над воротами дома. После одной из заграничных поездок Сологуб привез с собою много снимков с картин и скульптуры. Почему-то было там много Лед: Леда Кореджьо, Леда Микель-Анджело, и все эти Леды висели в рамках и без рамок по стенам кабинета18. Увидя их, я сказал Сологубу, что теперь я понимаю, почему этот кабинет зовется ледником: уж очень много здесь Лед. — «Где же Ледам и висеть, как не в леднике», — смеясь отвечал Сологуб.
Квартира на Разъезжей, по-видимому из-за холода, была сменена на тоже просторное помещение по Большому проспекту Васильевского острова, а затем на дом № 44 по 9<-й> линии (кв. 19). Последним его жилищем в Петрограде был дом № 3 на Ждановской набережной, где он и умер 5 дек<абря> 1927 г.19
Последние годы перед смертью были трагичны для Сологуба: в 1921 году жена его в припадке психоза (мания преследования) ночью бросилась в реку. Поиски не привели ни к чему. Лишь весной, когда тронулся лед, труп ее, вмерзший в льдину, прибило неподалеку от дома, где они жили20.
В библиотеке у Сологуба собрания сочинений какого-нибудь одного писателя стояли так, что первый том приходился справа. «Так удобнее, — говорил Федор Кузьмич, — на собрание сочинений я смотрю как на одно целое, как на одну толстую книгу». Была у него также своеобразная манера при чтении вслух своих только что вышедших из машинки листов как-то особенно их подвертывать. На письменном столе у Сологуба всегда стоял флакон с духами.
Одно лето, уже после смерти жены, Сологуб провел в Детском Селе. Жил он в квартире, смежной с тогдашней квартирой Иванова-Разумника (Колпинская, 20), и почти каждый день они виделись за чайным столом у Иванова и вели, по словам хозяина, интересные разговоры21. Надо бы об этих беседах у Р. В. Иванова спросить.
Я принимал участие как свидетель при составлении завещания Ф. К. Сологубом. Другим свидетелем был Евг<ений> Герм<анович> Лундберг, который, должно быть, помнит точно, когда это было. У меня год совсем выпал из памяти22. Должно быть, между < >* Да это и не важно, так как после смерти Анаст<асии> Ник<олаевны> Чеботаревской (которая по этому завещанию являлась наследницей) было, вероятно, написано новое завещание с другими свидетелями.
Между прочим, Р. В. Иванов, разбиравший бумаги, оставшиеся после Ф. К. Сологуба, сказал мне, что фамилия отца поэта первоначально была Тютюнников, впоследствии измененная на Тетерникова23.
Хочется сказать о действии лирики Сологуба на рядового читателя. Приведу один случай. Зашел я как-то к двум «маленьким актрискам» (выражение М. А. Кузмина) театра Комиссаржевской, они просили дать совет относительно какого-то костюма. Застал их во время спора по поводу «Тихой колыбельной» Сологуба24. — «Она уверяет, будто Сологуб говорит там про смерть»,— обратилась ко мне одна из хозяек. «Чем жаловаться, лучше сама, вот, прочти», — говорит другая, раскрывая перед подругой книгу. Та вся устремилась в строчки. — «Ох, как жутко, — сказала она, прочитав, — а я-то, дура, каждый вечер, как моего Васеньку укачиваю, пою это ему, — Васеньке моему милому...» И вышла из комнаты со слезами на глазах. Скоро, впрочем, вернувшись, она прибавила с какой-то извиняющейся улыбкой: «Ах, этот Сологуб, — что он с человеком сделать может!»
— «Вы не знаете, что значит комплиментарий?» — остановил меня однажды Сологуб, разговаривавший в дверях своего кабинета с Вяч. Ивановым. (Это было, кажется, в 1906 году, во всяком случае когда Сологуб жил еще в Андреевском училище.) — «Говорят, что это книга, а я думал, что это человек, любящий говорить комплименты, — засмеялся Федор Кузьмич, — я даже написал про одного комплиментария (жест рукой в сторону Иванова) такие стихи:
Сидел комплиментарий...»25
Конца мы не услышали, так как Сологуба кто-то позвал. У Вяч. Иванова вид был недовольный.
