Каждый раз не перестаёшь удивляться, когда вновь и вновь встречаешься с неверным, непроверенным описанием тех или иных событий. Ведь есть исторические документы, хранящиеся в архивах, музейных фондах, в конце концов, - люди, располагающие точной информацией. Так нет же (ну зачем утруждать себя лишней работой), услышав где-то, от кого-то, а порой и ради "красного словца", так преподнесут свой материал, что искренне сам поверишь и другим будешь рассказывать в надежде на подлинность фактов.

Из года в год к очередной дате, отражающей определённый этап Великой Отечественной войны, в периодической печати появляются публикации о Тане Савичевой, её трагической судьбе. И каждый раз газетные статьи (самая доступная форма печати для массового читателя) повторяют одни и те же ошибки, а порой преподносят совершенно неверные факты. В результате, именно это упорство журналистов в повторении недостоверного материала и закреплении его в сознании читателей вызвало возмущение настолько, что стало ясно - необходимо положить этому конец, "расставить всё по своим местам".

О ленинградской школьнице Тане Савичевой, ставшей известной всему миру благодаря её блокадному дневнику, отразившего участь тысяч семей, погибших в осаждённом гитлеровцами городе, написано невероятно много. Тане посвящены стихи, памятники, о ней сложены песни, её именем в 1971 году названа одна из малых планет Солнечной системы, № 2127.

А маленькая записная книжка - обтянутый шёлком, блокнотик, ставший блокадным дневником Тани - это крик души о помощи, о том, что ничего нет на свете страшнее войны. По силе эмоционального воздействия этот документ не оставляет равнодушным никого.

Блокнот "Дневник Тани Савичевой".
( Фото 1990 года Миксона И.Л. ).

Его копии (художественные, либо фотографические) экспонируются во многих музеях (городских и сельских - государственных, общественных, ведомственных, школьных). О нём знают в разных странах: помещён в многочисленные отечественные и зарубежные книжные издания, был представлен в экспозициях на выставках в Японии и Великобритании, Швеции и США, Италии и Германии, Китае и многих других государств.

В 1968 году он увековечен в камне на третьем километре Дороги Жизни, является составной частью мемориального комплекса "Цветок Жизни", созданного по проекту А.Д. Левенкова и П.И. Мельникова, и посвящён всем детям, погибшим в блокадном кольце.

Сложным был путь исторической блокадной реликвии - дневника Тани Савичевой - до архивных фондов Государственного Музея Истории Санкт-Петербурга. Там он хранится и по сей день, а не на Пискарёвском кладбище, как пишут некоторые несведущие журналисты.

Этот небольшой блокнотик, подаренный братом Леонидом (Лёкой) сестре Нине, служил рабочим справочником чертёжника-конструктора. Половину его страниц Нина заполнила данными котловой арматуры : задвижек, клапанов, вентилей, а другая половина этого самодельного справочника, с алфавитом, оставалась чистой. Этой незаполненной алфавитной части записной книжки и суждено было стать скорбным дневником, в котором синим карандашом сестры Таня делала, ставшие бессмертными, записи.

В тот год, когда гитлеровские войска вторглись в пределы нашей страны и началась Великая Отечественная война, самому младшему ребёнку в семье Савичевых - Тане - было одиннадцать лет, а если точнее - одиннадцать с половиной. Она родилась 23 января 1930 года (это уточнение привожу потому, что, к сожалению, в некоторых публикациях встречаются разноречивые сведения о возрасте Тани). В конце мая 1941 года она закончила третий класс школы № 35 на Съездовской линии Васильевского острова и должна была в сентябре пойти в четвёртый.

(Тане Савичевой 11 лет. Фотография 1941 года из семейного архива Савичевых).

На протяжении многих лет учащиеся, учителя этой школы создавали музей. И сегодня на одной из дверей третьего этажа закреплена табличка: "В этом классе училась Таня Савичева".

