Нынешний год в Украине — год 70-летия Голодомора. Доктор исторических наук, профессор Юрий Шаповал, изучая события 33-го, многие годы проработал в архивах Украины, России, дальнего зарубежья. Мы предлагаем познакомиться читателям с этими, совсем не архивными знаниями. Голодомор 1932—33 годов — пример технологии уничтожения национальной идентичности. Результаты применения этой технологии мы чувствуем и поныне, уже в независимой Украине. Сегодня «День» завершает материал, подготовленный Юрием Шаповалом (см. №216, 23.11.2002 г. — «Повелительная необходимость»: год 1932»), посвященный 1932 — 1933 годам. На фоне страшного голода, охватившего все области УССР, происходили процессы, которые однозначно можно квалифицировать как завершение заигрывания с «коренизацией»/«украинизацией» и окончательное закрепощение украинского села — введение паспортной системы и института прописки. Это и была реализация той «повелительной необходимости», которая по указанию сталинского Кремля поставила Украину на колени.
По-моему, взявшись выполнить 510 млн. пудов хлебозаготовки на Украине, ЦК КП(б)У виноват в том, что он без возражения это сделал, подчиняясь повелительной необходимости сохранить взятые нами темпы социалистического строительства, а также учитывая напряженное состояние международного положения. Из письма Г. Петровского В. Молотову и И. Сталину. 1932 год
70 лет назад, в разгар голодомора, был принят ряд решений, определивших развитие Украины на много десятилетий вперед. Подчинившись «повелительной необходимости», определенной Кремлем, бросив миллионы человеческих жизней в жертву Молоху голода, тогдашние руководители Украины не избежали критики в свой адрес. Необходимо было объяснять, почему возник голод. У Москвы была своя версия: там решили списать все на «скрытых врагов» и «украинских буржуазных националистов», в том числе и в высших руководящих эшелонах. Разворачивалась грандиозная антиукраинская акция. Усиливая политический террор, сталинское руководство сворачивало политику «украинизации». Это была решающая фаза покорения «украинизированной» самими большевиками Украины, ликвидация того «националистического» потенциала, который, по замыслу организаторов холокоста, уже никогда не сможет после этого возродиться.
«ВТОРОЙ ПЕРВЫЙ СЕКРЕТАРЬ»
1933 год начался для партийно-государственной номенклатуры с больших неприятностей. 24 января было принято постановление ЦК ВКП(б), которым украинская парторганизация сурово осуждалась за то, что не выполнила план хлебозаготовок. Это постановление вызвало серьезные кадровые изменения среди руководителей УССР. Наиболее существенным из них было назначение Павла Постышева вторым секретарем ЦК КП(б)У. Одновременно он остался секретарем ЦК ВКП(б).
«Второй первый секретарь» — так называли в партийно-правительственных кулуарах Постышева, поскольку у него были большие полномочия от Сталина — в случае необходимости мог советоваться с ним непосредственно, обходя тогдашнего первого секретаря ЦК КП(б)У Станислава Косиора. Поскольку упомянутое постановление содержало негативные оценки деятельности работы парторганизации Украины, вскоре стало понятно, что Постышев приехал для «наведения порядка». С ним прибыла в Украину и его «команда», прочие большевистские функционеры. Вот как говорил об этом через год, в январе 1934 года, на открытии ХII съезда КП(б)У Григорий Петровский: «Указания товарища Сталина, большая материальная помощь со стороны Центрального Комитета Всесоюзной коммунистической партии и правительства колхозам, присылка нам испытанных большевиков товарищей Хатаевича, Вегера, Попова, Балицкого и особенно Павла Петровича Постышева помогли нам ликвидировать отставание и прорыв в сельском хозяйстве, исправить допущенные ошибки и перегибы в проведении ленинской национальной политики».
Кстати отмечу, что до сих пор в Украине и за ее пределами нет работ, которые бы освещали роль Постышева в руководстве карательными в том числе, и прежде всего антиукраинскими акциями. Тем временем очень многие документы свидетельствуют, что эта роль была одной из ключевых и что для этого сталинского посланца в борьбе с «украинскими националистами» мелочей не было. Например, 28 марта 1934 года он пишет шефу ГПУ УССР Балицкому записку такого содержания: «Всеволод Аполлонович! Надо обязательно семьи арестованных контрреволюционеров националистов выгнать из квартир и обязательно выселить их из пределов Украины на север. С работы членов семей арестованных надо немедленно снять, с учебы — тоже.
Повторяю, надо как можно скорее выселить семьи из Украины, а также и всех тех, кто с ними жил в одних «гнездах». Хотя, может быть, на последних пока фактического материала и не имеется, но все равно — это несомненно одна шайка-лейка.
Это не только мое личное мнение. П. Постышев.»
Еще один пример касается школьников. Поскольку Постышева коммунистическая пропаганда и агитация любила изображать инициатором возвращения елки на новогодние праздники, «другом пионеров и школьников», это особенно интересный пример. 17 апреля 1935 года Балицкий посылает ему специальную сводку об антисоветских проявлениях среди учеников сельских школ. В этом чрезвычайно характерном документе говорится не только об «антисоветских проявлениях», но и о фактах «контрреволюционных террористических настроений (Подчеркивание мое. — Ю.Ш. ) некоторых школьников, главным образом старших классов, проявляющихся в разговорах, которые оправдывают террор над вождями партии и правительства и даже в высказывании желания участвовать в таком терроре».