Однажды, идя со мною по Клинскому проспекту мимо Матятина переулка (соединяет Клинский с Мало-Царскосельским проспектом), Сологуб остановился и, указывая на переулок, сказал: «Здесь я мальчишкой босиком бегал»26.
Можно было бы написать такой краткий некролог Сологуба.
Жил на свете босоногий мальчишка Федька, смышленый был, потому пробился, как говорилось в те мрачные, царские времена, «в люди». Стал он взрослым Федором Кузьмичом. Послали его учителем в Крестцы27. Там он научился сам писать стихи и рассказы. Редакторы спрашивали: «Вы кто?». — «Тетерников».— «Нет, не слыхали». И возвращали Федору Кузьмичу то, что он написал. Но раз, прочитав не только подпись, но также и то, что было написано выше, приняли стихи. Тогда Тетерников поехал в столицу, где ему сказали, что он Сологуб28 и что он большой талант. Сначала он не поверил, но потом увидел, что действительно может сказать как раз то, что хочет, и написать именно так, как хочет. И он стал писать, пользуясь своим талантом, как быстрая лань ногами. Он осознал себя Сологубом и стал знаменитым писателем. Ему бы вернуться в Матятин переулок, давший ему талант, вернуться уже не босоногим, а хорошо обутым Сологубом, подлинным поэтом родины, знатоком и художником русского слова. Ему бы помочь «матятинцам» выбраться из нищеты, забитости и темноты. А его тянуло к мишуре Парижей, к смокингам Лондонов. Ему бы прислушаться к гулу толпы подросших матятинских сверстников, делавших к тому времени революцию, а его влекло к шумихе театральных оваций и к трескучему буму сомнительной славы. «Матятинцы» перешагнули через него и пошли своим путем, а он остался один.
Надо было бы сказать еще о юбилейном чествовании Сологуба в б<ывшем> Александринском театре (1923 г.)29.
Сологуб был совсем больной. Еле мог говорить. На меня это чествование произвело удручающее впечатление, словно это были похороны Сологуба. Приветствовали юбиляра почти все учреждения, имевшие хоть какое-нибудь отношение к художественному слову, начиная от Академии наук. Все было заморожено официальной сухой формой чествования. Только выйдя из театра на свежий воздух, я вспомнил, что мы живем в Советской стране (об этом никто из участников чествования не сказал ни слова), а не в царской России. Только выйдя из этого пышного красно-золотого погребального склепа, вспомнил я, что мы присутствовали не на похоронах Сологуба, одного из лучших наших художников русского слова, а на его юбилее.
В архиве Эрберга хранятся 48 писем и 1 телеграмма Сологуба (№ 261-263), а также 39 писем его жены Анастасии Николаевны Чеботаревской (№ 281).
*. Пробел в машинописи.
1. Сологуб служил инспектором петербургского Андреевского городского четырехклассного училища до 1 июля 1907 г. (угол 7-й линии и Днепровского переулка, д. 20/2, см.: ИРЛИ, ф. 289, оп. 6, ед. хр. 22, л. 21).
2. Сюннерберг (урожд. Щукина, литературный псевдоним — В. Карачарова) Варвара Михайловна (30 октября 1876 — 6 мая 1924). Окончила Калужскую гимназию. Замуж вышла за К. А. Сюннерберга в 1900 г. Свои беллетристические произведения помещала в «Русской мысли», в «Вестнике Европы» и других журналах. Писала детские рассказы. Ее драма «Две любви» была принята Александринским театром, но постановка не была осуществлена. В 1918 г. В. М. Сюннерберг-Карачарова опубликовала рассказ «Ученик чародея». В образе его главного героя, Сергея Стрема, были запечатлены черты Эрберга (Русская мысль. 1918. №3-6. Отд. I.C. 45-76).
3. Об О. К. Тетерниковой (1865—1907) см.: предисловие Т. Н. Мисникевич к публикации писем Ф. Сологуба к ней // Ежегодник Рукописного отдела Пушкинского Дома на 1998-1999 год. СПб., 2003. С. 224-230.