Жене - самой старшей сестре - 32 года (родилась в 1909 году). После замужества она переселилась с Васильевского острова (Савичевы жили на 2-й линии в доме № 13/6, кв.1) на Моховую улицу (дом 20, кв.11) и, несмотря на развод с мужем, продолжала жить там. Она работала вместе с сестрой Ниной на Невском машиностроительном заводе имени Ленина (Женя - в архиве, а Нина - в конструкторском бюро), сдавала кровь для спасения раненных на фронте бойцов.

Зима в 1941-м началась рано. Она стала суровым испытанием для жителей блокадного Ленинграда: в домах не было электричества, замёрз водопровод, не работало центральное отопление, бездействовал городской транспорт. По заваленным снегом улицам прекратили движение трамваи и троллейбусы, а до завода почти семь километров. Идти приходится пешком. Каждый день. Правда, иногда Женя оставалась на заводе, чтобы сохранить силы, отработать две смены. Но здоровья уже не хватало.

В конце декабря Женя на завод не пришла. Обеспокоенная её отсутствием, Нина помчалась на Моховую навестить сестру, но помочь ей уже ничем не смогла.

И в маленьком блокноте, ставшим впоследствии блокадным дневником, в алфавитном порядке на букву "Ж" появилась первая трагическая запись, сделанная рукой Тани: "Женя умерла 28 дек в 12.30 час утра 1941 г".

На саночках родные отвезли её на Смоленское кладбище и похоронили на участке, расположенном на острове Декабристов.

Ещё в 1916 году на этом старейшем в городе кладбище (Смоленском) недалеко от часовни Ксении Блаженной были похоронены, умершие от скарлатины, малолетние братик с двумя сестричками. А в 1936 году рядом с ними похоронили и отца - Николая Родионовича Савичева (он умер в возрасте 52 лет).

Бабушке - Евдокии Григорьевне Фёдоровой (в девичестве - Арсеньевой) в 1941 году 22 июня, в день начала войны, исполнилось 74 года. Блокадная голодная смерть одолела её в самые студёные, морозные январские дни.

Третья степень алиментарной дистрофии - это медленное умирание или срочная госпитализация. Но бабушка от больницы отказалась и смерть не заставила себя долго ждать. В блокнотике на странице с буквой "Б" Таня пишет : "Бабушка умерла 25 янв. 3 ч. дня 1942 г", хотя в Свидетельстве о смерти, выданном в райсобесе Марии Игнатьевне - Таниной маме, стоит другое число - 1 февраля. Так было нужно, ведь бабушкину карточку можно было использовать до конца месяца. Так делали многие и это может на какое-то время поддерживало остававшихся ещё в живых, продлевало им жизнь.

Свидетельство о смерти выдавали только в том случае, когда вместе с другими документами умерших сдавали их продовольственные карточки. Чтобы исключить незаконное пользование этими карточками, впоследствии введена была в середине каждого месяца перерегистрация.

Брату Леониду (Лёке) было 24 года (родился в 1917 году). Он работал строгальщиком на Судомеханическом (Адмиралтейском) заводе. В первые же дни войны с друзьями помчался в военкомат, но в армию не взяли из-за зрения - был очень близорук. Его оставили на заводе - нужно выполнять срочные военные заказы, необходимы специалисты. Неделями жил там, работая днём и ночью. Родных навещать приходилось редко, хотя завод недалеко от дома - на противоположном берегу Невы, за мостом Лейтенанта Шмидта. Здесь же, в заводском стационаре, он и умер от дистрофии.

Как страшно, как не хочется делать скорбные записи, но приходится вновь доставать блокнот и продолжать блокадную хронику. На букву "Л" Таня записывает: "Лека умер 17 марта в 5 часутр в 1942 г", соединив два слова в одно. Прячет его в, украшенную палехской росписью, шкатулку, в которой хранятся семейные реликвии - мамина фата и венчальные свечи. Вместе с ними лежат Свидетельства о смерти папы, Жени, бабушки, а теперь и Лёки.

Казалось - наступила весна, станет легче. Её ждали с надеждой и тревогой. С декабря несколько раз уже прибавлялась норма выдачи хлеба, город очищен от грязи и накопившегося зимой мусора, заработали бани, по улицам загрохотали трамваи, разрешено создавать огороды и выращивать овощи.