Постышев отнесся ко всему этому чрезвычайно внимательно и серьезно. Он, в частности, пишет указание секретарю Винницкого обкома КП(б)У В. Чернявскому, в котором требует серьезно заняться «изучением состояния школ в сельских районах, принять меры для укрепления органов Наркомпроса и педагогического состава школ...» По своей сути это был призыв к тотальной «чистке» системы образования, проведенной затем самым жестоким образом.
Как большинство верных сталинцев, Постышев закончил плохо. 17 марта 1937 года состоялся Пленум ЦК КП(б)У, который освободил его от обязанностей второго секретаря ЦК КП(б)У в связи с переходом на другую работу за пределами Украины. На этом пленуме Постышева не было: он работал первым секретарем Куйбышевского обкома ВКП(б). Его вместе с женой Т. Постоловской арестуют в ночь на 22 февраля 1938 года в его московской квартире. Продержится он почти полтора месяца, но уже 9 апреля 1938 года Постышев напишет заявление на имя наркома внутренних дел Николая Ежова, в котором заверит, что намерен «дать органам следствия откровенные показания о контрреволюционной деятельности против партии и Советской власти, которую я проводил в течение нескольких лет». Следствие констатировало, что «Постышев П.П. на протяжении нескольких лет был членом центра право-троцкистской организации в Украине. В проведении вражеской работы был связан с Косиором, Чубарем, Балицким, Якиром, Ашрафяном, Вегером, Косаревым и другими. Принимал активное участие в организации и руководстве диверсионно-вредительской работой в Украине. С 1920 г. был агентом японской разведки, которой поставлял важнейшие шпионские сведения по Советскому Союзу». Как «японского шпиона» и «правого троцкиста» Постышева расстреляют 26 февраля 1939 года.
ГПУ ЛИКВИДИРУЕТ «ПРОРЫВ» НА СЕЛЕ
Среди членов «команды» Постышева особую роль играл Всеволод Балицкий, который вернулся в Украину из Москвы, где был заместителем председателя ОГПУ СССР и возглавил ГПУ УССР. Собственно, как и Постышев, он появился в Украине еще осенью 1932-го и направлял работу ГПУ УССР, «твердость» действий которого не смог обеспечить предыдущий его шеф Станислав Реденс. Только в ноябре 1932 — январе 1933 года ГПУ УССР ликвидировало 1208 «контрреволюционных» колхозных групп. Однако это не улучшило ситуации с хлебозаготовками.
И вот теперь Балицкий активизировал свои действия, имея полномочия от Кремля. 13 февраля 1933 года он издал приказ № 2 «Об очередных задачах агентурно-оперативной работы органов ГПУ УССР». В первую очередь Балицкий довел до ведома своих подчиненных, что «анализ ликвидированных дел говорит о том, что в данном случае мы встретились с единым, тщательно разработанным планом организации вооруженного восстания на Украине к весне 1933 года с целью свержения советской власти и установления капиталистического государства, так называемой «Украинской независимой республики». При этом он поставил перед ГПУ УССР «ближайшую основную и главную задачу... — обеспечение весеннего сева». Для выполнения этого приказа районные отделы ГПУ разгружались от «малоперспективных дел», а им на помощь направлялись сотрудники облотделов ГПУ. Причем в районы, в которых действовали «повстанцы и шпионы», посылались сотрудники особых отделов, в промышленные районы с большими совхозами — сотрудники экономических отделов, во все прочие — сотрудники секретно-политических отделов ГПУ. По приказу Балицкого также предпринимались решительные меры по предотвращению массовых выездов крестьян за границы Украины за хлебом. Чекисты принимали участие в поисках спрятанного зерна.
В начале года было объявлено о разоблачении «контрреволюционной организации в сельском хозяйстве УССР». Ее быстро связали с контрреволюционными организациями в Москве, Ростове и Минске. К этой мифической организации причислили: агронома киевского «Облтрактора» Т. Беляева, главного редактора Всеукраинского института заочного сельскохозяйственного образования А. Головко, агронома «Укровощтрактороцентра» А. Гончаренко, агронома планового сектора Наркомзема СССР Ф. Кияшко и других.
В Москве арестованных украинских специалистов «вписали» еще и в общесоюзную контрреволюционную организацию в сельском хозяйстве, которая ставила целью «подорвать крестьянское хозяйство и вызвать голод в стране». 35 членов разоблаченной организации во главе с бывшим заместителем Наркомзема СССР галичанином Ф. Конаром Коллегия ОГПУ СССР 11 марта 1933 года приговорила к смертной казни, о чем 12 марта сообщила газета «Правда».
