Кирилл Анкудинов
Двумя десятилетиями ранее громко заявляла о себе плеяда «новых реалистов». Действительным реалистом там был только Роман Сенчин (да и то сомнительно: слишком уж его тянет к экспрессионизму). Александр Карасёв входил в другую плеяду – в группу «воевавших прозаиков». Терехов, Ермаков, Бабченко… как разбросала их жизнь. Даже в той группе Карасёв пребывал не на первых ролях. Может быть, потому что ему было не до самовыражения, не до манифестов.
Читаю книгу Александра Карасёва «Парк победы. Роман в рассказах» и вдруг понимаю, что новый реализм (без кавычек) действительно пришёл к нам. Только он не таков, каким мы его ждали.
Вот окончание пятой главы книги («Первый снег»). Миша, один из героев-протагонистов (их несколько) уходит в армию.
«Снова пошёл снег. Белые хлопья опускаются на шапки и плечи людей. Всем стало чуточку веселей. Парень в старой фуфайке понравился Мише – он смешно балагурит. Другой призывник пришёл в военной форме с голубыми погонами: это воспитанник местной авиачасти, сейчас он призывается, как все. К некоторым парням жмутся девчонки. От этого Мишу слегка сдавливает внутри. Он подумал, что Наташка могла бы и прийти – хотя бы для виду».
«Пушистые снежинки мягко касаются стекла, оставляя мелкие капельки. Автобус развернулся. Карен и Агнесса Львовна машут вслед. Мама стоит со слезами в глазах и тоже махнула рукой. Неугомонный Димка бежит за автобусом, чтобы бросить снежок. Но снежок не долетел – автобус быстро набрал скорость и понёсся из совхоза, клокоча выхлопами».
Что сказать про такой язык? Он грамотен. Всегда грамотен. Между прочим, это очень редкое явление в современности: большинство нынешних людей не умеет грамотно выражать свою речь в письменной форме. Почему мы безграмотны? Потому что не знаем, в каком речевом формате нам говорить, вот и путаемся.
Формат речи начинается с типа речи. Как известно, существуют только три типа речи – повествование, описание и рассуждение. Карасёв – враг рассуждений; мысли его героев коротенькие (вроде «он подумал, что Наташка могла бы и прийти – хотя бы для виду»). И описания он тоже не жалует. Вот предел описательности в его прозе.
«Шали – предгорье. Далеко на горизонте видны горы. Вечером они наливаются мягким фиолетовым светом, а сейчас только серые и хмурые». (гл. 18. «На выезде»).
Если рассуждений и описаний почти нет, тогда остаётся повествование (первичный тип речи, кстати). Но и с повествованием вопросы. Повествовательный тип речи предполагает фабульность со всеми её элементами – завязкой, развитием действия, кульминацией, развязкой. Карасёв – не мастер фабул: события в его текстах происходят, но суть не в них. Событийной, как мы помним, была дореалистическая проза, например, проза Пушкина. Карасёв ориентируется на «нулевое письмо» Пушкина. Но то, что он пишет, более похоже на «Историю пугачёвского бунта», нежели на «Капитанскую дочку». Минимум «сюжетных поворотов» (они иногда есть – например, в первой главе, где суб-лейтенант румынской армии Борзяков в июне 1940-го года сбегает в СССР; представляю, что из этого сюжета сделал бы Анатолий Азольский, к примеру). Максимум свидетельств о реальности. Реализм, а не беллетристика (для Карасёва «беллетристика» – ругательство).
