Виталий Борисполец: поэт, драматург, литератор, журналист

Поэзия прокормить не может. Поэзия еще и не модна. Часто думаю: изжила она себя, или это просто сейчас такой период? Правда, когда начался кризис, к поэзии, равно как и к другому искусству, интерес повысился. Людям нужны эмоции» Не я выбирал форму верлибра, скорее она меня выбрала. Начинал писать, как и все — с рифмой и ритмом. Перейти на верлибр — свободное стихотворение — потребовало внутреннее состояние, мне стало тесно в традиционной поэзии. Иосиф Бродский в свое время сказал: «Верлибры могут писать только те, кто прошел школу изящной поэзии». Я, Виталий Борисполец, начинал во второй половине 80-х, когда еще был Советский Союз и верлибры были запрещены, потому что в свое время за них сажали в тюрьму. Да, только за форму сажали, ведь это философская поэзия, маленькие философские трактаты. Значит, они не могут быть без какой-то глубокой аналитики, и каждая мысль в них — угроза. Человек мог быть недовольным общественным строем или просто искать правду. У нас не было и нет культуры восприятия верлибра, хотя весь мир писал таким слогом. Только сейчас это потихоньку становится модным. Несколько лет назад со мной произошла такая история. Есть книга «Полювання на сонячних зайчиків», она уже анонсировалась к выходу в Украине, но что-то не срослось, и мне предложили издать ее в Штатах. Я отказался. Эта книга была о том времени, о том мышлении, которое было у меня, у моих товарищей, и это касалось в большей мере, конечно же, нашего общества, к Америке оно не было привязано. Мне просто стало обидно, что уже все было на мази, но тогда тоже как раз ударил кризис. Еще я думал: «Почему американцы должны первыми это прочитать?» Ко всему я был уверен, что этот сборник все равно выйдет. Но он так и не появился. Не жалею, ведь книга не пропала. Что-то из стихов я отсеял и даже счастлив, что этого никто не читал.

По моему произведению «Платный пляж на Стиксе» Роман Виктюк хочет поставить рок-оперу. Проблема в том, что год назад меня сбила машина, я семь месяцев пролежал весь в железе. Аппарат Илизарова, на руках спицы — это остановило процесс. Хотя, наверное, благодаря этому и появилась новая книжка. Я многое переосмыслил, учился жить заново. Но процесс с постановкой рок-оперы остановился. Когда я выписался, встретился с Романом Григорьевичем, он говорит, мол, все еще в силе, даже дали деньги. А тут бах — и кризис начался. Банки сразу все отказали. Теперь все возобновится, когда закончатся тяжелые времена. Виктюк хочет сделать что-то похожее на «Стену» Pink Floyd. Он и актеров уже присмотрел: Роговцева, Бенюк, Хостикоев, Сумская, балет Раду Поклитару. Привлек театр кукол Сергея Архипчука. Виктюк предлагал на главную партию в эту рок-оперу Софию Ротару, но я не согласился. Потому что в этой постановке актеры могут быть именитые, а вот петь должны неизвестные, не фото-модели. потому что иначе получится непонятно что, какой-то хит-парад.