Карательные акции на селе приобрели такие масштабы, что власть решила прибегнуть к неоднократно испробованному приему, т.е. возложить вину за «перегибы» на местные органы. 8 мая 1933 года в специальной инструкции, разосланной на места, И. Сталин и В. Молотов осудили «массовые беспорядочные аресты» на селе. Инструкция требовала прекратить массовые выселения, но вместе с тем «позволяла» выселение еще 12 тысяч хозяйств (в том числе 2 тысяч из Украины).Впрочем, врагов искали не только в сельском хозяйстве. Сотрудники ГПУ УССР объявили и о разоблачении «большой шпионской сети» на промышленных предприятиях, транспорте, объектах оборонного строительства, разведывательных органах Красной Армии. 10 марта 1933 года Политбюро ЦК ВКП(б) приняло постановление: «Предоставить право рассмотрения дел по повстанчеству и контрреволюции на Украине с применением высшей меры социальной защиты тройке в составе тт. Балицкого, Карлсона, Леплевского». Вместе с Постышевым Балицкий объехал голодающие районы Украины и предпринимал на местах решительные и жесткие меры. Это позволило ему впоследствии говорить в узком кругу, что его вместе с Постышевым послали спасать Украину, которую в его отсутствие довели до гибели.
О том, как именно осуществлялось «спасение», председатель ГПУ УССР рассказал в своем выступлении на второй Донецкой областной партконференции в январе 1934 года. Там Балицкий заявил, что ликвидация прорыва в сельском хозяйстве УССР вынудила «очистить совхозы и колхозы от чуждых и враждебных нам элементов и пересмотреть руководящие районные кадры». За десять месяцев 1933 года было «заменено более крепкими работниками 237 секретарей райпарткомов, 249 председателей райисполкомов, 158 председателей районных контрольных комиссий».
Только в первой половине 1933 года ГПУ УССР, как указывалось в одном из чекистских документов, разоблачил «диверсионную, вредительскую деятельность агентов «Интележенс (так в документе. — Ю.Ш. ) — Сервис» — представителей английской фирмы «Метро-Виккерс» на крупных электростанциях Украины, контрреволюционную деятельность немецких специалистов-фашистов, ряд крупных организаций, групп и одиночек-расхитителей в различных отраслях народного хозяйства», «осуществили значительную работу по борьбе со спекуляцией, нанесли ощутимый удар по тем, кто подрывает советскую и колхозную торговлю», очистили «ряд отраслей промышленности, сельское хозяйство и заготовительные организации от антисоветских и контрреволюционных элементов».
В декабре 1933 года Балицкий подал Постышеву ходатайство о представлении к награждению орденом Красного Знамени руководящих работников ГПУ УССР. В письме, в частности, указывалось, что «за последний год органами ГПУ УССР нанесен решительный удар по контрреволюции, проводившей на Украине широкую разрушительную работу… Ликвидирована наиболее крупные контрреволюционные организации:
1) Украинская военная организация («УВО»);
2) Польская организация военная («ПОВ»);
3) Организация украинских эсеров;
4) Мятеж в сельском хозяйстве и другое».
Это, так сказать, наиболее примечательные дела, а были и такие, которые просто невозможно даже перечислить. Например, только в декабре 1933 и в январе 1934 года в колхозах Украины ликвидировано 85 «контрреволюционных кулацких группировок», вследствие чего репрессировано около 400 человек, преимущественно руководящих работников.
В разгар голодомора Балицкий проявлял постоянную заботу о работниках своего ведомства. В апреле 1933 года он, в частности, пишет С. Косиору докладную записку, в которой сообщает, что «с целью создания собственной продовольственной базы для улучшения бытовых условий работников ГПУ и милиции при областных отделах... существуют вспомогательные хозяйства», а потом обращается с просьбой оказать им помощь семенами (3,5 ц овса, 1,8 ц ячменя и тому подобное). Характерно примечание Балицкого: «В случае положительного решения ЦК вопрос будет мной согласован в Москве». Резолюция Косиора была следующей: «Поддержать перед ЦК ВКП(б) просьбу ГПУ УССР об отпуске вспомогательным хозяйствам и совхозам помощи семенами». И следующей весной, через год, Политбюро ЦК КП(б)У поможет ГПУ. По решению от 23 апреля 1934 года для совхозов ГПУ на пересев вымерзших озимых из республиканского фонда было отпущено: проса 900 пудов, гречихи — 600, кукурузы — 300, подсолнечника — 120 пудов.
Так жили те, кто ликвидировал «прорыв» на селе. А как жило само село?
ВТОРОЕ КРЕПОСТНОЕ ПРАВО
Судьбу крестьян определял не только голод, но и еще один важный фактор. Разумеется, судьбу тех, кто выжил. Речь идет о введении паспортной системы. Как известно, еще 27 декабря 1932 года Центральный Исполнительный Комитет и Совет Народных Комиссаров (СНК) СССР приняли совместное постановление «Об установлении единой паспортной системы по Союзу ССР и обязательной прописке паспортов», а 31 декабря того же года соответствующее постановление приняли Всеукраинский Центральный Исполнительный Комитет и СНК УССР.