4. В перечне Эрберга среди прочих упоминаются: поэт, один из первых русских символистов Вл. В. Гиппиус (псевдонимы Вл. Бестужев, Вл. Нелединский и др.; 1876—1941); публицист и историк Василий Яковлевич Богучарский (наст. фам. Яковлев; 1861—1915); писатель Л. Е. Галич (наст. фам. Габрилович, 1878—1953); поэты и переводчики Ю. Н. Верховский (1878—1956) и Людмила Николаевна Вилькина (Минская, 1873—1920); художественный критик Петр Николаевич Ге (1859—1923), сын художника Н. Н. Ге; поэт и прозаик Александр Алексеевич Кондратьев (1876—1967); поэты Сергей Львович Рафалович (1875—1943) и Дмитрий Михайлович Цензор (1877—1947).
5. По этому адресу (кв. 7) Сологуб прожил до лета 1910 г.
6. Чеботаревская Ан. Н. (1876—1921) — писательница, соавтор ряда произведений Сологуба. Составила свод критических статей о муже (О Ф. Сологубе. Критика. Статьи и заметки. Сост. А. Чеботаревская. СПб.: Шиповник, 1911, 350 е.). Подборку материалов о Ф. Сологубе и Ан. Чеботаревской см. в кн.: Неизданный Федор Сологуб. М., 1997. С. 290—384.
7. Стихотворение «Опять ночная тишина...», написанное в Мустамяках 27 декабря 1910 г. (Сологуб Ф. Стихотворения. Л., 1975. С. 358-359).
8. Неточность Эрберга. Адрес Сологуба: Разъезжая ул., д. 31, кв. 4. В этой квартире Сологуб прожил до осени 1916 г.
9. Упоминаются: актрисы Александринского театра Елизавета Ивановна Тиме (1884—1968) и Мария Андреевна Ведринская (1877—1948); режиссер, драматург и теоретик театра Николай Николаевич Евреинов (1879— 1953); композиторы Владимир Алексеевич Сенилов (1875—1918) и Артур Сергеевич Лурье (1893-1966).
10. В 1914 г. Сологуб с женой путешествовал по Германии и Франции.
11. Первый получивший известность сборник стихов Игоря Северянина (Игоря Васильевича Лотарева, 1887—1941) «Громокипящий кубок» (М.: Гриф, 1913) вышел с предисловием Сологуба. Весной 1913 г. Сологуб, Ан. Н. Чеботаревская и Игорь Северянин предприняли литературное турне по югу России. Они выступили в 39 городах. Поездка была совершена с целью установления непосредственных контактов с провинциальными читателями, она широко комментировалась в столичной и провинциальной прессе. В архиве Сологуба сохранились три афиши с программами выступлений писателей в Харькове, Екатеринославе и Симферополе. Текст харьковской афиши: «В четверг 7 марта 1913 года писатель Федор Сологуб прочтет лекцию на тему "Искусство наших дней". Лекция будет иллюстрирована чтением поэтических произведений. Ненапечатанные стихи Ф. Сологуба и Игоря Северянина прочтет автор — поэт Игорь Северянин. Новый (ненапечатанный) рассказ Ф. Сологуба "Венчанная" прочтет А. Н. Чеботаревская. Стихи Ф. Сологуба прочтет автор» (ИРЛИ, ф. 289, оп. 6, ед. хр. 57).
12. Яворская Лидия Борисовна (урожд. Гюббенет, по мужу кн. Барятинская, 1871—1918) — актриса петербургского Нового театра.
13. Ященко Александр Семенович (1877—1934) — профессор Юрьевского и Петербургского университетов по кафедре энциклопедии и истории философии права, критик и библиограф.
14. Историю с «обезьяньим хвостом» на одном из маскарадов в доме Сологуба и Ан. Н. Чеботаревской описал Г. И. Чулков: «Этот "обезьяний хвост" забавлял тогда петербургских литераторов несколько недель. На маскарад был приглашен, между прочим, один писатель, который по любви своей к чудачествам объявил Анастасии Николаевне, что ему для его костюма необходима обезьянья шкура. Анастасия Николаевна с большим трудом достала у кого-то желанный предмет и дала его шутнику с предупреждением, что с ним надо обращаться бережно. Представьте себе ее ужас, когда любитель шуток явился на вечер в своем обычном пиджаке, из-под которого торчал обезьяний хвост. В этом заключался весь его маскарадный костюм. Но главное — был отрезан хвост от драгоценной шкуры. Это уже был скандал» (Чулков Г. Годы странствий. Из книги воспоминаний. М., 1930. С. 161). Проделка была связана с излюбленной литературной мистификацией Ремизова: еще в 1908 г. он основал фантастическое общество «Обезьянья Великая и Вольная палата» («Обезвелволпал») и провозгласил себя его «канцеляриусом». Подробнее см.: Обатнина Е. Р. От маскарада к третейскому суду («Судное дело об обезьяньем хвосте» в жизни и творчества А. М. Ремизова) // Лица. Биографический альманах. Вып. 3. М.; СПб., 1993. С. 448-465.