Род Виталия Бориспольца

Покойный дед много рассказывал мне о нашем славном роде, показывал имения, леса, но просил, чтобы я в школе никому не рассказывал об этом. Его старший брат был ученым, его репрессировал Сталин в 1938 году. Средний у Деникина офицером служил, погиб во время революции. Наши древние предки — казацкого рода. Их даже Гоголи-Писаренки называли, потому что несколько поколений подряд были писарями — полковыми, сотенными. Самый известный из родственников — художник Платон Борисполец, но у нас в семье после него не осталось ни одной работы, только воспоминания. А то, что сохранилось, осталось истории. Платон учился с Тарасом Шевченко в Академии художеств, попал он туда, уже будучи взрослым человеком, полковником артиллерии. Он был лично знаком с императором, но внезапно бросил карьеру и ушел вольным слушателем в академию. Когда в Петербург приехал Брюллов, чтобы набрать группу, к нему и попали мой предок и Шевченко. Почему у Платона много работ за границей? У Бориспольца и Шевченко была мечта — поехать в Европу за счет академии. Там проходили ежегодные выставки, а чтобы попасть туда, надо было получить большую золотую медаль, тогда академия награждала бесплатной поездкой за границу. Там художник жил-рисовал, делал копии картин всемирно известных мастеров, чтобы на этих образцах студенты в Петербурге учились рисовать. Шевченко и Борисполец в таком конкурсе участвовали несколько раз. Тарас Григорьевич получил только большую серебряную медаль, а потом там что-то изменилось, и моему предку вместо медали предложили звание академика, но он от него отказался, потому что хотел писать. Платон сам собрал деньги и поехал за границу. Он долго жил в Италии, бывал во Франции. В Европе начал слепнуть, когда делал копию с работы Тициана в одном из соборов — было плохое освещение. Сказались и военные контузии, но эта копия его добила. Император выслал Платону 2000 рублей, чтобы он во Франции подлечил зрение — тамошние офтальмологи на тот момент признавались лучшими. Борисполец распорядился немного иначе деньгами — увидел на блошином рынке старинную, какую-то очень ценную украинскую кобзу и решил вернуть ее на Родину. Большую часть денег он потратил на покупку этой кобзы, денег не хватило, чтобы вернуться в Петербург — доехал только до Варшавы. В это время в Петербурге умер португальский посол, его катафалк со всеми почестями отправили в Португалию, а повозка пустой возвращалась в Россию. Платон договорился с кучером, и в этом катафалке так и поехал в Петербург. Что произошло с кобзой, неизвестно. Почему поэтов не признают при жизни? Это я у вас хотел спросить: «Почему?» Хотя есть такие, которых признают, их достаточно много — как судьба сложится. Те же Есенин, Маяковский — их знали при жизни, они были кумирами. Сейчас, чтобы тебя признали, нужен продюсер. Когда я появился в творческом процессе после десятилетнего перерыва, произошло своеобразное второе рождение, стало проще. Раньше, куда я ни совался, никто ничего не хотел брать, говорили: у нас очередь на десять лет вперед. Потом было достаточно засветиться на международном форуме, показать себя — и стихи пошли по миру печататься. Я не успеваю в Киеве появиться, уже разрывают. Не случись перерыва, продолжи писать тогда, возможно, был бы более известным. Мне не столько важно где-то светиться, тусоваться, намного важнее что-то сделать. Хочу, чтобы у меня был серьезный читатель, потому что верлибр — это элитарный вид поэзии.

Виталий Борисполец Хранитель мудрости

В детстве я считала поэтов тунеядцами. Сидят и целыми днями пишут Бог весть что. А меня заставляют в школе это все учить наизусть. Что это за вредители такие, думала. Позже всерьез увлеклась стихоформами. Но дымные квартирники у замшелых поэтишек быстро надоели, литературные фестивали задавили количеством графоманов. И я свою любовь к рифмованным делам надолго задвинула подальше. Как-то попалась на глаза книга киевского поэта Виталия Бориспольца, заинтересовала, потому что буквы в сборнике сплошь и рядом собирались в верлибры, свободные стихи без рифмы. Здорово же — никаких предсказуемых «любовь — кровь», «любовь — морковь», «ласковые руки, нежные глаза». Но насторожило, что рефреном практически каждого стихотворения были тоска и печаль. Мне захотелось встретиться с автором, чтобы узнать, как в такие красивые формы можно вложить столько грусти. При встрече оказалось, что поэт Виталий Борисполец — просто хранитель мудрости. Свои стихи грустными он не считает: «Пусть я буду рыцарем печального образа, не более. Просто философия не может быть веселой, а я пытаюсь поразмышлять в стихах». Поразмышлять — может быть, из-за этого поэзия перестала быть модной? Людям просто лень или некогда думать, гораздо проще проглотить очередной кусок книжного «мыла» и потом с пеной у рта доказывать, что современной литературы нет. Может быть, жизненная позиция Бориспольца вам не будет близка, но я рада, что стихи этого автора заставили меня вернуться к забытому литерату

По материалам газеты "НОВАЯ" интервью с Виталием Бориспольцем.