Именно поэтому кое-кто и считает, что с тех пор крестьянам и не выдавали паспорта. Тем временем формально это решение было принято в 1933-м. 28 апреля появилось постановление СНК СССР о выдаче паспортов гражданам СССР на всей территории страны. На следующий день его напечатали в газете «Известия». Документ предусматривал, что паспорта выдаются гражданам СССР, которые проживают «в городах, населенных пунктах, являющихся районными центрами, в рабочих поселках, на новостройках, на промышленных предприятиях, в полосе отчуждения железных дорог, в совхозах и населенных пунктах, где расположены МТС». В постановлении специально было оговорено, что «граждане, постоянно проживающие в сельских местностях, паспортов не получают». Учет населения в этих местностях осуществлялся по поселенческим спискам сел и поселковыми советами под контролем районных управлений рабоче-крестьянской милиции.
В литературе часто употребляют формулу «испытание временем». На этот раз без нее просто нельзя обойтись. Пройдут годы, и в апреле 1967 года в записке в ЦК КПСС заместитель Председателя Совета Министров СССР Д. Полянский (он занимался сельским хозяйством) предложит выдавать паспорта и гражданам в сельской местности, количество которых достигало почти 58 миллионов (в возрасте 16 лет и старше), что составляло 37% всех граждан СССР. После обсуждения на Политбюро ЦК КПСС вопрос решили «временно снять». 14 июня 1969 года записку о необходимости усовершенствования паспортной системы направил в ЦК КПСС министр внутренних дел М. Щелоков. И снова решение «временно отложили». Наконец, 1 июня 1973 года М. Щелоков направил в ЦК КПСС еще одну записку, в которой повторял идеи предыдущей записки и настаивал на том, что созрели «условия для выдачи паспортов и сельскому населению, что приведет к ликвидации разницы в правовом положении граждан СССР в части документирования их паспортами». На этот раз была создана комиссия, которая подготовила соответствующие предложения. И вот случилось! Прошло более 40 лет. и 28 августа 1974 года Политбюро ЦК КПСС приняло постановление «О мерах по дальнейшему усовершенствованию паспортной системы в СССР», которое предусматривало паспортизацию всего взрослого населения страны в течение 1976-1981 годов. Всем крестьянам начали выдавать паспорта.
Однако вернемся в 1933 год. Его начало ознаменовалось попытками крестьян бежать от голода, покинуть родные и найти «хлебные» места. Не случайно 22 января 1933 года Сталин и Молотов прислали директиву партийным и советским органам в связи с массовым выездом крестьян за пределы Украины. В ней подчеркивалось, что миграционные процессы, которые начались вследствие голода среди крестьян, организованы «врагами Советской власти, эсерами и агентами Польши с целью агитации «через крестьян» в северных районах СССР против колхозов и вообще против Советской власти».
В связи с этим приказывалось органам власти и ГПУ УССР и Северного Кавказа не допускать массового выезда крестьян в другие районы. Соответствующие указания были даны транспортным отделам ОГПУ СССР.
23 января 1933 года Политбюро ЦК КП(б)У рассмотрело вопрос о сталинско-молотовской директиве. Всем обкомам и облисполкомам была послана дополнительная, «украинская» директива, требовавшая:
«1. Немедленно принять в каждом районе решительные меры по недопущению массового выезда единоличников, колхозников, исходя из разосланной по линии ГПУ директивы Балицкого.
2. Проверить работу разного рода вербовщиков рабсилы на вывоз за пределы Украины, взять ее под строгий контроль с отстранением от этой работы и с изъятием всех подозрительных контрреволюционных элементов.
3. Развернуть широкую разъяснительную работу среди колхозников и единоличников против своевольных выездов с оставлением хозяйства и предостеречь их, что в случае выезда в другие районы, они будут там арестовываться.
4. Принять меры к прекращению продажи билетов за пределы Украины крестьянам, которые не имеют удостоверений РИКов (Районных исполнительных комитетов. — Ю.Ш. ) о праве выезда, или промышленных и строительных государственных организаций о том, что они завербованы на те или другие работы за пределами Украины.
Соответствующие указания даны по линии УпНКПС (Управления наркомата путей сообщения. — Ю.Ш. ) и транспортного ГПУ.
5. Сообщите не позже 6 часов вечера 24 января кратко фактическое положение с массовым выездом крестьян по вашей области».
Крестьяне, которые не уезжали, часто сами сообщали о том, что творилось на селе. Сохранилось немало таких «сигналов отчаяния». Процитирую один из них, посланный в мае 1933 года из Каменского района Киевской области по адресу «В Харьков. До ведома высших органов» (это звучит как чеховское «На деревню дедушке», но дело не в этом, а в сути сказанного): «Жаботинский колхоз «Новая жизнь». Правление поголовная банда, главный вредитель. Были всякие заявления в район, но это кроме выговора и очень легких наказаний ничего не имеет, а некоторые и совсем внимания не обращают, хотя бы один представитель из центра приехал и увидел нашу тягловую силу. Истощенную, мертвую, что с ней теперь делают у нас? Свалили весь груз на коров колхозников, как возить фураж, сев и вообще всю работу, а за корма коровы и людей не говори».