Также мы пишем безграмотно потому, что в своих высказываниях – сознательно или бессознательно – ориентируемся на чужие типы речи, приноравливаясь к возможным реакциям на наши слова. Вот уж чего нет у Карасёва. С «диалогизмом» речи он справляется, расщепляя героя-протагониста на нескольких героев (иногда нарраторов, иногда нет). Есть Миша Кудинов, потомственный казак, боец, воюющий и в российской армии и во французском легионе и гибнущий. Есть более обытовлённый Петров, тоже служивший, а после службы – слесарь-надомник. Есть рядовой Савельев. Есть вообще не служивший Мызников (похожий на Глинникова из прозы Ермакова). Есть незадачливый писатель Лёша Рыбочкин. И все эти герои говорят по-разному: внутренняя речь Кудинова более эмоциональная, чем повествование от лица рядового Савельева. Или о них говорится по-разному. Иногда эти герои встречаются друг с другом; так в главе «Дверь» делать ремонт к Мызникову приходит, по-видимому, Петров. Вообще композиция «Парка победы» прихотлива и изысканна: это не роман в традиционном понимании, но это и не сборник рассказов. Это – роман в рассказах. В нём бывает так, что одна сюжетная линия разбивается другой; например, между двумя этапами взаимоотношений Петрова и Эльвиры вклинивается глава «Розебек» с совсем иным главным героем – с Панченко, приехавшим на малую родину. Вообще «Парк победы» – гораздо более сложная и глубокая книга, чем может показаться с первого взгляда. В ней есть две сквозные темы – одна явная, а вторая – потайная.
Первая тема «Парка победы» (явная) – война, армия, служба, боевые действия. Александр Карасёв по своему складу – «военная косточка», кшатрий, человек оружия. Как мне кажется, именно с этим связаны особенности его языковой стратегии. Военнослужащий (в особенности, офицер) должен за долю секунды принять единственно верное решение и осуществить его, при этом пребывая в заданных обстоятельствах, не выходя за их границы. Чтобы достичь этого навыка, ему необходимо разучиться оценивать и описывать обстоятельства и, тем более, искать их общий смысл. В армии не думают – это правда. Но у этого афоризма есть вторая сторона: в армии мгновенно действуют. Александр Карасёв, показывая нам армейский мир своих героев, не возвеличивает и не проклинает его. В нём, в этом мире, есть и бардак, и пьянство, и дедовщина, и прочие «тяготы службы», и гибель друзей на глазах, и подлость и предательство. Обо всём этом автор свидетельствует ровно, спокойно, скупо. Плохой (во всех отношениях) офицер Изюмцев стал причиной инвалидности лучшего друга? «Через несколько лет после армии я встретил в Питере Изюмцева. И даже выпил в его обществе стакан пива. Никакой неприязни к этому человеку у меня не было – я искренне был рад нашей встрече». Так же безэмоционально об атаках и обстрелах. «По окутанной пылью зэушке рикошетят искры… Визг пуль заставляет тело клониться ниже к брустверу, я борюсь со страхом, и мне на выручку приходит азарт». У меня нет сомнения в том, что автор всё это пережил лично, что он видел рикошет искр и слышал визг пуль. Он не способен писать о том, чего не видел и не слышал. И для него русский язык – его «устав боевой подготовки»; вот почему он так щепетильно грамотен. Воинская тема его не оставляет – он глядит на неё то с одной стороны, то с другой – то о румынской армии напомнит, то о власовских частях, то о французских легионерах. А уж «летопись чеченской кампании» даётся от нескольких лиц – но везде равно сухо. Как в полковом журнале. Кому это надо? Тем читателям, которым необходимо узнать, «как там было на деле». Такие читатели есть, но их мало в отношении к совокупной читательской массе.
Однако эта книга – не просто «летопись реальности»; ведь в ней, как я сказал, есть ещё одна сквозная тема. Явная тема – «война»; а вторая, потайная тема – «…и мир». Именно она добавляет прозе Карасёва новое измерение, делающее её не просто беллетризованными воспоминаниями, а литературой высшего уровня.
Сюжетный мотив лучших текстов Александра Карасёва – изумление, потрясение «человека оружия» живой жизнью (штатской-гражданской жизнью), существующей не по уставу. Вот маленький Миша Кудинов, будущий «человек оружия» (сутками напролёт в войну играет) вдруг случайно узнаёт, что его любимый дед-казак в войну служил не в советской армии, а у Власова (кстати, супруга-бабка деда – наполовину еврейка). Как такое может быть? В жизни может быть всё. Как жить с позорной тайной? Так, как живут все (у каждого – своя тайна). И позор ли это? Может быть, несоветчиной в роду следует не стыдиться, а гордиться? На то и казаки, что не гнули спину перед панами и комиссарами.
