Artist’s Statement:

“Мне интересна не сама жизнь, а ее отражения в литературе, музыке, театре. Между реальностью и мной словно какое- то стекло. Живу в прозрачной оболочке, и только вещи, опосредованные мной или другими художниками, писателями, воспринимаю со всей силой чувства.”

Biography:

Родился 4 января 1960 года в Казахстане.

С 1987 по 2012 год работал художником-реставратором в Национальном научно-исследовательском реставрационном центре в Киеве.
Выставляется с 1988 года.
Помимо живописи и реставрации занимается графикой, коллажем, скульптурой, дизайном интерьера.
С 2009 – член творческого объединения “БЖ-Арт”.
С 2012 – куратор и один из участников творческой группы “Синій жовтень”.
Работы находятся в частных собраниях и галереях тридцати стран мира.
Живёт и работает в Киеве.

Pictures available for sale. Contact artist by e-mail: beliusenko@gmail.com

Разговор с Художником. 

Дмитрий ДЕСЯТЕРИК, для газеты  «День»

Высокий, немного флегматичный киевский художник Алексей Белюсенко — при том, что уже давно признан в своем цеху, — не очень склонен «высовываться», производить эффектные движения. Это просто не в его ритме. Достаточно и того, отчасти головокружительного впечатления, что с порога производит его мастерская. Здесь взгляд гостя сразу разбегается, дробится по сотням странных предметов, затейливых мелочей, невиданных деталей. Для полного описания этого факультета найденных вещей недостанет даже увесистого фолианта. Пузатая бутыль, набитая пробками. Морская галька, закрепленная на изящной деревянной рамочке. Ряды круглых коробок с гвоздями. Причудливые статуэтки из позолоченной проволоки. Коробки из-под сигар, набитые бумажными губами, ушами и прочими частями цветных журнальных тел. Деревянные потрепанные канделябры 18 века. Остроумные и яркие коллажи все из тех же бумажных клочков. Банки с желатином, разными клеями и с такими веществами, которым, быть может, еще и названия не придумано. Картины маслом: портреты, пейзажи, натюрморты. Фантастический, расписной стул… В большинстве своем обыденные, эти предметы здесь приобретают особую, небудничную, праздничную ценность.

Секрет в том, что Белюсенко, буквально под ногами подбирая невидную материю жизни, относится к ней если не с благоговением, то с уважением, которое происходит от страсти к своему ремеслу. Это — страсть самоучки, каждый раз познающего заново и найденную вещь, и то искусство, которое нужно к ней приложить, чтобы преобразить ее. И пусть здесь вновь и вновь изобретается велосипед — будьте уверены, таких велосипедов мир еще не видел и много бы утратил без них.

— Как родился художник Белюсенко?

— Сам собой. Даже художественную школу не оканчивал. Взял кисть с маслом в руки в 28 лет, а до того что-то рисовал в школе на уроках рисования. Единственно, в 1987 году попал в реставрационные мастерские, посмотрел, что люди рисуют, решил тоже попробовать, понравилось. Дальше развивался по обычным законам. Сначала подражательство, потом самостоятельность. Академическую школу миновал, слава богу.

— Почему слава богу? Ведь она же что-то дает.

— Жалко 5—6 лет, что уходят на учебу. Единственное, что дает академия, по-моему, — это уверенность в том, что умеешь рисовать. Я до сих пор уверен, что не умею.

— То есть, ты — стопроцентный любитель.

— А что плохого в этом слове? Все в жизни проистекает от любви. Плохо, когда не любят.

— В чем же ты профессионал?

— В том, что я любитель. У меня одна особенность, как у норовистой лошади — если не хочется делать, не делаю. И сколько раз ни пытался себя заставить, ничего толкового не получалось. А когда есть желание, то идет подпитка, энергия. Вдруг оказываешься выше себя.

— Но деньги же надо регулярно зарабатывать.