Но голод продолжает своё подлое дело: алиментарная дистрофия, цинга, кишечные заболевания, туберкулёз уносят жизни тысяч ленинградцев. И к Савичевым вновь врывается горе. В записной книжке на букву "В" появляются сбивчивые строчки : "Дядя Вася умер в 13 апр 2 ч ночь 1942 г".

(Страничка из дневника Тани).

А почти через месяц : "Дядя Леша 10 мая в 4 ч дня 1942 г". На букву "Л" страничка в блокноте уже занята, и приходится писать слева на развороте. Но то ли сил не хватило, то ли горе переполнило душу исстрадавшегося ребёнка - на этой странице слово "умер" Таня пропустила.

Оба дяди - Василий Родионович и Алексей Родионович Савичевы - родные братья Таниного отца. У Николая Родионовича - пять братьев и сестра (умерла она задолго до войны). Два его брата (Гавриил и Григорий) жили в Гдовском районе Псковской области, а Дмитрий с женой Марией Михайловной и холостяки - Василий с Алексеем - в том же доме № 13/6 на 2-й линии Васильевского острова, но только этажом выше.

В этом доме размещалась, принадлежавшая им "Трудовая Артель братьев Савичевых" с пекарней и булочной-кондитерской при ней. Но после ликвидации Артели Танины дяди сменили профессию: дядя Вася - человек разносторонне образованный стал директором магазина "Букинист" на Петроградской стороне, а дядя Лёша до пенсии работал заводским снабженцем. Только отец до конца своей жизни оставался непревзойдённым мастером хлебопечения. За свою коммерческую деятельность, а он владел ещё кинотеатром "Совет" на Суворовском проспекте, попал в ту пору в категорию "лишенцев" и был выслан с семьёй из города. Правда, вскоре Решение о высылке семьи было пересмотрено, и они смогли вернуться в Ленинград, в свою квартиру, но без отца. В 1936 году Николай Родионович приехал сюда на лечение уже безнадёжно больным, будто предчувствовал свой печальный конец. 5 марта его не стало.

Дядя Митя (Дмитрий Родионович Савичев) умер ещё до войны, а его жена Мария Михайловна Савичева скончалась в лютые морозы февраля 1942 года в возрасте 46 лет (похоронена на Пискарёвском кладбище).

В июне 1941 года дяде Васе 56 лет. Имея боевой опыт и медаль за Первую мировую войну, он попытался записаться добровольцем в отряд народного ополчения, но получил отказ. И дядю Лёшу на фронт не взяли по возрасту, ему уже 71 год. Так и остались в блокадном Ленинграде.

Они были очень дружны. С Марией Игнатьевной устраивали совместные обеды, обожали всеобщую любимицу - "маленькую", так называли в семье Таню. И теперь решили жить одной семьёй - все Савичевы. Так легче выжить, легче пережить блокадное лихолетье. Они строили баррикады, рыли траншеи, дежурили на крышах и чердаках, тушили "зажигалки".

Ну разве можно было представить, что через три дня после смерти дяди Лёши Таня останется совсем одна? В это трудно поверить.

(Страничка из дневника Тани)

Мама - весёлый, добрый и гостеприимный человек. Сильный и выносливый. Всё всегда у неё ладится, всё получается. И вот теперь её нет. Как трудно, как страшно писать слово "умерла" - "Мама в 13 мая в 7.30 час утра 1942 г".

Когда мама была рядом, казалось, что всё можно преодолеть, даже голод. С мамой верилось в победу, в скорое возвращение сестры Нины и брата Миши. Но мамы не стало, всё рухнуло. Горе сковало тело, не хотелось шевелиться, двигаться. "Савичевы умерли", "Умерли все", "Осталась одна Таня". Карандаш царапает - уже весь исписан. Пальцы не слушаются, будто деревянные, но чётко подводят итог. Каждую запись Таня словно чеканит на отдельных листочках с соответствующей буквой - "М", "С", "У", "О".