15. Иванов-Разумник (Иванов Разумник Васильевич, 1878—1946) — критик, публицист, историк литературы. Свою антивоенную и антинационалистическую позицию он подробно изложил в статье «Испытание огнем» (1914—1915), которую удалось напечатать только после Февральской революции (см.: Скифы. Сб. 1. [Пг.], 1917. С. 261—304).
16. Милюков Павел Николаевич (1859—1948) — историк, публицист; идеолог и председатель ЦК кадетской партии. В коллективном сборнике «Чего ждет Россия от войны?» (Пг., 1915) Милюков опубликовал нашумевшую статью «Территориальные приобретения России», в которой была развернута завоевательная программа России в Первой мировой войне, в том числе оккупации Константинополя и проливов, соединяющих Черное и Средиземное моря; статья эта принесла ему в прессе прозвище «Милюкова-Дарданельского».
17. Карташев Антон Владимирович (1875—1960) — историк церкви, публицист, активный участник Религиозно-философского общества, близкий к кругу Д. С. Мережковского.
18. В античной мифологии Леда — дочь этолийского царя Фестия, жена царя Спарты Тиндарея, возлюбленная Зевса, явившегося к ней в облике прекрасного лебедя. Речь идет о репродукциях поздней картины итальянского художника Корреджо (1494—1534) «Леда», экспонировавшейся в берлинской галерее, и одноименной картины (темперой на доске) Микеланджело Буонарроти, созданной в начале 1530-х годов (хранится в лондонской Королевской академии).
19. В 1922—1927 гг. Сологуб жил по адресу: набережная реки Ждановки, д. 3/1, кв. 22.
20. 23 сентября 1921 г. Ан. Н. Чеботаревская в припадке психастении бросилась в реку Ждановку с дамбы Тучкова моста. Тело ее было извлечено из реки и опознано Сологубом лишь 2 мая 1922 г.; 5 мая состоялись похороны на Смоленском кладбище (см.: Документы, относящиеся к смерти и похоронам Ан. Н. Чеботаревской. // ИРЛИ, ф. 289, оп. 6, ед. хр. 174).
21. В Детском Селе Сологуб жил летом 1924 г. по адресу: Колпинская ул., д. 20, кв. 5. В последние годы жизни Сологуб часто и подолгу жил в Детском Селе в этом доме. В письме к Андрею Белому от 7 декабря 1927 г. Р. В. Иванов-Разумник, рассказывая о смерти Сологуба, отмечал: «Три года прожили мы с ним "стена в стену", — и я благодарен судьбе, что она дала мне узнать милого, простого, детски смеющегося Федора Кузьмича, а не того Сологуба, каким раньше я его знал (вернее — представлял): "комантного", обидчивого, брюзгливого, резкого, тщеславного. Все это — было, но было той внешней шелухой, за которой таилась детская, добрая душа; он был очень застенчив (право!) — и скрывал эту застенчивость в резкости; он был очень добр и отзывчив — и стыдился своей доброты; был широк — и окутывал себя часто досадной мелочностью» (Андрей Белый и Иванов-Разумник. Переписка. СПб., 1998. С. 553).
22. Лундберг Е. Г. (1883—1965) — прозаик, критик; состоял с Эрбергом в дружеских отношениях. Текст завещания в архиве Сологуба не сохранился.
