Последний живой очевидец гибели ярославского «Титаника» удивлена замалчиванием обстоятельств кораблекрушения вблизи нашего города
Памятник без имен
На задворках Туговского кладбища стоит памятник. Яркая, лоснящаяся свежестью побелки пирамида. Ни дать ни взять, пакет советского молока работы Церетели. Это к 750-летию битвы на Туговой горе Ярославский электровозоремонтный завод отреставрировал монумент погибшим в кораблекрушении 9 июля 1933 года. По-христиански поступил завод. Среди жертв трагедии – учащиеся фабрично-заводского училища тогда еще паровозоремонтного завода.
«Фабзайчата» отправились обихаживать колхозные поля. Для них сняли корабль. По пути борт принял с сотню человек в нагрузку. Точного числа пассажиров баркаса «четвертый» не установило даже следствие. Известно, что было их не менее трехсот.
Неким образом баркас пошел ко дну. Официальная версия – от перегруза. Но есть одно свидетельское показание, недооцененное судебным разбирательством. Перегруженный баркас мог перевернуться от волны, вызванной проходившим мимо теплоходом «Ванцетти». Маршрут баркаса никто не утверждал. «Четвертый» двигался по принципу голосования – куда кто попросит причалить, туда и плывет. А тут рядом оказалось громадное судно, которое, проплывая мимо, дает большую волну. Результат такой встречи невозможно было предсказать. Для «фабзайчат», еще ребятишек, для простых деревенских жителей в диковинку был экзотический современный «Ванцетти». Они высыпали на палубу баркаса. Любопытные пассажиры «четвертого» стремились во что бы то ни стало с удивительной настойчивостью увидеть громадный по тем временам корабль. От быстрого и массового перемещения к одному борту баркас перевернулся и пошел ко дну.
В подтверждение этой версии можно привести фрагмент из допроса и.о. капитана корабля Курапова:
«– Как оправдываться будем?
– Ну, эти, ФАБовцы, шалили.
– И что же они делали? Пели, плясали, дрались?
– Ну, эта, ходили.
– И где «эта» они «ходить» умудрились? Сами же сказали, «свободного места на корабле не было».
– Оставалось, да, внизу. Человек десять».
Спаслись немногие.
Вот что рассказывает корреспондент нашей газеты «Городские новости» Сергей Львович Беляков, в семье которого ходит легенда о чудесном спасении с «Баркаса-4» любимой тещи:
– Теща моя училась в фабрично-заводском училище. Со всеми поехала в колхоз работать на теплоходике. Он перевернулся, пошел ко дну. В трюме, внизу, все погибли. Ну а что до тех, кто был на палубе, – многие потонули. Цеплялись они друг за дружку и тянули ко дну. Моя теща – тогда молодая, восемнадцать ей исполнилось она с подружками была. Один дядька, что рядом оказался, их научил: «Если станут цепляться, вы подныривайте, а то так и утащат на дно. Видите, плавун? За него цепляйтесь и – к берегу». Двигатель у пароходика дизельный был, что ли – мазута много разлилось. Летом это было – все в светлых платьицах. А тут мазут. Сами выбрались на берег – черные, испуганные. Дрожат: холодно было, да и шок. Приехали врачи, осмотрели – все нормально. Сами и домой добирались…
Часть тел выловили из реки.
Хоронили скопом, на Туговой горе. Но плит с именами жертв кораблекрушения на отреставрированном памятнике нет. Потому и разобраться в логике захоронения ой как непросто.
– Рядком их выкладывали, – рассказывает отец Дмитрий, настоятель местного храма, – а затем присыпали землицей и начинали новый ряд. Мало кто похоронен отдельно. В начале 90-х мы стали панихиды справлять. Немного родственников осталось у ушедших. Поначалу приходили. А сегодня и не заглянет никто.
Отец – авторитет среди божьих людей, понимает важность «долга памяти». Это его стараниями держат в опрятности забытые могилки. Он не один. Помогают прихожане. Паства ценит батюшку, хранит его, пособляет в начинаниях.
– Мы направили запрос в ФСБ и УВД, чтобы узнать имена 98 человек, похороненных здесь, но в ответ ничего не прислали, – сокрушается батюшка. – А плиты, на которые в тридцатые годы занесли фамилии несчастных, расколоты. Имен погибших никак не узнать.
Да и кому теперь это нужно? Памятник белый, красивый – как новый. Оградки ухоженны. Лепота. И полное забвение личности. Захоронение ведь массовое…
Котята и молоко
Но память о баркасе «Четвертый» не сошла со стропил времени. Она живет в последнем очевидце гибели ярославского «Титаника».
Домик Нины Вениаминовны Левицкой в селе Курба утопает во фруктовом садике. Веранду захватила стая усатиков. Нине Вениаминовне жалко топить котят. Выходила даже слепенького. Тот еще зверь. Но добрый.
Нина Вениаминовна совсем маленькой, шестилетней, себя помнит, когда крушение видела.
– Отправилась мама из нашей деревни Жеребково, что у Толги, молоко продавать. Сказала: «Собирайся, Нина, со мной». Пришли на пристань, подошел баркас. Вроде на пару – такое «шук-шук» раздавалось. Народу на нем было!!! Все прижатые друг к другу стояли, вместе с вещами. Не пошевелиться! Капитан на пристани нашей мало народу пропустил на суденышко. Когда дошла очередь до мамы, отказал. Она умоляла: «У меня молоко киснет, возьмите меня». Настаивала, грубо оттолкнул. Еще и выругал. Мама прямо замлела. Он опомнился и жалостливо так сказал: «Народу много я взял, больше никак не могу». Отчалил баркас от берега. Плывет, пыхтит. А тут навстречу ему – пароход. Порядочный такой пароход, возле нас с мамой проплыл. И волны от него – сейчас таких волн на Волге нет. Оглянуться не успели, а пароход уже далеко, далеко. Не могли с него увидеть, как баркас ко дну пошел. Тот тонул очень быстро. Только ехал и вдруг – палочка от баркаса над водой торчит. Те, кто внизу, погибли сразу. Те, кто на мостике были, – выплыли. Кричали, лица искаженные. Цеплялись друг за дружку, шли ко дну. За тех, кто выбирался, цеплялись. Мало кто выплыл. Богородица мать их в тот день спасла.