А вот простой работяга Петров влюбляется в мелкую начальницу и разведёнку (с маленьким сыном Ваней) Эльвиру. Он любит её, она любит его; он обожает Ваню, готов быть ему настоящим отцом. Но не срастается роман – из-за ничего, без причины. Сначала Петров хамит Эльвире, потом Эльвира возвращается к бывшему мужу, к бизнесмену. Потом уже женатый Петров попытается найти Эльвиру, но всё ему воспротиводействует в том. А причина одна – социокультурное несходство. Петров – слесарь культурный; он умеет правильно вести себя; однако у претенциозной Эльвиры куда выше запросы. Против социокультуры не попрёшь: лучше ревнивец, но свой, нежели идеальный супруг и отец из плебеев – таков ответ сладкому фильму «Москва слезам не верит».
Интересно, что в главе «Эльвира» Александр Карасёв единственный раз отказывается от «нулевого письма», переходит к «литературному сказу» в духе Зощенко.
«Вот Эльвира уже пришла на работу и сидит в своём офисе. Коллеги и подчинённые тоже сидят и ходят туда-сюда. Выходят из офиса по своим офисным делам и заходят с бумагами в руках, распечатанными на принтере.
Несут и ей бумаги на принтер. Подпишите, как бы, Эльвира Николаевна. И она, сделав серьёзное лицо, строго смотрит на бумаги и подписывает, оставляет свои замечания и что нужно устранить. Компьютеры стоят, принтеры шумят».
Карасёв очень любит Зощенко, но остранение у него не по Зощенко. Там, где у Зощенко масляные краски, тут – акварель. Скорее это похоже на «ленинградскую прозу 60-х – 70-х гг.» (которую Карасёв не читал), на Марамзина и Голявкина. Очень похоже на Рида Грачёва. На грани реализма, и, всё-таки, реализм.
Иметь дело с Александром Карасёвым непросто. Он взыскателен и любит качать права. Все литжурналы, публикующие безграмотную прозу, и все редакторы, правящие его, – у него во врагах. Отставникам свойственна сварливость (вспомним отставных полковников Агаты Кристи); и литераторам – тоже. Обычно писатели качают права, когда им нечего предъявить; тогда их называют «графоманами». Александру Карасёву есть что предъявить. Он пишет грамотно; он – мастер прозаического слова. Он слышит мелодию каждой фразы, каждого слова (потому и воюет с правщиками). Ему бы побольше фантазии, да плюс ещё этому казачьему Буратине такую б Мальвину, которая выучила бы его правильно себя вести в литсреде. Но разве дерзость – недостаток для писателя?
Разве писатели, пишущие мастерски, на дороге валяются?
Не забывайте Александра Карасёва!
Книги о чеченской войне и не только
_
Александр Карасёв 
Статья познавательная, прочитал с интересом… но мне кажется, немного неуместно снисходительная: талант, ну ладно уж, есть, язык немного простоват, а так нормально ))
НравитсяНравится
Прекрасная рецензия.
НравитсяНравится 1 человек
Кирилл АНКУДИНОВ, как это свойственно всякому критику, конечно же ругает Александра Карасёва, но ругает любя и не зло! На мой взгляд это совершенно правильно. Не за что ругать писателя Карасёва! Его военная проза входит в рязряд лучших произведений о чеченской войне. Одно из главных достоинств его прозы, ты веришь написанному, веришь, что так и было, что автор действительно был там и видел всё это своими глазами. и поверьте на слово, читателю абсолютно плевать на художественный реализм и на глубину проработанной темы. Читатель хочет ощущений, сопричастности с героем, почувствовать и ощутить себя в той ситуации. Александру Карасёву это удаётся. Когда то хорошо писали о войне Прилепин и Бабченко. Я бы к ним добавил ещё Александра Карасёва. На сегодняшний день это лучшие авторы на тему чеченской войны.
НравитсяНравится 1 человек