Как не скрывал режим сам факт голода, но о нем знали в других странах. До сентября 1933 года западным корреспондентам было запрещено посещать Украину и Северный Кавказ. Они могли поехать туда только по специальным разрешениям, которые практически не выдавались. Осенью 1933-го уже можно было ехать свободно, но представители местной власти, не отрицая фактов смерти населения от голода, всегда стремились убедить иностранных журналистов в том, что не было массовой смертости. Но из общения с людьми (понятно, там, где это удавалось сделать) возникала другая картина.
21 ноября 1933 года корреспондент английской газеты «Манчестер Гардиан» писал: «Если речь идет о голоде, то ни один честный наблюдатель, смотрящий открытыми глазами, не может утверждать, что в селах, которые я посетил, есть сейчас голод, но не будет и отрицать, что голод был, причем немалый, в основном в апреле и мае... Можно смело сказать, что ни одна провинция... не пострадала столько, как Украина и Северный Кавказ».
1 ноября 1933 года английское агентство «Бритиш Юнайтед Пресс» сообщало: «Хотя крестьяне по сравнению с западноевропейскими масштабами все еще ужасно бедны, но все-таки у них имеется определенное обеспеченное количество хлеба на проживание. По сравнению с прошлым годом это можно назвать благосостоянием. Как это «благосостояние» выглядит в действительности, можно себе представить. Есть признаки, что с первыми морозами призрак голода вынырнет еще в более страшном виде, чем доныне».
Прочитав это, я решил поинтересоваться, какой же в действительности была картина на селе в следующем году и обратился к докладным запискам, информации, справкам ГПУ (с 1934 года — НКВД), которые содержали «фотографию» реальной ситуации. Кто-кто, а «органы» не стали бы ее искажать, ведь писалось все для служебного пользования.
Обращусь только к одному из документов, датированных маем 1934 года, содержащему анализ перлюстрированных писем крестьян, которые шли из села в Красную Армию. Цитирую: «По вопросам работы колхозов и экономическому положению колхозников преобладают сообщения в недостатках хлеба на селе, опухании, смертности и случаях самоубийств на почве голода. Пишущие в ряде случаев просят красноармейцев оказать помощь присылкой продуктов.»
«На сегодняшний день в нашем колхозе вся работа стоит потому что народ голодный и опухший и умирает. Многие побросали хаты и уехали. Мать больна, приезжай, иначе ты ее не увидишь. Если бы было, что кушать, то может еще пожила бы» (Лебедин Харьковской области).
«... Хлеб колхоз не дает; хлеб отдали государству, а сами голодные и босые. У нас здесь страшный голод, много народу задавилось от голода. У нас одна женщина задавила своих 4-х детей и сама две недели пожила голодная».
«... Дорогой сын. Придется нам всем помирать с голоду, ибо в нашем хуторе очень много голодающих. Уже поели всю полову, так что умираем все. В нашем сельсовете голод кругом, трудно нам дождаться нового урожая» (Городницкий район).
«... У нас кушать нечего. Едим буряк и капусту. Помоги нам, не забывай, что твои братья умерли от голоду, пришли нам сколько сможешь хлеба».
В отдельных сообщениях пишущие, указывая на материальную необеспеченность села, советуют красноармейцам по окончании службы не возвращаться домой».
Если такой была ситуация весной 1934-го, то представьте, что делалось на селе в 1932 и в 1933-м...
КОНЕЦ «СКРИПНИКОВЩИНЫ»
Когда еще в конце 1932 года сталинское руководство «связало» проблему «прорыва» в сельском хозяйстве Украины с национальной политикой, требуя «правильного проведения» (фактически прекращения) «украинизации» в УССР и на Кубани, стало понятно, что кроме миллионов никому неизвестных «украинских националистов» в лице крестьян режим должен принести в жертву кого-то из одиозных большевистских руководителей УССР, деятеля известного, падение которого могло бы символизировать смену «фишки» в национальной сфере.
И здесь не было лучшей кандидатуры, чем нарком образования УССР Николай Скрипник. Упрямо и последовательно он отстаивал линию на «украинизацию», критиковал даже Сталина (в выступлении на ХII съезде ВКП(б), позволял публиковать тех украинских писателей, которые находились за пределами УССР (например, Владимира Винниченко). Это Скрипнику принадлежат слова: «...Когда речь идет о путях развития языка и когда говорят, в частности теперь, на нынешнем отрезке времени, о противопоставлении украинского языка русскому, то мы на это отвечаем — старые воспоминания о «малороссийском наречие русского языка» на советскую почву тянуть ничего. У нас нет сомнений в самостоятельности украинского языка».
Чрезвычайную активность проявил Скрипник в ходе подготовки и утверждения нового украинского, утвержденного постановлением Совнаркома УССР от 4 сентября 1928 года и получившего название «скрипниковского». Следует отметить также, что нарком образования УССР постоянно вызывал раздражение центра своим вниманием к украинцам за пределами Украины. Его стараниями удалось на территории Российской Федерации создать много украинских школ и даже 2 технических вуза. Скрипник осмелился ставить вопрос о присоединении к Украине российских административных территорий, населенных украинцами. Называл этот вопрос «наболевшим, который нужно решить». Остро отреагировал он на сборник «Власть советов за 10 лет», вышедший в Ленинграде в 1927 году. Н. Скрипник настаивал на том, что украинская литература и искусство добились не меньших успехов, чем российская.