Маме - Марии Игнатьевне Савичевой (в девичестве - Фёдоровой) в 1941 году исполнилось 52 года (родилась в 1889 году). Всё хозяйство, большая семья (пятеро детей) - на её плечах. Она работала мастером-надомником в швейной Артели имени 1 мая, была одной из лучших вышивальщиц, обладала прекрасным голосом и музыкальным слухом. Для своих детей и их друзей часто устраивала домашние концерты, струнные и фортепьянные. У Савичевых были пианино, гитара, банджо, мандолина и многие из домочадцев играли на этих инструментах. А теперь Мария Игнатьевна шьёт для "окопников" рукавицы, обмундирование для фронтовиков. Выходит на дежурство вместе с добровольцами местной противовоздушной обороны. Об эвакуации же и думать не хочется - нужно быть всем вместе. Так легче и спокойнее, хотя неизвестно, куда подевалась Нина? Она эвакуировалась с заводчанами, но уже давно нет от неё никаких вестей. И что с Мишей, где он?

Накануне войны Михаилу Савичеву было уже 20 лет (родился в 1921 году). Он получил на заводе отпуск и уехал в деревню Дворищи, раскинувшуюся у Бельского озера вблизи древнего города Гдова. Когда-то там жили бабушка с дедушкой, остался их дом, а неподалёку - построенный отцом в конце 20-х годов новый дом (в нём и родилась Таня).

В Дворищах живут дяди: Гриша (Григорий Родионович) и Гаврюша (Гавриил Родионович) - братья отца, и тётя Капа (Капитолина Игнатьевна) - мамина сестра. Там всегда раздольно и весело. А через две недели туда должны приехать на всё лето мама с Таней, а потом и все остальные. Но война нарушила эти планы. Дворищи очень быстро оказались на оккупированной гитлеровцами территории.

Миша ушёл к партизанам в лес. В январе 1944 года в одном из боёв был тяжело ранен и отправлен на лечение в Ленинград, освобождённый уже от гитлеровской блокады. А через полгода он вышел из госпиталя инвалидом, на костылях. Уехал в Дворищи к тёте Капе, но в сентябре 1944 года, навсегда перебрался в шахтёрский город Сланцы Кингисеппского района, работал там на почте. Михаил Николаевич Савичев умер в 1988 году. Похоронен в городе Сланцы.

Нине Савичевой летом 1941года - 22 с половиной. Родилась она 23 ноября 1918 года, но считает своим днём рождения - 6 декабря по новому стилю. Вместе с заводскими сослуживцами Нина рыла окопы в Рыбацком, Колпино, в Шушарах; дежурила на вышке поста воздушного наблюдения, в штабе заводского МПВО. В начале марта 1942 года по льду Ладожского озера с заводом её эвакуировали на Большую землю. И только в 1945 году она смогла вернуться в Ленинград. Насовсем.

Нина Николаевна Савичева (в замужестве Павлова) и сейчас живёт в своём родном городе. Ещё тогда, в 1945 году, поступила на работу в Институт "Теплоэлектропроект" (ныне "Атомэнергопроект") и, будучи инженером-проектировщиком, более 30 лет проектировала для Ленинграда и области, Прибалтики и других бывших республик СССР теплоэлектростанции. Она давно уже на пенсии. Стали взрослыми внуки Нины Николаевны и Михаила Николаевича, подрастают правнуки. Но, как и прежде, все Савичевы необычайно дружны, заботливо относятся друг к другу.

Ну а как же Таня? Что сталось с ней и её блокадным дневником?

Вот эти-то вопросы и заставили меня собрать насколько это возможно наиболее достоверный материал о Савичевых, конкретизировать его и упорядочить. Пришлось вновь побеспокоить Нину Николаевну. Я и раньше, работая в музее Пискарёвского мемориала в течение 23 лет, неоднократно встречалась с ней. Она приходила к нам на встречи с сотрудниками музея, со школьниками и журналистами, на презентацию книги И.Л. Миксона "Жила, была". Эту книгу - самое достоверное повествование о Тане и её близких подарила нам вдова писателя Лидия Николаевна Кононова-Миксон.