— Довольно сложный вопрос, но я его как-то решаю. Было время, я жил только на доходы от продажи своих полотен. Сейчас больше потребностей, меньше продаж, а цены выросли, денег не хватает. Работаю дизайнером по интерьерам и как-то графу доходов заполняю. Кроме того, мне очень быстро надоедает то, что делаю. Многие идеи умирают в зародыше. Раньше больше энергии было, мог на какую-то ерунду целый день потратить. Сейчас стал ленив и даже не записываю замыслы, которые возникают. Все равно в этой стране ничего не получится.

— Но что-то тебя вдохновляет заниматься столь безнадежным делом?

— Мне интересна не сама жизнь, а ее отражения в литературе, музыке, театре. Между реальностью и мной словно какое- то стекло. Живу в прозрачной оболочке, и только вещи, опосредованные мной или другими художниками, писателями, воспринимаю со всей силой чувства. Потому я не гедонист. Сколько раз ездил в Крым, — все время проводил на пляже в поисках камушков, не мог валяться на пляже, развлекаться. Нет, конечно, купался, загорал, но, в основном, работал.

— Ты сказал об отражении. Но ты же берешь материал непосредственно от природы — те же камни, дерево…

— Одни стали художниками от любви к жизни, другие — от страсти к искусству, третьи — от житейской неудачливости. У меня творческая жилка иного плана. Можно назвать это изобретательством. Если я вижу два предмета, абсолютно между собой несвязанных, то они могут связаться в моей голове, и получится та же рамочка, оклеенная камушками. То есть иногда толчком служит материал, предмет, я начинаю думать, куда его применить. Ведь у меня только самообразование, оно, естественно, неполно, и потому я иногда изобретаю велосипед. Однажды я придумал женский портрет разрезать на кусочки и повесить в рамочках, но более образованные ребята сказали, что такую картинку уже сделал Магритт. Я нашел репродукцию этой работы, перемонтировал, поиздевался над ней и назвал «Месть Магритту». Но это редкий случай, обычно работа — процесс неуправляемый. Я даже когда за холст сажусь, не знаю, что там получится.

— Ты стоишь особняком среди киевских художников. Не ощущаешь дискомфорта от такого положения?

— Я действительно стою особняком. Я не проходил с ними Худшколу, а затем институт. Ведь я сам не киевлянин, я в Украину приехал шестилетним из Средней Азии, из Киргизии, связей никаких не было. Мне даже неловко на этих тусовках, вернисажах, где все всех знают, учились, работали вместе, мастерские рядом. Но, что приятно, они меня признали, поверили, что я свой.

— Ты можешь обозначить свою манеру одним словом?

— Ты знаешь, у меня нет собственного почерка. Я, наверно, полистилист. Человек, когда учится, постоянно пишет пейзажи, натюрморты, вследствие в руке появляется почерк. Я, скорее, имитатор. Я сам себе выдумываю почерк и на данную серию употребляю. Каждый раз придумывается что-то новое. Я очень часто меняюсь. Это можно сравнить с животными, которые линяют, меняют кожу. Я очень часто линяю. Устаю от того, что есть. Давно устал от этой мастерской, но у меня нет сил все это развалить, перекрасить стены.

— Вообще твои коллажи напоминают какую-то предметную азбуку. Ты как будто пытаешься сосчитать атомы мира, составить их перечень. Работаешь как учетчик житейских мелочей.

— Да, архивариус во мне живет. Люди, которые впервые попадают ко мне, говорят, что не видели столь упорядоченной мастерской. Получается такая научная эстетика, а на самом же деле все это чисто внешнее.

— Момент театральности…

— Это не театральность, — скорее, склонность моя к исследованию того, как эти странные предметы не из жилья работают в интерьере. Я бы такие вещи использовал в работе и с настоящими интерьерами, в которых люди живут. Но пока что не нашел заказчика-оригинала.

Продолжение здесь