23. В архиве Сологуба хранятся, например, свидетельство на звание «мастера портного цеха», выданное отцу писателя Козьме Тютюнникову С.-Петербургской ремесленной управой 19 декабря 1862 г. (ИРЛИ, ф. 289, оп. 6, ед. хр. 64), извещение для получения вида на жительство матери Сологуба, «ремесленницы портного ремесла, вдовы мастера Татьяны Семеновны Тютюнниковой» (Там же, ед. хр. 65). Подробнее о Козьме АфанасьевичеТютюнникове (Тетерникове) см.: Биографический очерк Ф. Сологуба, составленный О. Н. Черносвитовой (до 1907 г.) // Неизданный Федор Сологуб. С. 228—229 / Публикация М. М. Павловой.
24. Стихотворение «Тихая колыбельная» («Много бегал мальчик мой...»), написанное 19 октября 1906 г. Опубликовано в журнале «Образование» (1907. № 4. С. 80) под заглавием «Сон и смерть. (Колыбельная песня)». См.: Сологуб Ф. Стихотворения. С. 335—336, 616.
25. См. примеч. 6 к воспоминаниям Эрберга о Вячеславе Иванове (с. 226-227) [Лавров А. В., Гречишкин С. С. Символисты вблизи. Очерки и публикации. — СПб.: Издательство «Скифия», ИД «ТАЛАС» 2004 г. — 400 с.].
В. Пяст приводит в воспоминаниях первую строфу стихотворного экспромта Сологуба: «Федор Сологуб как-то начал такой шуточный экспромт:
Встает комплиментарий, —
И это — не Валерий,
А просто ересь — Арий...
— Я хочу сказать, — лукаво пояснил он, — "ересиарх" Арий... Распространитель еретических учений. Подразумевалось: "мистического анархизма"» (Пяст В. Встречи. С. 47-48).
26. В этом переулке, по-видимому, служила «одной прислугой» в семействе Агаповых мать писателя. Биограф Сологуба О. Н. Черносвитова записала с его слов: «...по бедности ему приходилось с ранней весны до поздней осени ходить босиком, даже в училище и церковь» (Неизданный Федор Сологуб. С. 231). Подробнее об этой поре жизни Сологуба см.: Мисникевич Т. В. «...Я имел достаточно "натуры" вокруг себя» (Новые материалы к ранней биографии Ф. Сологуба) // Лица. Биографический альманах. Вып. 9. СПб., 2002. С. 499-515.
27. В 1882 г. по окончании С.-Петербургского учительского института Сологуб получил место учителя в г. Крестцы Новгородской губернии, где прослужил до 1885 г.
28. Сологуб переехал в Петербург из Вытегры в 1892 г., тогда же он сблизился с Н. Минским и через него — с редакцией журнала «Северный вестник». «Я был тогда фактическим редактором "Северного вестника" и, таким образом, я оказывался литературным крестным отцом новоявленного поэта, — вспоминал А. Л. Волынский. — <...> Фамилия Тетерников показалась Минскому непоэтическою <...> Он требовал от меня шикарного псевдонима для начинающего таланта <...> Я предложил фамилию Сологуб. Тетерников ее принял и стал печататься на страницах "Северного вестника" под этим псевдонимом» (Жизнь искусства. 1923. № 39. С. 9; подпись: Старый энтузиаст). Подробнее см.: Куприяновский П. В. Поэты-символисты в журнале «Северный вестник» // Русская советская поэзия и стиховедение. М., 1969. С. 126—127.
29. Неточность Эрберга: юбилей Сологуба (40-летие литературной деятельности) отмечался 11 февраля 1924 г. (председателем юбилейного комитета был А. Л. Волынский). Писателя поздравили: Отделение русского языка и словесности Академии наук, Академия художеств, Пушкинский Дом при Российской Академии наук, Всероссийский Союз писателей, Всероссийский Союз поэтов, издательства, общества, музеи, театры, а также многие писатели, артисты, поэты и художники (см.: ИРЛИ, ф. 289, оп. 6, ед. хр. 115—171). С речами о Сологубе выступили А. Л. Волынский, Е. И. Замятин, А. А. Ахматова, Б. М. Эйхенбаум (Там же, ед. хр. 114).
Источник: Лавров А. В., Гречишкин С. С. Символисты вблизи. Очерки и публикации. — СПб.: Издательство «Скифия», ИД «ТАЛАС» 2004 г. — 400 с.