Составляя списки погибших в блокадную пору горожан для "Книги Памяти Санкт-Петербурга", мы мучительно разгадывали непростой ребус - где же похоронены Савичевы? Нина Николаевна знала только, что Женя - на Смоленском кладбище, ведь хоронили сами, всей семьёй. Лёку вместе с заводчанами, умершими в стационаре, хоронили сотрудники завода - отвезли на Пискарёвское кладбище. А остальные?

Практически это кладбище уже с самого начала войны стало местом массовых захоронений. Ещё в 1939-1940 годах здесь, за северной окраиной города, напротив железнодорожной станции "Пискарёвка" на землях совхоза "Ручьи" был выделен участок для захоронений бойцов, погибших в советско-финляндской войне, и образовано небольшое кладбище.

Рядом с воинскими могилами жители окрестных деревень стали хоронить своих умерших родных. Впоследствии эти участки гражданских сельских захоронений, а их - четыре, будут объединены общей территорией Пискарёвского кладбища, ставшего мемориальным в 1960 году. Да и Ленинград значительно отодвинет свои границы, потеснив совхоз "Ручьи", который был создан ещё в 1931 году. Присоединённые к нему тогда же совхозы "Пискарёвка", "Красный выборжец", и колхоз "Искра" в довоенную пору преобразуют совхоз "Ручьи" в крупное, богатое хозяйство Ленинградской области.

Уже осенью 1941 года на Пискарёвском кладбище состоялись первые массовые блокадные захоронения. Хоронили на этом кладбище из пяти районов города: Выборгского, Дзержинского, Калининского, Октябрьского, Смольнинского. А с января 1942 года по Решению Исполкома Ленгорсовета сюда потянулись машины с телами умерших со всех районов Ленинграда, даже самых отдалённых. Везли из моргов больниц и госпиталей, с других кладбищ: Серафимовского и Смоленского, Волковского и Александро-Невской лавры, Красненького, Преображенского и других. Везли из так называемых "приёмных пунктов", образованных прямо на улицах, во дворах, в подвалах домов.

В архиве Пискарёвского мемориала кроме поимённых хранятся и такие списки, которые фиксируют количество ежедневных захоронений в этот трагический период блокады и дают сведения, откуда поступили умершие: улица, район, завод, морг, кладбище, больница, отделение милиции и т.д.

На кладбище, ставшем впоследствии самым большим в мире по количеству захоронений в годы Второй мировой войны, учёт привозимых умерших для погребения с конца декабря 1941 года по май 1942 года вёлся только по их количеству. А цифры ужасающие - за этот короткий период блокады (по архивным книгам мемориала c 29 декабря 1941 года по 12 мая 1942 года) здесь похоронено более 366 тысяч горожан (всего же на Пискарёвском кладбище - 420 тысяч жителей и 70 тысяч воинов).

Так что есть все основания полагать: местом упокоения бабушки, дяди Васи, дяди Лёши и мамы является именно Пискарёвское кладбище. Ведь на ближайшем к дому кладбище - Смоленском, уже негде было хоронить, да и подходы к нему завалены трупами, и санитарные нормы не соблюдаются. Тела умерших горожан складывали в огромном сарае (ангаре), а затем везли на Пискарёвское кладбище в братские могилы, о чём свидетельствуют архивные документы мемориала - блокадные списки. Их можно просмотреть и удостовериться в этом.

Но вернёмся к Тане. Оставшись одна, еле передвигая ноги, она отправилась к бабушкиной племяннице - тёте Дусе. Путь предстоял совсем неблизкий, в Смольнинский район.

Евдокия Петровна Арсеньева жила в коммунальной квартире на Лафонской улице (дом № 1а, комната 3), которая называлась так по фамилии одной из начальниц Смольного института. В 1924 году она была переименована в улицу Пролетарской диктатуры, но горожане по-прежнему продолжали называть её Лафонской.