Скрипник не сомневался: Украина в состоянии и должна иметь свой собственный язык, литературу, искусство, которые не хуже языков, литературы и искусств других народов. Вот почему при желании из такой позиции наркома образования можно было сделать «национальный уклон».
Было единственное глобальное «неудобство»: Скрипник имел «кристально чистую» большевистскую биографию, а после прихода большевиков к власти активно утверждал коммунистический режим в Украине. Среди его должностей: нарком внутренних дел УССР (1921), нарком юстиции и генеральный прокурор УССР (1922 — 1927), с 1927 года — нарком образования Украины. Причем на последнюю должность назначен он был взамен «национал-уклониста» Александра Шумского при содействии Лазаря Кагановича.
Однако все это не остановило Постышева, который должен был руководствоваться в отношении Скрипника «повелительной необходимостью». 23 февраля 1933 года Политбюро ЦК КП(б)У приняло решение о назначении Н. Скрипника Председателем Госплана и заместителем Председателя Совнаркома УССР. Наркомом образования был назначен Владимир Затонский, который вскоре стал членом Политбюро ЦК КП(б)У. Этим же решением укреплялись позиции такого заметного представителя «команды» Постышева, как Николай Попов, на которого была возложена задача идеологического обеспечения ликвидации «национального уклона» Скрипника. Решением от 23 февраля 1933 года первым заместителем наркома образования был назначен Андрей Хвыля, активный погромщик, известный по борьбе с «национал-уклонистами» в середине 20-х годов.
С 28 февраля 1933 года Скрипник начал работу в Госплане УССР, а уже 4 марта Политбюро ЦК КП(б)У постановило: «Считать политически нецелесообразным выпускать брошюру тов. Скрипника «Очерки Итогов» (стенограмма речи на заседании Коллегии Наркомпроса 14.02.33 г.)». Речь шла об итогах политики «украинизации», оценка Скрипника которой теперь уже не интересовала власть.
24 апреля 1933 года Хвыля направил в Политбюро ЦК КП(б)У докладную записку по вопросам языкознания. В ней едва ли не впервые Н. Скрипник без лишней дипломатии был обвинен в том, что он «не только не вел борьбу против… буржуазно-националистической линии в вопросах создания украинской научной терминологии, но и содействовал этому искажению партийной линии на фронте языкознания». Впоследствии журнал «Большевик Украины» поместил большую статью А. Хвыли «Искоренить, уничтожить националистические корни на языковом фронте», которая содержала следующие выводы:
«1. На языковом фронте мы имеем проведенную националистическими украинскими элементами вредительскую работу.
2. Эта работа шла по линии отгораживания украинского языка от русского языка, отгораживания терминологии, направления украинской терминологии на буржуазно- националистические пути.
3. В украинском правописании, особенно 3-й раздел, это отгораживание украинского языка, терминологии от русского языка продолжены уже в орфографических формах и при заимствовании иностранных слов.
4. Против этой работы Наркомпрос Украины не вел никакой борьбы, а наоборот, содействовал этому.
5. Итак, необходимо:
а) прекратить немедленно издание всех словарей,
б) пересмотреть словари и всю терминологию,
в) провести унификацию технической терминологии с той терминологией, которая существует в Советском Союзе и употребляется и на Украине,
г) пересмотреть кадры на языковом фронте и выгнать с этого фронта буржуазно-националистические элементы,
д) пересмотреть украинское правописание,
е) изменить установку относительно языкового оформления УСЭ,
ж) издать специальный документ, который бы все эти вопросы всесторонне охватил и обеспечил полное дальнейшее развитие украинской советской культуры на языковом фронте действительно большевистскими путями так, как этому учил нас Ленин, как этому учит нас тов. Сталин».
В основу статьи А. Хвыля положил свое выступление на апрельском (1933 г.) совещании в ЦК КП(б)У по вопросам национальной политики. С докладом о национальной политике партии в школе выступил В. Затонский, который, в частности, подчеркнул, что «падение числа школ русского нацменьшинства является следствием искажения линии партии». Говоря о «засоренности» работников образования «националистическими, классово-враждебными элементами», Затонский прямо назвал ответственных:«…Эти националистические элементы могли так широко осуществлять свою деятельность тому, что им помогали некоторые указания самого Наркомпроса».
В начале 1933 года ГПУ УССР известило о разоблаченной «Украинской военной организации» («УВО»), которая по утверждению В. Балицкого, «возглавляла повстанческую, шпионскую и диверсионную работу, а также организацию саботажа в сельском хозяйстве». Эту организацию с полным основанием можно назвать резиновой, ведь круг ее «участников», среди которых оказались в первую очередь работники системы образования, а впоследствии и представители творческой и научной интеллигенции, увеличивалось в течение нескольких лет. Были обвинены и близкие к Скрипнику лица, такие, как профессор Харьковского института профобразования О. Бадан-Яворенко и помощник ученого секретаря Наркомпроса УССР М. Эрстенюк.