В деревне начальство ругали. Приходили на берег, плакали. Долго не забывали о беде с баркасом и в окрестных деревнях. Месяца два только об этом и говорили. Да и потом – кто словом обмолвится, все горевать начинают. В газетах вроде ничего не писали. Лишь по радио передали, с большим опозданием.
Сцена готова
Однако, освещалось…
«Трагическое происшествие. Бессмысленная утрата ценных революционных кадров. Акт малодушия. Смерть Н.А. Скрыпника в результате самоубийства». Об этом после кораблекрушения писала единственная газета области «Северный рабочий». Про трагедию 9 июля и в последующие девять дней газета молчала. Видать, смерть наложившего на себя руки большевика важнее гибели сотен внепартийных граждан.
Причина молчания проста, как плевок верблюда. 5 июля газета опубликовала постановление за подписью Сталина и Молотова «О работе железнодорожного транспорта». Общественность его широко обсуждала. Газета чехвостила всех – «железку», водный транспорт, грузовой, снабженцев, управленцев. Зато о речных пассажирских перевозках – ни сном ни духом.
Мозги идеологов со скрипом вырабатывали контрмеры. Печать разговлялась амнезией числа до 14 июля. Логика проста: нет официальных заявлений, значит, не было и события. И вот через пять дней после катастрофы в «Северном рабочем» вышел материал «Багуров кивает на Кинешму». Багуров – это начальник порта. Сама по себе публикация не несла сведений о трагедии 9 июля, но имела значение. Она моделировала информационную среду. Теперь народ знал, что в речном порту работают одни разгильдяи, бюрократы и пьяницы, коих спасет токмо железная дисциплина. В дальнейшем и дня не проходило без какой-нибудь искрометной публикации на эту тему. Такой интенсивной «макаронной кампании» давненько не велось. Несущая идея всех публикаций – в порту правит крестьянский «авось».
Апофеоз – 18 июля. Людям сказали о том, о чем и так все шептались. Официальная версия потрясшего город и его пригороды события продолжала линию, что все в речном порту делается «шаляй-валяй».
Сведения, изложенные в ней, копировали последующее судебное разбирательство. Сцена была готова. Кого винить?
Ну капитана – Андреева. За то, что он сам ответственный, а в рейс отправил помощника.
Ну помощника его – Курапова. А тот, знаете ли, набрал пассажиров 300 человек вместо 118. Курапов год проучился на курсах, а потом из простого матроса его произвели в старпомы. И он думал, что ходить с переполненным судном – «так надо». Ведь ходили так все.
Ну начальника пристани – Трушина. Нужно кем-то было пожертвовать и из начальства.
Ну капитана «Ванцетти» – Баландина. За то, что не спас, хотя и не видел кого. На процессе он вообще сообщил, что принял тонувших за купающихся.
Ну контрольные службы. За то, что не углядели, не досмотрели. За то, что бюрократы. Выступал один из них, Футьянов. Ему бы оправдываться! А он «с цифрой в руке» доказывал нерентабельность речных пассажирских перевозок. Черезвычайно удачный момент, в стиле Вудхауса.
Пострадали даже ответственные за погрузку учащихся ФЗУ. Те, дескать, считали, что если баркас вот-вот пойдет ко дну, то так и нужно. Низкая осадка и опасный крен им ничего не сказали. А вот то, что учащихся загружали по заказу, т.е. чуть ли не первыми, никто на процессе и не вспомнил.
Противоречия судебного разбирательства были частью иного спектакля, разыгранного по заранее составленному партией сценарию. Суд проходил в Волковском театре. Две недели – от трагедии до суда – там шел спектакль «Гейша». И на открытом судебном заседании никто ни на йоту не отступал от роли. Будто и не людей судили вовсе, а какие-то деревянные маски. Будто не о сотнях погибших шла речь, а о каких-то партийных фетишах. «Баландин – бюрократическая тупица!» – спокойно судил о капитане «Ванцетти» председатель. Среди членов суда – рабочих и ударников – он единственный понимал и знал советскую юриспруденцию. Как далеки были создаваемые им образы от реальной жизни! Аллегорично глупые, фантастично нелепые. Даже защитника именовали причудливо – товарищ Мебель. А в зале – будто один зритель. На открытый процесс допустили только отобранных передовиков производства.
На площадь Волкова вывели репродукторы, Народу зачитывали постановление суда. Курапову дали десять лет лишения свободы «со строжайшей изоляцией». Ответственному за погрузку «фабзайчат» – шесть месяцев исправительных работ с вычетом 15% зарплаты. Андреева приговорили к расстрелу – «высшей мере социальной защиты».
Факты переплетались в пародийный сюжет, и забывалась простая истина крушения. Баркас погиб от перегруза? Это ведь то же самое, как человек погиб от смерти. Приговор оглашен и приведен в исполнение.
Но даже сейчас мы не знаем, можно ли верить свидетельствам суда, можно ли доверять опубликованному в те дни в печати. Но мы знаем, что кто-то начинал использовать человеческую смерть как политический аргумент. К сожалению, души людей это не упокоит.
А имен погибших 9 июля 1933 года так и не опубликовали. Вообще, нигде и никогда…
Раздел
Городские новости