Тётя Дуся родилась в Петрограде. В раннем возрасте с сестрой остались сиротами, были разлучены, и она воспитывалась у чужих людей в деревне. Может, поэтому была очень неприветливой. Ещё задолго до войны, приехав в Ленинград, нашла работу на слюдяной фабрике. Она пережила гитлеровскую блокаду города (умерла в 1976 году в возрасте 65 лет).

С Васильевского острова тётя Дуся перевезла в свою комнату на хранение многие вещи Савичевых и взяла опекунство над Таней. Уходя на работу, отправляла её на воздух, на солнце, а комнату запирала на ключ. Нередко случалось, по возвращении заставала Таню, спящую прямо на лестнице.

Дистрофия прогрессировала, необходимо было срочно помещать Таню в стационар. И в начале июля 1942 года тётя Дуся, сложив с себя опекунство, определяет её в детский дом № 48 Смольнинского района, который готовился тогда к эвакуации в Горьковскую область.

Оставшиеся в живых брат и сестра Тани наводили справки, пытаясь отыскать её след. В 1944 году, наконец, на свой запрос Миша получил ответ с указанием адреса: Понетаевский детский дом инвалидов Шатковского района Горьковской области. Но было уже поздно. 1 июля 1944 года Таня Савичева скончалась в Шатковской районной больнице.

Эшелон, в котором находились ленинградские дети, неоднократно попадал под бомбёжки, и только в августе 1942 года прибыл, наконец, в село Красный бор, расположенное в 25 километрах от Понетаевки. Детей разместили в одном из зданий средней школы, где они должны были пройти 2-х-недельный карантин. 140 истощённых, больных и раненных, измученных тяжёлой дорогой ребятишек выхаживало всё село. Но Таня была настолько слаба, что её пришлось направить в Понетаевский дом инвалидов, хотя и там ей не стало лучше. По состоянию здоровья она была самым тяжёлым больным. Таню перевели в Шатковскую районную больницу, но прогрессирующие дистрофия, цинга, нервное потрясение, да ещё костный туберкулёз, которым она переболела в раннем детстве, сделали своё дело. Из всех детей, эвакуированных из Ленинграда в Горьковскую область, не удалось спасти только Таню Савичеву. Она умерла в возрасте 14 с половиной лет с диагнозом - туберкулёз кишок.

Много лет спустя, в 70-х годах, больничный архив, "Книгу учёта детей-инвалидов", "Личное дело № 293 обеспечиваемого инвалида Савичевой Татьяны Николаевны" разыскали пионеры - "красные следопыты" Краноборской и Шатковских школ. Нашли и Анну Михайловну Журкину, которая в ту пору работала в больнице санитаркой. Она-то и показала могилу Тани (запомнила это место, поскольку хоронила её сама вместе с конюхом, работавшим тогда при больнице).

 

В мае 1972 года в Шатках рядом с могилой Тани был сооружён памятник, запечатлевший в металле страницы её блокадного дневника на красной кирпичной стене, символически изображающей разрушенное здание. А через десять лет (в 1982 году) на самой могиле был сооружён гранитный памятник с бронзовым барельефом Тани. Позже рядом с кладбищем оформили площадь, на которой поставили памятник Матери-Родине, ставшим композиционным центром мемориального комплекса. А неподалёку одну из улиц назвали именем Тани Савичевой.

Но что же сталось с блокадным дневником девочки? Справедливости ради надо отметить, что дневник Тани - не единственный документ подобного рода. В разных музеях Санкт-Петербурга хранятся блокадные летописи ленинградских ребятишек : школьные тетрадки, записные книжки, блокноты. Только именно этому дневнику суждено было стать всемирно известным.