Наконец на Пленуме ЦК КП(б)У 8-11 июня 1933 года Постышев начал решающую фазу борьбы против Скрипника. Выступление последнего не удовлетворило Постышева, ведь, по его словам, «тот участок, которым до недавнего времени руководил тов. Скрипник, — я имею в виду Наркомпрос и всю систему органов образования Украины, — оказался наиболее засорен вредительскими, контрреволюционными, националистическими элементами… Об этом нужно было вам, тов. Скрипник, здесь рассказать». То есть Постышев требовал, чтобы Скрипник рассказал о том, как он сам занимался расстановкой «вредителей», а значит, и занимался «вредительством».
17 и 26 июня, 5 и 7 июля 1933 года Политбюро ЦК КП(б)У рассматривало варианты документа Скрипника, в котором он должен был «разоблачать» собственные ошибки. Все варианты были признаны неудовлетворительными. Сам Скрипник понял, что его загнали в тупик, а поэтому ушел с заседания 7 июля и застрелился в своем рабочем кабинете. На самоубийство Н. Скрипника из эмиграции откликнулся Владимир Винниченко. 12 июля 1933 г. в своих записках «Мысли о себе на том свете» он, в частности, написал: «Очевидно то, на чем разошлись в последнее время Скрипник и эти его товарищи. Из официальных высказываний самих этих товарищей известно, что расхождения у них были на почве национальной политики. За эту нацполитику Скрипника товарищи его скинули с должности наркома образования, то бишь главного реализатора, проводника этой политики в массы, его за нее прилюдно ругали, высмеивали, насмехались. Мы читали эти прилюдные насмешки Постышева, посланца Москвы... Когда Постышев прилюдно ругает, высмеивает, насмехается, грозится еще сильнее «погладить спину», то это уже наказание, это уже исполнение приговора суда, который уже состоялся где-то за кулисами...»
По мнению В. Винниченко, «Скрипник лишил себя жизни... 1) для того, чтобы обратить внимание власть имущих — товарищей на опасность для коммунизма того направления нацполитики, которое они выбирают. 2) Чтобы своей смертью закричать против грубости, дурноляпства, нахальства, лицемерия, непоследовательности и руководства «в новом курсе нацполитики». 3) Чтобы своей смертью дать лозунг другим товарищам, которые хотят быть честными, искренними, последовательными коммунистами, чтобы доказать им, что его политика не была ошибочна, не была в интересах его амбиций, или выгод, или каких-то иных личных национальных намерений. Ибо какой аргумент может быть убедительнее смерти?... Не знаю, способны ли еще власть имущие услышать этот крик, услышать предостережение?... Это покажет будущая национальная политика Политбюро ВКП на Украине».
«НОВЫЙ КУРС НАЦПОЛИТИКИ»
Говоря о «новом курсе нацполитики», Винниченко был прав, что убедительно подтвердила работа объединенного Пленума ЦК и ЦКК КП(б)У, который проходил 18-22 ноября 1933 года. Этот Пленум стал не только апофеозом политической кампании против «скрипниковщины», но и констатировал в резолюции, что «в данный момент главной опасностью есть местный украинский национализм, который объединяется с империалистическими интервентами». Сталин поддержал эту оценку, упомянув в отчетном докладе на XVII съезде ВКП(б) в 1934 году об Украине и о «грехопадении» Н. Скрипника. «Спорят, — говорил он, — о том, какой уклон представляет главную опасность, уклон в великорусский национализм или уклон в местный национализм?... Главную опасность представляет тот уклон, против которого перестали бороться и которому дали, таким образом, разрастись до государственной опасности...».
Объектом борьбы с этим «уклоном в украинский национализм» стал в первую очередь наркомат образования и вся система культуры, образования и науки. По сообщению П. Постышева на упомянутом Пленуме ЦК и ЦКК ВКП(б), «за это время было изгнано более двух тысяч человек националистических элементов из системы Наркомпроса, более 300 научных и редакторских работников. Только из 8 центральных советских учреждениях мы выбили более 200 чел. националистов и белогвардейцев...»
В течение только 1933 года в областных управлениях народного образования по политическими мотивам заменено 100% руководства, в районных — 90%. Все они были подвергнуты различным формам репрессий. 4 тысячи учителей были уволены из школ Украины, как «классово-враждебные элементы». Расширялась сеть русских школ и классов. Из 29 директоров педагогических вузов было уволено 18, работу потеряли также 210 преподавателей.
«Нам придется, — отмечал в ноябре 1933 года В. Затонский, — и в будущем году на краткосрочных курсах подготовить не менее 9 тыс. учителей... Те кадры, которые у нас есть, они амортизируются. Кто из них умирает, кое-кого мы сами выгоняем, кого ГПУ заберет». По мнению нового наркома образования, «классово-враждебных элементов» среди учителей было 9,5% от общего их количества. И это «только те учителя, которые сами пишут в анкетах, что они дети кулаков, или сами кулаки, попы, петлюровцы... Нехватка педагогических кадров не дает нам возможности поставить вопрос, что если ты по происхождению из кулаков, или из попов, то мы тебя увольняем».