Летом 1944 года Нине удалось попасть в Ленинград. Её командировали в родной город из освобождённого уже Гдовского района, где она работала в одном из колхозов. Сразу же помчалась на Васильевский остров, но в их квартире - чужие люди. Поехала к тёте Дусе и от неё узнала, что Таня эвакуирована с детским домом, а куда - она не знает. Совершенно случайно Нина увидела у тёти Дуси знакомую палехскую шкатулку. Обнаружив в ней свою записную книжку, забрала её, не подозревая, что в этом блокноте - скорбная летопись, блокадная хроника смерти самых близких, самых дорогих ей людей. Но нужно было где-то переночевать, у тёти Дуси оставаться не хотелось и Нина разыскала Беллу Велину - вторую жену Юрия (бывшего мужа Жени), которая, со слов И.Л. Миксона: "работала переводчицей в штабе и жила, как многие другие военные и вольнонаёмные, на Литейном проспекте, в Доме Красной Армии". Она-то и познакомила Нину с майором Л.Л. Раковым.

Лев Львович Раков (1904-1970) - человек незаурядный. Учёный секретарь Эрмитажа, кандидат исторических наук, он добровольцем Отряда Народного Ополчения ушёл на фронт, участвовал в боевых операциях. Майор-фронтовик, затем политработник, Раков Л.Л. читал лекции в Доме Красной Армии (ныне Дом Офицеров).

Увидев скорбные, душераздирающие записи, сделанные детской рукой в маленьком блокнотике, Лев Львович сразу оценил значимость этого документа для истории, понял, что место ему только в музее, а не в семейном архиве. Он предложил Нине поместить блокадный дневник в экспозиции выставки "Героическая оборона Ленинграда", в формировании которой с конца 1943 года по поручению Политуправления Ленинградского фронта принимает активнейшее участие.

Этой выставке практически изначально предшествовали, созданные ещё в августе 1941 года, так называемая, выставка немецких трофейных орудий, техники, вооружения (на Петроградской стороне и в Кировском районе) и последующая выставка (на 1-й Красноармейской улице) - "Великая Отечественная война советского народа против германского фашизма". В декабре 1943 года Военным Советом Ленинградского фронта было принято Постановление № 1823 о реорганизации и последующем размещении этих выставок в Соляном городке в помещениях бывшего сельскохозяйственного музея, но уже с новым названием - "Героическая оборона Ленинграда". А через два года выставка, ставшая очень значимой и популярной, была преобразована в Музей обороны Ленинграда, официальное открытие которого состоялось 27 января 1946 года.

Но судьба музея оказалась трагичной : в 1953 году первый в стране музей по истории Великой Отечественной войны был полностью ликвидирован, точнее - уничтожен. Пострадали и сотрудники музея, в том числе и первый его директор - Лев Львович Раков. Основанием для расформирования явилось Постановление № 3216-1523 Совета Министров СССР от 31 августа 1951 года о передаче всех помещений Музея обороны Ленинграда Министерству Военно-Морского флота. Тогда же создана была ликвидационная комиссия, которая более полутора лет передавала в разные музеи города и даже воинские части библиотеку, архивы, имущество музея, фонды: тысячи экспонатов, ценнейшие документы.

А через 35 лет началось возрождение музея. Вновь формировались фонды, библиотека, архив, создавались экспозиции. 8 сентября 1989 года состоялось торжественное открытие Государственного Музея обороны Ленинграда.

Нас же интересует судьба блокадного дневника.

На основании Распоряжения № 239-р Совета Министров РСФСР от 21 января 1953 года Исполком Ленгорсовета 18 февраля выносит Решение за номером 15-7-б : "Передать Государственному Музею истории города Ленинграда фонды, научно-вспомогательные материалы, научный архив и хозяйственное имущество ликвидированного Государственного Музея обороны Ленинграда...".

Таким образом, дневник Тани Савичевой вместе с многочисленными документами, в том числе и "Книгами учёта захоронений на Пискарёвском кладбище" - списками, которые составлялись в годы блокады и хранились в архиве Музея обороны Ленинграда, оказались в Музее истории города.

Впоследствии, когда в 1961 году создавалась музейная часть Пискарёвского мемориального кладбища, в его архив Музеем истории города были переданы драгоценные реликвии - подлинные документы о захоронениях. Копия одной из страниц "Книги учёта захоронений" - среди экспонатов мемориала. Здесь же экспонируются и квалифицированно выполненные художественные копии - странички дневника Тани Савичевой. А рядом с ними - фотоснимок, с которого на нас смотрит 6-летний ребёнок. Именно эту фотографию 1936 года, на которой Нина запечатлена с младшей сестрой (другой в ту пору у неё не было) она отдала Льву Львовичу Ракову для Музея обороны Ленинграда вместе с записной книжкой - трагической блокадной летописью большой, дружной семьи Савичевых.

Но вынуждена ещё раз напомнить - подлинный документ, блокадный дневник, до сегодняшнего дня хранится в Государственном Музее истории Санкт-Петербурга. И надеюсь, что больше не будет публикаций, адресующих "местом хранения" дневника Тани Савичевой Пискарёвский мемориал.

Удивляет только богатое воображение некоторых журналистов, создающих легенды, минуя достоверные источники информации, и упорное нежелание обращаться в архивы, библиотеки, к подлинным документам.

Необыкновенно живучим оказался миф, который с конца 50-х - начала 60-х годов повторяется на страницах разных изданий из года в год. Это миф о том, что дневник Тани Савичевой в качестве обвинительного документа был представлен на Нюрнбергский процесс. Глубочайшее заблуждение, основанием которого является элементарное незнание того, что в материалах Нюрнбергского процесса имеется подробный перечень представленных на суд документов. Международный военный трибунал проходил во Дворце юстиции города Нюрнберга с 20 ноября 1945 года по 1 октября 1946 года. Внимательно просмотрев сборники материалов многотомных изданий "Нюрнбергский процесс" - огромные фолианты издательства "Юридическая литература", можно познакомиться со всеми документами, доказывающими преступления нацистов, с допросами свидетелей и их показаниями, с материалами обвинения и убедиться, что дневника Тани Савичевой на процессе не было.

Как бы нам этого ни хотелось, но это так. Иначе этот блокнотик остался бы в городе Нюрнберге, в документах трибунала, а не экспонировался в Музее обороны Ленинграда с 1944 года до его передачи в Музей истории города в 1953 году. Хотя это нисколько не умаляет его значения. Строчки, выведенные обессиленной рукой ребёнка в тягостные блокадные дни, действительно стали документом потрясающей силы, каждая страничка которого - обвинение фашизма в бесчеловечных преступлениях.

По газетным публикациям, казалось бы, всё уже сказано о Тане Савичевой, всё известно, пусть даже с какими-то неточностями - о её дневнике и её родных, куда эвакуирована и где похоронена. Оказывается, ничего подобного.

Из статьи небольшой газетки вдруг узнаю, о том, что Таня, оказывается, не умерла, а живёт в Колпино, очень бедствует и никому нет до неё никакого дела. Что за нелепость! Откуда такая информация, а главное - зачем? Ведь живёт в нашем городе и здравствует родная сестра Тани Савичевой со своей семьёй, которая бережно хранит все семейные реликвии и память о Тане.

Мемориальная доска на доме,
в котором жили
Савичевы
(Фото 2007 года Марковой Л.Н.)

Вот и получается: услышал где-то "краешком уха" и уже готова статья. А кто-то, прочитав эту ложь, поверит и будет сам её распространять, также как и ничем необоснованный вымысел, отправивший дневник Тани на судебный процесс в Нюрнберг. Звоню в редакцию этой газеты, прошу номер телефона автора статьи и узнаю, что автором её является сам редактор. И что же? На свои упрёки в абсурдности статьи слышу: "Подавайте на меня в суд!". Ну почему такое невежество, такое пренебрежительное отношение к истории? А ведь Таня Савичева - это уже наша история, неотъемлемая страничка блокадной летописи. Великий испанский писатель Мигель Сервантес однажды метко произнёс: "Лживых историков следовало бы казнить, как фальшивомонетчиков". Поэтому чтобы не допускать неверных фактов, искажения истории нам необходимо всегда помнить простую истину: даже самая незначительная история - это маленькая крупица нашей общей, большой истории и к ней мы должны относиться бережно, где не должно быть неточностей, догадок, вымысла и тем более придуманных мифов.

История должна быть реальной, достоверной, а не выдуманной.