В 1933 году было принято новое «Украинское правописание», которое в отличие от предыдущего приближало украинский язык к русскому. Это принятие сопровождалось поисками националистов в Институте научного языка при ВУАН. Серьезно пострадала и сама академия, поскольку Скрипник был секретарем ее коммунистической фракции, и Всеукраинская ассоциация марксистско- ленинских институтов (ВУАМЛИН), которую Скрипник возглавлял определенное время. 14 января 1934 года на собрании партийной организации ВУАМЛИН выступил П. Постышев, который призвал к «очищению» всех научных «фронтов» (философского, экономического и др.) от представителей «украинского национал-фашизма». «Очищение» активно начали...
Не было сферы, в которой бы не вели жестокую борьбу против «национал-уклонизма» или «национализма». В августе 1933 года было принято постановление Совнаркома УССР и ЦК КП(б)У «О работе Всеукраинской академии сельскохозяйственных наук в деле повышения урожайности», в котором констатировалось отсутствие «борьбы против буржуазных взглядов» в сельскохозяйственных науках и наличие «вредительства», засоренности «состава институтов классово враждебными, петлюровскими, контрреволюционными элементами». В ноябре 1933 года Постышев отмечал, что Президиум ВУАСХН обновлен на 80-90%, к тому же «более тысячи человек националистов и белогвардейцев, не считая кулаков и др. враждебных элементов», было «выбито» в системах кооперации и «Заготзерна».
Наркомат юстиции, издательство «Украинской советской энциклопедии», палата мер и весов, киностудия (ВУФКУ), музеи многих городов Украины, Киевский исторический городок (Лавра), библиотеки (в первую очередь Всенародная библиотека Украины), Геодезическое управление, государственные курсы украинизации им. К. Маркса, Институт украинской культуры им. Д.И. Багалия, Институт им. Т.Г. Шевченко, Институт советского права в Харькове — эти и многие другие учреждения подверглись тотальной «чистке».
В течение всего 1933 года пресса изобиловала погромными статьями, в которых «прорабатывались» институт философии, институт истории ВУАМЛИН, Украинский научно-исследовательский институт педагогики, всеукраинское общество «Педагог-марксист» и другие учреждения. Не был обойден вниманием и «театральный фронт». Запретили постановки 200 «националистических произведений» и 20 «националистических» переводов (что бы это значило?!) мировой классики. Трагически-знаковым событием стало то, что в октябре 1933 года выдающегося режиссера Леся Курбаса как «националиста» отстранили от руководства театром «Березиль», а в декабре этого же года арестовали. Сначала Л. Курбаса обвиняли в участии в «УВО». Осужденный впоследствии, он погиб на Соловках, «украинизация» которых активизировалась в 1932-1933 годах.
Уже начало 1933 года ознаменовалось первыми арестами среди писателей. Эти аресты значительно усилились после еще одного резонансного самоубийства — известного писателя Мыколы Хвылевого (май 1933 года).
Итак, «новый курс нацполитики» означал контрукраинизацию, широкомасштабный погром интеллектуальных сил. Именно с этими «достижениями», помноженными на страшные реалии голода, уходил 1933 год. Именно в нем, по мнению некоторых историков, для Украины начался год 1937-й...
POST SCRIPTUM
21 — 25 августа 1933 года в Париже состоялась чрезвычайная конференция Социалистического Интернационала, посвященная последним событиям в Западной Европе. Перед началом работы конференции собрался Исполком, на заседании которого украинский социал-демократ Панас Феденко обратил внимание на «страшную голодоморную политику российской оккупационной власти на Украине». Представитель российской социал-демократии Рафаил Абрамович заметил, что «не только Украина, но и Поволжье, Западная Сибирь и другие области СССР голодают». На это Феденко ответил так: «... Положение в России значительно лучше, чем на Украине. Украина находится под колониальным гнетом со стороны российского правительства и в этом отношении громкие факты самоубийств выдающихся коммунистов-украинцев — Скрипника, Хвылевого, Стронского и др. — имеют значение протеста против московской политики безоглядного угнетения Украины».
Вспоминаю об этом малоизвестном эпизоде не только потому, что и 70-летней давности дискуссия очень похожа на современную «голодоморную» полемику, но и потому — так уже получилось — что 2003 год объявлен годом России в Украине. И как-то за торжествами, речами, концертами забылось, что это не просто год страны — «стратегического партнера», но и год государства, которое в 1991 году на весь мир объявила себя правопреемником СССР. Таким образом президент Владимир Путин, хочет он того или нет, является преемником не только Ельцина, но и Горбачова, Черненко, Андропова, Брежнева, ну и дальше сами знаете кого...
Так что именно в этом году у России есть хороший повод не только научить Украину, как ей вести себя с FАТF, но и сделать жест, который в разумной политике дорого стоит: извиниться перед Украиной за ту «повелительную необходимость», которая обошлась нашему народу в миллионы жертв. Если это произойдет, я наконец пойму, почему демократическая Россия выбрала своим государственным гимном не какой-то другой, а именно гимн большевистской России — Союза Советских Социалистических Республик...
Телефон ведущих страницы «ИСТОРИЯ И «Я»: 414-90-00 — Сергей МАХУН, Игорь СЮНДЮКОВ, «День»
Адрес электронной почты (e-mail): master@day.кiev.ua
